нил,  когда  пришел
обычай давать мечам имена, но уже  у  Таргитая  был  такой  меч.  На  мече
клялись, меч был признаком свободного человека, боги вовсе не расставались
с мечами. Даже новый пророк заявил, что не мир он принес, а меч, а если  у
кого нет меча, то пусть продаст  плащ  свой  и  купит  меч.  Но  ведь  еще
Таргитай, ныне Сварог,  пытался  перековать  мечи  на  орала!  Поторопился
певец...
     Олег нахмурился, раздраженно повел лопатками, поправляя меч за спиной
на перевязи. У него просто меч. Просто двуручный меч, у которого не  может
быть имени, ибо он, Олег, давно не волхв,  не  боец,  а  мирный  пещерник,
мучительно отыскивающий Истину!
     Он дремал, привалившись спиной  к  стене,  когда  в  сонных  видениях
появилось бледное лицо, он услышал голос. Свой собственный голос, ибо  его
душа, свободная от мирских забот, понимала, знала, еще дальше  заглядывала
в грядущее. Олег не все понял из смутного видения,  но  в  груди  возникла
тянущая пустота, а в животе ощутил холод, словно проглотил кусок льда.  Он
падал с рассеченной  головой,  на  него  обрушивались  топоры  с  широкими
лезвиями. Потом его привязали веревкой к коню, потащили труп по  земле  --
тело подпрыгивало на выступающих корнях, камнях, оставляя клочья кровавого
мяса на острых сучках валежин... Мелькнула его пещера -- обры садились  на
коней.
     Восход солнца застал его спускающимся из леса  к  терему.  Он  был  в
холщовой рубахе, на широком поясе висел Последний Крик, за плечами  торчал
лук и колчан со стрелами. Лицо было темным, как грозовая туча.
     Олег прокрался задами, перебегая от сарая  к  сараю.  Открытые  места
проползал, прижимаясь к земле, замирал при каждом шорохе. Шум, звон железа
и ржание коней доносились от самого высокого терема. По узкой улочке между
хатками часто проносились всадники.
     Ворота терема были распахнуты, туда по двое-трое въезжали вооруженные
обры. Кони были под попонами, обры захватили тяжелые топоры,  у  некоторых
вдобавок к седлу были приторочены длинные копья, широкие щиты, шестоперы и
палицы,  утыканные  шипами.  У  коновязи  уже  грызлись   и   обнюхивались
четырнадцать оседланных коней.
     Ворота терема  отворились.  Все  повернулись  к  вышедшему  на  порог
тучному человеку в расшитом халате, и Олег  незаметно  перебежал  к  самим
воротам  во  двор.  Толстый  живот  обрина  вываливался  поверх   широкого
шелкового пояса,  лицо  блестело  от  жира.  Во  дворе  затихло,  всадники
перестали горячить коней, вытянули шеи.
     -- Воины! -- крикнул толстяк неожиданно тонким визжащим  голосом.  --
Вчера погиб десятник Дермадуп, вы его знаете как  храброго  воина.  С  ним
остались еще четверо отважных... Убил их всех пещерник,  который  живет  в
том лесу!
     Один из всадников закричал зычным голосом, побагровев от собственного
рева:
     -- Откуда известно, что убил пещерник? Может быть, восстали дулебы?
     -- Один из раненых сумел спастись, -- объяснил толстяк в  халате.  --
Правда, ночью ушел в мир Большой Кобылицы... Он рассказал все  и  поклялся
на своем оружии.
     -- Которое он позорно бросил в лесу, -- хмыкнул недоверчивый воин. --
Кто этот пещерник? Великий Маг?
     --  Колдовства  не  было,  успокойтесь...  Он  убил  умело,  захватив
врасплох. Пещерниками становятся не только слабые  да  увечные.  Иной  раз
великие воины дают странные обеты...  Разве  не  ушел  в  пустыню  великий
Сракотак, победитель дракона? Ушел  в  расцвете  сил,  отказался  от  руки
дочери падишаха и от всего  царства!  Об  этом  поют  самые  трусливые  из
певцов, но даже они не понимают...
     Другой  воин,  краснощекий,  с  ниспадающими   на   плечи   волосами,
вскрикнул:
     -- Если он был великим воином, то я первым сражусь с ним!
     Толстяк предостерегающе поднял руку.  Лицо  его  было  встревоженным,
хмурым:
     -- Лучше забросайте дротиками издали.  Убейте  стрелами.  Я  не  хочу
терять людей. Нас пришла сюда сотня, а погибло уже  восемь,  если  считать
доблестно погибшими и тех, кто утонул спьяну, упал с дерева, захлебнулся в
блевоте...
     Краснощекий заорал, надсаживаясь и выгибая грудь  еще  круче,  словно
петух на заборе:
     -- Я потерял счет битвам, как дурак-десятник потерял  счет  бабам!  К
обеду все увидите его голову на моем копье. Я сам вырву его  печень,  съем
сердце, а из черепа  сделаю  чашу  и  буду  пить  вино,  лежа  на  животах
дулебских женщин!
     Он начал поворачивать коня от крыльца, а в этот момент Олег  поднялся
во весь свой немалый рост.
     -- Я принес свою голову сам, -- заявил он громко в мертвой тишине. --
Иди и возьми ее!
     Во дворе все замерло. Толстяк застыл с открытым  ртом,  не  двигались
всадники с отважным сотником. Наконец сотник опомнился, крикнул торопливо:
     -- Это в самом деле великий воин! Как твое имя?
     -- Что в имени моем?-- ответил Олег тяжело. -- Вы  потеряли  пятерых,
нарушив заповедь не трогать храмы и служителей,  Искателей  Другой  Жизни.
Повторяю: не трогайте меня! Я живу в лесу, питаюсь растениями. Ни  во  что
не вмешиваюсь, хотя дулебы -- это мой народ...
     Сотник прервал, голос был подозрительным:
     -- Почему ты не со своим народом?
     -- Я с ним, -- ответил Олег.
     -- Почему не воюешь? Не мстишь за убитых?
     Олег вздохнул, не умея ответить. Око за око, зуб за зуб... Когда-то и
он думал, что только так справедливо, именно  так  честно,  но  потом  ему
открылось, а этим -- нет. Беда в том, что даже взрослому трудно объяснить,
чем плохо око за око, а как втолковать детям?..
     -- Я ищу другой путь, -- ответил он.
     -- А найдешь? -- поинтересовался сотник.  Его  пальцы  сомкнулись  на
древке копья, чуть передвинулись, выбирая равновесие.
     -- Не знаю.
     Улыбка сотника вдруг превратилась в оскал, глаза сузились:
     -- Таких, как ты, много... К счастью!
     Он швырнул копье так резко, что всадники  не  успели  даже  проводить
взглядами. Олег ожидал броска, качнулся в  сторону,  одновременно  натянул
тетиву:
     -- Таких, как ты, тоже много... на беду!
     Стрела пробила железную пластину доспеха с  такой  легкостью,  словно
обрин был в полотняной рубахе. Оскалив зубы, он с воем ухватился за  белое
оперение, а три новых стрелы ударили в ближайших воинов. Четвертая достала
толстяка, выбив зубы и вонзившись в раскрытый рот так, что острие  вылезло
из затылка.
     Олег успел выпустить еще три  стрелы,  воины  с  копьями  шатались  в
седлах, иные пронзены насквозь, оставался еще один  с  дротиком,  и  Олег,
отражая удары мечом, все время держал его  в  виду.  Наконец  тот  метнул,
размахнувшись так широко, что едва не упал. Олег подпрыгнул,  одновременно
ударил сапогом в чужое лицо, копье ловить не стал  --  метнуть  не  дадут,
бешено завертелся во все стороны, бил мечом, ногами.
     Двое всадников осадили коней, торопливо отвязывали  от  седел  копья.
Олег подхватил лук, взлетел на забор, побежал по  торцам  вбитых  в  землю
бревен -- в десятке шагов высился длинный сарай, к нему примыкали  конюшня
и кузня, а дальше общая крыша соединяла подсобные строения с теремом.
     Мимо с шумом, треща расщепленным концом,  пролетело  короткое  копье.
Олег с разбегу вспрыгнул на  крышу  сарая,  пронесся  на  другую  сторону,
слыша, как прогибаются крытые гонтой доски,  пробежал  по  крыше  конюшни,
перепрыгнул на терем -- тот был всего на сажень выше.
     Во дворе  стоял  крик,  вертелись,  как  юла,  всадники,  дико  ржали
испуганные кони,  трупы  обринов  распластались  в  лужах  крови.  Олег  с
замирающим от страха  сердцем  повис  на  кончиках  пальцев,  цепляясь  за
скользкие дощечки на краю крыши -- со двора могут поразить стрелами, а  из
окна терема легко пырнуть копьем в незащищенный живот!
     От этой мысли стало так жутко,  что  пальцы  начали  разжиматься.  Он
поспешно качнулся, вышиб раму и ввалился в терем.  Перекувырнувшись  через
голову, вскочил, как остервенелый кот: оскаленный, лютый, готовый  драться
до последнего.
     В  горнице  находились  три  женщины.  Две  старые,   третья   совсем
молоденькая с копной иссиня-черных волос. Обе старые карги завизжали  так,
что в ушах, привыкших к лесной тишине, заломило от  боли.  Юная  красавица
вздрогнула, закусила нежную губу. Ее неправдоподобно большие глаза  быстро
обежали его с головы до ног, остановились на плече, где была кровь.
     -- Тихо! -- приказал Олег.
     Старые женщины завопили еще  громче.  Одна  люто  размахивала  ножом,
другая, ковыляя, как хромая лошадь, теснила  красавицу  в  глубь  комнаты.
Девушка  ухватилась  маленькими  пальчиками  за   рукоять   разукрашенного
кинжальчика, ее глаза тревожно блестели.
     -- Всех зарежу, -- пообещал Олег зловеще, -- если не замолчите!
     За  дверью  раздался  приближающийся  топот.  В  горницу  с  грохотом
ворвались вооруженные обры. Их было четверо, но тут же стало  трое.  Когда
еще один упал, зажимая распоротый живот, двое оставшихся получили  простор
и сразу пошли на Олега с двух сторон. Опытные, закаленные, они знали  свои
силы, верили в удачу и наверняка умели брать могучего зверя с боков.
     Олег прыгнул к правому, но тут же, не глядя, ударил мечом назад.  Там
легко парировали -- удар знаком, но оба противника не ведали, что пещерник
знает нечто еще. Один осел на пол, пытаясь ощупать окровавленными пальцами
разрубленную голову, другой прыгнул, выставив меч. Это  был  не  обрин  --
вместо плоского лица с выступающими широкими  скулами  на  Олега  смотрело
смуглое черноглазое лицо с хищным длинным носом и выпяченными губами. Лицо
было узкое, как лезвие топора, даже одет противник был иначе: в просторный
хитон, но мечом орудовал на удивление быстро и очень  умело.  Олег  насел,
стремясь покончить за два-три удара, ибо за дверью  снова  слышался  топот
множества ног.
     Внезапно он услышал отчаянный девичий вскрик:
     -- Не убивай, это мой брат!
     Олег успел повернуть меч плашмя, удар бросил обрина -- или кто бы  он
ни был -- на пол. Девушка кинулась к упавшему, переступив через умирающих,
упала на колени. Олег перебежал в  другую  комнату,  сшиб  всем  телом  по
дороге обрина, другого ударил о деревянную стену так,  что  затрясся  весь
терем, бегом пронесся через две светлицы  и  вдруг  поразился  наступившей
тишине: далекие крики и звон оружия не  в  счет,  оказывается,  не  слышно
стало двух старух, что невыносимо визжали все время.
     Сметая всех на пути, он  ворвался  в  огромную  поварню.  Два  тучных
мужика  пыхтели  возле  котлов,  третий  с  недоумением  прислушивался   к
отдаленным крикам, ржанию, звону железа.  В  двух  огромных  очагах  жарко
полыхал огонь, на широкой жаровне, раскаленной  до  вишневого  цвета,  яро
светились крупные угли.
     -- Не двигаться! -- прогремел Олег.
     Он сдернул с замершего мужика холстяной  рушник,  подхватил  жаровню,
отвернув от жара лицо, бегом вернулся  в  комнату.  Навстречу  уже  бежали
воины, в их руках зловеще блестели мечи и топоры.
     Олег с размаха швырнул жаровню им под ноги. Горящие угли  рассыпались
густо, покатились, оставляя за собой дымящиеся  дорожки.  Сразу  вспыхнуло
желтое пламя, взвились  тонкие  струйки  черного  дыма.  Один  воин  успел
перепрыгнуть через пламя, но напоролся на меч Олега. Остальные прижались к
стенам, начали осторожно продвигаться вперед, выставив перед собой мечи  и
топоры.
     Все заполнялось дымом, сразу стало жарко,  в  горле  запершило,  а  в
глазах началась резь. Олег отступил обратно, захлопнув дверь  и  торопливо
задвинув толстый железный засов. Повара исчезли,  в  углу  мелко  тряслась
худая, как вобла, женщина с серым лицом.
     -- Уходи, -- крикнул Олег.  --  Терем  из  сухих  бревен!  Предупреди
соседей.
     Женщина  покорно  выскользнула  через  боковушку.  В  дверь   грохали
тяжелым, доски трещали. В щель просачивался черный, как деготь, дым. Удары
участились,  за  дверью  орали,  выкрикивали  проклятия.  Олег   с   мечом
наизготовку бегал по поварне, стучал рукоятью  в  каменные  стены,  топал,
вслушивался изо всех сил, надеясь услышать гулкий ответ.
     За дверью тяжело грохнуло, послышался топот убегающих ног.  Олег  зло
оскалил зубы: не вытерпели, а ведь осталось  два-три  удара  --  дверь  бы
рухнула. Впрочем, в горле першит, глаза слезятся от  дыма.  Вот-вот  вовсе
задохнется, если немедля не отыщет вход в подполье.  Должен  быть  здесь,в
поварне! Не тащить же в самом деле запасы издалека, проще поднимать  снизу
прямо к котлам, вертелам, жаровням...
     Он бегал по кругу,  кашлял,  тер  кулаками  слезящиеся  глаза.  Стены
скрылись за волнами густого дыма, он задыхался от жара, волосы  на  голове
потрескивали, а рукоять в ладони разогрелась, взмокла.
     Внезапно, уже почти теряя от удушья сознание, он  что-то  ощутил  под
подошвой.  Задыхаясь,  упал  на  колени,  подцепил  ногтями  утопленное  в
каменной плите засыпанное сверху сором, рыбьей чешуей и просто залепленное
грязью железное кольцо. Кашляя, потянул плиту на себя, едва не  задохнулся
от пахнувшего холодного воздуха.
     Не помнил, как скользнул в подвал. Каменная крышка бухнула по  стене,
отгородив от дыма, огня и сухого жара.
     Не двигаясь, он пошарил правой рукой по  стене.  Уже  бывал  в  таких
подвалах: во всех племенах и у всех народов, детей Ария, в таких  глубоких
подпольях справа на уровне груди в стене делали неглубокую выемку...
     Пальцы,  скользя  по  плесени,  коснулись  деревянной  полочки,  Олег
невесело, но с облегчением улыбнулся. Даже в такой мелочи! Но  родства  не
помнят, бьются остервенело.
     Он взял кресало, быстро высек огонь и раздул трут.  Красный  дрожащий
огонек осветил огромный подвал,  вдоль  стен  тянулись  бочки  с  квашеной
капустой, моченой брусникой, засоленной рыбой.  Бочонки  вина?...  Нет,  в
этих краях пьют хмельной мед. Вот бочонок цветочного меда, вот  гречишный,
липовый, конюшинный... Два  бочонка  стоят  отдельно  --  просто  мед.  Не
хмельной.
     Сверху  через  тончайшие  щели  в  подвал   потихоньку   просачивался
горьковатый запах дыма. Олег настороженно прислушивался  к  едва  слышному
треску. Терем полыхает вовсю, кто замешкался -- сгорел. Вряд  ли  в  такой
суматохе успели вынести раненых. Впрочем, лучше  думать,  что  раненых  не
осталось.
     Олег сжал и разжал кулаки. Отвык, что они такие огромные. Не замечал.
Скорее всего раненых не осталось.
     Багровое жаркое пламя рвалось из терема в  безоблачное  небо.  Густой
черный дым завивался гигантским винтом, нес по кругу искры. Жар был таким,
что никто не смел подойти к терему ближе чем на две сотни шагов, а к  небу
вместе с дымом взметывало горящие  угли,  головешки.  Уцелевшие  от  резни
дулебы, как жуки, карабкались на крыши своих  хаток,  спешно  выплескивали
воду из ведер на долетающие с ветром искры.
     Обры  согнали  жителей  веси,  велели  таскать  воду,  но  первые  же
несчастные упали под прыгающими бревнами замертво, не дойдя даже до ворот.
Терем, сложенный из бревен в полтора обхвата, выдержал бы  осаду,  но  что
могут люди, когда гневаются боги?
     Вот  последние  бревна  рассыпались  под  тяжестью  рухнувшей  крыши,
взметнулся  рой  искр,  и  десятник   Дупоглазорук   начал   пересчитывать
уцелевших. Погиб  сотник,  походный  шаман,  три  десятника  и  семнадцать
воинов. Кто пал от меча  пещерника,  кто,  как  жалкая  крыса,  задохся  в
дыму...  Проклятый  пещерник!  Или  местные  боги  мстят  за  угодного  им
человека?
     Бревна еще догорали, а Дупоглазорук поспешно поставил оцепление в три
ряда. Умелые лучники не выпускали  луки  с  наложенными  стрелами,  другие
держали наготове копья и дротики. Вот-вот из  пылающих  развалин  выскочит
человек в горящей одежде -- то ли злой демон, то ли чужой бог!
     Когда бревна начали рассыпаться на угли, Дупоглазорук  велел  собрать
багры, растащить тлеющие остатки. Задыхаясь от жара, шагая по щиколотку  в
горячем пепле, что  при  каждом  шаге  вздымался  серым  облаком,  забивая
дыхание, жители таскали бревна, железные решетки, скобы.
     Один  из  обров  споткнулся  о  широкую  каменную  плиту  с   толстым
металлическим кольцом в середке. Дупоглазорук засуетился, расставил  троих
опытнейших воинов вокруг плиты, велел взять молоты.
     -- Он сгорел, -- сказал с сомнением. -- Наверняка сгорел! Должен  был
сгореть. Но вдруг когда-либо якшался с хозяином этого терема? До того, как
дурака скормили псам? И тот рассказал пещернику про свой тайный подвал?
     Еще два десятка воинов встали вокруг широким кольцом,  обнажив  мечи.
Лучники  натянули  луки,  три  силача  вскинули   над   головами   молоты.
Дупоглазорук с трудом поднял плиту, на всякий случай отскочил, а  один  из
воинов прикрыл его щитом.  В  подвале  было  темно,  тихо,  оттуда  тянуло
могильным холодом.

     Гульчачак сидела на обрывистом берегу речушки,  щеки  были  в  черных
пятнах сажи, дорогая одежда зияла дырами с опаленными краями.  Морш  лежал
рядом, уткнувшись лицом в зеленую траву, морщился от боли. Голова его была
перевязана, над ухом темнела грязно-коричневая корочка засохшей крови.
     -- Он выглядел,  как  молодой  див,  --  сказала  Гульчачак,  --  как
прекрасный джинн...
     -- Ты уже говорила, -- напомнил Морш.
     Он был жилистый, поджарый, с  длинными  мускулистыми  руками.  Темные
глаза  блестели  из-под  иссиня-черных  лохматых  бровей,  нос  длинный  с
горбинкой -- никакое забрало не спрячет, губы пухлые, как у сестры.
     -- Говорила? Но ты сам не находишь его странным?
     -- Да. Это меня тревожит. Обры чересчур свирепы и  бесчеловечны.  Они
потревожили пещерника. Даже обычный человек рассвирепеет, когда  бесчестят
его женщин, может схватиться за меч. Почему же станет  терпеть  бог,  если
бесчестят храмы, убивают его волхвов? Однако я не вижу другого пути, чтобы
утвердить нашу истинную веру. Повергая чужих богов,  сжигая  их  капища  и
убивая волхвов, обры утверждаются в этой вере, которую мы принесли им!
     -- Обры  все  равно  зачастую  поклоняются  своим  ложным  богам,  --
напомнила она строго. -- Шаманов не изгнали!
     -- Все придет. Простой народ еще долго будет цепляться за божков. Это
везде так.
     Она поболтала маленькими ногами в воде, спросила с вновь  вспыхнувшим
интересом:
     -- Что ты можешь сказать про этого пещерника?
     Моpш угрюмо молчал. Гульча погладила его по волосатой руке, заглянула
в глаза.
     -- Бывал в битвах, -- сказал он медленно. -- Наемник...
     -- Откуда видно?
     -- Защищая лишь свою весь, не обучишься искусству боя. Лучшие в  мире
лучники -- парфяне, так вот он сгибает локоть, как парфянин, стрелы у него
длинные, парфянские. Наконечник стрелы -- расширенный и  тяжелый.  Но  вот
такого составного лука я еще не встречал!.. Однако о них есть упоминания в
наших древних книгах. С ними  явились  в  нашу  страну  свирепые  северные
скифы, с такими же луками должны прийти с Севера страшные Гог  и  Магог...
Его меч прямой и широкий, клинок в два локтя с пядью, да рукоять для  двух
рук в три четверти локтя... Такие носили сарматы, самые свирепые воины, но
где теперь сарматы? А меч -- вот он! И дрался этот странный пещерник  так,
будто глаза вырастил и на затылке, а рук у него не две, а по крайней  мере
восемь. Это был великий воин, помяни мое слово, Гульча!
     Имя звучало ласково, хотя ее звали  не  Гульча,  даже  не  Гульчачак.
Впрочем, Морша на родине тоже именовали  иначе,  но  обры  исковеркали  их
имена, приблизив звучание к своим,  и  оба  миссионера  не  спорили,  сами
называли друг друга этими странными именами.
     Вдруг  ее  огромные  глаза  вспыхнули  на  перепачканном  лице,   как
звезды...
     -- Может быть... это переодетый сын падишаха?
     Он равнодушно пожал плечами:
     -- Он может быть сыном падишаха, преступником, беглым жрецом, купцом,
ремесленником. Однако я даю руку на отсечение, что о его делах мы слышали.
Мир тесен, а певцы скитаются по всему свету. Этот не может быть знамениты