яс ее за плечо:
     -- Выпей.
     Она  испуганно  распахнула  глаза,  непривычно  крупные,  с  огромной
радужной оболочкой, темно-коричневые, как надкрылья  жука-хруща,  смотрела
непонимающе. Ее брови  были  высоко  вздернуты,  придавая  лицу  выражение
сердитого удивления:
     -- Что?
     -- Выпей. И мяса поешь. Твои друзья-журавлевцы снабдили.
     Она зябко повела плечами, но отхлебнула послушно. Олег наблюдал,  как
морщилась, кривилась, но мужественно вливала  в  ослабевшее  тело  горький
напиток.
     -- Меня хотел взять Жужунак, -- объяснила  она.  --  Это  отец  моего
жениха!  У  них  жену  погибшего  берет  брат  или  любой  родственник.  Я
воспротивилась -- ведь еще не была женой его сына. И вообще не  собиралась
ею становиться, если сказать всю правду... Жужунак в ярости бросил меня  в
погреб. Морш, мой брат, собирался помочь, но он еще был слаб  от  раны.  Я
сумела подкупить стража, бежала. Но в это время пошли на  приступ  местные
племена, вспыхнул пожар. Я спряталась в колодец, где долго слышала  крики,
звон оружия. Потом в колодец начали сбрасывать трупы. Я вжималась в стены,
карабкалась по убитым. Это были одни обры, и я поняла,  что  их  победили.
Трупов навалили столько, что ночью смогла  выбраться...  Они  праздновали,
перепились. Я украла коня и всю ночь скакала без дороги, держа направление
на север... Это были не журавлевцы, другие! Жестокие. Они убивали всех.
     Олег промолчал, глаза его были печальными. Он помнил, что ту крепость
должны были захватить журавлевцы. Девушка жевала мясо быстро, держа ломтик
у рта обеими руками, как белка орех.
     -- Как ты уцелел, когда горело капище? -- вдруг спросила она. -- Тебе
помогают боги?
     -- Я не остался в храме, -- объяснил он нехотя. -- Сразу  выскочил  с
другой стороны, укрылся в кустах. А дальше подоспели журавлевцы.
     -- Ты их дразнил нарочно, -- сказала она убежденно.  --  Так  яростно
кричал про святыни, осквернение!..  Изображал  бешенство,  но  внутри  был
холоден, как замороженная лягушка. Мы, женщины, такое чувствуем.
     Олег пожал плечами:
     -- Не преувеличивай. Я сам волхв, пещерник.  Мне  больно  осквернение
любой святыни. Даже чужой.
     Она смотрела недоверчиво. Ее плечи вздрагивали, Олег укрыл ее плащом,
сам лег по другую сторону костра. Конь  звучно  хрустел  листьями,  прядал
ушами. Не фыркал, что значило бы приближение  других  коней.  Стемнело,  в
темном небе  загорелись  звезды.  Ночью  в  лесу  не  ходят  даже  бывалые
охотники.

     Он дремал, когда  рядом  зашуршало.  Гульча  подползла,  прижалась  к
спине. Олег  не  двигался,  выжидал.  Она  пошевелила  плечами,  прижалась
теснее, ее ледяные руки скользнули ему под рубашку.
     -- В этом нет нужды, сказал он негромко. -- Я все равно  помогу,  чем
смогу.
     -- Я озябла, -- ответила она сердитым шепотом. -- И мне страшно!
     Он повернулся, обнял. Она замерла,  ее  сердце  стучало  часто-часто.
Судорожно вздохнула. Олег не двигался. Она  выждала,  осторожно  повернула
голову, ее глаз странно блеснул в темноте:
     -- Что-то не так?
     -- Тебе теплее? -- сказал он.
     -- Да, но недостаточно.
     Он усмехнулся в темноте, молча подышал  ей  в  ухо,  коснулся  губами
мочки. Ухо сразу,  налилось  горячей  кровью.  Олег  начал  дышать  мерно,
глубоко,  согревая  ухо  теплым  дыханием.  С  каждой  минутой   ее   тело
расслаблялось, напряжение уходило. В какой-то момент  она  вздрогнула,  он
уже видел, как она начинает выползать  из  его  рук,  как  змея  из  кожи,
подставляя его губам тонкие косточки ключиц, ложбинку между грудями,  сами
груди -- девичьи, тугие, круглые, как большие яблоки, с твердыми  сосками.
Он держал ее крепко, дышал также усыпляюще, ровно, мерно, согревал  теплом
и дыханием, и она расслабилась целиком, вскоре  он  услышал  ее  спокойное
дыхание. Во сне ее брови так и  остались  удивленно  вскинутыми,  на  лице
застыло обиженное выражение.
     Олег укрыл ее потеплее, сел по ту сторону  костра.  Было  тихо,  лишь
потрескивали сучья, чуть слышно  шелестели  верхушки  деревьев.  Спросонья
крикнула птица, словно увидела во сне хищную виверицу или злого ястреба, и
снова все затихло.
     На рассвете он  осмотрел  всех  трех  коней,  вороного  снова  напоил
отваром из трав и кореньев.  Когда  девушка  очнулась  от  сна,  на  спине
вороного красовалась оленья шкура, прихваченная самодельными подпругами из
ремней. К подпругам присобачил стремена.  Олег  деловито  мешал  ложкой  в
маленьком котле, огонь уже догорал, от багровых углей шел сухой жар.
     -- Что снилось? --  спросил  он  равнодушно.  --  Сны  бывают  вещие.
Кстати, померяй чуни.
     Ее рука наткнулась на сапожки из оленьей кожи. На подошве шкура  была
сложена втрое, на каблуке -- впятеро.
     -- Когда же ты успел? -- вскрикнула она. -- Не спал?
     Сапожки пришлись точно  по  ноге.  Она  прошлась  вокруг  костра,  от
сапожек веяла странная защищенность, как от могучего варвара с  печальными
глазами.
     -- Мужчина спит четыре часа --  ответил  он,  --  женщина  --  шесть,
ребенок -- восемь, дурак -- десять.
     -- Но ты не спал и четырех!
     -- Я пещерник, -- ответил он просто.
     Она взглянула в его зеленые глаза, ее щеки залило румянцем. Он бросал
в варево искрошенные листья, помешивал, подносил ложку ко рту.
     -- Странные обеты дают  пещерники,  --  сказала  она  наконец,  --  я
думала, что языческим волхвам ничто не чуждо.
     -- А кто думает иначе, тот дурак. Верно? -- спросил он.
     Он зачерпнул еще, подул,  не  спеша  отхлебнул.  Несколько  мгновений
прислушивался, затем снял котел с огня:
     -- Готово. У тебя, конечно, ложки нет?
     -- А вдруг я чувствовала, -- сказала она с вызовом, -- что  попаду  к
такому предусмотрительному человеку?
     -- Чувствовала -- не то слово, -- ответил он, щуря  глаза.  --  Но  я
выстрогал для тебя ложечку.
     Это был скорее  ковшик,  чем  ложечка.  Гульча  вспыхнула  от  такого
оскорбления, но от котла пахло одуряюще -- она вдруг ощутила себя  зверски
голодной, во рту появилась слюна, а кишки внезапно завыли протяжно,  уныло
и требовательно.
     -- Я тебя довезу до ближайшей веси, -- сказал он.
     -- А куда путь держишь ты?
     -- Не знаю.
     Она с недоумением смотрела в печальное, неподвижное  лицо.  Ей  лгали
часто, как и она сама, -- такова жизнь.  Она  умела  отличать  искуснейшую
ложь, но пещерник явно говорил правду. Словно бы его вела  странная  сила,
более могучая, чем он сам.
     -- Я лучше поеду с тобой, -- воскликнула она с жаром.
     Он покачал головой:
     -- Я скорее всего не выживу в этом пути, мне нельзя было садиться  на
боевого коня... Ночью слышал Голос. Он предрекал мне смерть  от  моего  же
коня.
     -- Сны можно толковать по-разному!
     -- Но не вещие. Вещие сны... другие. И всегда исполняются.
     Гульча забыла про размер ковшика, черпала им с той же скоростью,  как
и пещерник ложкой. Наконец отвалилась,  отяжелев,  сыто  отдуваясь,  а  он
поднялся -- сухой, поджарый, без капли жира в  могучем  теле,  нетерпеливо
протянул руку. Гульча уцепилась, со стоном поднялась.
     Олег помог взобраться в самодельное седло, почти забросил, как  мешок
с травой. Его белый жеребец прибежал, круша кусты, на  разбойничий  свист.
Странный пещерник, несмотря на свой  немалый  вес,  взлетел  в  седло,  не
касаясь стремян, -- так никто не садился в известных ей племенах.
     Ее ступни как влитые держались в стременах. Он укоротил кожаные ремни
по длине ее ног -- глаз у него был точный. Вороной заржал, в охотку  пошел
за белоснежным жеребцом Олега --  за  ночь  отдохнул,  наполнился  игривой
силой.
     Гульча пустила коня бок о бок с конем Олега. Олег искоса  посматривал
на ее легкую стройную фигурку. Чернокосая, живуча как  кошка.  Обры,  ради
которых приехала из дальних краев, стерты с  лика  земного,  старший  брат
погиб, если погиб, сама едва уцелела, ежели не врет, но румянец уже играет
на щеках, глаза блестят. Жизнь берет свое...
     -- А если меня не удастся пристроить в ближайшем селении? -- спросила
она вдруг. -- Я смогу ехать с тобой?
     -- Я привяжу тебя к дереву, -- пообещал он. --  Пожалуй,  заткну  рот
кляпом или отрежу твой сладкий язык.  Кто  умеет  подлащиваться,  уговорит
даже дерево!
     Она негодующе задрала кверху носик, долго ехала в молчании.  В  поясе
ее можно было обхватить пальцами, едет гордо,  выпрямившись  как  сосенка,
крепкая грудь туго натягивает тонкую ткань... Олег хмуро усмехнулся, отвел
глаза.

     В этот день к полудню он обнаружил, что трое всадников  идут  по  его
следу. В открытую не гнались, это тревожило. Трое на одного мужчину и одну
женщину, чего опасаются? Или что-то знают о нем?
     Трое  неизвестных  держались  в  десятке  верст   позади,   наверняка
рассчитывают на удачу ночью,  когда  преследуемые  уснут.  Коней  оставили
далеко за деревьями, подкрадываться начали, едва Олег  расседлал  коней  и
развел костер. Они полагали, что остались незамеченными,  но  Олег  разжег
огонь в таком месте, чтобы мог увидеть  любое  шевеление  травы  в  слабом
лунном свете.
     Усталая Гульча заснула, а  Олег  неторопливо  варил  зайца  --  утром
пожуют холодного мяса и сразу -- в путь. Он видел краем  глаза  каркнувшую
ворону,  слышал  умолкнувших  в  одночасье  кузнечиков  в   одном   месте,
затрещавших в другом, и Олег словно увидел ползущего  через  густую  траву
человека с ножом в зубах и коротким мечом за спиной.
     Он видел и других -- лодырь  назвал  бы  это  ведовством,  но  умелый
охотник объяснил бы без магии. Он разъяснил бы заодно, почему пещерник сел
спиной к огню, а не лицом -- только дурень дает ослепить себя, а пещерник,
сказал бы умелый охотник, не выглядит, на знающий взгляд, дурнем,  хотя  и
святой человек.
     В нужный момент Олег неслышно взял  лук,  бесшумно  набросил  тетиву,
согнув рога. Затем дотянулся до колчана, высыпал пять стрел на землю, одну
наложил на тетиву. Прислушался, быстро оттянул, касаясь пером  мочки  уха,
чуть сместил прицел и отпустил стрелу.
     В темноте послышался крик, но Олег уже пустил вторую стрелу, затем --
третью. К четвертой протянул руку, чутье заставило упасть  плашмя  --  над
головой с шумом пронеслось что-то тяжелое. Он вскочил  на  ноги,  качнулся
влево, пропуская удар, его рука резко  взметнулась  вверх.  Острый  нож  с
треском вспорол полотняную  рубаху,  мышцы  и  до  половины  погрузился  в
сердце.
     Человек упал, Олег отпрыгнул, прислушался. В  кустах  слышался  стон.
Слабо постанывал, прижав руку к груди,  последний  из  сраженных  --  ноги
судорожно дергались.
     Олег отступил в тень, прислушался, отбежал на цыпочках.  Третий  себя
не выдавал, и Олег осторожно пошел от костра, сделав большой  круг,  зашел
сзади. Через пару минут уже знал, почему третий не стонал.  Он  был  ближе
всех, в момент выстрела стоял на коленях, уверенный,  что  его  не  видно.
Одна стрела торчала в горле, другая по оперенье вошла в живот.
     Олег крадучись прошел ко второму -- стон мог быть  притворным.  Кусты
трещали, в мертвенном  лунном  свете  что-то  каталось,  всхлипывало.  Под
ногами Олега были темные лужи, он даже осмотрелся по  сторонам  --  откуда
столько крови?
     Он низко наклонился над раненым, ибо луна скользнула  за  тучку.  Тот
зажимал обеими ладонями вылезающие с  тонким  шипением  из  живота  кишки.
Дурень  сгоряча  выдернул  стрелу,  что  просадила   почти   насквозь,   и
зазубренные края наконечника распороли живот как ударом сабли.
     -- Кто ты? --  спросил  Олег  тихо.  Он  чувствовал  тошноту,  смутно
радовался, что темно, не видно ярко-красной крови и жуткой  синевы  кишок,
не видит искаженного болью лица умирающего.
     -- Проклятый... -- простонал человек. -- Как  же  ты  успел...  Ведун
проклятый!
     Олег отступил на шаг. В пещере еще мог бы помочь, но в  ночном  лесу,
когда в рану набились грязь, земля, даже  листья,  по  которым  катался  в
агонии раненый...
     -- Прощай, -- шепнул Олег, чувствуя на глазах слезы жалости. -- Пусть
земля будет тебе пухом, неразумный.
     Он вернулся к костру, где оставил третьего. Тот  уже  вытянулся,  под
ним натекла темная лужа. Он все еще прижимал  ладони  к  левому  боку,  из
широкой раны сочилась кровь -не толчками, когда сердце еще билось,  сейчас
вытекали последние капли.
     Олег закрыл ему глаза, оттащил в кусты. На душе было  горько,  словно
потерял родных. Долго сидел неподвижно,  затем  ароматный  запах  вареного
мяса  заставил  поднять  голову.  Пора  снимать  с  огня,  вот-вот  начнет
подгорать. Вода почти выкипела,  но  мясо  разварилось,  из  котла  шибает
густым мясным духом.
     Тяжело вздохнув, Олег снял котел. После драки захотелось есть, а надо
еще успеть поспать. Завтра долгий путь.
     Гульча дернулась во сне, снилось что-то тревожное, проснулась. Солнце
уже поднялось над травами,  из  воздуха  быстро  уходила  ночная  сырость.
Пещерник сидел у костра в той же благочестивой позе, в какой она запомнила
его, проваливаясь в сон. Лик его был печален.
     -- Хорошо спалось? -- спросил он. -- Сны бывают вещие.
     -- Всякая всячина мерещилась, -- отмахнулась она. --  Охота,  летящие
стрелы, кровь.
     Она потянула ноздрями, брови удивленно взлетели. Олег кивнул:
     -- Оленя подстрелил... Я пещерник, привык -- медом и акридами, а тебе
надо много мяса. Жареного.
     Она брезгливо наморщила носик.
     -- Не мог резать аккуратно. Все забрызгал кровью. Сразу видно, святой
пещерник. Медом и акридами?
     Позавтракали, не разводя костра. Олег намерился помочь ей  взобраться
в седло, она сердито отвела руку. Когда тронулись в путь, он завел рассказ
о  подвижничестве  старых  волхвов,  о   чудесах   и   видениях,   древних
пророчествах, отвлекая ее внимание от огромного выворотня. Ночью, чтобы не
рыть могилу, он опустил трупы в готовую яму,  забросал  землей,  а  сверху
навалил камни и валежины -- дабы лесные звери  не  растаскивали  человечьи
кости. Их оружие сложил с ними в могилу, хотя при частой смене  богов  кто
знает наверняка, что понадобится в будущей жизни?
     Не проехали и версты, как Гульча воскликнула:
     -- Гляди, оседланные кони! Надо поворачивать... Это могут быть враги.
     -- Со святой молитвой, -- пробормотал Олег, -- поедем дальше.
     Гульча посмотрела подозрительно. Было видно, с какими нечеловеческими
усилиями она... смолчала. Они подъехали ближе, кони мирно паслись, неловко
прыгая спутанными ногами. Гульча свесилась с седла, торопливо  пошарила  в
седельной сумке ближайшего коня:
     -- Здесь кое-что полезное для нас!
     -- Забери, -- предложил Олег, не останавливая своего коня.
     -- Подожди же! Я переложу.
     -- Бери вместе с конями, -- бросил Олег через плечо.
     Гульча с бессильной злостью смотрела вслед, но пещерник уезжал прямой
как свеча, не оглядываясь,  словно  уже  забыл  о  ее  существовании.  Она
спохватилась, быстро соскочила на землю,  держа  нож,  кое-как  перепилила
веревку на ногах коней. Олег не успел отъехать и на сотню шагов, как сзади
послышался топот уже четырех  коней.  Гульча  запыхалась,  жаркий  румянец
играл на ее тугих, как яблоки, щеках:
     -- Теперь у меня три запасных коня, -- сказала она сердито. -- Я могу
обогнать тебя... если захочу. Но ты уверен, что за нами не будет погони?
     Олег поднял глаза к небу,  пошевелил  губами.  Гульча  вытянула  шею,
подозрительно всматриваясь в хмурое лицо. Так шевелил губами ее  отец,  не
решаясь выругаться в кругу семьи.
     -- Не погонятся, -- ответил он наконец с терпеливым  вздохом.  --  Не
погонятся!
     -- Тебе боги сказали? --  настаивала  она,  все  еще  вздрагивая  при
каждом громком шорохе.
     -- Демоны! -- рявкнул он.
     Гульча поехала  тихо,  как  мышка,  коня  пустила  смирненько  позади
пещерника, стараясь не попадаться лишний  раз  на  глаза.  В  самом  деле,
привяжет к дереву. Варвар...
     Начал накрапывать мелкий  дождь,  тучи  опустились,  поползли,  почти
задевая верхушки деревьев. Земля как-то  сразу  размокла,  копыта  уже  не
стучали, а шлепали по грязи. Когда проезжали под деревьями,  мокрые  ветки
хлестали по лицу, вода с мокрых волос сбегала под одежду.  Однажды  дорога
пошла наверх, копыта загремели по камням, вода  там  не  застаивалась,  но
пришлось ехать по одиночке, и Олег едва не остался с  вывернутой  шеей,  с
тревогой оглядываясь на миниатюрную девушку.
     Небольшую весь увидели издали  --  селение  расположилось  в  зеленой
долине, там был вырублен кустарник, дабы незамеченным не подобрался  враг.
Три больших дома из толстых бревен, десяток по --  с  резными  крышами,  с
сараями и пристройками, банями. Все дома и сараи под одной крышей: в дождь
побываешь везде, не замочив ног, при нужде легко перебрасывать  воинов  из
одного конца в другой.
     Олег обернулся, сказал резко:
     -- Теперь только шагом! Никаких  резких  движений.  Я  не  хочу  быть
утыканным стрелами, как еж.
     Дорога пошла вниз, конь сразу поскользнулся, Олег спрыгнул,  повел  в
поводу.  Мокрые  от  дождя  камни  блестели,  как  панцири  черепах.  Олег
удерживал  напирающую  лошадь,  в  сотый  раз  клялся  оставить  невольную
спутницу в любом селе. Правда, она тоже слезла, ведет коней в поводу, но с
ее тонкими ручонками удержать сонную мышь и то богатырский подвиг...
     Дома постепенно  приближались,  Олег  различал  коновязи,  колодцы  с
деревянными воротами.
     -- Я чувствую что-то, -- услышал он сзади дрожащий голос  Гульчи.  --
Как-будто чьи-то злобные глаза следят за каждым моим шагом!
     -- Шагай ровнее, -- пробурчал Олег громко. -- Охранители  веси  давно
идут по обе стороны дороги. Трое ломятся справа,  как  пьяные  лоси,  двое
слева в соплях путаются. Видать, хорошие хлеборобы, если по лесу ходить не
умеют... А вот справа один идет хорошо! Побывал на коне и  под  конем,  не
учуять, если бы помощники не сказали, что в плечах  косая  сажень,  доспех
кожаный, сапоги на  лосиной  шкуре,  три  дня  не  мылся,  на  левую  ногу
прихрамывает...
     Справа кусты  затрещали.  Гульча  вздрогнула,  на  дорогу  проломился
могучего вида хмурый мужик. Вода текла с него ручьем, он был действительно
широкоплеч,  в  кожаной  душегрейке,  мокрые  голые  руки  были  чудовищно
толстыми, в буграх мускулов. За плечами у  него  торчал  длинный  лук,  на
поясе  болтался  короткий  меч-акинак.  Мужик  полоснул  по  Олегу   лютым
взглядом, гаркнул во весь голос:
     -- Степашко, Ивашко! Горшки побили, косолапые...
     Из кустов вышли двое молодых парней,  перегородили  дорогу.  Олег  не
двигался. Парни смотрели зло и сконфуженно. Гульча  сидела  на  коне,  как
вбитый в седло столбик, а конь с хрустом объедал листья дерева,  вскидывал
голову, тряс мокрой гривой.
     -- Кто такие? -- бросил мужик грозно.
     -- Странники, -- ответил Олег. --  Я  пещерник,  меня  согнали  дикие
люди. Родню этой девушки убили.
     Мужик смерил недоверчивым взглядом широкие плечи пещерника, остановил
цепкий взгляд на его ожерелье  с  оберегами.  Казалось,  прощупал  глазами
каждую фигурку, взвесил, оценил. Молодые парни уже крутились вокруг лошади
Олега,  уважительно  рассматривали  торчащую  из  ножен  огромную  рукоять
двуручного меча.
     -- Меня зовут Тверд, -- сказал мужик.  --  Идите  в  деревню,  но  не
пытайтесь надуть. Тебе боги нашептали, что я, хоть три дня и не  мылся  --
тут ты угадал, -- с мечом обращаться умею. К тому же стрелы мои бьют  уток
на лету с сотни шагов!
     Олег смолчал, хотя и не знал, как можно мерить в шагах до  летящих  в
небе уток. Они с Гульчей сели на коней, медленно поехали вниз  по  дороге.
Парни взяли под уздцы других коней,  лишь  Тверд  шел  в  стороне,  угрюмо
зыркал из-под мохнатых бровей. Его широкие ладони не удалялись от  рукояти
меча.
     На околице их встретила визжащая детвора. В сторону пришельцев  сразу
полетели камни, палки. Тверд зарычал, как разъяренный медведь,