мный  топор.  Он  еще
шире расставил ноги, лицо исказила зловещая улыбка. Олег  ожидал  услышать
ругань, но мужик лишь рявкнул зло:
     -- Иваш! Степан!
     Справа и  слева  по  обе  стороны  дороги  из-за  сваленных  деревьев
поднялись кудрявые головы. Кривичи, судя по всему, -- каждый кривил  левый
глаз, целясь  правым.  Длинные  стрелы  с  железными  наконечниками  остро
смотрели на чужаков, каждая тетива была оттянута до уха.
     -- Мы друзья! -- сказал Олег  громко.  --  Я  волхв-пещерник,  видите
сами. Мы смертельно устали, у нас больны женщины, ребенок... Но если вы не
пропустите нас, мы смиренно объедем стороной.
     Игорь на руках Гульчи заревел во весь голос, обиженно потер  ягодицу.
Мужик поглядел на Гульчу подозрительно:
     -- Иваш, всех держать на прицеле. Святого пещерника в особенности,  у
меня глаз на таких  наметан.  Возле  них  всегда  черти  крутятся!  А  вы,
бродяги, завертайте оглобли!
     Олег придержал Рюрика, который налился злой кровью и  рвал  из  ножен
меч:
     -- Уходим. Не надо сердиться.
     Рюрик бросил на него возмущенный взгляд, но  пещерник  уже  повернул.
Гульча ухватила коня Умилы под уздцы, пустила  следом  за  Олегом,  Асмунд
толкнул Рудого, они повернули коней.
     -- Как он тебя, -- покрутил головой Асмунд. --  Как  в  воду  глядел!
Возле святых, мол,  завсегда  что-то  такое  крутится.  Такое-эдакое,  сам
понимаешь...
     -- Ты к нему едешь ближе, -- напомнил Рудый. --  Может  быть,  это  о
тебе? А какой князь у нас, а? Орел, верно? Который деревья клюет.
     -- Горяч, -- согласился Асмунд, не поняв намека. -- В походы  никогда
не берет обозы. Но ежели война в самом деле кормит  сама  себя  --  а  она
кормит! -- то чего таскаться с запасами?
     Рюрик, однако, понял громко  сказанный  намек,  поспешно  подъехал  к
Умиле, обнял, сказал виновато:
     -- Прости... Забываю обо всем, когда гнев бьет в голову.
     Они объехали и эту весь, заночевали в лесу. Олег  с  помощью  Асмунда
насобирал ягод.  Рудый  сбил  стрелами  двух  рябчиков.  Вернулся  чубатый
воевода какой-то смущенный. Асмунд спросил подозрительно:
     -- Это все? Ничего не подстрелил?
     -- Да не, почему же... Козу подстрелил, -- ответил Рудый вяло.
     -- Козу? -- удивился Асмунд. -- Дикую?
     -- Да не то чтобы уж очень  дикую...  Совсем  диким  оказался  хозяин
козы.
     Костер разожгли покрупнее, потому что Умила часто кашляла, в груди  у
нее хрипело, она теперь постоянно зябла, куталась  в  оба  плаща:  свой  и
мужа. Олег поджег длинную сушнину, вместе с мужчинами натаскали гору сухих
веток. Перед сном Рудый долго гнездился, подтыкивая шкуру со всех  сторон,
уже засыпая, поинтересовался:
     -- Скажи, мудрый волхв, что нужно, чтобы прожить сто лет? Или тысячу?
     Олег подумал, ответил медленно:
     -- Не пей вина, пива, медовухи, не бегай по бабам, не играй в  кости,
не дерись...
     -- И проживу?
     -- Нет, но так покажется.
     Рудый возмущенно фыркнул, укрылся с  головой.  Из-под  шкуры  донесся
глухой голос:
     -- Пусть вам приснятся вещие сны!.. Я, правда, не люблю заглядывать в
грядущее.
     --  Правильно  делаешь,  --  одобрил  Асмунд.  --  Что   за   радость
рассматривать себя на виселице с высунутым языком?
     -- Вещих снов не бывает, -- пробурчал Рудый из-под шкуры.  --  Бывают
только плохие.
     -- Ты веришь в плохие сны? -- удивился Асмунд.
     -- Конечно, верю, -- отозвался Рудый убежденно. -- С  той  поры,  как
меня сонного обокрали!
     Рюрик заботливо укрыл Умилу, Игоря взял к себе на колени. Голос князя
был задумчивым:
     -- Прошлую ночь мне приснился вещий сон, но только наполовину  вещий.
Мне снилось, будто я несу тяжеленный мешок золота. Несу  на  гору,  правая
рука разнылась, плечо просто онемело... Проснулся: золота нет, а  плечо  и
правая рука в самом деле болят!

     После скудного завтрака снова выехали на дорогу, почти сразу  увидели
густой дым вдалеке. Горела весь. Дважды Олег уводил отряд в лес: по дороге
проносились конные дружинники, а позади  поперек  седел  везли  раненых  и
убитых.
     Когда подъехали к Шаруграду, крупному городищу, еще  издали  заметили
черные клубы дыма. Из-за бревенчатой городской стены несло гарью, слышался
звон оружия, ржание испуганных  коней.  Ворота  были  распахнуты  настежь,
трупы стражей лежали поперек дороги, земля под  ними  пропиталась  кровью.
Упершись спиной в ворота, сидел старший дружинник. Он был утыкан  стрелами
так густо, что походил на гигантского ежа. Бледный, как мел, он  умирал  в
луже крови.
     -- Кто в городе? -- крикнул Рюрик.
     Воин пошевелил синими губами. В уголке вздулись  красные  пузыри,  он
сипло закашлялся, на квадратный подбородок брызнули сгустки крови.
     -- Под личиной купцов... Если вы... спасите князя Годоя...
     Губы застыли, как на морозе, последняя струйка крови  иссякла.  Рюрик
зло выругался, сдавил шпорами  бока  коня,  вихрем  пронесся  в  городище.
Асмунд вытащил топор, и все -- согласно или  несогласно  --  помчались  за
князем.
     На улицах было странно тихо, окна плотно закрыты  толстыми  ставнями.
Шум схватки доносился от центра городища, оттуда ветер принес запах дыма и
гари. Маленький отряд галопом ворвался на площадь,  где  яростно  рубились
около двух сотен воинов. В середке дрались,  окруженные  со  всех  сторон,
бородатые воины в  остроконечных  шлемах  --  все  в  добротных  доспехах,
крепкие, явно дружинники. Их окружили воины в шеломах, похожих на чугунные
горшки. Над головами мелькали копья, топоры и странно изогнутые посередине
мечи. Железо сшибалось со звоном и жутким лязгом, страшно кричали раненые.
В воздухе висела тяжелая брань, кроме гари пахло кровью и потом.
     Асмунд спросил жадно:
     -- Мы за которых?
     А Рудый пробормотал:
     -- Что-то не узрел родни...
     На миг Олег ощутил симпатию к пронырливому  воеводе,  глупо  и  очень
по-славянски  лезть  в  междоусобную  свару  соседних  племен,   рисковать
головами, в двух шагах от цели свернуть в  сторону,  забросить  все,  ради
чего пролили свою и чужую кровь...
     -- Наши в середке! -- закричал Рюрик.  --  Всегда  правы  те,  кто  в
меньшинстве!!! По беде! Слава!
     -- Слава! -- заревел Асмунд страшным голосом.
     -- Как благородно, -- пробурчал Рудый иронически.
     Рюрик и  Асмунд  пустили  коней  в  галоп.  Рудый  вздохнул,  вытащил
сверкающую саблю и нехотя послал  коня  следом.  Олег  взял  в  руки  лук,
поправил за плечами колчан. Полянина  учат  с  трехсот  шагов  попадать  в
тыкву, а еще пять стрел должны быть в воздухе. Олег помнил свои слезы,  но
с тех пор научился держать в воздухе семь стрел, прежде чем первая срывала
подвешенное на нити обручальное кольцо...
     Рюрик с воеводами  ворвались  в  плотную  толпу,  оставляя  за  собой
широкую просеку. Нападающие были пешими, тяжелый  меч  Рюрика  молниеносно
падал сверху направо и налево, с хрустом рассекая железные шлемы. Асмунд с
ревом обрушивал страшный топор, разрубал противника до пояса. Рудый  легко
помахивал саблей, но вокруг него опускались на землю чаще, чем от длинного
меча князя или тяжелого топора воеводы.
     Олег, остановившись в стороне от боя, бил стрелами прицельно, выбирая
лишь тех, кто замахивался дротиком, кто подкрадывался к русичам со  спины,
кто бросал меч и хватался за лук. Гульча азартно вскрикивала рядом,  глаза
горели, как у лесного зверя, маленькие кулачки сжимались.
     Нападающие не думали о внезапном ударе в спину. Рюрик с  воеводами  в
первые  же  мгновения  сразили  десятка  два  воинов.  Наконец  нападающие
повернулись и взяли их самих в кольцо. Князь Годой  заревел,  как  раненый
лев,  смахнул  кровь  с  лица  и  ринулся  на  соединение  с  неожиданными
союзниками,  страшно  размахивая  секирой.  За  ним  бросились  воины,   в
последнем усилии опрокинули редеющую стену врага.
     Гульча возбужденно схватила Олега за руку:
     -- Почему не стреляешь?
     -- Они люди, -- ответил Олег глухо, -- не мишени!
     Часть нападающих  бросили  мечи,  метнулись  врассыпную  в  переулки.
Оставшиеся сражались яростно, однако князь Годой и  воины  уже  воспрянули
духом, налегли из последних сил. Еще несколько человек упали под их мечами
и топорами. Гульча повернулась к Олегу, глаза ее странно блестели:
     -- Они даже не замечают, что этой победой обязаны тебе!
     -- Они сражаются сами.
     -- Не понимаю тебя! Как только мы соединились с этими тремя  руянами,
ты даже не вытаскивал свой меч. Ты всегда в тени!
     -- Я пещерник! -- напомнил ей Олег настойчиво. -- Пещерник! Когда  не
было другого выхода, я взялся за меч. А теперь  воюют  те,  кто...  только
воины.
     Люди Годоя с князем  потеснили  оставшихся  врагов,  окружили.  Годой
закричал громовым голосом:
     -- Бросай оружие! Кто сдается, будет пощажен!
     Один из воинов, молодой  парень  с  чистым,  как  у  девушки,  лицом,
поспешно уронил меч. Его сосед ухмыльнулся,  взмахнул  топором,  и  голова
паренька покатилась под ноги. Олег быстро схватил лук,  стрела  исчезла  с
тетивы, а появилась в голове  убийцы:  оперение  торчало  из  левого  уха,
наконечник высунулся из правого. Годой выругался, его воины навалились  на
противника, начали вырывать мечи, бить плашмя обухами топоров.
     Когда схватка затихла, Годой поманил отрока -- тот в стороне с трудом
удерживал двух пышно убранных коней. Рюрик с воеводами вернулись к  Умиле,
она держалась за спинами Олега и Гульчи. Игорь спокойно спал, улыбался  до
ушей. Губы Рюрика поползли в стороны:
     -- Воин растет! Звон мечей слаще колыбельной.
     Годой  подъехал  медленно,  настороженно,  жеребец  пугливо  раздувал
ноздри, чуя кровь на седоке. Глаза  князя  с  удивлением  и  беспокойством
обшаривали возбужденные лица пришельцев. Взгляд его остановился на Рюрике.
Годой медленно заговорил, угадав наиболее знатного:
     -- Боги прислали  вас  вовремя!  Впрочем,  мы  и  сами  уже  добивали
остатки. Но кто вы? Я не знаю таких могучих витязей  ни  среди  лупов,  ни
среди драбичей, ни даже среди пастернаков...
     Он  бросил  подозрительный  взгляд  на  Рудого.   Тот   чистосердечно
улыбнулся, но поводьями и шпорами заставил  коня  пятиться,  встал  позади
Рюрика и Асмунда. Рюрик открыл было  рот,  но  Олег  оттеснил  его  конем,
ответил с поклоном:
     -- Мы странники. Велики наши грехи, едем поклониться святыням.
     Годой снова бросил испытующий  взгляд  в  сторону  Рудого,  понимающе
кивнул:
     -- Ежели вы такие же праведники, как вон тот... Вам надо  торопиться,
а то грехи задавят.
     Рюрик оглянулся на Рудого, тот что-то нашептывал на ухо  Гульче,  она
краснела и хихикала.
     -- Его и здесь знают?
     Годой нехорошо улыбнулся:
     -- Будьте готовы, что к вам  прибегут  матери  обесчещенных  дочерей,
обворованные купцы, обманутые женщины... Вообще ждите  много  интересного.
Торговые лавки закроются! Это не война виновата -- ее  переживем:  значит,
на улицах нашего городища гуляет на свободе Рыжий Волк.
     Рюрик с отвращением взглянул на Рудого:
     -- Ты как чума на наши головы! Хоть когда-либо в жизни что-то  сделал
доброе?
     Рудый ответил обидчиво:
     -- А разве благодаря мне десять человек в этом племени не получат  от
князя Годоя по пять серебряных гривен лишь за то, что гоняются за мною?
     Годой с безнадежностью развел руками:
     -- Зря выбросил деньги...  Я  прошу  вас  быть  моими  гостями.  Весь
небольшой теремок в вашем распоряжении.

     Теремок Годоя оказался добротным теремом. Каменный фундамент, толстые
бревенчатые стены, зарешеченные окна-бойницы. На крыше -- бочки со смолою,
тяжелые горы булыжников.  Перед  князем  и  гостями  услужливо  распахнули
ворота, гридни перехватили  коней,  а  Рюрик  со  свитой  двинулись  через
вымощенный двор к расписному крыльцу терема.
     Когда прошли через светлицы, горницы, Годой отвел  гостей  в  главную
палату, велел подать княжеский ужин. Гридни притащили объемистые лохани  с
горячей водой, суетливо помогли смыть грязь и кровь, хоть чем-то старались
услужить союзникам. За это время в палате сменили скатерти, уставили столы
яствами и кувшинами с вином. Перед Годоем и  Рюриком  поставили  кубки  из
золота, воеводами -- серебряные чары, женщинами -- малые чаши,  украшенные
цветными камешками, лишь перед пещерником  осталось  пустое  место.  Рудый
злорадно оскалил зубы, но Асмунд шепнул ему на ухо:
     -- Значит, будет лакать прямо из кувшинов!
     Лицо Рудого сразу стало встревоженным. Годой лично  рассадил  гостей,
сам потчевал горячим мясом, мягким сыром, мужчинам велел наливать  вина  и
пива, женщинам -- меда. Гридни сновали вокруг столов, ловили каждое  слово
и желания гостей.
     Рюрик поинтересовался:
     -- Из-за чего сражение?
     Годой отмахнулся с небрежностью:
     -- Это же терняне!
     Рюрик помолчал, ожидая разъяснения, но  Годой  был  уверен,  что  все
объяснил. Асмунд закряхтел, проговорил осторожненько:
     -- Князю понятно, на то он и князь. Пещернику  понятно  --  он  среди
богов терся... Рудому тоже все понятно, на то он  и  пройдоха...  Женщинам
тем более все ясно, они всегда все знают... только мне,  простому  и  даже
очень простому вояке, непонятно, из-за чего война. Терняне... они кто?
     Годой удивился:
     -- Соседи, кто еще? Подлейший народ. Способный на любые пакости.
     -- Почему?
     -- Как почему? -- удивился Годой. -- Потому что -- терняне!
     -- А-а, -- вступил в разговор  Рудый,  --  все  так  понятно,  просто
удивляюсь Асмунду! Притворяется, по  своей  хитрющей  натуре.  Вы  на  них
набрасываетесь тоже?
     -- Для защиты!
     -- Еще понятнее, -- сказал Рудый глубокомысленно, -- так что можно не
идти в пещеры вовсе... Прибегает ко мне  Ивка,  сын  сестры,  ревет:  меня
Славка побил! А ты, спрашиваю я, сдачи дал? Еще  бы,  отвечает  он  сквозь
слезы и кровавые сопли, еще ра-а-аньше!
     Гридни взялись с четырех углов за скатерть, унесли вместе с  блюдами.
Под скатертью оказалась следующая --  красная,  как  огонь,  --  и  другие
гридни мигом наставили новые блюда, усеяли стол кубками, чарами, чашами.
     Асмунд наклонился к Рудому, шепнул:
     -- А здесь тебя за что не любят?
     Рудый пожал плечами:
     -- Разве упомнишь все? Люди  везде  какие-то  странные.  Помню,  имел
несчастье найти кошель с деньгами...
     -- Разве это преступление?
     -- В том-то и дело! Я же говорю --  странные.  Правда,  я  нашел  его
раньше, чем тот разиня потерял, но что цепляться к мелочам?.. Однажды меня
даже посадили было в их вонючую темницу! Представляешь?
     -- За что?
     -- За убеждения, -- ответил Рудый с достоинством.
     Он допил вино, гридень с готовностью налил  еще.  Он  не  отходил,  с
любопытством рассматривая Рудого, которого если не видел еще,  то  явно  о
нем слышал.
     -- За убеждения? -- повторил Асмунд. Его челюсть отвисла. --  Тебя  и
вдруг -- за убеждения?
     -- Да. Я был убежден, что в княжеской казне среди ночи пусто. А дурак
казначей решил ночью крыс погонять! Съели бы они его золото?
     Асмунд поманил гридня, что стоял за его спиной:
     -- Выпив чару, я становлюсь совсем другим человеком! Понял?  А  этому
другому тоже выпить хочется, разве не ясно?
     Гридень с готовностью наполнил ему  чару,  вылив  туда  весь  кувшин.
Асмунд поднял кубок, сказал убежденно:
     -- Хорошее вино! Наконец-то сегодня упьюсь до смерти.
     Рудый с готовностью поднял свою чару:
     -- Друг! Я хочу умереть с тобой.
     Олег наклонился к Годою, сказал настойчиво:
     -- Вели гридням убрать вино и  хмельной  мед.  Мы  измучены,  устали,
проголодались... но нам надо ехать дальше. Мы бы с радостью остались, хотя
бы переночевали. Кони нуждаются в отдыхе, а  люди  --  еще...  Дай  свежих
коней, Годой. Немного хлеба, мяса. Это все, что ты нам можешь сделать. Нам
нужно добраться до Новгорода как можно быстрее.
     За столом Рудый, уже красный  от  выпитого  вина,  убежденно  говорил
Гульче:
     -- Черноокая, знаешь ли ты, что вино делает тебя краше?
     Гульча обиженно поджала губы:
     -- Я не пила.
     -- А ты при чем? Я пил.
     Годой медленно наклонил голову, в глазах были досада и разочарование:
     -- Как скажешь, святой отец. Мне бы хотелось, чтобы вы погостили хотя
бы с недельку.
     -- В другой раз, -- пообещал Олег.

     Они выехали на  свежих  конях,  их  подбирал  Годой  лично,  но  сами
всадники едва не падали с седел. Двигались остаток дня,  даже  в  сумерках
Олег торопил, старался проехать как можно дальше. Остались сутки!
     Уже в темноте собрали  хворост,  на  ночь  остановились  на  полянке,
окруженной буреломом, -- мышь  не  проберется  без  шума.  Рюрик  вызвался
сторожить первым. Асмунд и Рудый сразу же свалились возле огня, захрапели.
Женщины уже спали, зажав Игоря телами.
     Олег долго сидел у костра, по своей привычке -- спиной к огню. Пальцы
его безостановочно перебирали обереги. Ночь была черна, верхушки  деревьев
тревожно шумели. Ветер нес  тучи  издалека,  Олег  чувствовал  их  влажное
нездешнее дыхание. В полночь начал моросить мелкий дождик. Рюрик подбросил
в огонь сучьев, заботливо укрыл обнявшихся женщин своим плащом.
     В темноте фыркнул конь, запрядал ушами. Олег весь превратился в слух,
но слышал только шелест падающих  капель,  легкий  треск  угольков.  Вдруг
издали, на границе слышимости, донесся странный звук. Это был почти  визг,
странный, будто ножом проскребли по сковороде. Визг был  едва  слышен,  но
волосы  Олега  начали  шевелиться,  поднимаясь  дыбом.  В  темноте   снова
неспокойно фыркнул конь, пугливо стукнул копытом. Он чувствовал  зверя  --
хищник бежал по их следу!
     Олег вскочил, закричал сдавленно:
     -- Рюрик, быстрее на коней!
     Рюрик мигом взвился на ноги, пнул спящего  Асмунда,  толкнул  Рудого,
одновременно подхватил  котел,  начал  собирать  походные  мелочи.  Асмунд
вздыбился, как медведь из берлоги, -- сонный, но ладонь на рукояти топора,
ноги на ширине плеч, весь готов драться.
     -- Не сейчас, -- бросил Олег. -- Рюрик,  бросай  котел,  бросай  все!
Последний рывок! Завтра будем в Новгороде.
     Или наши кости забелеют в этом  лесу,  добавил  он  про  себя.  Рюрик
скользнул в темноту, бегом вернулся  с  лошадьми.  Рудый  поднял  Умилу  и
Гульчу, подал княгине спящего Игоря.  Олег  забросал  землей  костер.  Они
двинулись, ведя коней  в  поводу,  натыкаясь  на  деревья,  падая  в  ямы,
расшибаясь о коряги. Асмунд вскрикнул, напоровшись на  сук,  тот  едва  не
вышиб ему глаз.
     Потом малость посветлело -- вышли на открытое место, поспешно сели  в
седла. Тяжелые, как горы, тучи  попрежнему  нависали  над  самой  головой,
мелкий дождик истончился, перешел в мжичку, ехали, словно в густом  киселе
из черники.
     Рюрик порывался спросить, от кого бегут, но впереди  зазвенел  ручей.
Кони заупрямились, и князь поспешно  соскочил  на  землю,  потащил  коней,
своего и Умилы, в холодную воду. Ручей оказался небольшой речкой,  и  Олег
погнал коня вдоль берега, затем заставил войти в воду, пересек  речушку  к
той стороне, вода поднялась до стремян, а там повернул  коня  и  погнал  в
противоположную сторону, все еще заставляя скакать по  колено  в  холодной
воде.
     За спиной послышался приглушенный голос Асмунда:
     -- Умно. Знает воинские штучки. С богами советуется, а они не круглые
дурни.
     Донесся и голос Рудого:
     -- Не с теми советуется. Боги могли  придумать  что-то  получше,  чем
переть на ночь глядя, да еще в дождь.
     -- А ты можешь придумать лучше?
     -- Был бы богом, придумал бы!
     -- Как речет святой пещерник: не дал бог жабе хвоста, чтобы траву  не
толочила.
     Одежда промокла насквозь, холод пробирал до костей, лишь  от  усталых
коней  валил  пар.  Когда  конь  начал  ронять  пену,  Олег   остановился,
вслушался. Дождь уже не шелестел, истончившись до тумана, трава на  берегу
разбухла от сырости, отяжелела.