будь сказано. Что с ним?
     Медея улыбнулась:
     -- Он и повел головной отряд.
     -- Он? -- изумился Мрак.-- Ну, Медея, либо заведет  бес  знает  куда,
либо все твои воины забрюхатеют.
     -- Почему  нет?  --  ответила  она  равнодушно.--  От  таких  мужиков
здоровые дети заводятся. Пусть.
     Он  торопливо  вытер  губы  тыльной  стороны  ладони.  Поднялся,  его
желто-коричневые глаза блеснули благодарностью:
     -- Спасибо. Я поскачу вдогонку.
     -- Допей вино,-- предложила она.
     -- Не до него,-- отмахнулся он.
     -- Допей,-- посоветовала она снова.-- Все равно догоним еще на  нашей
земле. До перехода через кордон.
     Он подумал, что ослышался:
     -- Ты едешь тоже?
     -- Я велела запрягать колесницу, едва дозорные увидели  тебя  издали.
Мне очень хочется тебе показать, что колесница мчится быстрее твоего коня!

     Конь Мрака, дотоле неутомимый, начал ронять пену. Всего две лошади  в
колеснице Медеи, но несут с такой легкостью,  словно  везут  два  перышка.
Медея  сама  не  правила,  для  этого  впереди  стояла  могучего  сложения
поляница, дико свистела и размахивала бичом. Хоть  в  легком  панцире,  но
все-таки живот был открыт, как и ноги. Она была на голову  выше  Медеи,  в
плечах и бедрах едва ли не шире, рыжая, звероподобная, с пышной  копной  в
кольцах волос, что развевал ветер.
     Медея лениво  полусидела-полулежала  на  сидении.  Темные  как  ягоды
терновника глаза насмешливо следили за Мраком.  Ее  коням  намного  легче,
признал Мрак хмуро. Не держат тяжесть  грузного  мужского  тела,  а  такую
легкую колесницу мог бы тащить и ребенок. Да и просто приятно  видеть  как
женская легкость, особенно в ее положении, побивает грубую мужскую силу.
     Сам он время от времени бросал взгляды на  колесницу.  Несется  лихо,
кони даже не вспотели. Тревога за царство Куявию странно уживалась  в  его
душе с уязвленным самолюбием от такого пустяка, что  его  вот-вот  обгонят
женщины. Пусть даже одна из них царица, а другая -- ее лучший воин.
     Ему дышали в затылок с десяток поляниц. Эта почетная  стража  мчалась
по обе стороны дороги. Кони под ними были  легкие  как  ласточки,  неслись
ровно, почти не касаясь земли. Похоже, обогнать могли бы, но не  решались:
Медея убьет, если напылят перед колесницей.
     Солнце клонилось к закату, когда Мрак заметил  далеко  впереди  сизые
струйки дыма. Присмотревшись, крикнул Медее:
     -- Похоже, твои девки уже встретились с ребятами Гонты!
     -- Не должны,-- крикнула Медея.
     Вид у нее был встревоженный. Мрак  улыбнулся,  хоть  в  чем-то  берет
верх:
     -- Похоже, хлопцы Гонты сами поспешили навстречу! Не утерпели.
     Медея бросила пару слов вознице, бич с  сухим  треском  обрушился  на
лошажьи  спины.  Оскорбленные  кони  понеслись  еще  быстрее,  Мрак  начал
отставать. Хуже того, и конные поляницы с визгом и воплями понеслись мимо,
обогнали.
     Худые как кошки, подумал Мрак мстительно. Такие для коней  что  есть,
что нет их вовсе. Кожа и горсть костей. Это  не  человек  с  его  весом  в
какие-нибудь семь-восемь пудиков!

     Поляницы, выехавшие с Ховрахом, уже  разожгли  костры,  но  шатры  не
ставили. Мрак видел с каким облегчением перевела  дух  Медея.  Похоже,  не
очень верила в стойкость своих воительниц. Тем более, что разбойники Гонты
сродни им же: изгои, живущие по своим законам,  презираемые,  возбуждающие
ненависть сытых горожан, зависть и жадное любопытство.
     В полете стрелы ниже по течению люди Гонты спешно  раскладывали  свои
костры. Похоже, прибыли только  что,  многие  как  раз  слезают  с  коней.
Новоприбывшие костры разжигали все выше  и  выше  по  течению.  Мол,  ради
чистой воды, замутили тут всякие, но кому дурить голову, ради какой воды?
     Правда,  костры  поляниц  тоже  сдвигались  к  кострам  разгоряченных
мужчин. Слышался смех,  перебрасывались  шуточками,  что  становились  все
откровеннее.
     Гонта вышел навстречу, но взгляд его, миновав  Мрака,  устремился  на
колесницу. Был он чисто выбрит,  голова  блестела  как  отполированная,  а
длинный чуб  был  заброшен  за  ухо.  Серьга  вызывающе  блестела  красным
рубином.
     Мрак смотрел удивленно, таким  вожака  разбойников  еще  не  видывал.
Чист, пахнет травами, выстиранная  рубашка  с  вышитыми  петухами,  рукава
засучены, волей-неволей  не  оторвать  взгляд  от  могучих  рук:  длинных,
сплетенных из таких тугих мышц и жил, что кажутся выкованными из металла.
     -- Приветствую тебя, царица,-- сказал Гонта. Глаза блестели,  а  губы
сложились в неуверенную улыбку.-- Я много наслышан о тебе.
     Он протянул руку, напряг мышцы, чтобы красиво вздулись и заиграли, но
Медея  вылезла  из  колесницы,  лишь  скользнув  по  его   могучей   длани
равнодушным взором. Грудь ее колыхалась при каждом движении.  Мрак  слышал
как Гонта задержал дыхание.
     -- Все ли твои люди прибыли? -- спросила она тем же ровным как  степь
голосом. И, не дожидаясь ответа, изогнула губы: -- Я  думала,  у  тебя  их
больше.
     Гонта вспыхнул, его необъятная  грудь  раздалась  в  объеме,  рубашка
затрещала. Медея  посмотрела  с  интересом,  но  это  было  оскорбительное
любопытство человека к драчливому петушку.
     --  У  меня  их  достаточно,--  ответил  он   сдавленным   голосом.--
Достаточно, чтобы здесь все знали мою власть. У меня -- мужчины!
     Насмешливый взгляд Медеи сказал, что не  все,  кто  носит  портки  --
мужчины, но Гонта ответил тоже взглядом, что это она может проверить  хоть
сейчас.
     Мрак хмыкнул, Гонта и Медея тут же повернули головы  в  его  сторону.
Оба уже выглядели рассерженными, будто спорили полдня.
     -- Можно мне спросить,-- сказал он.-- Кто едет вон с той стороны?  Он
не похож на поляницу. Да и для разбойника слишком хорош...
     С той стороны поднималась пыль, красная  в  лучах  закатного  солнца.
Сколько Гонта и Медея не всматривались,  в  их  сторону  двигалось  только
пыльное облако, потом донесся стук  копыт.  Наконец  заблистали  солнечные
зайчики, и Гонта посерьезнел. Судя по  тяжелому  конскому  топоту,  блеску
доспехов, в их сторону едет могучий витязь.
     Мрак первым шагнул навстречу. Поляницы на всякий случай  отступили  и
взялись за оружие.
     Из пыльного облака вынырнул  на  огромном  коне  высокий  богатырь  в
остроконечном шлеме. Шлем был странным, закрывал  лицо,  выступала  только
роскошная седая борода, что веером лежала на могучей груди. За ним скакали
еще трое воинов.
     -- Как же он видит,-- пробормотала за спиной Мрака одна женщина, в ее
голосе было великое удивление.
     Мрак сказал громко:
     -- Добро пожаловать, доблестный Гакон! Что привело тебя в наш стан?
     Гакон высился огромный и неподвижный как башня. На звук  голоса  чуть
повернул голову,  вслушался.  Голос  прозвучал  густой  и  мощный  как  из
глубокого подвала:
     -- И я приветствую тебя, доблестный Мрак. Я узнал, что  ведешь  людей
на Волка. Мне совестно за царя, что не дал тебе войска. Но я, слуга  царю,
пришел сам.
     -- Ты хочешь пойти с нами? -- спросил Мрак.
     -- Да,-- прогремел Гакон с  непонятным  раздражением.--  Авось,  хоть
здесь найду успокоение.
     Мрак развел руками:
     -- Мы рады тебе, Гакон.
     Витязь с завидной  легкостью  спрыгнул  с  коня.  Один  из  всадников
спешился, взял за руку. С другой стороны подбежала, повинуясь кивку Медеи,
поляница. Вдвоем повели старого  богатыря  в  сторону  наспех  возводимого
шатра.
     -- Хорошая примета,-- сказал Мрак.
     -- Этот слепец -- хорошая? -- удивился Гонта.
     Медея проговорила задумчиво:
     -- Какой мужчина... Какая борода! У мужчины  должна  быть  борода.  И
усы, обязательно усы.
     Гонта нахмурился,  его  пальцы  бесцельно  потрогали  чисто  выбритый
подбородок.
     Мрак вмешался:
     -- Медея, до капища верст двадцать?
     -- Двадцать две,-- сказала Медея.
     -- Двадцать три с гаком,-- поправил Гонта.
     Медея смерила его таким взглядом, что у Гонты  руки  стали  короче  и
тоньше, а  грудь  сузилась  до  куриной.  Да  и  яркие  петухи  на  рубахе
превратились в кур.
     -- Двадцать... ага,-- сказал Мрак и оборвал себя. На  версту  больше,
на версту меньше -- не стоит из-за этого  рвать  друг  другу  глотки,  как
готовы эти двое.-- Надо перейти реку как можно  быстрее  и  застать  Волка
прямо в капище.
     К их разговору прислушивались как поляницы, так и разбойники. И те, и
другие, встречаясь с Мраком взглядами, опускали глаза. Похоже, подумал  он
с холодком, все уже знают о предсказании. Первый,  кто  вступит  на  землю
Волка, не доживет до захода солнца! Все готовы умереть в бою,  но  даже  в
самом лютом  бою  остается  возможность  уцелеть,  отступить  под  ударами
топоров и мечей, упасть  оглушенным  среди  мертвых,  а  наутро  встать  и
уйти...  Но  когда  знаешь,  что  погибнешь  обязательно,  даже  у   самых
неустрашимых по спине пробежит  дрожь.  Правда,  здесь  можно  всего  лишь
помедлить, выждать, пока кордон переступит другой!..  Если,  конечно,  эта
мысль не прийдет в голову каждому.
     Окруженный поляницами, подошел довольный как  кабан  во  главе  стада
Ховрах. Расплылся в улыбке, еще издали раскинул руки:
     -- Спасибо, друг! Служу Отечеству.
     -- В поте лица своего? Не надорвись.
     Ховрах плотоядно обнял  двух  женщин  за  плечи,  тоже  пухленьких  и
румяных:
     -- Значит, по утренней зорьке и выступим?
     -- Сейчас надо,-- сказал Мрак досадливо.--  Ночью  не  так  жарко.  А
утром обрушимся как снег на голову.
     Ховрах  даже  отшатнулся.  В  глазах  разбойников  Мрак  тоже   видел
неодобрение. Многие с вожделением поглядывали  в  сторону  кургана,  возле
которого виднелись сотни  коней,  где  разжигали  новые  костры,  мелькали
полуголые женские фигурки.
     Медея посмотрела на небо:
     -- Тучи... Луны не будет видно.
     -- Я поведу,-- сказал Мрак.
     Он осекся. Знал, что если он первым перейдет речку, то не поведет.  А
перейти должен именно он. И потому, что  ему  все  равно  жить  только  до
первого снега, да и вообще... Он из тех, кто не может не пойти первым.
     -- А у тебя глаза совы? -- спросила Медея насмешливо.
     Волка, чуть не сказал Мрак. И нюх волчий. Ему  непонятно,  как  можно
ночью видеть хуже, чем днем, если хоть пара звезд проглядывает  в  разрывы
туч.
     -- Ох, не люблю таких драк,-- внезапно послышался  в  сторонке  голос
Ховраха.
     Мрак удивился:
     -- Почему? Разве ты не воин?
     -- Воин, воин,-- ответил Ховрах торопливо.-- Да не боюсь  я  схватки,
когда это схватка! Грудь в грудь, глаза в глаза. Моя  беспримерная  отвага
на его... крохотную. А  эти  сражения,  да  еще  все  и  всегда  почему-то
решающие... Ведь и это решающее, верно?
     -- Точно,-- подтвердил Мрак.
     -- Ну вот. А в  любом  решающем  задавят,  не  успеешь  пикнуть.  Это
свалка, а не геройский двобой! Мне жарко в толпе даже зимой. Я  задыхаюсь,
а все такие потные, гадкие... А сейчас и вовсе лето, жара, мухи... Я  ведь
чего больше всего боюсь? Что моя беспримерная отвага одолеет, как  всегда,
мое мудрое спокойствие и благоразумие... Я ведь только с  виду  такой  вот
смирный, а на самом деле -- зверь лютый! И боец нещадный. Сомну усех,  кто
встанет на пути! Сомну и растопчу. И вообще я в бою  становлюсь  одержимым
богами. Убьют меня, я и тогда встану из мертвых, чтобы отомстить обидчику!
     Он раскраснелся, взмахами показывал, как  изничтожает  врагов.  Медея
опасливо отодвинулась. Гонта весело оскалил зубы, подмигнул Мраку.
     Уши Мрака подергивались, ловили звуки. Гонта подумал, что он  дивится
чутким ушам друга, как тот с великим удивлением смотрит  на  его  руки,  в
самом деле длинные и сильные, способные обнять даже самую  полную  в  мире
женщину...
     Чтобы отогнать непрошеные мысли, стал вслушиваться. У  костра  наспех
разогревали мясо, а пока ждали, один  из  самых  старых  воинов  перебирал
струны на бандуре, нараспев рассказывал что-то такое, из-за его даже  Мрак
остановился, слушал.
     -- Зерван,-- услышал Гонта,--  он  и  есть  бог  всего  сущего...  Он
существовал всегда, даже когда не было ни звезд, ни  воздуха,  ни  солнца.
Тысячи лет он был в пустоте, скучал, томился, но сам был хоть  и  могучим,
но... гм...
     -- Вроде Додона,-- сказал кто-то со смешком.-- Царствует,  но  правят
другие.
     -- Вот-вот,-- продолжил старик.  Струны  запели  печальнее,  а  голос
возвысился: -- и тогда  страстно  возжаждал,  чтобы  родился  сын  Ормазд,
призванный сотворить нечто иное. Но сам же сомневался, слишком несбыточное
затеял, и от этих сомнений вместе с Ормаздом зародился и  Ахриман.  Зерван
дал слово... кому-кому, себе, конечно!.. передать власть над  миром  тому,
кто родится  первым.  Ормазд  уловил  мысли  Зервана  и  поделился  ими  с
Ахриманом. Тот поспешно разорвал чрево Зервана и вышел первым, к  тому  же
еще и назвался Ормаздом. Зерван ужаснулся, сразу все поняв,  но  слово  не
воробей, и вынуждено уступил всю  власть  Ахриману...  Правда,  только  на
девять тысяч лет, а  потом  власть  должна  перейти  к  Ормазду,  которому
предстоит все исправить, что натворил Ахриман за те девять  тысяч  лет.  И
тогда Ахриман создал этот мир, в котором мы живем!
     Он печально умолк. Струна еще вибрировала  в  густом  воздухе,  когда
один молодой воин спросил с надеждой:
     -- Мне дед говорил, что мы все еще живем в царстве зла Ахримана.  Но,
может быть, его власть за это время уже кончилась? И  воцарился  праведный
Ормазд?
     Старый воин ткнул его кулаком в бок:
     -- Пей, дурень. Даже, если воцарится, то, думаешь, за  день  или  год
все исправит?
     -- Что напакостит один,-- сказал другой,-- там  сто  человек  убирать
будут. Ломать не строить!
     А Ховрах, знающий и битый жизнью, рассмеялся:
     -- Дурень этот Ормазд, если ждет, что Ахриман уступит власть! Да  еще
после того, как девять тысяч лет укреплял, обзаводился сторонниками. Да  и
вы дурни, если верите! Миром правит Ахриман, он и будет править.
     Их взоры обратились к Мраку, как зачинателю, а теперь и  предводителю
похода. Тот проворчал:
     -- Ховрах прав, миром правит Чернобог,  как  бы  в  какой  стране  не
назывался. И добром власть не отдаст. А вы бы отдали? Но насчет того,  что
и будет править, это еще надо  посмотреть...  Только  вы,  ребята,  костры
гасите. Пойдем сейчас -- две трети  уцелеют.  Выступим  утром  --  поляжет
больше половины. Промедлим еще чуть -- нас уничтожат всех.
     Воины поспешно хватали с горячих камней ломти  мяса,  а  женщины  уже
бросились к коням. Одна тут же помчалась к лагерю поляниц. Другие стояли в
ожидании, их взгляды были обращены на Медею.
     Царица подошла к Мраку вплотную.  Он  невольно  смотрел  ей  в  лицо,
потому что Медея смотрела неотрывно,  ее  губы  подрагивали.  Наконец  она
проговорила негромко:
     -- Выступаем. Но я хочу, чтобы было кому нас вести.
     Глаза ее  стали  холодными  и  жестокими.  Она  повелительно  кивнула
кому-то за спиной Мрака. Он ощутил неладное, начал оборачиваться.  Тут  же
что-то холодное набросили сверху,  на  голову  обрушился  удар.  В  черепе
взорвалось  болью.  Он  зарычал,  попытался  схватить  кого-то,  но   руки
царапнули воздух.
     Он упал на колени, и последнее, что  помнил,  это  десятки  рук,  что
беспощадно вязали ремнями так туго, что вскоре должен  умереть  от  застоя
крови!

     Глава 30

     Перед тем как ступить в воду, женщины-волхвы трижды бросали  топор  в
воздух. Сообща всматривались в блики, и все три раза снова предсказали  то
же самое.  Первый,  кто  ступит  во  владения  Горного  Волка  с  оружием,
погибнет. Погибнет еще до захода солнца.
     Поляницы поглядывали и на разбухший багровый шар,  что  уже  коснулся
краем черной земли, медленно сползал, сплющиваясь от собственной  тяжести.
Даже люди Гонты, отважные до дурости и бесшабашные до святости,  мялись  и
поглядывали друг на друга. Всегда готовые к смерти, сейчас бледнели.  Даже
присутствие женщин, перед которыми обычно выпячиваешь грудь и подтягиваешь
живот, сейчас не действовало.
     Ховрах с топором в руках вошел в воду, завопил исступленно:
     -- Так неужели мы отступим?
     В  воду  входили  все  новые  отряды  поляниц,  начали   подталкивать
передних. Ховрах посветлел лицом, решение  найдено  нечаянно,  но  все  же
найдено. Сейчас все решится само собой. Задние надавят на передних...
     Со  стороны  шатра  раздался  разъяренный  вопль.  Полог  с   треском
отдернулся. В багровых лучах  солнца  возникла  гигантская  фигура  воина,
массивного и широкого, как в плечах, так  и  в  поясе.  Он  был  в  полном
доспехе, щит висел на сгибе левой руки, в  высоко  вскинутой  правой  руке
хищно блистал меч. Длинная серебряная борода блестела в  лучах  заходящего
солнца, и казалось, что по ней бегут струйки крови.
     -- Гакон,-- пробормотал Ховрах изумленно.-- Я ж упоил так, что  рачки
ползал!
     -- Старый  черт,--  ругнулся  Гонта,  но  в  голосе  разбойника  было
восхищение.-- Без него ни одна драка не обходится.
     -- На этот раз и рачки, как говорит  Ховрах,  не  уползти,--  бросила
Медея.
     -- Похоже, потому и спешит.
     Гакон, все еще не  переставая  рассыпать  проклятия,  как  на  головы
врага, так и друзей, что не разбудили,  не  снарядили,  бегом  заспешил  с
холма к реке.
     Брызги взлетели выше головы. Он ревел как бешеный бык, ругался, орал,
вызывал на бой, с каждым шагом продвигался  все  дальше  в  реку.  За  ним
следили  понимающе,  хотя  в  сердце  каждого  копошился  гадкий  червячок
облегчения. Ему, Гакону, все одно вот-вот сгинуть.  И  так  дожил  до  вон
какой седой бороды, хоть и слепой, в то время как молодые здоровые  мужики
гибнут словно мухи в метель.
     Гакон был уже вблизи рокового берега, как вдруг оступился в подводной
ямке, с воплем рухнул, подняв столб брызг  до  небес,  а  когда  поднялся,
мокрый и злой, то потерял направление и зашагал вдоль реки. Течение  же  в
эту жару почти остановилась, река напоминала заснувшее болото.
     Ему закричали, заорали, подсказывая, где берег.  Гакон  встрепенулся,
лицо озарила свирепая радость. С боевым кличем укрылся щитом  и,  выставив
для удара меч, бросился в сторону кричавших, явно приняв за врагов.
     -- Разбегайся! -- заорал Ховрах дико.-- Зашибет, старый дурак!
     Гакон несся к берегу в столбе бьющей из воды крови, так  выглядели  с
берега расцвеченные заходящем солнцем брызги. Они взлетали выше головы,  и
Гакон весь блестел как в чешуе сказочной рыбы.  Серебряные  волосы  трепал
ветер, рот был разинут в злом крике.
     Разбойники  и  поляницы  прыснули   врассыпную,   лишь   трое-четверо
остались, выставив щиты.  Гакон  выбежал  на  пологий  берег  с  легкостью
мальчишки. Шипастая  булава  угрожающе  завертелась  над  головой.  Вокруг
прыгали смельчаки, орали, они-де свои, но распаленный близкой кровью Гакон
слышал только собственный рев. Булава неожиданно ударила  в  подставленный
щит, и смельчак полетел на  землю  с  выбитой  из  плеча  рукой.  От  щита
брызнули щепки.
     -- Слава! -- орал Гакон ликующе.-- Бей!.. Круши!..
     Гонта сам пытался как-то ухватить Гакона за руку с булавой, но старый
витязь двигался быстро и неожиданно, булава с такой скоростью  распарывала
воздух,  что  тот  ревел  как  в  трубе  при  вьюге.  Стоял  треск,   люди
вскрикивали, Гакон торжествующе хохотал, бил  и  крушил.  Деревянные  щиты
превращались в обломки, бронзовые сминались, а их хозяева с  криками  боли
откатывались в сторону, ибо этот зверь наступит -- кишки вылезут.
     В Гакона начали метать боевые гири, молоты. Он яростно  ревел,  орал,
Гонта сам вздрогнул и присел, когда огромный молот, брошенный издалека,  с
силой шарахнул старика по голове. Шлем отозвался гулом, Гакон  пошатнулся,
руки с огромной булавой и  великанским  щитом  начали  опускаться.  Колени
подогнулись, он сгорбился, закачался,  и  к  нему  бросились  обрадованные
разбойники и поляни