бессмысленным, как, например, приезд в Тиринф  изгнанной  из  Фив  Алкмены
вместе  с  мужем  Радамантом  и  скандальной  невесткой  Мегарой...  Иолай
встретил Алкмену со спокойным радушием, как  почтительный  внук  и  должен
встречать  дряхлую  бабушку;  и  спокойствие  это  было  не  напускным,  а
подлинным, позволяющим говорить  ни  о  чем  и  улыбаться  одними  губами,
пережидая приступы неожиданной сонливости, одолевавшие Алкмену.
     Почему-то  он  неожиданно  для  себя  самого  вспомнил,  как  приучил
близнецов никогда не звать его отцом или Амфитрионом - только Иолаем.
     И пожалел об этом.


     ...Позади заворочался Лихас.
     Слушая его возню, Иолай припомнил, как они подобрали этого  мальчишку
- верней, эту ходячую неприятность - во Фракии. Лихасу тогда грозили  зубы
проклятых кобыл Диомеда, и изредка Иолай жалел, что Геракл  не  явился  во
Фракию попозже, дав кобылам закусить Лихасом.
     Но Алкид не велел гнать назойливого бродяжку, и тот увязался  следом,
радостно ухмыляясь, когда Алкид звал его вестником.
     "Это мой собственный маленький Гермес", - смеялся Алкид.
     Ификлу неугомонный  Лихас  тоже  пришелся  по  душе,  так  что  Иолай
смирился и промолчал.
     Хотя частенько был готов утопить этого маленького Алкидова Гермеса  в
ближайшей луже.
     - Ну, что там, в Фивах? - не оборачиваясь, спросил Иолай.
     - Козлы, - раздалось из-за спины.
     - Все козлы? - усмехнувшись, Иолай заставил лошадей прибавить ходу.
     - Все. Только и слышишь, как они Гераклу сопли в детстве  утирали.  А
правду расскажешь - смеются. Лик-волчина, басилей самозваный,  на  шею  им
взгромоздился - терпят... в смысле, терпели. Говорю ж, что козлы...
     Последняя оговорка Лихаса очень не понравилась Иолаю.
     - Терпели или терпят? - строго переспросил он.
     - Ну, терпели... а что?
     - Я слушаю, - коротко бросил Иолай.
     Как бичом ожег.
     С оттяжкой.
     - Да чего тут слушать?.. Ну, залез  я  к  этому  Лику  в  опочивальню
(Иолай чуть поводья не выронил), дай, думаю, наведу шороху!  Будет  знать,
как изгонять  Геракловых  родичей!  Охрана  с  перепою  дрыхнет,  хоть  на
колеснице заезжай - гляжу, Лик спит. Морда синяя, опухшая, винищем несет -
впору закуску нести! Ну, я уголек из очага взял и написал на стеночке...
     - Что?
     - Ничего особенного.  Собаке,  мол,  собачья  смерть.  После  уходить
собрался, а Лик как захрапит, как подскочит -  и  опять  упал.  Лежит.  Он
лежит, а я стою. Все, думаю, вляпался. А он лежит. Я стою, а он  лежит.  А
я...
     - А ты стоишь, - сквозь зубы процедил Иолай. - Дальше!
     - А дальше мне стоять надоело. Я на него кинулся - так он  уже  и  не
дышит. Только пена на губах. Отравился, что ли? Ну, я  руки  об  покрывало
вытер и ушел.
     - И все?
     Лихас шумно высморкался и промолчал, разглядывая редкие  дикие  оливы
на окрестных холмах.
     - Все или нет, я тебя спрашиваю?!
     - Вот ты всегда орешь  на  меня,  Иолайчик,  -  с  некоторой  опаской
забормотал Лихас, - а я и не виноватый вовсе! Ничего такого  больше  и  не
писал, разве что подписался внизу...
     - Как?
     - Никак. Геракл, дескать. А больше ничего.
     Иолай только крякнул и губу закусил.
     - Зато теперь Гераклу все спасибо скажут, - стал оправдываться Лихас.
- Они ж в Фивах еще и не знают, что наша служба  у  Эврисфея  закончилась!
Кстати, как там в Тиринфе эта мегера Мегара? Во женщина - с  такой  только
Гераклу! И грудь, и бедра, и характер! Хуже Гидры...
     Иолая всегда поражало  умение  Лихаса  переходить  от  одной  темы  к
другой.
     - Мегара тут ни при чем, - оборвал Иолай парня. - Мегару  Геракл  мне
подарил.
     - Насовсем? - поразился Лихас. - Эх, такое родному человеку...
     - Если выживет - насовсем.
     Лихас аж взвизгнул от восторга.
     Кажется, он считал Иолая чем-то вроде прирученного чудовища.
     - И ты с ней справился?! Ну расскажи, Иолайчик! Ведь сам Геракл...
     - Тряпка он, твой Геракл, - оттаял Иолай. - Никогда с бабами не  умел
обращаться. И бьет не по делу, и любит не по телу. Не то что я: сперва эту
стерву вожжами с утра до вечера, потом в постель - и с вечера до утра!  На
третий день домой являюсь: стол накрыт, ложе расстелено, вожжи на почетном
месте чуть ли не в золото оправлены! Вот где подвиг! Да только кто оценит?
     - Я оценю, - пообещал честный Лихас. -  Так  это  мы  на  Эвбею  едем
Алкида заново женить? Или Ификлу приспичило?
     - Что значит "едем"?! Ты, во  всяком  случае,  никуда  не  едешь!  Ты
останешься в Оропе!
     - Это просто, Иолайчик, ты еще не знаешь, что я с вами на Эвбею  еду,
- сонным голосом возразил Лихас. - И Алкид с Ификлом не  знают...  ничего,
скоро узнают. Как же так - жениться, и без меня!
     - Это уж точно, - обреченно вздохнул Иолай.
     Иногда он всерьез подозревал, что Лихас - внебрачный сын  кого-то  из
Олимпийцев, специально обученный отравлять жизнь ему и близнецам.
     Уж больно вредный ребенок получился.



                                    3

     Оропская гавань жила обычной, изо дня  в  день  неменяющейся  жизнью:
кипела  многоголосая  сутолока,  сновали  туда-сюда  лоснящиеся  от   пота
рабы-носильщики с тюками и корзинами, яростно ругались матросы и  капитаны
двух галер, только что чуть не  переломавших  друг  другу  длинные  весла;
купцы поторапливали нерадивых слуг и наемных грузчиков, шлюхи-порны  вовсю
торговали своими прелестями,  а  мелкие  воришки  шныряли  по  сторонам  с
профессионально-безобидным выражением лица.
     - Сидонская лохань, - безошибочно определил Лихас, глядя на  одну  из
двух скандальных галер. - Ишь, разорались, мореходы вонючие! Вот  уж  кого
не люблю...
     - Интересно, за что ты их  не  любишь?  -  усмехнулся  Иолай,  из-под
козырька ладони оглядывая бухту.
     - А за письменность! Ты вот, Иолайчик,  меня  ихней  поганой  грамоте
учил - кричал да подзатыльники давал, Алкид учил -  за  каждый  "алеф"  по
оплеухе, Ификл учил... нет, не люблю я сидонцев!
     Пораженный  таким  выводом  Иолай  только  головой  покрутил,  и  они
двинулись дальше вдоль набережной.
     Чуть поодаль у пристани спешно  грузился  двадцативесельный  торговый
корабль. Близ него на берегу грудой были свалены разномастные тюки,  мешки
и связки остро пахнущих кореньев, а  грузчики  резво  бегали  по  сходням,
перетаскивая все это добро на борт.
     Единственным, что грузчики опасливо обходили стороной, была подвода с
четырьмя огромными, почти в рост человека, глиняными  пифосами.  Грузчиков
вполне можно было понять: каждый из пифосов-гигантов весил никак не меньше
четырех талантов, катить их по  мосткам  не  представлялось  возможным,  а
заносить злополучные пифосы  вдвоем-втроем  -  так  и  упасть  со  сходней
недолго, а нести ответственность за гибель товара не хотелось никому.
     Хозяин - краснорожий, похожий на медведя купец в залитом жиром хитоне
- был вне себя: топал ногами, грозился, но все было напрасно.
     - Да вы знаете, прохвосты, кому предназначен  этот  груз?!  Ведь  это
вино заказал сам басилей Ойхаллии, славный Эврит,  к  праздничному  столу!
Боги, эти пифосы - кровь из носу - должны к полудню быть на Эвбее!
     - Будут, - услышал купец над самым ухом чей-то уверенный  бас,  и  на
плечо  ему  опустилась  тяжелая  пятерня,  изрядно  придавив  толстяка   к
Матери-Гее. - Если кровь из носу - значит, будут.
     Первой  мыслью  обернувшегося  купца  было:  "Похоже,  вчера   я-таки
перебрал!.. опять же, с рассвета на солнцепеке..."
     В глазах у купца явно  двоилось.  Перед  ним  стояли  два  совершенно
одинаковых здоровяка, волосатых и бородатых, и оба  одинаково  ухмылялись,
одновременно склонив головы к правому  плечу.  Даже  застарелые  шрамы  на
руках и ногах - и те, похоже, были одинаковыми.
     - На корабль возьмешь? - без обиняков поинтересовался тот, что  стоял
слева; правый же промолчал - и купец облегченно вздохнул: Вакхово  безумие
и солнечный удар оказались совершенно ни при чем.
     - Перетащите пифосы - возьму! - поспешил заверить он братьев (в  этом
уже не было никакого сомнения).
     - Тогда - по рукам, - кивнул тот, что  стоял  справа.  -  Эй,  вы,  -
крикнул он грузчикам, - а ну-ка, тащите сюда во-он  те  доски!  Они  вроде
покрепче будут... Давайте, бездельники, пошевеливайтесь!
     У  пристани  уже  начала  собираться  толпа  настоящих  бездельников,
намеревавшихся поглазеть на любопытное зрелище.  От  Лихаса  с  Иолаем  не
укрылось, что один человек в добротной, но запыленной одежде отошел чуть в
сторону  и  с  ложным  безразличием  поглядывал  то   на   устанавливавших
дополнительные сходни братьев, то на сгрудившихся зевак.
     - Ты его знаешь? - Лихас указал Иолаю на этого странного зрителя.
     Иолай только плечами пожал.
     Наконец новоявленные работники установили сходни, как считали нужным,
и немного попрыгали на них, проверяя крепость.
     - Вы б лучше с пифосами на плечах прыгали, - ехидно  посоветовали  из
толпы.
     - Угу, - согласно буркнули братья и двинулись к подводе.
     Собравшиеся на берегу злорадно заулыбались, предвкушая потеху.
     И как в воду глядели! - братья попытались приподнять один из пифосов,
берясь то за  боковые  ручки,  то  обхватывая  поперек;  потом  сокрушенно
покачали головами  и,  вцепившись  в  борт,  медленно  поволокли  груженую
подводу ближе к сходням.
     Вокруг засвистели, заулюлюкали; "Во-во, как раз  ослиная  работа!"  -
бросил кто-то из первых рядов и едва успел отскочить,  потому  что  колесо
подводы  уже  собиралось  переехать  его  ногу;  у  самых  сходен  подвода
накренилась, попав в выбоину, ближайший пифос  поехал  к  краю  под  гогот
зевак и вой несчастного купца...
     Один из братьев  подставил  мозолистую  ладонь  под  днище  посудины,
другой рукой ухватился за ручку и пошел себе по сходням, прижимая пифос  к
заросшей шерстью груди.
     - Хорошее вино взбалтывать нельзя,  -  мимоходом  пояснил  он  купцу,
застывшему с открытым ртом. - Осадок... и Дионис обижается.
     И, дойдя до середины мостков, дважды подпрыгнул, на  удивление  мягко
приземляясь.
     Дерево заскрипело, но выдержало; купец-хозяин заскрипел, но  выдержал
- и вскоре первый пифос уже стоял на палубе.
     А по сходням к тому времени неспешно поднимался второй брат - правда,
в отличие от первого, держа пифос на плече, как  рабыни  носят  кувшины  с
водой.
     Купец потрясенно следил за происходящим, беззвучно  шлепая  отвислыми
губами, словно вытащенная из воды рыба.
     -  Зевс-Бротолойгос,  пошли  мне  таких  работничков!  -  пробормотал
наконец толстяк. - Ну что тебе стоит, Великий?
     - Размечтался! - пропел у него за спиной мальчишеский голос. -  Тебя,
случаем, не Эврисфеем зовут?
     - Нет, - машинально ответил купец, и, повернувшись, обнаружил  совсем
рядом нахального прыщавого юнца,  который  осклабился  прямо  ему  в  лицо
щербатой ухмылкой.
     - Ты еще кто такой?! - набросился было на юного наглеца  пришедший  в
себя купец, но осекся, вспомнив, чье имя только что  назвал  мальчишка.  А
также  вспомнив,  какой  "работничек"  двенадцать  лет  служил  микенскому
ванакту Эврисфею.
     Багровую физиономию толстяка словно  мукой  присыпало,  но  никто  из
толпы не обратил на это внимания.
     - Да ведь они на Эвбею  вместе  с  женихами  собрались!  -  выкрикнул
какой-то остряк. - К Иоле свататься! А в мишень вместо стрел будут  пифосы
швырять! Враз Эврита-лучника обшвыряют!
     - Это мысль, - отозвался, не дойдя до сходен, один из атлетов. -  Тем
более, в такую цель, как твоя задница, даже пифосом не промахнешься!
     И качнул ношу, явно собираясь проверить, что крепче: пифос или голова
этого пустозвона.
     Толпа шарахнулась, купец зажмурился, мысленно взывая  ко  всем  богам
разом - на голову остряка ему было плевать, но вино, драгоценное вино!.. -
и тут знакомый мальчишеский голос посоветовал:
     - Ты б поостыл, Алкид... неровен час, сорвется  рука,  а  я-то  рядом
стою!
     - Я не Алкид,  я  Ификл,  -  буркнул  атлет  через  плечо  и  сгрузил
последний пифос на палубу. -  Вечно  ты,  Лихас,  лезешь!..  я  их  только
пугнуть хотел...
     - Врешь, небось, - уверенно заявил Лихас, и купец  опасливо  разлепил
веки. - И что Ификл, и про "пугнуть", и про то, что я вечно лезу.
     - По шее хочешь? - осведомился работник и вновь взялся за пифос.
     - Не-а! - Лихас поспешно отпрыгнул назад. - Вот теперь верю,  что  ты
Ификл. Алкид - тот никогда мне по шее дать не грозился!
     - А  сразу  давал!  -  хором  закончили  подошедшие  Иолай  и  второй
работник.
     Лихас обиделся и замолчал.


     ...Когда поклажа из колесницы Иолая была перенесена на борт,  корабль
наконец отчалил, а четверо пассажиров удобно устроились на корме - рядом с
рулевым веслом и глухим к  чужим  разговорам  кормщиком  -  Иолай  в  упор
посмотрел на  братьев,  у  которых  из  личного  имущества  оставалось  по
ясеневой дубине и тяжелому луку на брата, а про остальное лучше было и  не
вспоминать.
     - Опять по дороге все спустили, оболтусы? - строго спросил он.
     Близнецы одновременно, как по команде, уставились  в  дощатый  настил
палубы; потом, не выдержав натянутого молчания, перевели взгляд  на  голые
блестящие торсы гребцов,  словно  надеясь  высмотреть  ответ  на  заданный
вопрос.
     - Вино, бабы? - Иолай был неумолим. - Подвиги?
     - Кости, - вполголоса пробормотал Ификл, немилосердно дергая себя  за
бороду. - Подлец один, в Навплионе еще... нет, но играл, играл - как бог!
     Алкид только горестно вздохнул и несколько  раз  сжал-разжал  кулаки,
как будто душил кого-то.
     - Мало я вас... в смысле, мало вас в  детстве  пороли!  -  в  сердцах
бросил Иолай, слегка запнувшись на середине фразы. - Ладно, в кости играть
я вас подучу. Стыдно сказать - как шеи сворачивать, так сколько угодно,  а
такое простое дело...
     Братья сконфуженно кивнули, а Иолай  еще  долго  ворчал  -  и  только
причаливая к изрезанному бухтами побережью Эвбеи вспомнил,  что  собирался
оставить пройдоху-Лихаса в Оропской гавани.
     После чего опять долго ворчал.



                                    4

     Толстая рыжая белка, торжествующе махнув хвостом, деловито проскакала
по стволу корявой пинии - и вдруг, чего-то испугавшись, метнулась наискось
и исчезла за лохматой веткой, выронив из лапок орех.
     Орех звонко ударил по макушке стоявшего  под  деревом  Иолая,  и  тот
задрал голову, вслушиваясь в недовольное цоканье белки.
     - Тише, дуреха, - бросил Иолай раздраженному зверьку. - А то  слопают
тебя, и некому цокать будет...
     Еще на пристани, только-только прибыв  на  Эвбею,  Иолай  решил,  что
явится во  дворец  к  Эвриту  чуть  погодя,  ближе  к  вечеру,  дождавшись
окончания дневной суматохи. Уж больно  торжественно  встречали  являвшихся
женихов ойхаллийские даматы -  придворные,  доверенные  люди  басилея;  уж
очень шумно все предвкушали  грандиозное  пиршество,  сдобренное  обильным
возлиянием и не менее обильной похвальбой. Близнецы и  Лихас,  заразившись
общим возбуждением, двинулись ко дворцу вместе с остальными -  и  даже  не
заметили, что на середине круто  забирающей  вверх  дороги  Иолай  отстал,
огляделся и свернул правее, в лес, продираясь сквозь  тенета  низкорослого
кустарника.
     Поклажу  Иолай  предусмотрительно  сгрузил  на  братьев,  не   обойдя
вниманием и закряхтевшего было Лихаса - так что теперь мог бродить по лесу
налегке.
     Тишина давила на уши  мягкими  ладонями.  Редкое  верещание  белок  и
посвистывание птиц только подчеркивало эту безмятежную тишину  -  так  для
понимания голубизны неба требуется черная точка ястреба - и Иолай бездумно
петлял между стволами  деревьев,  вертя  в  пальцах  пушистый  стебелек  и
незаметно для себя забирая сперва восточнее, а потом и северо-восточнее.
     Неужели все?
     Неужели конец двенадцати годам кровавой пахоты, неужели  тупые  мозги
ахейцев проросли мыслью: "Нельзя убивать друг друга на  алтарях,  ибо  как
тогда отличить жертвенник бога от логова зверя?"; неужели Геракл  завершил
- нет, не завершил, но хотя бы заложил основание тому, что никогда и никто
не назовет подвигом;  неужели  можно  ездить  свататься,  можно  жить  без
Дромосов и Одержимых, ходить где вздумается, дышать без хрипа, слушать без
опаски, никуда не спешить, не подозревать всех и вся... махнуть  рукой  на
микенский трон (впрочем, я давно  уже  сделал  это),  перестать  укреплять
Тиринф; молиться без задних мыслей...
     Наверное, нельзя, ответил он сам себе. Нельзя, и  не  надо  проживать
две жизни, чтобы понять это, но... очень уж хочется.
     Очень хочется жить именно так.
     - Радуйся! Ты, случаем, не Иолай, возничий и родич Геракла?
     Потирая  ушибленную  орехом  макушку,  Иолай   обернулся   и   увидел
спрашивающего.
     Этот человек не должен был стоять сейчас в лесу.
     Он должен был принимать гостей во внешнем дворе Эвритова дворца.
     - Ну же, юноша? Ведь это так просто: ответить "да" или "нет"!
     - Это просто, - пробормотал Иолай. -  Да  или  нет  -  это  просто...
Радуйся и ты, Ифит-лучник, сын и наследник басилея Ойхаллии! О Мойры,  как
же ты постарел... и как ты похож сейчас на своего отца!
     Ифит-лучник с некоторым удивлением посмотрел  на  странного  молодого
человека. Потом одернул узкую  безрукавку  -  в  связи  с  торжеством  ему
пришлось вырядиться по микенской моде,  нацепив  дурацкую  юбку,  стоявшую
столбом, и эту проклятую безрукавку с вышивкой - и  поощрительно  потрепал
Иолая по плечу.
     - Почему сейчас, юноша? Я и раньше  был  на  него  похож...  впрочем,
ты-то об этом знать не можешь. Мы ведь с тобой не встречались, правда?
     Солнце плеснуло пригоршню светящейся пыли в просвет между ветвями, на
миг выбелив курчавую бороду  Иолая  призрачной  сединой  -  и  Ифит-лучник
задохнулся, даже не сообразив убрать ладонь с плеча  стоявшего  перед  ним
человека.
     - Ты - Иолай? - севшим голосом еще раз спросил ойхаллиец... и осекся.
- Внук Амфитриона-лавагета?
     - Я Иолай. Внук.
     "Странно говорит, - мелькнуло в сознании Ифита. - Словно  не  мне,  а
самому себе."
     - Я спрашивал о тебе у Алки... у Геракла, но он не заметил,  куда  ты
скрылся. Зато  какой-то  мальчишка,  вертевшийся  рядом,  сказал,  что  ты
свернул с полдороги в лес.
     - И ты пошел искать меня?
     Зверек странной, ничем не обоснованной подозрительности шевельнулся в
Иолае, и коготки его были острее беличьих.
     "Вернусь - надеру уши", - мысленно пообещал Иолай Лихасу.
     - Нет, - усмехнулся Ифит-лучник,  глядя  на  Иолая  с  высоты  своего
колоссального роста. Колючий и недоверчивый гость нравился ойхаллийцу  все
больше и больше - в отличие от суетливо-праздной толпы  женихов,  где  все
были на одно лицо.
     Кроме того, молодой человек у ствола пинии напомнил  Ифиту  о  Фивах,
Кифероне, о двух неугомонных мальчишках-близнецах,  об  их  суровом  отце,
поверх головы которого Ифит однажды стрелял,  зная  путь  стрелы  заранее,
потому что иначе и быть не могло...
     Память эта сегодня уже один раз отозвалась в ойхаллийце - когда  Ифит
поравнялся с двумя отставшими женихами (он тогда думал, что - женихами)  и
уже хотел пройти мимо, но в спину молотом  ударил  тихий  двойной  вопрос:
"Учитель?.."
     - Нет, - повторил Ифит, стряхивая оцепенение, -  я  не  пошел  искать
тебя. Хотя мне, Ифиту Ойхаллийскому, незаметно прожившему  на  этой  земле
почти полвека, очень хотелось взглянуть  на  возницу  Геракла,  с  детства
сопровождавшего великого  героя.  Просто  я  успел  спуститься  в  гавань,
переговорить с отцовскими  даматами  и  пойти  обратно  короткой  дорогой.
Хочешь - пойдем вместе?
     Лес шевельнулся вокруг них, лениво выгибая спину, и  белка  проводила
взглядом удаляющихся людей, после чего молнией слетела вниз - не пропадать
же ореху? А люди шли себе и шли, говоря сперва ни о чем, потом - обо  всем