еек,  блики  на  струях,
блестящие спины камешков. Кто-то поблизости играл на дуде, играл красиво и
умело.
     Насторожившись, но в  радостном  предчувствии,  Мрак  понесся  такими
стремительными  прыжками,  что  придворная  челядь  шарахалась  в  страхе,
прижималась к стенам.
     Под стеной на лавках и прямо  на  полу  сидели  воины,  свободные  от
стражи, два-три челядина, а дверях виднелись измазанные в копоти  мордочки
помощников стряпух. На дуде играл  красивый  парень,  статный  и  высокий.
Золотые волосы красиво падали на плечи, и Мрак сперва подумал о Таргитае.
     Потом дударь чуть повернул голову, не прерывая игру,  и  Мрак  понял,
что это  не  Таргитай.  У  дударя  лицо  спокойное,  красивое,  румяное  и
здоровое. Глаза спокойные, в то время как у Таргитая  навсегда  застыли  в
горестном недоумении. Этот дударь, надо признать, умелее Таргитая. У  того
больше силы, ярости, крика, а этот берет переливами, точными звуками. Мрак
слышал восхищенные возгласы: "Во дает!", "Пальцы как живые!", "Не отличить
-- то ли дуда, то ли подлинный соловей!"
     Ерунда, сказал себя Мрак раздраженно. Далеко до Таргитая... Но ощутил
невольно,  что  вслушивается,  и  в  нем   начинают   подрагивать   жилки,
откликаться звукам, что исторгаются из невзрачной дудочки. Впрочем, это  у
Тарха была невзрачная, а у этого -- в золоте, затейливой резьбе. Да и  сам
в рубахе из тонкого полотна, пояс из тонкой кожи, сапожки на каблуке...
     Кто-то из гридней сказал восторженно:
     -- Будто медом по душе... Иваш, это твоя лучшая песня!
     Дударь отнял от губ сопилку. На лбу выступили мелкие  капельки  пота.
Он улыбался одними глазами.
     -- Добро,-- произнес он. Голос был сильный,  но  с  мягкостью  хорошо
выделанной кожи,-- значит, царю придется ко двору.
     Кто-то гоготнул:
     -- Ну да, царю!
     -- Аль царевой бабке,-- добавил  другой  со  смешком.--  Для  царевны
слова перебираешь аки камешки.
     -- И выграниваешь пуще алмазов!
     Мрак стиснул челюсти. В глазах хлынуло красным, зашумело  от  прилива
злой крови. Для царевны? Для Светланы! Кто еще смеет... Да прыгнуть сейчас
на его  ухоженную  глотку,  рвать  острыми  зубами  теплое  мясо,  упиться
сладко-соленой кровью...
     Едва не задушил себя, когда заставлял замереть  на  месте.  Разве  не
должен весь мир расшибаться  в  лепешку  для  его  Светланы?  Отдавать  ей
лучшее, что у них есть: песни, клятвы. жизни, руки и головы? Жить для нее?
     Уже без ненависти смерил его взором, статного и кудрявого, с румянцем
во всю щеку. Такой может и за меч взяться, и коня за скаку  остановить,  и
телегу перевернуть. Грудь широка, в руках  тоже  затаилась  сила.  Что  ж,
Иваш... Лицо у тебя честное. Ты на стороне Светланы -- это уже хорошо.
     Но быть ей моей!

     Во дворе  резали  скот,  кололи  свиней  и  жарили  мясо.  Во  дворец
съезжались знатные люди.
     Мрак, лежа в углу, наблюдал за гостями. Первыми приехали, а то и даже
пришли пешком,  знатные  мужи  и  бояре  со  своими  семьями,  но  знатные
недостаточно, чтобы их ждали. Потому явились загодя, держались  маленькими
кучками, ревниво поглядывая на других, старались занять  место  поближе  к
золотой дорожке, по которой всегда проходил царь,  а  теперь  пройдет  его
племянница  Светлана.  Дочери  бояр  стреляли  глазками  по  все  стороны,
выпадала  возможность  посмотреть  на  знатных   воинов,   а   их   матери
посматривали на бояр и купцов, дочерей надо выдавать замуж.
     Последними  явились  могущественные  вожди   племен:   Горный   Волк,
известный своей отвагой и воинским умением, свой  горный  сброд  он  гордо
именовал племенем, а то и народом. Вторым был Руд, косолапый  и  мохнатый,
похожий на медведя как видом, как и повадками. Руд, как слышал Мрак еще на
веслах, совсем недавно был вожаком разбойничьей дружины. Сколотил  большой
отряд, грабил купцов на дорогах. Однажды сумел перехватить  огромный  обоз
артанцев, что прошли неосторожно вблизи кордона.  Руд  тогда  переправился
через реку, ударил внезапно, стражу перебил, купцов утопил, обоз разграбил
и с богатейшей добычей успел вернуться на свою сторону, прежде чем артанцы
прислали войско.
     Тогда-то Громослав Кривозубый, родной брат Додона и  предыдущий  царь
Куявии, и решил  Руда  привлечь  на  свою  сторону.  Он  предложил  вожаку
разбойников свою дочь в жены, а также земли на краю кордона, дабы  бдил  и
защищал. Говорят, Руд  долго  колебался,  ибо  любил  одну  дочь  пастуха,
намеревался взять в жены, если  уговорит  родителей.  Но  все  же  решился
сменить лохмотья разбойника на раззолоченную одежку  владетельного  князя.
Так и зажил, а своих разбойников сделал богатыми  владельцами  деревень  и
весей. И теперь Руд открыто претендует на трон, так как женат  на  царской
дочери, двоюродной сестре Светланы, а в жилах их троих детей течет царская
кровь яфетидов.
     За вождями встали за спинами, верховные волхвы или царевичи,  у  кого
как принято. Только за Горным Волком высился  простой  походный  волхв  --
звероподобный, сильный, изуродованный шрамами. Он больше походил на  бойца
для учебных схваток, чем на служителя богам.
     Особняком встал, привлекая взоры, высокий  седой  старик  в  панцире.
Из-под шлема  на  плечи  красиво  падали  длинные  серебряные  кудри,  усы
сливались с бородой, что великолепными пышными прядями  падала  на  грудь,
закрывая ее как широкой лопатой. Борода блестела чистым  серебром,  как  и
густые косматые брови на загорелом лице. Только  на  глазах  старика  была
черная повязка.
     Это был Гакон  Слепой,  отважный  витязь,  потерявший  зрение  еще  в
молодости в одной из схваток. С той поры он безуспешно искал смерти в бою,
лез в гущу сражений, но гибель всякий раз обходил его стороной.  Он  бывал
ранен, даже смертельно, так говорили волхвы, но всякий раз  поднимался  со
смертного ложа.
     За Гаконом стояли всего два воина, оба с яловцами Руда, так как Гакон
присягнул Руду на верность, а  рядом  с  Гаконом  держался  мальчонка  лет
десяти, рука слепого лежала на его плече.

     Светлана тоже украдкой  наблюдала  за  прибытием  гостей.  Грозный  и
могущественный Горный Волк,  который  уже  сейчас  в  состоянии  захватить
опустевший трон, огромный Руд, сильный поддержкой  обитателей  долин,  вот
прибыл и  отважный  Урюп,  удельный  князь,  доказавший  свою  невероятную
выживаемость в борьбе с войсками Додона...
     Последней прибыла вождь поляниц, женщин-воинов, Медея.  Она  называла
себя царицей, правда, не Куявии,  а  царицей  поляниц,  но  уже  это  было
вызовом. В стране не может быть двух царей. Светлана смотрела на  Медею  с
наибольшей тревогой. Она ожидала увидеть рослую женщину могучего сложения,
под кожей одни мышцы и жилы, в крупных руках огромный топор, а за  плечами
составной лук, который натянуть не всякому мужчине по  силе.  Но  женщина,
которая вошла в зал,  была  молода,  роста  не  выше  среднего,  с  пышной
развитой фигурой, с невероятно крупной грудью, на которую  сразу  начинали
пялиться все мужчины, с нежной белой кожей, длинными черными волосами, что
сверкающим водопадом струились по спине.  Черные  как  ягоды  терна  глаза
внимательно оглядели  зал,  гостей.  В  них  был  острый  насмешливый  ум.
Светлана предпочла бы, чтобы вместо нее явилась огромная женщина с  боевым
топором за плечами.
     За Медеей стояли с надменным  видом,  привлекая  жадные  и  трусливые
взоры мужчин, две поляницы. Обе в полном боевом наряде, только без  мечей,
зато с ножами на поясах. Одеждой им служили волчьи шкуры, что держались на
правом плече, так что левая грудь была обнажена,  а  внизу  край  шкур  не
достигал и колен. Неслыханное  бесстыдство  по  мнению  горожан,  ни  одна
женщина не показывает прилюдно ноги выше лодыжки,  но  Светлана  понимала,
что поляницам так удобнее при скачке на коне. Как и обнаженные руки  лучше
пригодны для стрельбы из лука, чем отягощенные  одеждой.  Да  и  стоит  ли
негодовать местным женщинам -- мужчины еще как не  против!  --  все  равно
потемневшие от солнца  жилистые  ноги  поляниц,  оцарапанные  и  в  мелких
шрамиках от ссадин, как и коричневые от солнца груди, не зажгут мужчин.
     Эти четверо уже сейчас выглядят властителями. Кто из  них  попытается
устранить ее сегодня, не допустить до трона?
     До нее доносились разрозненные голоса. Достаточно  отчетливые,  чтобы
понять, для того и строились эти потайные оконца, дабы бдить за поданными,
знать их настоящие мысли.
     -- На этот раз,-- говорил соседу один из приглашенных бояр,--  Додону
не минется... Ежели убили те двое воров, ладно, у царей  жизнь  такая,  но
ежели снова в слезах и соплях ударился в эту...
     -- Черную тоску,-- подсказал сосед.
     -- Во-во! Виданное ли дело, царь -- в черную тоску? И  сидит  где-то?
Кается в грехах, винится перед Родом, а тем временем трон займет другой...
     -- Да уж пора,--  услышала  другой  голос.--  Царство  --  это  конь,
которого надо держать в узде. И с шорами на глазах. А рука Додона  уже  не
та...
     Голоса удалились, затихли.  Не  та,  подумала  Светлана  со  страхом.
Говорят, Додон был силен и жесток, но с годами как будто что-то  нашло  на
царя. Стал задумчив, отвечал невпопад. То кипел  переустройством  царства,
укреплял кордоны и строил крепости для защиты от  соседей,  то  забывал  о
них, уходил в сад и днями сидел там, глядя на  цветы  и  воду  в  пруду...
Дважды  уже  надолго  исчезал  из  детинца  вовсе.   Правда,   возвращался
освеженный: устраивал казни, приносил в жертву пленных, ходил походами  на
соседей, находил предателей и сажал на колья, а земли и богатства  отбирал
в казну.
     Знать бы, что стряслось с ним на самом деле! Ведь тела его не  нашли.
Он жив, он обязательно вернется, большой и сильный, снова наведет  порядок
железной рукой, покарает предателей, а народ вздохнет присмиренно...
     Она вздрогнула, заслышав сзади  шаги.  Подошел  Голик,  постельничий,
советник Додона. В последнее время Додон располнел и обрюзг, стал похож на
этого хитрого и холеного, но нечистого в делах боярина. А с  исчезновением
царя Голик стал распоряжаться все увереннее. Только порой Светлана  видела
в его глазах тревогу. Когда царь вернется... если вернется,  он  может  не
одобрить излишнего рвения своего советника.
     -- Светлана,-- произнес Голик негромко,-- сегодня  еще  можно  спасти
Куявию.
     Она покачала головой:
     -- Я не верю, что дядя мертв.
     -- Если он жив, он был бы здесь.
     -- Но у меня нет доказательств, что он погиб!
     -- Светлана,-- сказал он настойчиво.-- Здесь нет людей, которые бы не
жаждали его гибели. Взгляни!
     В зале уже собрались вожди и властители больших и  малых  племен.  Их
набралось  около  двух  дюжин,  не  считая  сопровождающих   их   волхвов,
телохранителей, воевод. Сильные и яростные, они стали вождями потому,  что
не сидели на печах, не хотели просто жить-поживать да  добро  наживать,  а
мечами раздвигали пределы своих  владений,  захватывали  скот  у  соседей,
строили кремли, пусть даже деревянные, крепили мощь племен, быстро и жадно
готовились к новому броску к мощи и власти.
     Горный Волк -- данник Додона, но сейчас и сам  Додон  не  помешал  бы
закусившему удила вождю горцев рваться к трону. Точно так же ее  ненавидят
волхвы старой веры, которую принес в эти земли прародитель  Яфет...  и  от
которой сам же отказался. Они таятся в горах,  жертвоприношения  совершают
скрыто. Но их сторонники есть даже при дворе.
     -- Мы должны выстоять,-- сказала она настойчиво.-- Додон вернется!
     -- Светлана...
     -- У нас нет другого выхода.
     -- Если ты не уступишь, то в этом зале столкнутся вожди  племен...  И
не знаю еще кто. Вся страна утонет в кровавой междоусобной войне! А Боевым
Топорам стоит только перейти перевал, чтобы взять нас голыми руками!
     -- Нет,-- ответила она твердо.-- Я сегодня сяду на отцовский  трон  и
возьму его скипетр и державу.  А  там  будь,  что  будет.  Но  я  не  могу
опозорить отца, трусливо отдав его престол наглым и жадным!
     -- Куявия падет под натиском Боевых Топоров!
     Она покачала головой:
     -- Псы, что грызутся между собой, дружно  бросаются  на  появившегося
волка. Лишь когда отгонят, снова начинают грызню.
     Голик сказал невесело:
     -- Они могут так изгрызть друг друга, что уже не бросятся на волка...
Ладно, тогда другой путь. Ты должна предложить престол Горному Волку, взяв
тебя в жены. Да, он хороший воин, даже очень хороший... значит царем будет
хуже некуда, зато в состоянии удержать страну в одном кулаке! Подумай о ее
благе.
     Со сжавшимся сердцем она ответила с уверенностью,  которой  на  самом
деле не чувствовала:
     -- Говорят, многое может случиться между ложкой  и  губами.  Дождемся
вечера.
     Он вскинул руки. Его поросячье лицо  покраснело.  Он  почти  выплюнул
слова:
     -- Дурочка!.. Ты можешь не дожить до  вечера!  Они  хотят  остановить
тебя раньше. Разве ты не заметила этих четверых?
     -- Четверых? О ком ты?
     -- О тех, у кого в руках сила!
     -- Ты говоришь о Горном Волке, Руде, Урюпе и Медее?
     Он опустил руки, в глазах все еще блистал гнев:
     -- Ага, понимаешь? Кроме этой четверки могут быть и другие. Ты можешь
представить себе, чтобы лазутчики Артании не вмешались? Царь Артании  спит
и видит все земли в своем кулаке!
     -- Как мечтал и Додон,-- сказала она.-- Как мечтает наверняка и  царь
Славии. Но что мы можем?
     -- Я уже сказал.
     -- Нет.
     Он бросил на нее взгляд полный жалости. Похоже, подумала со  страхом,
Голик уже не ожидает видеть ее живой.

     Глава 9

     Когда Мрак вышел из покоев Светланы,  стражи  уставились  на  него  с
опаской.  Разговор  прервался.  Потом  один  вспомнил  легенду  о  древних
волках-телохранителях. Они сопровождали,  если  верить  кощюнникам,  богов
Войдана и Хорса, охраняли детей царей древности. Возможно,  один  из  этих
волков как-то дожил до наших дней? Встретив Светлану,  ощутив  ее  царскую
кровь и бросился на помощь?
     Мрак,  видя  подозрительные  взгляды,  сел  на  пол,  с  наслаждением
почесался задней ногой за правым ухом. Это было  так  приятно,  что  вовсе
забыл о стражах, чесал  с  остервенением,  скосорылился,  натягивая  кожу,
чтобы стало больше места для сладкого чеса.
     Страж бросил с облегчением:
     -- Какой там спутник богов! Просто здоровенный пес.
     -- Волк! -- поправил другой.
     -- А что волк, что пес -- все равно. Я знаю села,  где  вместо  собак
заводят волков. Они преданнее, стерегут лучше. За  хозяина  жизнь  отдадут
скорее, чем собаки.
     -- Ну ты уж совсем,-- оскорбился тот.-- Моя собака да за меня...
     -- Согласен, согласен,-- поспешно сказал первый.-- Просто  я  сказал,
что волки еще глупее и честнее собак,  те  чему-то  от  нас  научились,  и
потому стоит держать именно их. Если, конечно, научиться с ними ладить.
     Мрак  кончил  чесаться,  широко  и  с  наслаждением  зевнул,  показав
страшные клыки, громко испортил воздух  и  разлегся  на  ковре,  загородив
выход. Стражи, зажав носы, поспешно удалились в другой  конец  зала.  Один
вытащил крохотную баклажку, вытряхнул на себя  и  разбросал  вокруг  капли
душистого масла.
     Умасливайся, подумал Мрак  хмуро,  умасливайся.  Тоже  мне,  мужчины.
Только и пользы, что от их  болтовни  многое  стало  понятнее.  Еще  Олег,
мудрый волхв, говаривал, что ежели не хочешь  умереть  от  жажды,  научись
хлебать  из  любой  посуды.  То-исть,  и  у  дурака   можно   чего-то   да
позаимствовать, ежели внимать с толком.
     Сразу же  за  покоями,  в  которых  располагалась  царевна,  слышался
сладкий голос певца. Мрак высунул голову в приоткрытую дверь. Иваш  был  в
красной рубахе, кудрявые волосы блестели от масла, он расчесал их  красиво
и благообразно. Перед ним  стояли,  опершись  на  копья,  три  стража.  Не
похоже, что глухие, но Иваш пел  громко,  вдохновенно,  на  дверь  царской
дочери бросал частые быстрые взгляды:
     -- ...и, гонимые могучим богом, три брата бежали  в  разные  стороны.
Старший брат Яфет с женами и детьми -- ай-да люли! -- устремился на север.
И шел он долго, через  степи,  горы,  долины.  И  когда  уже  воздух  стал
холодным, все да узрели сверкающую стену Льда, что перегородила  мир!  Лед
медленно таял под жаркими лучами солнца, с него бежали потоки талой  воды,
размывали землю, но сама стена Льда была высотой с версту,  не  меньше,  и
сердце Яфета застыло в страхе и отчаянии.
     Один из стражей прервал зычным голосом:
     -- Слава Додону, что превзошел стойкостью своего прародителя!
     Голоса двух других вяло подержали:
     -- Додон крепок и неустрашим!
     -- Великий царь нигде не дрогнет!
     За столом разве что, подумал Мрак зло. Видели бы своего  царя,  когда
тот и штаны намочил...
     А голос  певца,  переждав  волну  хвалы,  взмыл  к  низкому  потолку,
зазвенел, забился как муха о бычий пузырь  в  окне.  А  Мрак,  внимательно
слушая, видел как остановился в отчаянии Яфет, ибо те земли,  которые  ему
выпали по жребию, были накрыты этой чудовищной льдиной! И не  было  ей  ни
конца,  ни  края!  Отправил  конные  отряды,  дабы  проверить  где  льдина
кончается, но прошли недели, а гонцы все скакали как выпущенные  стрелы  в
одну сторону. Снова метался в страхе, едва не наложил на себя  руки,  видя
тщетность всей жизни, но явился верховный волхв и рек, что Великий Лед уже
отступает под ударами огненных стрел Солнца! И велел  Яфет  сменить  богов
ночи, которым поклонялись доныне,  богом  Солнца,  ярым  Ярилой,  которого
раньше ненавидели и боялись все, кто жил в жарких странах.
     И пошел Яфет с людьми вослед за отступающим Льдом. Шли  по  колено  в
воде и грязи, плыли на плотах и лодках, пробирались  через  величайшее  из
болот, что образовалось на месте Льда. Так шли не годы, а столетия.  Но  в
старину люди жили долго, Яфет прошел тысячи  верст  по  болотам,  пока  не
велел остановиться со словами: се бысть нашей земле! И начали строить дома
среди болот на высоких столбах, кормились рыбой и болотными тварями...  Но
прошли еще сотни лет, болото подсохло, стада перелетных гусей  занесли  на
лапах семена деревьев, а еще -- прилипшую икру рыб, жаб и прочих  болотных
тварей.
     Состарился Яфет, но жила в нем  огненная  душа  богоборца:  ударил  в
могучий дуб, расколол и вошел в него со словами, что выйдет  в  тот  день,
когда снова прийдет время довершить начатое! Мало кто понял его слова...
     Среди многих сыновей Яфета великой доблестью блистали  четверо:  Гог,
Панас, Остап и Тарас. Каждый хотел править, другим не уступал, и  дабы  не
стрясалось распрей, их новую землю разделили на четыре равные части. Панас
назвал свою часть Артанией, Остап -- Славией, Тарас --  Куявией,  но  Гог,
самый яростный и непримиримый, не согласился с решением отца. Но и воевать
с ним не стал, просто отказался от своей части, взял жен и детей, удалился
еще дальше на север Гипербореи. Там, среди обледенелых  скал  и  замерзших
рек его след потерялся.  А  после  непонятного  ухода  Яфета  его  сыновья
пытались подгрести все земли под себя, или  хотя  бы  прихватить  ту,  что
принадлежала Гогу. Но силы были равны, к тому же каждый, опасаясь братьев,
старался больше укрепиться в своих землях, а уж потом  пытаться  захватить
их земли.
     Мрак вздрогнул, когда грубый голос проревел зычно:
     -- Но больше всего прав у царя Додона!
     -- Да, у него, родимого...-- подержал другой льстиво.
     -- Но он не трогает, дабы не ссориться с соседями...
     Ивашу  поднесли  чару.  Он  отхлебнул,  глаза  заблестели.   Мрак   с
нетерпением переждал новую волну хвалы Додону, а Иваш даже  голос  повысил
почти до крика, и Мрак снова увидел как Тарас на четвертой сотне лет вдруг
отказался от царствования, взял в собой трех жен и ушел  в  дремучие  леса
искать истину. Там его и след затерялся. Сын Тараса, Буслай  Белое  Крыло,
не был склонен к царствованию, больш