утренней  заре...  Еще  и  хвастать  можно
свободолюбием. Мол, не терплю житейских пут,  не  хочу  обыденности,  хочу
каждое утро встречать в другом месте, жажду повидать мир... И,  побираясь,
кормясь милостыней, можно в самом деле без забот и тревог обойти весь мир,
людей и страны посмотреть, и втихую презирать тех, кто идет за плугом,  не
отрывая глаз от земли, кто подает ему кусок хлеба, дает кров на ночь.  Да,
можно ходить  в  лохмотьях,  питаться  коркой  черствого  хлеба,  но  быть
счастливее тех, кого носят рабы на носилках.  И  потихоньку  смеяться  над
ними...
     Додон перестал есть, слушал.
     -- Так что,-- закончил Мрак неожиданно,-- ты меня  убедил.  Я  пришел
уговаривать вернуться, но сейчас вижу, что это я дурак. И неправ. Я только
буду просить Хозяйку, чтобы отпустила меня...
     Царь повел дланью:
     -- Тебе здесь плохо? Оставайся. И ты будешь иметь тоже все это.
     Мрак вздохнул, глаза с жадностью обшаривали красоту:
     -- Не ятри душу. Сам знаешь, хочется остаться.  До  свинячьего  визга
хочется.
     -- Так что же?
     -- Да надо сказать твоим, чтобы не тревожились. Думают, что  тебя  то
ли разбойники укокошили, то ли дикие звери сожрали и не удавились. Плачут,
дурни! Нашли из-за чего слезы лить.
     Додон сказал невесело:
     -- Надо мной проклятие. То ли за мои проступки, то  ли  за  проступки
родителей... Сказано, что двое моих сыновей погибнут от моей же руки... Ты
знаешь, это свершилось, как я не пытался избежать. Мой сын погиб на охоте,
когда я выстрелил в куст, куда только что метнулся олень...
     -- Я слышал об этом,-- сказал Мрак осторожно.
     -- С того дня я поклялся больше не ездить на охоту. не брать  в  руки
меч. Но когда проклятие сбылось, я  решил,  что  заплатил  сполна,  теперь
свободен, и моему сыну ничего не угрожает... Но боги посмеялись  и  здесь!
Сколько я не пытался, какие жертвы не приносил богам, у меня больше  детей
так и не было.
     Мрак окинул его взором:
     -- Ты вроде бы еще не выжат досуха.
     -- Говорю, с тех пор детей у меня не было. Я начал менять  жен,  брал
наложниц, но все напрасно... Я не сказал тебе,  почему  я  вдруг  оказался
здесь?
     -- Еще нет.
     -- Когда я,  освободившись  от  пут,  направился  к  белеющим  стенам
Куявии, то забрел по дороге в избушку лесника. Там пряли две  тихие  милые
женщины. В доме было  чисто,  опрятно.  По  комнате  бегал  мальчишка,  от
взгляда на которого у меня порадовалось сердце. Живой, смышленый, веселый,
умненький... Женщины угостили меня жареным мясом,  а  я,  желая  посвятить
мальчонку в будущие воины,  нанизал  на  острие  кинжала  кусочек  мяса  и
пригласил его взять от царя Куявии. Мальчонка с радостью бросился ко  мне,
но так спешил, что споткнулся...
     Голос царя прервался. Из-под плотно стиснутых век  выкатились  слезы.
Лицо кривилось, он несколько мгновений беззвучно боролся с рыданиями.
     -- Неужто насмерть? -- ахнул Мрак.
     -- Да,-- прошептал  Додон.--  С  разбега  упал  на  острие.  Он  умер
мгновенно. Я зарыдал. Не знаю, почему такое отчаяние  обуяло  меня,  но  я
хотел сам кинуться на тот же нож. А  женщины,  тоже  плача,  сказали,  что
таков мой рок. Это был мой второй сын, рождение которого  семь  лет  назад
утаили от меня.
     Мрак кивнул. Царю не то, что царствовать -- жить не  хочется.  А  жив
потому, что здесь вроде бы и не живет, а как бы существует в дурмане.
     -- Мне надо на свет, --  сказал  он  тяжело.--  Твоей  родне  сказать
надобно. Пусть реветь перестанут. Да что реветь, радоваться должны!
     Уже с симпатией Додон посмотрел на человека, который  берет  на  себя
хлопоты, заботы, беспокойства в том суматошном и неприятном мире.
     -- Я слышал от одного волхва,-- сказал Мрак,-- что любой  человек  --
ценность. А твоя жизнь -- это все. Никто ведь из них, кто говорит тебе: ты
должен, ты обязан, не знает, как это тяжко тащить такую  ношу!  Заботиться
сразу  обо  всех,  никому  не  навредить...  а  так   не   бывает...   все
предусмотреть, никогда не ошибаться, ибо ошибки  царя  --  это  не  ошибки
стряпухи, что пересолит суп!
     Додон не выдержал, воскликнул:
     -- Верно! Им делай так, чтобы волос с их головы не упал, а этого даже
боги не могут... хоть и  обещают.  А  как  я  могу  все  предусмотреть?  И
защитить всех?
     -- Никто не может,-- сказал Мрак уверенно.-- Это ты,  брат,  восхотел
того, что не могут даже боги. Понятно, хочется везде успеть, все  сделать,
раз все в отдельности  в  твоей  власти...  но  вот  все  вместе  тебе  не
потянуть! Ты ж не разорвешься на сто царей! Да и сто, пожалуй,  не  сумели
бы. Разве что тыща... а то и все полторы.
     Додон смотрел жадно, в глазах заблестели слезы. Он всхлипнул,  сказал
жалко:
     -- Только ты один все понял!
     -- Потому и говорю,-- сказал Мрак сочувствующе,-- оставайся здесь. Ты
пытаешься тащить все сам, а это не под силу... Вот и надорвался. Теперь ты
ощутил, как  ценна  твоя  жизнь.  И  все  прочее:  долг,  честь,  Отчизна,
верность, любовь... да катись все коту под хвост!.. И пусть теперь треснут
хребты у твоих родственников, как треснул у тебя. Ну,  я  говорю  о  твоей
племяннице Светлане, ее отдадут в  наложницы...  и  о  Кузе,  ее  продадут
куда-нибудь в прислугу. Может быть даже не помрет. Не  обязательно  же  ее
приставят хозяйских собак кормить? А ежели и  приставят,  то  не  всех  же
собаки загрызают?  Ну,  покусают,  покалечат  иной  раз...  Главное,  себя
сберечь. А они пусть сами выкарабкиваются. Ежели смогут.
     Додон слушал, кивал, потом кивки замедлились. Он все  еще  не  сводил
глаз с лица варвара, а тот говорил размеренно, убеждающе, повторял  те  же
доводы, которые приводил себе сам... разве  что  не  оформив  в  слова,  а
оставив в личине чувств. Но  теперь  облеченные  в  слова,  они  выглядели
совсем иначе.
     Вдали за деревьями птицы запели громче. Ветви колыхнулись, на  тропку
вышла Хозяйка. Неспешно, в мире богов торопиться некуда, она  приближалась
к ним. На губах была понимающая усмешка.
     А когда подошла ближе, увидела лицо Додона. Улыбка медленно  покинула
мраморно чистое лицо богини. Спросила негромко, так что воздух  колыхнулся
словно от беззвучного удара грома:
     -- Что-то стряслось?
     Мрак промолчал, а Додон сказал тихо:
     -- Отпусти его.
     -- Зачем?
     -- Он скажет... передаст моим родным. Чтобы не горевали.
     Ее глаза изучающе пробежали по его лицу:
     -- Для тебя это разве важно?
     Плечи царя поднялись и опустились. Ответил, не поднимая глаз:
     -- Не знаю. Но прошу тебя, отпусти его. Пусть вернется. Он один  меня
понял.
     Хозяйка повернулась к Мраку. Ее нечеловеческие глаза смотрели в упор,
в них не было улыбки. Затем лицо чуть дрогнуло. Тихим голосом сказала:
     -- Ты герой...
     -- Да уж,-- сказал Мрак с  неловкостью,--  еще  какой.  Только  хвост
чего-то трясется.
     -- Герой,-- покачала она головой,-- ты мог... сам остаться.
     Мрак кивнул на Додона:
     -- У тебя есть он.
     -- Племянник,-- ответила она.
     -- Да рази боги с родней считаются?
     Она сказала все так же негромко, ее глаза обшаривали его лицо:
     -- Ты мог бы остаться... по-другому.
     -- Я?
     -- Моя сестра Дана,-- напомнила она,-- родила от твоего  друга  троих
сыновей. Им суждено стать великими царями... и  родоначальниками  огромных
племен и народов, невиданных государств... А ты не  думаешь,  что  у  тебя
могли бы дети стать еще могущественнее?
     Мрак вздрогнул. Она задела  самую  сокровенную  струну  мужчин:  дать
такое потомство, которое бы завоевало свет, перевернуло, увековечило имена
в песнях и легендах, пронесло его имя в глубь веков и тысячелетий!
     И тут же, заслоняя прекрасное  лицо  Хозяйки,  ее  колдовские  глаза,
перед его внутренним взором встало  и  заблистало  искрами  как  заготовка
меча, которую вынули из пылающего горна, лицо единственной  женщины,  ради
которой стоит жить и умереть.
     -- Нет,-- сказал он,--  благодарю  за  честь,  но  Таргитай  тоже  не
остался с Даной. Нас звала дорога!
     Она опустила глаза.  Ее  лицо  оставалось  все  таким  же  молодым  и
прекрасным, но Мрак внезапно увидел, что ей тысячи лет от роду.
     -- Вам подготовят коней,-- ответила она.
     Когда выехали из расщелины, Мрак прищурился от яркого  света.  Воздух
свеж, но солнечные лучи с  пронзительно  синего  неба  кололи  как  острия
стрел. Перед глазами поплыли огненные круги. Хрюндя  заворчала,  уткнулась
холодной мордой в шею Мрака. Додон  постанывал  и  закрывал  лицо  рукавом
халата. Его лицо было бледным, словно  пробыл  в  недрах  Медной  Горы  не
месяц, а годы.
     Мрак косился на царя, наконец не выдержал:
     -- Почему ты поехал?
     Додон пожал плечами, голос был злой, брюзгливый:
     -- Разве ты не этого добивался?
     -- Ну... Все равно не понял, почему.
     -- Ты понял,--  ответил  Додон  невесело.--  А  когда  понимает  хоть
один... хоть один на белом свете...
     Он махнул рукой. Мрак, не дождавшись продолжения, спросил:
     -- Ладно, но почему отпустила так легко?
     -- Она богиня,-- напомнил Додон.-- И  моя  тетка.  Против  моей  воли
держать не станет.

     -- Мне бы такую тетку... А как сразу сказала про коней! Для двоих.  Я
не слышал, чтобы ты что-то сказал.
     --  Богиня,--  напомнил  Додон  снова,--  И  моя  тетка.  Ей   многое
становится ясным, когда только взглянет на человека. Может быть, потому  и
ушла так далеко в землю. Навидалась!
     Они начали  спускаться  в  долину,  но  когда  выехали  на  крохотную
тропинку, Мрак придержал коня:
     -- Дальше тебе одному. Тут близко, не заблудишься. А у меня должок.
     -- Какой? -- удивился Додон.
     -- Я обещал Хозяйке избавить от разбойников.
     -- Она выпустила тебя просто так.
     -- Богиня,-- ответил Мрак без усмешки.-- И знает людей.
     Засмеялись без особого  веселья.  Мрак  слез  с  коня,  бросил  повод
Додону. Тот подхватил молча.
     Мрак поправил палицу за плечом, его шаг был  скор,  направился  прямо
через россыпь острых  глыб.  Напрямик,  где  конь  не  пройдет.  Из  мешка
выкарабкалась толстая жаба и, усевшись  на  правом  плече,  уставилась  на
Додона мутным взором. Додон проводил их долгим взглядом, пустил коней вниз
в долину.

     Мрак бежал через россыпь  вздыбленных  камней,  когда  внезапный  рев
потряс скалы. Он отшатнулся, бросился под защиту стены. По земле пробежала
гигантская тень, пахнуло мощным порывом ветра.  Шерсть  Мрака  на  затылке
поднялась дыбом.
     Он оглядывался, пытаясь найти  какую-то  щель,  когда  небо  застлало
нечто огромное  и  темное.  Змей  чудовищных  размеров  падал,  растопырив
крылья, прямо на него.
     Мрак упал, перекатился, спрятался за камень. В  руках  сама  по  себе
очутилась палица. Змей обрушился  в  трех  шагах.  Под  ногами  качнулось,
загудело. С гор  сорвались  валуны,  покатились,  подгребая  мелочь.  Змей
тяжело пошел на Мрака, бухая в землю лапами так, что подскакивали валуны.
     За спиной была сплошная скала, укрыться негде.  Мрак  поднял  палицу,
приготовился к отчаянному бою.  Жаба  с  его  плеча  спрыгнула  вперед  на
камень, за которым Мрак  пытался  прятаться,  зашипела  грозно,  надулась,
набычилась. На спине вдоль хребта вздулись  бугорки,  словно  прорастающий
гребень.
     Мрак замахнулся палицей. Змей раскрыл пасть, затем его взгляд упал на
раздувающуюся перед  ним  крохотную  жабу.  Она  пыжилась  изо  всех  сил,
стараясь выглядеть грозной и страшной. Даже пасть раскрыла,  там  дергался
тонкий длинный язычок.
     Мрак задержал над головой палицу. Все равно не убьет, у Змея шкура  в
три пальца, а голова крепче валуна, изловчиться бы по шее...
     Глаза Змея удивленно смотрели на жабу. Та поместилась  бы  между  его
глаз, но все равно  грозно  пыжилась,  разевала  пасть,  делала  вид,  что
вот-вот прыгнет и сожрет с костями, чешуей и крыльями.
     -- Уйди,-- велел Мрак вполголоса, он выбирал место  для  удара,  Змей
все ниже наклонял голову к жабе.-- Вишь какие мордовороты на  краже  коров
отъедаются! Самому, что ли...
     Змей раскрыл пасть, где  поместилась  бы  сотня  жаб.  Красный  язык,
тонкий и длинный, выметнулся как стрела. Жаба  уцепилась  в  камень  всеми
четырьмя. Змей лизнул, жаба заворчала. Змей лизнул снова, наклонил  голову
и рассматривал жабу с живейшим интересом. Потом поднял голову и  посмотрел
на человека.
     Мрак все еще стоял с поднятой к  небу  палицей.  Чтобы  не  выглядеть
глупо даже перед жабой, он  прислонился  к  скале.  Жаба  что-то  бурчала,
переступала с ноги на ногу. Змей лизнул еще, затем, покосившись на  Мрака,
попятился, сел на задницу, почесал задней лапой за ухом, жутко выворачивая
шею. Треск прокатился такой, будто великан ломал сухие  деревья.  Одна  из
чешуек щелкнула, содранная мощными  когтями,  просвистела  в  воздухе  как
сапсан, бьющий утку.
     Жаба, вздыбившись на всех четырех и угрожающе выгнув спину  горбиком,
грозно наблюдала как Змей  добрел,  переваливаясь  как  утка,  до  обрыва,
кинулся вниз головой. Некоторое время было тихо, потом  донеслась  ударная
волна воздуха, еще одна -- сильнее, и могучей  зверь  взмыл  из  пропасти,
пошел кругами вверх, неспешно и с усилием взмахивая исполинскими крыльями.
     Мрак опустил ноющие руки. Палица  показалась  тяжелой  как  Рипейские
горы.
     -- Жабка,-- позвал он,-- жабунька! Ты кто?
     Жаба вздохнула и опустилась на камень.  Теперь  она  выглядела  вдвое
мельче, хотя и сейчас была с кулак Мрака. Пасть ее закрылась, глаза  стали
равнодушными. Затем села и тоже почесала задней лапой шею.
     -- Или  ты  ему  родственница?  --  рассуждал  Мрак.--  Поговорили  и
разошлись?.. Впрочем, я тоже чешусь точно так же.  И  когда  человеком  --
тоже. Но ты все-таки на него похоже больше, чем я.
     Он сунул палицу в петлю перевязи, протянул руку к жабе. Та  подобрала
задние лапы, толкнулась мощно и точно.  Мрак  не  успел  отшатнуться,  как
жаба, презрительно минуя  его  ладонь,  плюхнулась  на  плечо,  уцепилась,
залезла  повыше,  потопталась,  умащиваясь,  наконец  опустилась   брюхом,
испустив вздох глубокого удовлетворения.
     -- Ладно,-- проворчал Мрак,-- не хошь  в  мешок,  твое  дело.  Только
держишь крепче.

     Глава 25

     Первым заметил одинокого всадника на горной тропке ни кто  иной,  как
Горный Волк. Клятва Светланы отдать трон выгнала  и  его  на  поиски,  как
Руда, Урюпа и даже  поляниц  Медеи.  Правда,  Медее  вряд  ли  нужна  была
Светлана, но с  другой  стороны  и  Горный  Волк  намеревался  взять  себе
половину царства без довеска.
     Горный Волк был уверен, что найдет именно он. Кто, как не  он,  лучше
всех знает горы?
     Сердце его забилось чаще. Человек, который ехал на коне, ведя другого
в поводу, в пурпурной одежде, и даже отсюда  видно,  что  ветер  развевает
светлые как золото пшеницы волосы.
     Горный Волк пришпорил коня, заорал:
     -- За мной!
     Гридни вскакивали на коней, полуодетые, подхватывали  с  земли  мечи,
свешиваясь на скаку. Горный Волк понесся, не слыша  за  спиной  привычного
грохота копыт.
     Додон вскинул голову, вгляделся в приближающегося всадника.  На  лице
мелькнуло облегчение пополам с беспокойством.
     -- Великий царь! -- заорал Горный Волк.-- Мы нашли тебя!.. Мы  спасли
тебя!
     Не слезая, наклонился и обхватил Додона с такой силой, что  тот  едва
не разбил лицо о его твердую как каменная  плита  грудь.  Додон  с  трудом
высвободился, недоверчиво и настороженно всматривался в брызжущее весельем
лицо воителя. Именно его больше других страшился как претендента на трон.
     -- Благодарствую,-- сказал он осторожно.--  Вы  поехали...  по  своей
воле?
     Горный Волк все еще держал его за плечи:
     -- Нам велела царевна Светлана!
     -- Велела?
     Он все еще не верил. Горный  Волк  не  тот  человек,  которому  можно
велеть так просто. Да еще одинокая девушка, лишенная защиты.
     -- Велела,-- подтвердил Горный Волк.-- Как она  любит  тебя,  царь!..
Вот что значит дочерняя  любовь.  Ты  ж  ей  заменил  отца  опосля  смерти
Громослава. За твое вызволение поклялась выйти замуж  за  освободителя  и,
конечно же, передать половину царства спасителю.
     Додон помертвел. Вот оно что. А где половина царства, там  и  другая.
Горный Волк не из тех, кто удовольствуется половиной.
     -- Великий царь,-- сказал Волк,-- я  перебил  стаи  дивних  зверей  и
горных разбойников, я побил великанов... Словом, я побил всех, кто  держал
тебя в плену. И освободил тебя! Ты понял меня правильно?
     Царь покачал головой:
     -- Что ты говоришь?
     Волк медленно потащил меч  из  ножен.  Глаза  его  смеялись,  а  зубы
блестели на солнце как ножи.
     -- Это он говорит.
     Царь кивнул:
     -- Да, с ним спорить трудно. Что он говорит?
     -- Что сейчас вернемся в город. И, как за освободителя тебя из рук...
или из лап, это  неважно,  Светлана  выйдет  за  меня  замуж.  Пойми  меня
правильно, Додон. Я не хочу крови внутри страны. Я -- воин,  я  не  палач,
которому нравится проливать кровь  своего  народа.  Потому  я  хочу  взять
власть как можно более простым путем. И чтобы народ меня боготворил! Такой
охотнее пойдет со мной на завоевание Артании.
     Додон сказал медленно:
     -- А если откажусь?
     Волк пожал плечами:
     -- Я все равно возьму власть. Сам знаешь, у кого мечи  --  у  того  и
закон. Но придется вырезать всю царскую семью. На  случай,  если  найдутся
горячие головы, что возмечтают восстановить свергнутую  династию.  Мне  не
нужны даже ростки смуты.
     Их кони шли рядом, Жеребец Волка  настороженно  косился  на  смирного
коня подземных глубин, невозмутимого как  скала,  такого  же  тяжелого,  с
дивными прожилками, что идут наискось  по  всей  длине.  Словно  вышел  из
камня, сохранив все жилки, блестки и оттенки красного гранита.
     Додон смотрел вперед. Лицо  его  было  неподвижно,  только  в  глазах
застыла такая горечь, что попадись под его взгляд стая пролетающих уток --
попадали бы замертво, а на месте их падения земля бы почернела от яда.
     -- Зачем это тебе?
     -- Власть? -- переспросил Волк.-- Слабые мужчины тешатся богатством и
бабами, сильные -- властью. Я хочу попробовать соединить всю Гиперборею  в
одном кулаке!
     -- Зачем? -- повторил Додон.
     -- Зачем?.. Не знаю. Чувствую, что она мне нужна... Э-э... вот кто-то
скачет. Похоже, это мои люди. Ну, Додон, решай быстрее. Или клянешься, что
это я спас, или же твой труп забросаю камнями  здесь,  а  твоих  племянниц
зарежут там, во дворце.
     Он вытащил меч, поглядывал то на Додона, то на дальнюю  тропинку.  За
скачущими всадниками вздымалось желтое  облачко  пыли.  Их  двоих  еще  не
видели, закрывает гребень скалы, но дорога скоро выведет на общую тропку.
     Додон покосился на меч, где беззаботно прыгали веселые блики солнца:
     -- Да, куда уж радостнее...
     -- Что? --  не  понял  Волк.  Он  подвигал  мечом,  пуская  солнечных
зайчиков в лицо Додону.
     -- Мир, говорю, радостный. И настоящий настолько, что  в  самом  деле
плакать хочется!.. Я объявлю народу, что меня спас ты.
     -- И Светлане,-- потребовал Волк настойчиво. Он держал меч острием  у
груди Додона. Улыбка его была недоброй.-- И всем во дворце.
     -- Всем скажу, но детям зачем врать?
     -- Всем,-- потребовал Волк.
     Острие меча пропороло кожу на груди. Выступила кровь,  вниз  поползла
крупная тяжелая капля.
     -- Я скажу,-- пообещал Додон в бессилии.-- Я скажу всем.
     Конский топот становился все громче. Наконец из-за гребня выметнулись
всадники.  Не  сбавляя  бешеной  скачки,  ринулись  к  ним.  Над  головами
размахивали шапками, орали ликующе:
     -- Волк!.. Додон!..
     -- Царь отыскался!
     -- Царь!..
     -- Слава Додону!

     Дворец гудел как разворошенный  улей.  Встречать  царя  высыпали  как
знатные, так и челядь. Орали, верещали, бросали цветы. Царь раскланивался,