Асмунд вытаращил глаза, медленно переваривая и  осмысливая,  а  Рудый
уже вытаскивал  из  кармана  созревшие  орехи  --  коричневые,  блестящие,
крупные:
     -- Княже, угости княгиню. У нее зубы хорошие?
     -- Не знаю, -- буркнул Рюрик. -- До сих пор она только царапалась.
     -- Асмунд, -- сказал Рудый жизнерадостно, -- у тебя разинутый рот!
     -- Знаю, -- буркнул Асмунд сердито, -- я сам его разинул!
     -- Так закрой, я уже все сказал.
     Когда располагались на  ночь,  Рудый  с  воплем  подпрыгнул,  забегал
вокруг костра, шаркая изо всех сил ногой. На него  не  обращали  внимания,
подозревая каверзу, но русич был зол, тер подошвой по земле, по траве.
     -- Что с тобой? -- спросил Олег наконец.
     -- На жабу наступил! Я и так жаб  не  люблю,  просто  боюсь,  а  она,
зараза, еще и лопнула прямо под сапогом! Неделю буду вытирать подошву,  не
ототру... Я их не выношу, у меня дрожь начинается! И руки трясутся,  будто
кур крал. А какие куры в лесу?
     Он брезгливо пошаркал подошвой.  Олег  покосился  на  темные  провалы
между деревьями, сказал негромко:
     -- Лешие коней не тронут, но  вокруг  нашей  поляны  их  стало  втрое
больше. К тому же подходят  новые.  Странно  это...  Предупреди  Рюрика  и
Асмунда.
     -- Нападут ночью?
     -- Не знаю, но лучше, если на страже побудут двое.
     Он опустился у костра рядом с Гульчей, а Рудый отвел в сторону  князя
и воеводу, что-то объяснил, тыча пальцами в чащу. Он делал страшные глаза,
приседал. Асмунд начал оглядываться по сторонам, а Рюрик  выхватил  меч  и
загородил Умилу. Гульча спросила подозрительно:
     -- Опять врет?
     -- Преувеличивает, -- мягко поправил Олег. -- Почему ты такая грубая?
А с виду женственная, милая.
     -- Я? -- оскорбилась Гульча.
     -- Нас окружили лешие. Вот-вот набросятся.
     Гульча поперхнулась похлебкой, глаза ее стали круглые, как у филина:
     -- Лешие?.. Где?
     Олег ткнул пальцем  себе  через  плечо,  продолжая  работать  ложкой.
Гульча всматривалась, чашка  в  онемевших  пальцах  медленно  наклонилась,
горячая похлебка тоненькой струйкой полилась ей на ноги. Она взвизгнула  в
диком ужасе.
     Рудый мгновенно развернулся, сабля блеснула в его руке:
     -- Они?
     -- Она, -- кивнул Олег.
     -- А-а... Лешие еще хуже? Как там сказано в святых книгах?
     Однако глазами и всей хитрой рожей выказал громадное сомнение, за что
Гульча возненавидела его во сто крат сильнее. Рюрик лечь отказался, они  с
верным Асмундом остались сторожить. Рудый, отделавшись от  ночной  стражи,
заснуть все равно не смог -- поднялся, сел  и  начал  водить  камешком  по
лезвию над самым ухом Гульчи. Она зябко поежилась во сне, ближе  прижалась
к Олегу. Олег не спал, спать каждый день -- непростительная роскошь. Умила
заснула, притискивая Игоря, на ее осунувшемся лице блестели мокрые дорожки
слез.
     Внезапно пещерник поднялся, взял в руки горящую ветку. Голос его  был
невеселым:
     -- Сейчас бросятся.
     Рудый  вскочил,  выставил  перед  собой   саблю.   Рюрик   и   Асмунд
заколебались --  пещерник  не  орал,  не  суетился.  Из  тьмы  выдвинулись
огромные сосновые шишки, размером с человека. Ноги были короткие, покрытые
серыми чешуйками, руки -- толстые, с острыми когтями. Лиц  не  разглядеть,
только недобро сверкают желто-зеленые глаза.
     Рюрик отпрыгнул от ближайшего лешего, попытался выдернуть меч,  но  в
растерянности не сумел -- перед глазами блеснуло, в лицо брызнули чешуйки,
похожие на ореховую скорлупу; Рудый спасал князя, но тут же сам  закричал,
перекосившись, упал под чешуйчатым зверьем.
     Рюрик выхватил меч, поспешно ударил крест-накрест. Леший  пошатнулся,
на  нем  в  багровом  свете  костра  особенно  глубокими  показались   две
вырубленные борозды. Он двинулся прямо на  князя,  растопырив  руки-ветки.
Рюрик присел, уклонившись от когтистой лапы,  с  силой  рубанул  мечом  по
ногам-корням. Хрустнуло, леший качнулся, пытался схватить длинными руками,
упал набок. За его спиной поднялся взъерошенный Рудый, которого леший вмял
было в грязь двумя сильными ударами, ссек крючковатые руки.
     Рюрик и Асмунд, закусив губы, отчаянно рубили, стоя спиной  к  спине.
Олег ухватил горящую ветку и, заслонив женщин с ребенком,  отмахивался  от
троих леших. Гульча изловчилась, из-под его  руки  цапнула  другую  ветку,
сунула концом в огонь.
     На Рюрика кинулся огромный чешуйчатый  зверь.  Пламя  костра  слепило
князя, он отпрыгнул, прижался спиной к толстому дереву. Леший зашипел, как
большой змей, качнулся вперед. Рюрик быстро ткнул мечом в  горящие  глаза.
Леший отшатнулся, его руки-сучья с шелестом ухватились за лицо.
     Асмунд и Рудый рубили, как дровосеки. Асмунд громко ахал, вскрикивал,
топор взлетал и падал, как колун, слышался сухой треск. Рудый дрался  так,
словно старался перещеголять дятла, выдалбливающего короедов из дерева, --
прыгал из стороны в сторону, тыкал острием сабли в желто-зеленые огоньки.
     Лешие  появлялись  из  тьмы  внезапно.  Рюрик  оступился,   на   него
навалились тяжелые,  как  бревна,  тела,  толстые  когти  начали  отдирать
булатные пластины. Огромная лапа ударила  по  голове,  скрежетнул  металл.
Рюрик кое-как вырвался  из  чудовищных  лап,  его  великолепный  шлем  уже
смялся, как лист лопуха, сверкающий меч князя со всего  размаха  обрушился
на голову лешего. Сухо хрустнуло, меч  засел  на  глубине  в  две  ладони.
Чудовищные глаза медленно погасли. Рюрик пытался выдернуть оружие, но  меч
застрял, как в сучковатом чурбане.
     -- Огнем их! -- послышался отчаянный вопль Гульчи. -- Огнем!..
     Она размахивала горящей веткой перед  огромным  лешим,  тот  пятился,
пытался отвернуться. Искры сыпались на сухие чешуйки, между ними появились
крохотные дымки. Наконец леший  упал  на  спину,  кусты  затрещали,  и  он
укатился в темноту.
     Рудый  выхватил,  обжигаясь,  пылающую  ветку,  шарахнул   ближайшего
лешего. Ветка с треском переломилась, рассыпая искры, но  леший  в  страхе
отпрянул, отодвинулся за границу света. Рудый  цапнул  сразу  два  горящих
сука, пошел теснить, вычерчивая в дымном воздухе зигзаги. Асмунд  и  Рюрик
тоже зажгли ветки,  поперли  на  леших.  Умила  прижимала  Игоря,  пугливо
опускала голову. По обе стороны княгини стояли Олег и Гульча, закрывая  ее
своими телами.
     В темноте затрещало, что-то хлюпнуло, и последние  лешие  исчезли.  В
наступившей тишине был слышен только тихий плач Умилы да  тяжелое  дыхание
мужчин. Рюрик обнял жену, сказал виновато:
     -- Ненадежный я муж... Всякий раз в беде возле тебя оказывается  Олег
или этот... эта послушница, но не я, кто клялся защищать тебя везде  и  во
всем!
     Умила возразила сквозь слезы:
     -- Ты встречаешь беду первым, как подобает мужчине и князю!  А  я  за
спиной задних.
     -- Как положено женщине с ребенком, -- добавил Асмунд  строго.  --  А
княгине с наследником -- в особенности!
     У костра  Рудый  вытер  пучком  травы  саблю,  хотя  крови  не  было,
поинтересовался:
     -- Что за лесной народ, святой пещерник? Я таких  не  встречал,  хотя
путешествовал много.
     -- Он это зовет путешествием, -- буркнул Асмунд с едкой иронией.
     -- Да, путешествовал, -- ответил Рудый с достоинством.  --  Набирался
знаний! Это было главным в моих передвижениях.
     Олег сидел возле огня, неотрывно смотрел на пляшущее пламя. Лицо  его
было обеспокоенным:
     -- Древний народ... Говорят, они старше богов.

     ГЛАВА 21

     Я думал, они людей не трогают, -- заметил Рюрик мрачно.
     -- Не трогают. Что-то толкнуло их напасть. Или кто-то.
     Асмунд горестно цокал языком, рассматривая лезвие топора, поворачивая
его так и эдак:
     -- Сучок на сучке... Бревно их родило?
     -- Мировое дерево, -- уточнил Олег. -- То  самое,  где  сидит  Род  в
личине белого сокола. Куда Один загнал свой меч по  самую  рукоять,  и  то
самое, по которому Таргитай  со  своими  друзьями  поднимался  в  вирий  и
опускался в подземный мир... Из желудей, что  поспевают  раз  в  сто  лет,
вылупляются эти чешуйчатые... Живут долго, тысячи лет, но вся их жизнь  --
как один день. Сегодня не помнят, что было вчера...
     Голос упал до шепота.  Глаза  неподвижно  смотрели  в  огонь,  и  все
замолчали почтительно. Лишь тело пещерника находится у костра, а глазастая
душа -- в поднебесье!
     Рюрик ходил кругами вокруг костра, держась у самой кромки света.  Меч
он цепко сжимал в руке, покачивая острым концом, косился  в  темноту.  Под
сапогами с железными подковками сухо лопались сучки -- собранный  Асмундом
хворост. Умила всякий раз вздрагивала всем телом и судорожно  прижимала  к
себе свое сокровище -- Игоря. Гульча задержалась возле  Олега,  изогнулась
гибким  телом,  словно  увядший  цветок,   опасливо   заглядывая   в   его
неподвижное, как горный хребет, лицо.
     -- Я не слышал, -- заметил Рюрик осторожно, -- чтобы лешие  нападали.
Покуролесить, сбить со следа, увести с дороги -- другое дело...
     -- Может быть, -- спросил Рудый с сомнением, -- у них тут гнездо?
     Асмунд посмотрел  укоризненно,  показал  руками  нечто  ветвистое,  с
глубокими корнями. Рудый побагровел  от  негодования,  изобразил  знаками,
чтобы не прерывали благочестивых  размышлений  пещерника,  что  у  Асмунда
самого  рога  почище  оленьих,  а  корень  и  вовсе  --   тьфу,   сам   же
толстяк-воевода темный, как три подвала, и дурной, как пять мешков лесного
дыма, хотя и здоровый, как сарай у бабки...
     Что-то показывал еще, но Гульча плохо понимала, зато Умила  почему-то
вспыхнула, будто маков цвет, отвернулась с такой поспешностью, что едва не
перекрутилась в  поясе,  закрылась  ребенком  от  брызжущего  красноречием
Рудого.
     Олег сказал медленно:
     -- Лешие не потревожат... По крайней мере в эту ночь.
     -- Тогда надо спать, -- решил Рюрик тяжело. -- Меня ноги не держат...
     Он укрыл Умилу, буквально упал  на  срубленные  ветки,  ноги  прикрыл
щитом, а под голову сунул нагрудный панцирь. Меч он положил  рядом,  нежно
погладив лезвие, поцеловал крестообразную рукоять и немедленно заснул.
     Во сне был грохот, рев. Проснулся Рюрик,  дрожа  от  страха.  Еще  не
стряхнув ночные видения, он вскочил, прикрывшись  щитом  и  держа  меч  на
уровне пояса, как подобает умелому воину. Правую ногу  чуть  выдвинул  для
упора, лишь тогда огляделся.
     Из темноты к костру  пятился  Рудый,  багровые  языки  огня  освещали
только его спину. Рудый  указывал  во  тьму  трясущимися  дланями.  Асмунд
поднялся из вороха веток, как разъяренный медведь, схватил топор,  страшно
взревел:
     -- Лешие?
     -- Хуже, -- пролепетал Рудый, -- жаба...
     Рюрик ошалело потряхивал головой, в ушах медленно затихал шум  битвы,
дико ржали кони, звенело железо. Асмунд сплюнул, налился дурной кровью:
     -- Опять жабы? Так чего же...
     -- Большая жаба, -- пролепетал Рудый. -- Прямо жабища, ропуха...
     Он поспешно обогнул костер, отгородившись  им  от  темного  страшного
леса, в ужасе вперил взор поверх  пляшущих  языков  огня  в  темную  чащу.
Пещерник приподнялся на  локте,  швырнул  в  пламя  горсть  сучков.  Рудый
опомнился, начал судорожно перебрасывать  в  огонь  всю  груду  запасенных
сучьев.
     -- Сдурел? -- спросил Асмунд зло. -- Не хватит на ночь...
     Тяжелый низкий рев заглушил его слова.
     Ветки внезапно вспыхнули ярким  пламенем,  тьму  отшвырнуло  на  край
поляны. Земля дрогнула, словно упал поваленный ветром  столетний  дуб.  Из
темноты выдвинулась огромная драконья морда:  в  распахнутой  пасти  пылал
красный зев,  вытаращенные  глаза  были  крупнее  кулаков  Асмунда.  Зверь
выглядел как холм: приземистый, с короткими толстыми лапами,  серо-зеленая
шкура пузырилась бородавками размером с человечьи головы.
     Пламя шарахнулось от мощного рева, угли  разметало  по  всей  поляне.
Рюрик загородил Умилу и сына, выставил перед собой верный Ляк. Глаза князя
выпучились, как у чудовищного зверя, что надвигался на  них,  лицо  Рюрика
было бледнее лунного света.
     Зверь присел, вжимаясь в землю. Олег ожидал, что чудовище  прыгнет  и
пропадет далеко в лесу, ломая  и  круша  деревья,  но  из  пасти  чудовища
выметнулся длинный липкий ремень, молниеносно обвил  его  ноги,  дернул  в
пасть.
     Олег в последний момент выставил руки,  уперся  в  челюсти.  За  ноги
тянуло с такой неудержимой силой, что  он  вскрикнул  от  внезапной  боли:
кости трещали, мышцы ныли от натуги. Вдруг перед глазами блеснуло  красным
светом железо. Липкий ремень ослабел, раздался страшный рев,  Олег  быстро
освободился, упал на траву. Рядом визжал и дико прыгал, размахивая саблей,
Рудый.
     Подхватив дротик, Олег сунул его в пасть  зверю,  стоймя.  Чудовищные
челюсти разом сомкнулись, ночной гость страшно взревел, взвился в  воздух,
и Олег впервые увидел, как велик зверь: голова и передние лапы поднялись к
вершинам деревьев, а задние лапы еще не оторвались от земли!
     В темноте затрещали деревья, донесся глухой  удар.  Земля  качнулась.
Русичи потрясенно смотрели вслед исчезнувшему чудищу, у каждого блестел  в
руке либо меч, либо топор, но что сделаешь  таким  оружием?  Асмунд  вытер
лоб, проговорил дрожащим голосом:
     -- Вот и сподобились увидеть настоящего смока...
     Рудый оглянулся в великом удивлении:
     -- Сплюнь! Какой смок? Обыкновенная жаба.
     -- Жаба? -- протянул Асмунд.
     Он повернулся к пещернику. Олег ответил неохотно:
     -- Конечно  же,  Рудый  ошибается...  Какая  же  обыкновенная?  Очень
крупная жаба.
     Он поднял все еще дергающийся в траве липкий ремень толщиной в руку и
длинный, как пояс Асмунда. Конец языка раздваивался, но не как у  змеи  --
там была петля и подобие сумки.
     Рудый вытер саблю, со стуком бросил в ножны:
     -- Конечно, жаба, разве не  видно?  Смока  я  бы  с  одного  удара!..
Щелчком. Горынычей, помню, в молодости десятками... Драконов  одной  левой
еще в колыбели. А вот жаб боюсь, от них бородавки. Да и ты, Асмунд,  вовсе
не пел от счастья, когда она вылезла к костру. Понятно, бородавки...
     Рюрик раскинул руки,  загораживая  дорогу  Умиле  и  Гульче.  Посреди
поляны темнела лужа черной крови, поднимался желтоватый пар. Костер шипел,
забрызганный кровью, в траве дымились разбросанные угольки. Рюрик  спросил
с тревогой:
     -- Кровь дракона ядовита, святой отец
     --  Это  обыкновенная  жаба,  --   поправил   Рудый   терпеливо.   --
Жаба-переросток.
     -- Какая разница? -- чисто по-княжески отмахнулся Рюрик. -- Если так,
то по мне любой дракон -- это жаба, что забыла остановиться в росте!
     Асмунд подергал Олега за рукав:
     -- Святой отец, не лучше ли убраться подальше в чащу?
     Олег удивился:
     -- Надеешься, что в чаще безопаснее?  Впрочем,  рассветает.  Седлайте
коней!
     Еще день пробирались через лес, а к обеду следующего ощутили близость
большой реки. Даже кони оживились, затрусили шибче. Вскоре обогнули  холм,
дальше потянулась широкая ровная  долина,  а  посредине  блестела  широкая
дорога реки.
     -- Висла, -- проговорил Рудый мечтательно. --  Как  в  прошлом  году,
мечтаю омыть грязь странствий в твоих водах!
     Рюрик покосился подозрительно:
     -- Ты был на Висле в прошлом году?.. Когда успел без моего ведома?
     -- Нет, это я мечтал в прошлом  году!  --  поспешно  сказал  Рудый  и
опустил голову, пряча взгляд.
     Они начали спускаться с холма по узкой дорожке,  потом  в  нетерпении
оставили ее, бросились к реке через  редкие  кусты,  заросли  чертополоха,
валежины. Даже Умила пустила коня во всю мочь, лишь наклонилась,  закрывая
собой Игоря от веток.
     Рудый  первым  вогнал  коня  в  реку,  подняв  сноп   брызг.   Асмунд
подзадержался, деликатно помогая княгине с ребенком  слезть  на  землю,  а
когда и он наконец добрался до кромки воды, Рудый крикнул предостерегающе:
     -- Эй, кто-то должен остаться на берегу! Мало ли что...
     Асмунд выругался,  забыл  про  женщин:  он  один  торчал  на  берегу,
остальные уже плескались по колено в  воде,  а  пещерник  и  Рудый  вообще
усердно ныряли наперегонки, то ли смывали грязь и пот, то ли драли раков.
     -- Благословенная вода, -- заявил Рудый. -- Если хочешь найти  людей,
ищи ручей -- приведет к реке, а на реке стоят веси, села и городища. Так и
мы придем к городам, где нарядный люд, в каждом доме корчма...
     Олег, с наслаждением сдирая крепкими ногтями грязь, ухмыльнулся:
     -- Здорово.
     -- Соорудим большой плот, -- продолжал Рудый с подъемом, --  побольше
прошлого, на котором я размочил то место, которое  называется  уже  иначе,
чем спина.  Асмунд  нарубит  бревен  --  у  него  топор,  я  объясню,  как
выстругать бревна, женщины сплетут шалаш...
     -- А что ты придумал для меня? -- спросил Олег.
     Рудый оглядел его критически, стараясь не замечать могучего  сложения
пещерника:
     -- Надо будет рыбу ловить, а кому лучше справиться,  как  не  святому
отцу, который язык каждой твари знает? Правда, рыбы не болтливы...  Асмунд
и князь будут на веслах, так что при деле, все заняты!
     Олег нырнул, смывая грязь,  медленно  выплыл,  с  сожалением  покачал
головой:
     -- Жаль, что реки текут в другую сторону. К морю, от которого идем.
     Лицо Рудого стало несчастным. Он даже  пошевелил  пальцами,  проверяя
течение:
     -- Висла?.. Вот так  все  меня  подводят.  А  Умила  еще  уговаривает
жениться. А как насчет других рек? За холмом?
     -- Все почему-то текут к морю.
     -- Прибитые какие-то, правда?
     Два дня ехали вдоль реки, поднимаясь вверх по течению. Кони  отощали,
ослабели от долгой дороги. Конь Асмунда сломал ногу, пришлось  бросить,  а
когда захромали еще две лошади, решено было добыть новых. В ближайшей веси
Рудый выгодно продал всех коней -- в самом деле были хороши, только сильно
исхудали, но купить новых не  удалось  --  лошаденки  были  мелкие.  Рудый
уверял, что чуть выше по реке у него  есть  друг,  который  всегда  держит
наготове хороших коней. Асмунд поинтересовался язвительно, каким же  таким
очень честным делом занимается  его  друг,  что  у  него  всегда  наготове
оседланные кони, но  Рудый  притворился,  что  не  услышал  оскорбительных
намеков.
     Они пробирались  пешком  вдоль  реки,  когда  внезапно  Рюрик  сказал
натянутым, как тетива на луке, голосом:
     -- Корабли!
Несколько раз переправлялись через реки, старались  ехать  в  одиночестве,
перед собой на землю стрелы, подумал горько: всю жизнь  прячемся  друг  от
друга. В любом незнакомце видим врага!
     По середине реки навстречу течению мощно двигались,  разрезая  волны,
два драккара и пузатый коч. На драккарах  надувались  под  ветром  простые
квадратные паруса, грозно скалили пасти драконьи морды, за что разбойничьи
корабли викингов еще в старину прозвали драккарами. На коче нос вровень  с
бортами, зато парус был огромен, на нем  сияло  красное  солнышко  --  так
упрощенно рисовали царя Коло, младшего сына Таргитая.
     На бортах драккара как алые маки  пламенели  щиты.  Длинные  весла  с
плеском врезались в  речные  волны.  Коч  шел  лишь  под  парусом,  но  не
отставал. Косой парус цепко держал ветер, вздувался  пузырем.  В  середине
коча виднелись головы коней, на корме угадывались увязанные  тюки  товара.
На носу прохаживались двое в вышитых полотняных рубахах, несколько мужиков
лежали на связках шкур, трое с кормы закидывали в реку сеть.
     -- Рискнем, -- сказал Рюрик внезапно. -- Это  мирные  викинги.  Иначе
так далеко их бы не пропустили.
     Он вышел из зарослей. Асмунд встал рядом, приложил огромные ладони ко
рту, рявкнул страшным, трубным голосом, и  на  всех  трех  кораблях  сразу
повернулись к ним головы. На головном драккаре  человек  на  носу  корабля
что-то крикнул в ответ, махнул рукой. Весла с одного бока застыли, драккар
начал приближаться к берегу.
     Рюрик сбежал к воде, вскинул руки, обернув ладонями к кораблям:
     -- Слава честным торговцам! Куда пут