городства и достоинства.
     Воины заколебались, но Ховрах сделал приглашающий жест.  В  нем  было
странное  нетерпение,  и  ратники  послушно  нахлынули  снова.  Мрак,  уже
переведя дыхание. взревел и мощно ударил по дуге слева направо  на  уровне
пояса. Дуга была широка, он слышал за спиной веселый  голос  Ховраха,  или
того, кто теперь жил в его теле. Там звенел металл, слышались крики  боли,
страха. Прыгая через трупы, ратники ошалело лезли  прямо  под  удары.  Они
словно потеряли головы от запаха крови,  диких  криков,  леденящего  звона
клинков о щиты.
     И снова отхлынули, оставив трупы и не смея  даже  подобрать  раненых.
Ховрах высокомерно скалил зубы. Глаза его сверкали. В задних рядах  воинов
послышались злобные крики:
     -- Где Кажан?
     -- Кажана сюда!
     -- Ховрах всегда говорил, что встанет, чтобы прибить того...
     -- Ага, я сам слышал! А если  кто  сзади,  то  вовсе  из  преисподней
явится, но найдет гада...
     -- И нас утащит заодно!
     -- Ховрах всех сгребет, с ним лучше не шутить...
     Мрак, пользуясь передышкой, оставил палицу и снова выкидывал трупы  в
окно. Гонта уже швырял в другое, кричал вниз во двор, чтобы  не  отдыхали,
им таскать -- не перетаскать. Если устали, пусть смену зовут, а работы еще
будет.
     А за дверьми нарастали крики. Разъяренные воины приволокли Кажана. Он
орал и визжал в ужасе, но ему сунули  в  руки  меч  и  щит,  вытолкнули  в
кровавую палату. Глаза Кажана были вытаращены  от  ужаса.  Ховрах  зловеще
растянул губы в зловещей улыбке. Кажан рухнул на колени, завопил отчаянно:
     -- Пощади!.. Все, что хошь!..
     -- Что? -- спросил Ховрах спокойно.
     Он подошел ближе и вскинул меч. Кажан закрыл глаза, втянул  голову  в
плечи. Щеки тряслись, он пожелтел, затем стал почему-то синий:
     -- Все отдам!.. А у меня много... Больше, чем в казне!
     -- Почему?
     -- Сознаюсь, украл...
     Меч описал короткую дугу. Глухой удар, хруст, хлюпанье, и тело Кажана
развалилось на две половинки. Кончик меча высек искру в каменной плите, но
тяжелая кровь, к которой добавилась гадкая кровь постельничьего, сразу  же
сомкнулась, темная и вязкая.
     Вздох  облегчения  пронесся  по  рядам  воинов.  Теперь  на   Ховраха
двинулись, выставив копья и закрываясь щитами, еще со страхом, но уже  без
прежнего ужаса перед преисподней. Он свою клятву исполнил. Убил того,  кто
ударил в спину. Теперь он такой же смертный, как и они.
     Гонта и Любоцвет ринулись было на помощь. Мрак ухватил за плечи:
     -- Стойте!.. Он сам так хотел.
     -- Мрак, разве он восстал, чтобы сразу сгинуть,--  начал  было  Гонта
возбужденно, но увидел серьезные глаза Мрака, обмяк.--  Ладно,  ты  что-то
знаешь больше.
     Ховрах сражался мощно и красиво, но в  другой  манере.  В  нем  вдруг
пробудилось   умение   высокорожденного   рубиться   хладнокровно   и    в
презрительном молчании чувствовать кто перед ним, а кто пытается зайти  со
спины. Он сражался сразу против пятерых, закрывая проход в палату, и те не
могли его оттеснить, чтобы зайти с боков.
     Мрак  сделал  несколько  быстрых  вздохов,   пелена   перед   глазами
очистилась. Измученное тело, тяжелое как скала, быстро оживало.
     -- Эй,-- крикнул он.-- Довольно! Теперь наша очередь.
     Ховрах ответил между ударами меча:
     -- Ра...но.
     -- Отступай,-- крикнул и Гонта.
     Его лицо было серым, он жадно хватал воздух  широко  раскрытым  ртом.
Грудь вздымалась  бурно,  в  груди  хрипело.  Ховрах  только  презрительно
засмеялся, но Мрак видел как  движения  его  становятся  все  замедленнее.
Из-за спин воинов в него метали ножи, топоры. Ховрах вздрагивал от ударов,
вскидывал щит, точно и сильно бил в ответ, но  из  погнутых  доспехов  уже
побежали струйки. Он умолк, бился  сосредоточенно,  содрогался  от  ударов
боевых молотов и двуручных топоров, но сдвинулся назад лишь на полшага.
     -- Надо помочь,-- прохрипел Гонта.-- Кто бы подумал, что Ховрах...
     -- Никто не думал,-- прошептал Мрак.-- Но сейчас его не тронь.
     Любоцвет вскрикнул жалобно:
     -- Он погибает, чтобы дать нам перевести дух!
     -- Всем стоять,-- велел Мрак жестко.-- Это его воля, не моя.
     Гонта уже шагнул вперед, несмотря на запрет Мрака, как  вдруг  Ховрах
пошатнулся, отступил, медленно повернулся: из груди торчали  рукояти  трех
узких мечей, слабо улыбнулся угасающими губами и рухнул на бок.
     Воины, не веря  себе,  остановились,  не  решаясь  переступить  через
павшего, а Гонта страшно крикнул и ринулся навстречу. Натиск его  был  так
страшен, что во мгновение ока оттеснил всех к двери,  разрубил  последнего
наискось до пояса, только тогда подоспели Мрак и Любоцвет.
     Гонта повернул к ним залитом потом лицо:
     -- Опоздал Ховрах.
     -- Что? -- не понял Мрак.
     -- К обеду, говорю... Завтра только поест.
     Мрак прорычал:
     -- Не знаешь Ховраха. Такой крик поднимет, пять раз  в  день  кормить
будут. А в перерывах их поварни обшарит,  перекусить-де  надобно,  поварих
пощупать!
     Любоцвет оттащил Ховраха к стене, усадил. Голова старого воина  упала
на грудь. Он стал похож  на  прежнего  упившегося  гуляку.  Мраку  на  миг
почудилось, что по груди старого забулдыги течет вовсе не кровь. И  сидит,
счастливый и хмельной, в красной луже хорошего крепкого вина, от  которого
никому не удавалось пробудится.
     Воины в дверях тоже дышали  тяжело,  на  троих  оставшихся  богатырей
смотрели со страхом, то и дело  оглядывались  через  плечо,  но  смена  не
показывалась. Наступило короткое затишье, все взоры были на Ховрахе,  и  в
этой тишине донесся далекий женский крик.
     Мрак резко повернулся. В окно было видно башню, что  высилась  по  ту
сторону двора. В широком оконном проеме стояла женщина  в  черной  одежде.
Даже отсюда были видны ужас и скорбь на ее  мертвенно  бледном  лице.  Она
закричала снова, уже как смертельно раненый зверь.  Ее  глаза,  как  видел
Мрак, не отрывались от распростертого в крови Ховраха.
     Ее узрели и нападавшие. Кто-то вскрикнул:
     -- Царица!
     Женская фигура качнулась и, не отрывая взора от окна Золотой  палаты,
с жалобным криком бросилась вниз. Воины отворачивались,  закрывали  глаза.
Донесся удар о каменный пол.
     В глазах Мрака плясали факелы, в ушах стоял шум, но он  услышал,  что
крикнула царица, и с великим удивлением перевел взор на распростертое тело
Ховраха.

     Когда по лестницам полезли в окна озверелые  хари,  Мрак  понял,  что
пришел последний час. До этого в Золотую палату врывались с  двух  сторон,
теперь же из окон сперва метнули  дротики  и  боевые  гири,  затем  начали
прыгать с подоконников и сразу бросались в бой.
     Трое встретили  их,  стоя  спина  к  спине.  Сеча  длилась  кровавая,
жестокая, пока трупов не стало по пояс, а ноги снова заскользили в крови и
внутренностях. В редкие мгновения, когда небо не заслоняли, Мрак видел  по
звездам, что уже заполночь, а  они  все  бьются,  лучшая  часть  дворцовой
охраны уже перебита, созывают из других частей стольного града,  видно  по
одежде...
     Он видел как за спинами воинов  появился  всегда  незаметный  Ковань,
последний из троих постельничьих. В руках  у  него  был  топор  с  длинным
загнутым лезвием. На обухе торчал  острый  крюк,  Коваль  пригибался,  все
выбирал момент, в драку не лез. Но когда Гонта из последних сил попробовал
даже  потеснить  вражью  силу,   неслышно   скользнул   сзади,   торопливо
размахнулся и ударил коротко, но с такой силой, какую никто не  ожидал  от
такого тщедушного человека. Мрак видел, но сам отбивался от пятерых.  Удар
топора был страшен, Гонта должен был быть перерублен пополам, однако  лишь
содрогнулся как молодой дубок, повернулся с побелевшим лицом и  закушенной
от боли губой. Ковань выпустил топорище, попятился.  Его  вытаращенные  от
ужаса глаза не отрывались от страшного лица Гонты.
     -- Ты...-- прохрипел Гонта, топор торчал в его спине, будто со  всего
размаха всадили в дубовую колоду,-- все же ударил... в спину...
     Ковань пятился, схватка на миг замерла, все смотрели  на  них.  Гонта
вскрикнул громовым голосом:
     -- Я брал богов в свидетели!
     Он выдернул топор, попробовал  замахнуться  на  клятвопрестуника,  но
лишь пошатнулся, рухнул вниз лицом. Кровь потекла из раны  пурпурная,  как
дорогое вино.
     Ковань отступил еще. На его лице медленно появилась победная  улыбка.
Он выпрямился,  теперь  его  ждут  почести  и  место  за  царским  столом,
удивленно вскинул голову, заслышав наверху странный скрип. Даже в коридоре
вздрогнули от его страшного крика. Из нишы падала статуя  Числобога,  бога
правосудия. Она обрушилась с высоты  всей  тяжестью.  Вопль  оборвался  на
полуслове, сменился хрустом костей, предсмертным хрипом.  Во  все  стороны
брызнули струи темной крови, из расплющенного трупа полезли внутренности.
     Мрак озверело бросился к поверженному Гонте. Его встретили стеной  из
щитов, ударами топоров. Он видел как  на  Гонту  наступали  чужие  сапоги,
втоптали в кровь. Мрак бешено вращал палицей, крушил  и  разбивал  черепа,
услышал предостерегающий вскрик Любоцвета, не  успел  повернуться,  как  в
затылке грохнуло, из глаз  посыпались  ослепительно  белые  искры.  Палица
выпала из онемевших пальцев. Он рухнул на Гонту, прикрыв своим телом.
     Любоцвет, стоя над телом Мрака, бешено  вращал  мечом.  Он  был  весь
покрыт ранами, побелел от потери крови, но все еще рубил, и после  каждого
его удара противник либо падал, либо с криком боли отпрыгивал, хватаясь за
рану.
     Желтый от ярости Додон вбежал в палату. Воздух был как мокрая тряпка,
все  дышали  тяжело,  натужно.  Мечи  звенели  вяло,  и  смерть  была  как
избавление.
     Додон подхватил с пола дротик, забежал со спины и с  силой  метнул  в
Любоцвета. Острие ударило  между  лопатками,  с  треском  пробило  доспех.
Любоцвет судорожно выгнулся, повернулся к Додону. Бледные губы шевелились,

жалобное:
     -- Мама...
     Он завалился на бок, накрыв  собой  Мрака.  Воины  медленно  опускали
топоры, подходили с опаской. Додон вошел в круг, голос дрожал от ярости:
     -- Этот щенок... Этот молокосос заставил вас поджать хвосты?
     Кто-то пробормотал сзади,  что  их  не  учили  бить  в  спину.  Додон
подпрыгнул как ужаленный. Заорал, потрясая кулаками:
     -- Нет предательских ударов! Есть только победные...  или  поражение.
Эй ты! Кто тебя сюда послал?
     Он пнул носком сапога голову умирающего витязя. Тот посмотрел на него
угасающим взором:
     -- Мама...
     -- Что? -- не поверил Додон. Он дико расхохотался, и хохот был  похож
на волчий вой.-- Какая же мать пошлет сына на такую участь?
     -- Мама,-- прошептали застывающие губы.-- К отцу... Я  ехал  к  отцу.
Лишь по дороге... с благородном Мра...
     Он умолк, рука бессильно откинулась, но пальцы сжимали рукоять  меча.
Додон вытаращенными глазами уставился на могучее предплечье витязя.  Воины
переглядывались, не понимали, а их царь бледнел все больше. Вдруг упал  на
колени, обеими руками разогнул медный браслет  на  предплечье  убитого  им
витязя, сорвал, поднес к глазам.
     И тут страшный нечеловеческий крик  разорвал  мертвую  тишину.  Додон
закричал, вскинул лицо к потолку, лик его был  страшен  как  преступление.
Пурпурный плащ соскользнул на пол. И все увидели на правом предплечье царя
такой же точно широкий браслет. С такими же знаками.

     Глава 48

     Мрак, медленно выныривая из забытья, не сразу понял, что он  прикован
к стене в глубоком каменном подвале. Голова раскалывалась от  дикой  боли.
Перед глазами то расплывались пятна, то появлялась стена из толстых  глыб.
Она тоже то приближалась, то уходила вдаль,  а  в  ушах  начинало  звенеть
тоньше. Потом звон превращался в невыносимый писк, он снова проваливался в
черноту.
     Очнулся от запаха горящего мяса. Взор прочистился,  с  ним  вернулась
боль. Но теперь жгло и его тело. Он скосил глаза. В его грудь  погружался,
злобно шипя и вздымаясь дымками, раскаленный  докрасна  прут.  Из  глубины
груди вырвался стон, и тут же сверху донесся удовлетворенный голос:
     -- Очнулся?.. Зри на меня, враг.
     Он поднял голову. Перед ним приплясывал отвратительный человек,  лицо
которого вобрало в себя все гнусности рода человеческого.  Да  и  сам  был
похож на паука с его тонкими  высохшими  от  неведомых  болезней  ручками,
кривыми иссохшимися ногами. Он  убрал  прут  и  сунул  в  горн,  где  угли
полыхали оранжевым огнем.
     -- Скоро тебя зничтожат,-- сообщил он.-- Не понимаю,  почему  светлый
царь так спешит. Я б с тебя сперва шкуру снял с живого! Вон какая толстая.
В коридоре бы постелил...
     -- А я б твоей побрезговал,-- сказал Мрак хрипло.
     Палач крикнул в сторону двери:
     -- Стража! Пленник очнулся. Зовите царя.
     Послышался топот  множества  ног.  Мрак  уловил  и  шаги  Додона,  их
научился отличать из тысяч. Похоже, царь находился поблизости.
     Несмотря на боль и горечь утраты друзей,  поразился  лицу  царя.  Тот
страшно исхудал, пожелтел как мертвец. Глаза ввалились, под  ними  повисли
черные мешки. Белки налились кровью. А когда заговорил, голос был похож на
карканье старого ворона:
     -- Ты... лишил меня всего...
     -- Я? -- прошептал Мрак.
     -- Ты... даже сына...
     -- Я не  бросал  ему  в  спину  копье,--  напомнил  Мрак  без  всякой
жалости.-- У тебя еще не подломился хребет под грузом проклятий?
     Додон впился в него ненавидящим взором:
     -- Я отвечу перед богами... Но ты ответишь теперь. Мне.
     -- Что ж... Ты скажи только, каково быть убийцей  собственного  сына?
Каково смотреть людям в глаза?
     Додон проскрежетал зубами:
     -- Некому смотреть! Ты их всех убил. А кто уцелел, тот  ушел.  Но  ты
прав! Ты умрешь завтра на рассвете. За все. И за смерть моего сына.
     -- Он сказал, что  сражается  за  тебя,--  прошептал  Мрак  разбитыми
губами.-- Теперь я понимаю...  Мальчишка  любил  тебя.  Он  пытался  своей
смертью уменьшить твою вину.
     Додон задрожал. Его трясло, лицо было синим как у утопленника.
     -- Да,-- ответил он свистящим шепотом,-- мне жить незачем.. Но сперва
я потопчу твою могилу, проклятый!
     Он вздрогнул, застыл, завороженный  страхом.  В  подземелье  внезапно
пахнуло холодным воздухом могилы. В  каменной  стене  медленно  проступило
огромное лицо человекозверя. Глаза  полыхнули  огнем,  толстые  губы  чуть
раздвинулись, показывая клыки. Грохочущий голос проревел:
     -- Несчастный... на самом деле, у тебя есть еще один сын...
     Измученные глаза Додон вспыхнули надеждой.  Он  умоляюще  прижал  обе
руки к груди. Мрак, переждал приступ острой боли, прохрипел:
     -- Молчи, дурак... Копыта откинешь, коли ответишь.
     Он видел как дергается в муках царь, ибо демону,  живущему  в  камне,
отвечать нельзя. Кто ответит, кто заговорит, тому  не  будет  спасения  от
разгневанных богов, а душу его навечно заточат в котле с кипящей смолой.
     Каменное лицо повело огненным взором по  темнице,  скривилось  и,  не
слыша ответа, начало растворяться. Царь  истошно  завопил  тонким  заячьим
голосом:
     -- Скажи!.. Умоляю, скажи! Душу отдам, все отдам! Пусть сегодня умру,
но скажи: где мой незнанный сын?
     Голос прорычал еще тише, неразборчивее, но  со  злобной  радостью,  и
даже Мрак ощутил, что нелюдским силам тоже знакомо коварство:
     -- Он знает, что твой сын, но молчит. Да и кто  признался  бы?  И  ты
никогда не узришь. И не будет у тебя наследника. А вот твой пленник...  По
всем дорогам, где прошел, матери будут называть младенцев его детьми. Да и
там, где не был! Его роду бысть в веках...
     Голос стих, серый камень  стены  стал  ровным,  разделенным  лишь  на
квадратные глыбы. Царь отшатнулся, взвыл дико. Мрак  молча  наблюдал,  как
Додон выбежал, разрывая одежды. Даже из коридора было слышно, как царапает
лицо и выдирает клочья волос.

     Он был в тяжелых цепях, но бронза не удержит оборотня, и Мрак сам  не
понимал, что удерживает его, не дает  грянуться  оземь,  подняться  черным
волком, дождаться когда откроют дверь, сигануть мимо палача, пронестись по
коридору к выходу, а там уже по улицам Куявии и до городской  стены  рукой
подать, за которой спасительный лес...
     Когда вывели из подвала, он с  жадностью  вдохнул  холодный  утренний
воздух, жгучий как родниковая вода. В воздухе была зима, а  тучи  наползли
настолько  темные,  что  казались  лиловыми.  Стражи  напялили  полушубки,
кое-кто обул сапоги с меховыми отворотами.
     Во внутреннем  дворе  за  ночь  соорудили  помост,  поставили  плаху.
Толстый мужик в красной рубахе палача  уже  прохаживался  по  помосту,  на
плече жутко блестела широким лезвием огромная  секира.  Лицо  палача  было
укрыто  красным  платком,  только  черные  глаза  недобро  блестели  через
прорезь.
     В трех шагах от помоста стоял  царский  трон.  Додон  сидел  в  шубе,
желтый и с черными кругами под глазами. Щеки обвисли, а  белки  глаз  были
красные от лопнувших кровеносных жилок. За ним застыли как каменные столбы
телохранители, а сбоку суетливо дергаются новые  советники,  постельничьи,
простые и главные, что-то шепчут в оба царских уха, злобно поглядывают  на
Мрака.
     Был допущен и простой люд из дворцовой челяди. Они в молчании  стояли
тесной толпой, редкая цепь стражников не давала подойти ближе.
     Мрак поглядел на небо. У  тучи  вот-вот  лопнет  брюхо  со  снегом...
Попробовать уйти? Но могут подшибить и  волка.  В  любом  случае  что  ему
лишние минуты, если вдали от Светланы?  Ветер  усилился,  сейчас  начнется
метель... Нет, пусть лучше народ не узнает, что он  из  породы  оборотней.
Оборотней ненавидят и боятся. А так даже пожалеют, когда палач поднимет за
волосы отрубленную голову, покажет на все четыре стороны, а потом  швырнет
в корзину.
     Он сжал зубы, сдерживая стон, с трудом взобрался на помост.  Из  раны
на груди снова потекла кровь. Палач обернулся, смотрел изучающе.
     --  Дружище,--  попросил  Мрак,--  размахнись  получше!  У  меня  шея
крепкая.
     Плаха была новенькая, блистала  свежим  срезом.  Он  положил  голову,
прижавшись щекой к пахнущему свежим  соком  дереву.  Два  толстых  муравья
жадно сосали янтарную бусинку.
     Краем глаза он  видел  как  страшно  и  весело  сверкнуло  отточенное
лезвие. На миг замерло на фоне  темной  тучи,  заблистали  золотые  искры,
затем топор с нарастающей скоростью ринулся  вниз.  Глухо  стукнуло.  Мрак
услышал сочный хряск, тут же на щеку брызнуло теплым.
     Он повернул голову. Рядом на  краю  плахи  лежала  отрубленная  кисть
руки. Пальцы еще шевелились, пригибаясь к широкой ладони.  Кровь  брызгала
тонкими струйками.
     Вся толпа ахнула как один человек. Палач стоял, неловко держа топор в
левой руке. Правую вскинул над головой, из срубленной по кисть руки торчал
край белой, сразу же окрасившейся красным,  кости.  Кровь  хлынула  щедро,
побежала по рукаву, рубашка сразу промокла  и  прилипла,  а  культя  пошла
красными пузырями и брызгала тонкими струйками.
     Палач побледнел, но глаза стали страдальчески-счастливыми:
     -- Как видишь, царь, я  верен  присяге.  От  службы  не  отказываюсь.
Просто к ней больше непригоден.
     Додон подскочил на троне. Глаза были как у филина, побагровел, поднял
к небу сжатые кулаки, взорвался было криком, но  тут  же  рухнул  обратно.
Глаза не отрывались от окровавленной культи.
     А в народе плакали и смеялись, кричали со слезами на глазах:
     -- Вавил!.. Ты -- человек...
     -- Не пролил кровь праведника!
     -- Вавил, тебя и семью прокормим всей улицей!
     -- Вавил, весь род твой прощен до седьмого колена!..
     -- Ты видишь, царь?
     -- Царь, даже палач не поднял руку на такого человека!
     -- Да разве это Вавил палач? Вон сидит палач, глазами лупает!
     Додон велел резко:
     -- Быстро другого палача.
     За спиной загомонили, наказ передавали дальше, слышно было  как  ушла
затихающая вол