стую  задницу.   Увидев   Мрака,   Хрюндя   слабо
зашевелилась, пыталась вырваться из рук  Кузи.  Кузя  вскричала  обвиняюще
тоненьким как комарик голоском:
     -- Я знаю, куда ты идешь!
     -- Вернуть тебе сестру,-- бросил Мрак, чувствуя что оправдывается.
     -- Мне? --  переспросила  она  подозрительно,--  или  себе?..  Я  все
па-анимаю!.. Эх ты... Возьми тогда хоть Хрюндю.
     Она протянула  к  нему  ручонки,  и  Хрюндя,  которая  всегда  охотно
перелезала к Кузе, та умела ей чесать не только пузо, но  и  под  лапками,
теперь поспешно  начала  перебираться  на  волчовку  Мрака.  Он  попытался
отодрать ее слабые лапки, но  жаба  запищала  так  жалобно,  что  он  лишь
раздраженно буркнул:
     -- Как хошь... Но ты ж еще ранетая!
     От такого слышу, ответила жаба взглядом.  Она  вздохнула  с  глубоким
удовлетворением, прижалась к его плечам плотнее.

     Когда Мрак ворвался  в  священную  палату,  там  лежали  двое  убитых
волхвов. Золотые вещи грозно и страшно полыхали небесным  огнем.  Жар  был
столь  велик,  что  волосы  на  голове  Мрака  затрещали.  Он  ощутил  как
сворачиваются его брови, а кожу обожгло.
     Хозяйка выступила из стены, когда  Мрак  упрямо  двинулся  к  золотым
вещам. Он еще успел подумать с завистью, что хорошо бы уметь вот  напрямик
сквозь стены.
     Голос Хозяйки Медной Горы звучал обрекающе:
     -- Не смей!.. Только боги могут касаться этих вещей!
     -- Когда-то я такое уже слышал,-- прорычал Мрак.
     -- Берегись, смертный!
     -- Кто спорит,-- крикнул он сипло.-- Но смертный может  богом...  или
даже больше, чем бессмертным богом, когда...  Нет,  объяснять  --  не  мое
умение, а ты зри...
     Он пошел прямо на плящущие языки пламени. Хозяйка Медной  Горы,  судя
по ее лицу, ощутила  несвойственное  богам  смятение.  Люди,  слабые  и  с
жизнями не намного длиннее жизни искр костра, иногда  выказывают  странную
мощь!
     В двух шагах от золотых вещей он ощутил, что сейчас вспыхнет  одежда,
загорятся волосы. Жар  был  невыносимым.  Чувствуя,  что  сейчас  отдернет
обожженную руку, гаркнул зло:
     -- Шалишь?.. Вот я тебя! Снова в перевязь захотелось?
     Свет стал резко меркнуть. Мрак, ругнувшись, схватил ярмо,  на  всякий
случай перебросил в другую  руку.  Он  услышал  сзади  потрясенный  вздох.
Оглянулся, у Хозяйки Медной горы рот был распахнут  так,  что  влетела  бы
ворона средних размеров. Кузя счастливо верещала.
     Одев ярмо на локоть, он сердито обратился к чаше:
     -- Не утихнешь, я те дам! Станет тем, кем  была.  Будут  хватать  без
всякого почтения.
     Чаша утратила блеск, стала вроде бы меньше, смиреннее, даже вроде  бы
осела. Мрак схватил ее без всякого почтения, грозно посмотрел на  орало  и
топор. Кожа на ладони зашипела. Хозяйка услышала запах горелого мяса. Мрак
швырнул чашу в  мешок,  ухватил  топор.  Я  бы  не  смогла,  подумала  она
смятенно. Ведь больно же!.. Я бы отдернула руку.  Как  отдернула  бы  лапу
львица, медведица, волчица, рысь, лица, курица, гусеница...
     Огляделся:
     -- Теперь куды?
     Хозяйка сказала потрясенно:
     -- Ни один смертный... Ни один! Это же священные вещи!
     -- А чо вещи? -- огрызнулся он раздраженно.-- Священными делают люди.
Начни кланяться придорожному камню или, скажем, вербе во дворе, и от нашей
веры станут священными, нальются спесью.
     -- Но как ты решился!
     -- Как... не всегда же эти вещи были золотыми!
     Хозяйка ужаснулась:
     -- Не богохульствуй! Как это не всегда?
     -- А так,-- ответил Мрак раздраженно.--  Как  не  всегда  Сварог  был
Сварогом. Но мы спешим!
     Она вздрогнула:
     -- Там в комнате Угодника угасает Знак. Если не успеешь...
     Он слабо помнил как вбежал в покои Угодника. На полу слабо  светилась
пятиконечная звезда, размером в колесо  телеги.  Лучи  медленно  гасли,  и
сердце Мрака стиснулось в горьком  предчувствии.  Он  прыгнул  в  середину
звезды, ударился о твердый камень пола.
     Под ногами было горячо, но это был жар остывающего камня. И в комнате
уже не чувствовалось запаха колдовства, магии, волшбы...
     Он хотел было выйти из звезды, но вдруг камень под ногами  словно  бы
расжижился. Подошвы начали проваливаются в горячую массу. Ему  показалось,
что он тонет в расплавленном воске.
     Он не удержался, закричал от жгучей боли,  и  тут  же  провалился  до
подбородка. С трудом закрыл рот,  раскаленная  масса  камня  поднялась  до
глаз, прижгла рану на голове, и он ощутил, что продавливается все дальше и
дальше сквозь кипящий тяжелый огонь.
     Он не знал, сколько это длилось. Он трижды терял сознание, приходил в
себя, снова терял, всякий раз был уверен, что уже умирает, что на этот раз
уж точно, а на этот раз уж совсем наверняка...
     -- Светлана,-- простонал  он,  чувствуя  что  уже  истощил  последние
силы.-- Я иду... Я снова тебя спасу, как и в тот раз... Думай обо мне, и я
прийду... Если чистая душа будет неустанно...
     И когда упал, ударился о твердое, ощутив свой вес, он остался надолго
лежать, уже не веря, что может двигаться, что не сгорел в пепел, что кости
не размолоты в муку для корма свиней.
     Он не помнил, сколько так лежал, мечтая чтобы смерть пришла поскорее.
Наконец по обожженному телу пробежала судорога. Он тряхнул головой,  кровь
осыпалась темными струпьями. Оказывается, его корчит от холода!
     Перед глазами темнел обломок черного дерева. Пахло гарью, но  воздух,
заполненный вонью, был холодным, вязким,  словно  нечистоты  плавали  выше
головы.
     Кто-то потрогал холодной мерзкой лапой  его  за  лицо.  Он  дернулся,
расширенными от ужаса глазами уставился на  страшную  пасть.  Отодвинулся,
сплюнул с досады.
     Хрюндя потыкалась  в  него  холодным  носом,  ее  лапы  уже  привычно
вцепились в его плечо. Она повозилась,  устраиваясь  поудобнее,  прижалась
теплым пузом. Рядом с Мраком лежала котомка со священными вещами богов.
     -- Глупая,--  выругался  Мрак.--  Останешься  здесь,  дура...  Будешь
мертвяков пугать!
     Он поперхнулся дурным запахом, дико огляделся. Развалины, от  которых
веет безнадежностью, унынием. Небо  пугающе  красное,  с  быстро  бегущими
темнобагровыми сгустками. Над виднокраем  висит  огромное  черное  солнце,
страшное и нечеловеческое.
     С жуткими криками пронеслась стая черных птиц.  Хрюндя  открыла  один
глаз,  посмотрел  им  вслед.   Снова   засопела   в   самое   ухо,   мешая
прислушиваться.
     Издалека доносились крики, полные безнадежности,  боли  и  страдания.
Словно кого-то мучают и терзают сотни лет, не зная ни сна, ни  отдыха,  но
боль  настолько  невыносима,  что  притерпеться  нельзя,  а  умереть  тоже
неподвластно.
     -- Что ж  ты  такого  натворил,--  пробормотал  он,  чтобы  заглушить
сострадание,-- наверное, сирот обижал... Или хорошую песню перебил.  Гм...
Если бы мне не дал дослушать, я б тебе и не такое придумал!
     Шатаясь, он выбрел из развалин. Теперь со всех сторон тянулась черная
выжженная земля, накрытая пылающим небом -- кроваво-красным,  бурлящим.  А
темные комья, сбитые в тучи, неслись так низко, что едва не  задевали  его
за волосы. От них веяло угрозой,  и  Мрак  невольно  пригибал  голову.  Из
спекшейся земли часто выстреливали дымки: сизые, а то и угольно черные.
     Жаба, недовольно ворча, перебралась на мешок за спиной Мрака.  Внутрь
не полезла, устроилась наверху, и он чувствовал как она тычется в  затылок
вечно мокрым и холодным носом.
     Сквозь разрывы в дыме он  увидел  вдали  ярко-красную  жидкую  землю,
расплавленную как кипящий воск, и в этом странном озере горели, не сгорая,
живые факелы -- мужчины, женщины, старики.  Среди  треска  и  шороха  Мрак
слышал дикие крики, стоны, плач. Ближе к берегу расплавленная  земля  чуть
остыла, покрывалась темной коркой, несчастные пытались  вылезти  на  край,
там обламывалось, и жертвы с отчаянными воплями уходили в жидкий  огонь  с
головой.
     --  Волхва  бы  сюда,--  проворчал  он,  стараясь  заглушить  в  себе
сострадание, иначе должен остановиться и начинать вытаскивать на берег.  А
их тут столько, что либо род людской насчитывает больше лет,  чем  говорят
волхвы, либо пока что на земле не было людей чистых и невиноватых.
     Он миновал гарь, пробежал по берегу болота, и тут воздух похолодал, а
Мрак с изумлением увидел замерзшую воду. Изо льда торчали бледные и  синие
от лютой стужи головы. Мрак видел как через  озеро  бежал,  оскальзываясь,
крупный зверь  похожий  на  тощего  волка.  Остановился  у  одной  головы,
деловито обнюхал, и,  приподняв  заднюю  ногу,  деловито  выпустил  тонкую
желтую струйку.
     Моча на холоде застыла сразу, лицо превратилось в кочан со свисающими
сосульками. Волк побежал дальше, на дальнем краю поля  обрызгал  еще  одну
голову, метил границы, а у крайней остановился, неспешно сгрыз уши и  нос,
на дикие крики и плач ухом не повел, наконец сгрыз половину щеки и побежал
в стену тумана, где и пропал.
     Только теперь Мрак заметил, что многие  головы  без  ушей,  некоторые
настолько  обезображены,  что  торчат  только  голые  черепа,  даже  глаза
выковыряны, а кровь замерзла безобразными комьями. Но несчастные еще жили,
тихо и безнадежно стонали, вскрикивали.
     -- Ну и боги здесь,-- хмуро посочувствовал Мрак.-- Такое измыслить!

     В разрывах тумана, смешанного с дымом, уже дважды видел вдали  черный
остов большого дворца. Чутье не подвело, он тащился через замерзшее  озеро
в нужную сторону. Еще жив, значит лед за  снег  не  считается.  А  если  и
считается, то все одно и так уже в преисподней, дальше идти некуда.
     Голова раскалывалась от боли, среди  горячечных  мыслей  одна  пришла
совсем дикая: а ежели остаться здесь  навеки?  Снега  нет,  может  прожить
долго... Или же мог бы даже в Куявии жить в  запертой  комнате  без  окон,
чтобы же ненароком не узреть снега!
     Разбитые,  распухшие  и  обожженные  губы  перекривились  в   горькой
усмешке. Можно вообще забраться в страну Песков, где снега не  бывает.  Но
разве это жизнь для мужчины -- избегать опасности, признавать запреты?
     Дым   начал   рассеиваться,   далекие   обгорелые   стены    медленно
приближались. Но  вскоре  как  из-под  земли  навстречу  поднялись  пятеро
зверолюдей. Каждый на голову выше, массивнее, все  как  один  тяжелые  как
скалы. Морды звериные, но спины  и  бока  отливают  металлической  чешуей,
словно звери вышли из рыб и еще не решили остаться ли жить на берегу.
     Впереди шел, тяжело переступая с лапы на лапу, широкий  зверь,  но  в
шлеме, легком доспехе, с настоящим мечом.  Остальные  сжимали  в  мохнатых
лапах тяжелые дубины.
     Мрак стряхнул Хрюндю с мешка на землю, его разбитые пальцы  торопливо
развязывали  веревку.  Выхватил  секиру  как   раз,   когда   зверочеловек
замахнулся мечом.
     -- Последний бой,-- прохрипел Мрак.
     Он ожидал смерти, но к удивлению легко отразил первый удар. В  глазах
зверочеловека вспыхнули огоньки. Он отступил, затем набросился с утроенной
силой. Мрак с трудом отражал удары, горбился, падал на колени, поднимался,
отодвигался. Но все еще оставался жив, мелкие  раны  не  в  счет,  дивился
себе, а тут один зверь захрипел, выронил оружие и схватился за грудь.
     Удивленный Мрак с удвоенной силой завертел  чудесной  секирой.  Когда
осталось двое зверей, он заорал дико,  прыгнул  вперед,  ударил,  и  зверь
отшатнулся  с  раздробленным  лицом.  Кровь  брызнула  струями,  он   упал
навзничь, забился в корчах.
     Вожак с мечом выглядел хоть и свирепее остальных, но вожаком стал  не
зря --  попятился,  выставил  перед  собой  меч,  но  не  нападал.  Глаза,
крохотные как у комара, рассерженно  сверкали  из-под  выступающих  вперед
надбровных дуг. В пасти блестели  белые  зубы,  а  красный  язык  двигался
неуловимо быстро, как багровая молния. Шипящий голос, от которого по спине
пробежали мурашки, произнес растерянно:
     -- Такого еще не было.
     -- Да ну? -- ответил Мрак еще более хрипло,  так  что  голос  казался
совсем звериным.-- Побывал бы здесь летом!
     -- Ты...-- прошипел-прорычал зверь,-- ты... защищен.
     -- Да ну,-- удивился Мрак искренне.-- Колдовством?
     -- Волшебством,-- ответил зверь и отступил еще.
     Мрак держал секиру наготове. Спросил, часто дыша,  не  в  силах  даже
смахнуть пот и кровь с лица:
     -- Волшебст... волшбой?
     -- Чарами,-- повторил зверь.-- Всякого человека защищают обереги.  Но
это такая малость, что плюнуть и растереть. Но тебя  защищает...  даже  не
знаю что.
     -- Да,-- сказал Мрак с угрозой,-- у меня кое-что есть  в  мешке.  Так
как что лучше убирайся, пока я добрый.
     Зверь попятился, острие меча все еще смотрело в сторону Мрака:
     -- Есть сила выше. А слыхал о ней, когда был человеком.  Но  ты-то  с
такой рожей! Да и то...
     -- Да и то? -- переспросил Мрак, видя что зверь попятился еще  больше
и готовится убежать.-- Что за "да и то"?
     -- Разве что она чиста,-- прорычал  зверь,--  и  постоянно  думает  о
тебе, ждет тебя! Но таких женщин не бывает.
     Он повернулся и огромными прыжками унесся во тьму. Оттуда  прозвучали
стертые слова, и Мрак не был уверен, какие расслышал, а какие додумал:
     -- И чтоб любила, как никто и никогда...
     Cердце Мрака екнуло. Боясь поверить, он даже задержал дыхание  и  так
шел, пока грудь не заходила ходуном. Это ветер, сказал  себе.  А  когда  в
трубе воет, то вообще такое выговаривает...
     Жаба похрюкала над ухом, соглашалась. Она всегда соглашалась, пока ее
носили на себе.
     Далеко впереди начало вырисовываться  что-то  неясное.  Мрак  ускорил
бег. На красном истекающем кровью небе зловеще проступали черные стены.
     Темно-красные быстро бегущие тучи цеплялись за острые зубцы,  из  ран
хлестала дымящаяся кровь. По  левой  стене  пролегала  широкая  извилистая
трещина, а в обращенной к Мраке стене зиял пролом, в  который  протиснулся
бы всадник на коне.
     Еще не успели, подумал он с  облегчением.  Заделать  щели,  натаскать
камней да заново выложить пол, это ж за один год не починишь, что  дерзкие
пришельцы из верхнего мира тут натворили за полдня!
     И вдруг, едва подошел к пролому, ноги начали застывать. Он  в  страхе
опустил голову, волосы встали дыбом. Ступни превратились в камень! Серый с
багровыми прожилками гранит -- крепкий, но мертвый камень.
     -- Наконец-то,-- прошептал он.-- Отмучался...
     Ноги отказывались повиноваться,  но  он  заставив  себя  двинуться  в
пролом, затем потащился, громыхая каменными ступнями по вздыбленному полу.
Оказывется, не удалось бы пересидеть в  каменном  мешке  без  окон  или  в
жарких странах Песка! Не так, так иначе, но смерть свое возьмет...
     На той стороне мрачного зала лежал, разбросав лапы, громадный  зверь.
Морда  была  втрое  крупнее  бычьей,  покрыта  панцирем,  но  зверь  лежал
недвижимо, из пасти как выползла струя черной крови, так и окаменела.
     --   Кто   это   вас   так,   ребята,--   сказал   Мрак   с   угрюмым
удовлетворением.-- Вроде бы не я... Или все-таки я? Что-то с памятью  моей
сталось...
     Он заставил себя тащиться дальше.  Холод  поднялся  уже  до  середины
голени, но колено  еще  из  плоти,  суставы  хрустели,  но  сгибались.  Он
тащился, сцепив зубы, счет его нелепой жизни шел уже не на дни, даже не на
часы.
     Из-за одной двери послышалось пение. Тягостное,  леденящее  душу.  Он
качнулся в ту сторону, покрепче перехватил секиру.
     Дверь распахнулась с треском. В мрачной палате,  освещенной  красными
факелами, стоял жертвенный камень, а вокруг медленно шли по кругу  четверо
волхвов в черном. Их фигуры  с  надвинутыми  на  лица  капюшонами  вселяли
дрожь. Мрак зябко повел плечами.
     И тут увидел на камне человеческое тело, накрытое  белым.  Руки  были
вытянуты, лицо вскинуто к потолку. Глаза закрыты. Так же  лежала  там,  во
дворце Маржеля. И здесь, у темных сил, она все такая же покорная жертва.
     -- Бей! -- хрипло вскрикнул он.
     Хотел кинуться на  них,  но  тело  отказалось  повиноваться.  От  ног
поднимался холод смерти. Уже выше колен обратилось  в  камень,  отяжелело,
ноги не гнулись. С руганью, едва не плача от отчаяния, он каменно  зашагал
вперед. Волхвы оглянулись, один небрежно отмахнулся. Из его ладони вылетел
сноп искр, метнулся в сторону Мрака.

     Глава 53

     Воздух сгорал на пути волховской силы, а когда искры ударились в  его
тело, запахло горелым  мясом,  но  еще  больше  --  паленым  камнем.  Мрак
изогнулся от боли, но все так же каменно шел на волхвов преисподней.
     Волхв только успел распахнуть глаза, как  что-то  тяжелое  размозжило
ему череп. Второй в недоумении забормотал, удар оборвал его на  полуслове.
Третий прямо из ладоней метнул слепяще белые лучи, и  секира  угодила  ему
прямо в лоб.
     Четвертый оказался мудрее: ринулся к выходу.  Мрак,  не  в  состоянии
гнаться на каменных ногах, что омертвели до развилки, метнул вслед секиру.
Угодила  в  затылок  рукоятью,  но  волхв  рухнул  как  подкошенный,  руки
разбросал, не копыхнулся.
     -- Что значит  добрый  удар,--  пробормотал  Мрак,--  никакое  подлое
колдовство не устоит...
     Правда, поправился про себя, если бы не та поддержка, на которую  все
намекают, то удар мог бы не получиться таким хлестким.
     Он обернулся к Светлане. Ее безупречно чистое  лицо  было  спокойным,
глаза закрыты. Пухлые губы  чуть  приоткрылись,  словно  в  последний  миг
прошептала чье-то имя.
     -- Спи,-- прошептал он мертвеющими губами,-- любимая, спи...
     Звериная боль разламывала череп.  В  висках  стучало,  перед  глазами
колыхалась красная пелена. Во рту было  сухо,  потом  он  ощутил  соленое,
теплое. Холод поднялся до живота, и он ощутил  как  онемели  внутренности,
превратившись в камень.
     Шатаясь, он раскачал тело -- только бы не упасть!  --  заставил  себя
приблизиться к столу. Там лежала огромная толстая книга,  а  рядом  стояли
песочные  часы.  Переплет  из  темной  кожи,  углы  обуглены,  выглядывает
почерневший краешек доски. Пахло древностью.
     Мрак ухватился  за  край  стола,  чтобы  не  упасть.  Книга  занимала
половину стола, на переплете странные буквы, если и не прочел, то  угадал.
Книга Судеб!
     -- Мрак,-- прохрипел он.-- Меня зовут Мрак...
     Трясущимися руками -- холод  поднимается  уже  к  сердцу  --  раскрыл
книгу. Страницы из тончайшего пергамента внезапно  пришли  в  движение.  С
немыслимой скоростью переворачивались, мягко шелестя, у него только серело
в глазах, и вдруг замерли, открыв Книгу почти на середине.
     Там было множество знаков, у него рябило  в  глазах,  никогда  бы  не
подумал, что на свете столько народу, или тут и все звери, хотя почему  бы
нет, иные звери лучше иных человеков, а то и гады лучше...
     Одни значки вспыхнули темнобагровыми закорючками, но по мере того как
Мрак смотрел на них, медленно гасли, как угли в догорающем костре.
     -- Вот и моя жизнь,-- прошептал он горько.
     Боль стала острее, в глазах плыло. Холод поднялся к  сердцу,  стиснул
ледяной лапой. Остро кольнуло, и Мрак ощутил как сердце перестало  биться.
Он слышал далекий звон, и уже не понимал, в его  голове  или  за  стенами.
Внезапно пустые песочные часы наполнились песком. Но он был весь внизу,  а
сверху струилась тончайшая струйка, последние песчинки падали вниз.
     Жаба прыгнула на книгу, почесалась, прыгнула обратно на  плечо.  Мрак
едва не упал, но в глазах на  мгновение  очистилось.  Слабеющей  рукой  он
вытащил нож и соскоблил гаснущие закорючки.
     В этот момент упала последняя песчинка.  В  нижней  посудине  замерла
горка нежнейшего песка, а в верхней было пусто. Мрак тряхнул  головой.  Из
глаз разом ушла багровая пелена, он  глубоко-глубоко  вздохнул,  и  острая
боль едва не разорвала грудь.
     Боль стегнула по телу, и он едва не закричал от  внезапного  ощущения
своей дикой силы, своего могучего тела, своих  сильных  рук...  А  большое
сердце проснулось и судорожными толчками погнало,