л. Еще с лестницы крикнул хрипло:
     -- Может быть, потом продадим ее?
     -- Нельзя, -- ответил первый с сожалением. -- Говард велел прикончить
обоих. Жаль, этого бугая сам забил насмерть. Говард хотел прикончить девку
на его глазах, а потом уж самого пещерника... Мстительный.
     -- Все чего-то доказывает, -- сказал второй.
     Он опустился на землю, попутно пнул лежащего Олега, шагнул к Гульче с
распростертыми объятиями:
     -- Чур, первым буду я!
     Олег с трудом поднялся  на  колени,  стараясь  делать  это  бесшумно.
Стражи смотрели на обнаженную жертву, в  их  глазах  похоть  уже  полыхала
жарким огнем. Олег тихонько свистнул. Оба повернули головы, удивленно, без
спешки, всего лишь пытаясь понять, откуда и что за звук.
     Полные пригоршни грязи ударили им в глаза. Олег выдернул из ножен меч
у первого стража, толкнул его к стене. Тот с проклятиями  протирал  глаза,
второй успел прочистить лицо и тут же перекосился от ужаса: перед  глазами
блеснуло лезвие меча.
     Олег неуклюже повернулся, с трудом взмахнул второй  раз  --  в  горле
стража булькнуло, голова  запрокинулась  назад,  из  перерубленного  горла
ударил фонтан горячей крови.
     Гульча  подскочила  к  первому  стражу:  он  все  еще  вытирал  лицо,
вцепилась в ножны, тот придавил  их  задом,  остервенело  спихнула  его  в
грязь, вытащила меч. Это был акинак, но в  ее  тонкой  руке  выглядел  как
двуручный меч.
     Тяжело дыша, Олег без сил прислонился к  бревнам.  Ноги  дрожали,  он
напрягался, стараясь не соскользнуть на землю.  Гульча  подалась  к  нему,
неумело тыкала концом меча в узел. Веревка не поддавалась. Гульча, закусив
губу, присела возле Олега, одной рукой  оттянула  веревку,  другой  начала
пилить узел. Олег отдышался, тряхнул ногой, и петля соскочила.
     С мечом в  руке  он  начал  карабкаться  вверх  по  лестнице.  Гульча
кинулась следом, стараясь  изо  всех  сил  помогать  ему.  Ноги  пещерника
соскальзывали, он часто останавливался, дыхание у него из груди вырывалось
с хрипами, стонами. Из подвала он вывалился  животом  на  пол.  Лицо  было
страшным под коркой грязи и крови, но не только лицо --  весь  был  покрыт
грязью и кровью.
     Гульчачак кое-как выбралась следом, почти ничего не видя перед  собой
от слез. Олег с трудом поднялся, шепнул:
     -- Сюда... Здесь ход на задний двор.
     Он все еще держал меч, и Гульча подумала было выбросить  свой,  такой
тяжелый, но руки пещерника свисали без  сил,  и  она  оставила  меч,  лишь
подобралась под его руку, уперлась в землю, стараясь принять на свои плечи
как можно больше тяжести, потащила.
     -- Тебя могли убить, -- прошептал он с некоторым удивлением.
     -- Так говоришь, будто сомневался!
     -- Гм... Впрочем, правая рука не всегда знает, что делает левая...
     Впереди  показался  холоп  Говарда  --  нес,  согнувшись,  на   спине
громадную плетеную корзину, и Гульча  не  успела  выяснить,  что  пещерник
имеет в виду. Беглецы вжались в стену, работник шел прямо  на  них...  Они
увидели вытаращенные глаза, красное от натуги лицо, на них дохнуло  мощным
запахом  чеснока  и  жареного  мяса,  и  человек  протащился  мимо,   вяло
постанывая под тяжестью корзины. Он даже задел Гульчу локтем за обнаженную
грудь, и она раскрыла было  рот  для  вопля,  но  холоп  протащился  мимо,
оставив за собой зловонное облако. Гульча покосилась  на  Олега.  Покрытый
грязью, он был почти неразличим на фоне стены. Пещерник криво улыбался  ей
разбитым лицом.
     Выждав малость, он приоткрыл дверь,  прислушался,  кивнул  Гульчачак.
Она выскользнула за порог, поежилась. Была  холодная  ночь,  яркие  звезды
смотрели бесстрастно. Олег тихонько отпустил  дверь,  схватил  девушку  за
руку.
     Поблизости лениво тявкал пес, и Олег повел Гульчу вдоль  сараев.  Они
перелезали через низкие заборы, карабкались через кручи камней, ползли под
телегами.  Пещерник  посматривал  на   небо,   слюнил   палец,   определяя
направление ветра. Гульча  ежилась  от  холода,  пугливо  оглядывалась  --
двигалась чересчур медленно.
     -- Не догонят? -- спросила она с дрожью в голосе.
     -- Кто знает... Зависит от Говарда,  насколько  невтерпежь.  Задержку
понимает: те двое забавляются  с  тобой  на  моем  трупе...  Потом  пошлет
третьего, поторопить...
     Плечики Гульчи передернулись. Они  шли  задворками,  дома  оставались
позади.
     Олег с трудом растянул разбитые губы в кривой улыбке:
     -- Ты ладная девушка...
     Она зябко передернула плечами, чувствуя,  как  от  холода  кожа  идет
пупырышками:
     -- Что мне снять еще, чтобы выглядеть замечательно?
     Разве что отскоблить грязь, подумал Олег. Он замедленными  движениями
стянул душегрейку, набросил ей на плечи:
     -- Ты хорошая... Маленькая, но отважная...
     -- У меня есть и другие достоинства, -- отрезала она с вызовом.
     Его огромная душегрейка, изорванная и в запекшейся крови,  висела  на
ней, как шуба. Гульча куталась, зубы  выбивали  дробь.  Олег  держался  за
плечо Гульчи, другой рукой опирался на меч, как на посох.
     -- Если уцелеем, -- сказал он сипло, -- надо бы  проверить  эти  твои
достоинства. Мне кажется, врешь...
     -- Как ты собираешься проверять?
     -- Вернемся, сразу снасильничаю.
     -- Все обещаешь да обещаешь! -- обвинила она оскорбленно.
     Олег часто сплевывал сгустки крови, опираться на меч почти  перестал,
и Гульча заметила, что шаг пещерника стал шире. Силы возвращались  к  нему
быстро, словно у него, как у кошки, было девять жизней.
     -- Куда идем? -- спросила она. -- Впереди ночь!
     -- Говард пошлет головорезов на постоялый двор... Затем начнут искать
по другим  постоялым  дворам,  корчмам,  обыщут  караван-сарай  багдадских
купцов... Это займет их надолго.
     -- А где будем мы?
     Олег закашлялся, выхаркнул сгусток крови.  Дышал  он  с  хрипами,  но
грудь уже вздымалась мощно, глубоко. Гульча заметила, что он на ходу щупал
ребра, суставы, морщился, но костоправил усердно, и Гульча вспомнила,  что
он вылечил  Морша  от  тяжелейшей  раны,  другие  лекари  признали  бы  ее
смертельной.
     Впереди начала подниматься черная стена, закрывая звезды.  Над  самым
краем плыл узкий серп луны, заменяя заснувших стражей. На  угловых  башнях
горели смолистые факелы, видно было, как  вниз  срывались  огненные  капли
смолы. Гульча искоса поглядывала на молчаливого пещерника: ворота заперты,
возле них дремлет чуткая стража. Полезет через стену? Он и через бревно не
перешагнет...
     Она стучала зубами, босые ступни задубели, покрылись ссадинами.
     Гульча  не  заметила,  когда   исчезла   крепостная   стена.   Как-то
мало-помалу уменьшалась, таяла в ночи, и вот  уже  спускаются  по  крутому
склону, скользят, цепляясь за вбитые в землю  колья,  заостренные  кверху.
Гульча  тащилась  за  пещерником,  сцепив  зубы.  Тот  был  на   последнем
издыхании, хрипло стонал, харкал кровью, но  упрямо  полз,  поднимался  на
четвереньки, замирал ненадолго -- то ли терял сознание,  то  ли  переводил
дух, и снова они ползли, карабкались, пробирались.
     Лишь очутившись внизу, Гульча поняла, почему нет нужды  в  крепостной
стене. Берег был крут, высок, а  внизу  трясина  --  утопит  любое  конное
войско. Пещерник повел по кромке трясины, нескоро выбрались на  каменистую
насыпь, долго брели, едва переставляя ноги.
     Олег часто оглядывался на чернеющую за спиной стену и  башни  Города,
высматривал камни, чтобы не оступиться, останавливался. Гульча молчала, ее
губы посинели, распухли. Она боялась, что от холода не выговорит и  слова,
только запищит, и за эти муки возненавидит его и себя.
     Она слышала  бормотание  пещерника,  но  язык  был  непонятен.  Перед
глазами девушки уже плавали  от  усталости  цветные  круги,  ее  сотрясала
крупная дрожь, в груди появился хрип, и она поняла, что позже придет  жар,
ее будет трясти по-настоящему, а в ночных видениях навалятся демоны, бесы,
асмодеи...
     Пещерник куда-то тащил, что-то говорил, под ногами после булыжников и
травы  вдруг  появились  каменные  ступени.   Она   бездумно   опускалась,
полумертвая от холода, еще не замечая, что ночной воздух  замер,  перестал
двигаться, словно они оказались в глубоком подвале.
     Потом в  полной  темноте  ощутила  ладони  пещерника  на  плечах,  он
заставил ее сесть на мягкое. Послышались удаляющиеся  шаги,  затем  легкий
стук, будто стучали кресалом  по  огниву.  В  темноте  появилась  искорка,
разгорелась.  Гульча  увидела  горящий  факел,  а   следом   за   ним   --
изуродованное лицо пещерника, вздутое,  вместо  левого  глаза  темно-синяя
опухоль, правый залит кровью, нос распух, губы  огромные,  разбиты,  корка
крови закупорила трещины, лицо, шея, руки и  все  тело  пещерника  покрыто
засохшей кровью и грязью.
     Пещерник поднял факел, сказал хриплым голосом:
     -- Кий!.. Тебя призываю я, Вещий Олег!

     ГЛАВА 12

     Факел освещал малую часть помещения. Гульча лишь  сейчас  со  страхом
поняла, что они попали в гигантский склеп. Под  ней  был  ворох  шкур,  на
стене висели мечи, топоры, луки  с  истлевшими  тетивами,  боевые  палицы,
кольчуги, внизу в ряд выстроились сундуки. Дальше трепещущий  свет  факела
не доставал.
     В склепе слышалось хриплое дыхание Олега.  Он  пошатнулся,  оперся  о
каменную плиту, повторил страдальчески:
     -- Я призываю явиться Кия, основателя Города, князя полян!
     Тишина  оставалась  такой  же  пугающе-мертвой,  лишь  внезапно  ярче
вспыхнул факел, затем кто-то  огромный  тяжело  вздохнул.  Гульча  уловила
движение стоячего воздуха.
     -- Я призываю явиться Кия, --  сказал  Олег  совсем  тихо,  силы  его
покидали, -- основателя  союза  племен,  защитника...  Страшная  опасность
нависла над его потомками... Только Кий...
     Он покачнулся, медленно сел, упираясь спиной в каменную плиту.  Факел
горел ярко, пещерник держал его на вытянутой руке, уперев в каменный  пол.
В мертвой тишине кто-то снова вздохнул,  затем  нечеловечески  огромный  и
мощный голос произнес, растягивая слова:
     -- Кто тревожит мой вечный сон?.. Неужели я не дал потомству  силы...
А, это ты, я чувствую твое присутствие...
     Пещерник открыл глаза и поднял  факел  выше.  Голос  прозвучал  после
паузы, в нем была нотка недоверия:
     -- Опять в том же виде... И опять с  бедной  женщиной...  Несчастная,
знала бы с кем... Не понимаю, за что тебя звали мудрым, вещим...
     Олег быстро взглянул на Гульчу,  на  ее  вытаращенные  глаза,  сказал
быстро:
     -- Ладно-ладно, это жизнь, а не склеп. Наверху не так  спокойно,  как
здесь.
     Голос возразил, заполнив собой весь огромный склеп:
     -- Это именно с тобой всегда не так спокойно...  Другие  живут  тихо.
Девушка с тобой, конечно же, голая... Что ты  с  нею  сделал,  чудовище?..
Морда побитая, весь в синяках... Куда боги смотрят?
     -- Боги правду видят, -- огрызнулся Олег. -- Не спят,  как  ты.  Тебе
травы и корни положили?
     Голос ответил печально:
     -- Я думал, ты сам распорядился... гм... когда меня...
     Олег ответил поспешно:
     -- Не тревожься! Тризну справили отменную, краду заготовили  великую.
Склеп рыли триста пленных  савиров,  их  порубили  сразу,  кости  тлеют  в
основании кургана.
     -- Нужно ли было? -- спросил Кий печально. -- Здесь не бывает  рабов,
как обещали волхвы.
     -- Надо было, -- ответил Олег. -- Дабы  не  проболтались.  Зато  твой
склеп поныне неразграбленный!
     -- А что собираешься делать ты?
     -- Ну... я возьму лишь часть того, что сам положил.
     -- Да-а, -- протянул Голос, -- я тебя в таком виде  не  часто  видел.
Сказать по правде, всего пару раз. Хотя дед мой поговаривал...
     -- Старики наговорят, -- буркнул Олег, -- только уши развесь!
     Он уже бродил, пошатываясь, с усилием поднимал крышки сундуков.
     Гульча преодолела оцепенение, заставила себя встать  с  вороха  шкур,
оставив сползающую с  плеч  душегрейку  пещерника,  уцепилась  за  тяжелое
кольцо, добавляя свои усилия к  попыткам  Олега  поднять  крышку  большого
сундука.
     Голос произнес печально:
     -- Она еще ему помогает... Бедное неразумное дитя...
     Сундук оказался полон золотых  монет,  бриллиантов,  изумрудов.  Олег
сердито плюнул прямо на золото, опустил крышку. Гульча едва успела  убрать
пальцы -- крышка дернула ее книзу. Пещерник, ворча, заглядывал в  кувшины,
скрыни, тряс резные шкатулки.
     Голос печально произнес:
     -- Если бы сам клал, как говоришь, знал бы, где то, что ищешь... Пить
надо меньше!
     -- Все разве запомнишь? -- буркнул Олег.
     Под руки попался сверток бересты,  хотел  отшвырнуть,  но  на  всякий
случай сорвал  лыковую  веревочку,  не  сумевшую  пересохнуть  в  сырости,
развернул хрупкий лист. Лицо его чуть просветлело.
     Вскоре он уже  сдирал,  постанывая,  грязь,  накладывал  примочки  из
темной и густой, как деготь, жидкости. От нее смердило, он заставил Гульчу
отпить пару глотков. Ее  едва  не  вывернуло,  но,  странное  дело,  сразу
согрелась, боль в исцарапанных ступнях ушла. Даже пальцы на ногах, озябшие
так, что не чувствовала их вовсе, отошли, пошло покалывать иголочками.
     -- Бедное дитя...
     Олег, накладывая на лицо и грудь смердящую пакость, предостерег:
     -- Кий, не увлекайся!
     -- Я только по-отечески жалею...
     -- Знаю-знаю. Самые красивые и беззащитные с  виду  змейки  --  самые
ядовитые. Да и ты, ласковый, как кошечка... пока не  наступишь  на  хвост.
Гульча, вон в том углу всякая всячина из рухляди! Выбери, а то  князь  Кий
уж очень волнуется. Воображение у него, видите ли...
     Девушка с факелом в руке пошла рыться в ворохе одежды.  Пещерник  был
груб, но грубости умел говорить так, что у  нее  сама  собой  выпрямлялась
спина, грудь поднималась, а щеки горели в странном радостном предчувствии.
     Она наткнулась на множество сапог, словно волхвы предполагали увидеть
усопшего князя в личине сороконожки, затем обнаружила одежду. Рыться одной
рукой было непросто, держа факел  на  отлете,  чтобы  искры  ненароком  не
сорвались в гущу шелков, бархата, дорогих  шуб,  мехов,  тонко  выделанных
сорочек.
     Когда вернулась, одетая в княжескую расписную сорочку,  что  доходила
ей до колен, Олег лежал возле каменной плиты -- страшный, распухший, с ног
до  головы  покрытый  темными  пятнами.  Гульчачак  вскрикнула,   опасливо
опустилась возле него на корточки. Смрад ударил  в  ноздри,  она  помахала
ладонью у лица. Очень медленно правый глаз пещерника приоткрылся.
     -- Не тревожь, -- прохрипело у него в горле.
     Она ушла в другой угол, села на шкуры.  От  факела  струился  тусклый
мерцающий свет. Гульча зябко куталась  --  ее  снова  трясло.  Неподвижный
воздух, запах целебных настоек,  трав,  пережитые  страхи!  Голова  начала
кружиться, Гульча ощутила себя летящей в  пространстве,  замелькали  крыши
домов, в темном небе светили  непривычно  яркие  звезды.  Слабо  слышались
голоса.
     Проснулась в полной темноте. Лежала в страхе, не понимая, откуда  под
ней взялись шкуры, почему темно. Было  тихо,  как  в  могиле.  Как  только
подумала о могиле, сразу вспомнила, что она и  есть  в  могиле  --  заживо
погребена  в  склепе  древнего  князька  местного  племени  язычников.  На
строительстве  этого  подземного  дворца  были  зарезаны   сотни   пленных
кочевников, их кости тлеют под ее ногами...
     Она зябко поджала ноги, сказала дрожащим голосом:
     -- Эй, есть кто-нибудь?.. Олег, ты еще живой?
     В склепе было тихо, никто не сопел, не похрапывал. Не слышно  было  и
голоса погребенного князя, основателя Города. Гульча осторожно сползла  со
шкур, чувствовала себя отдохнувшей, только очень хотелось есть -- до спазм
в желудке. Едва подумала о еде, как  в  животе  заворчали  кишки,  голодно
заурчало, а рот наполнился слюной. Она шарила в потемках по  полу,  где-то
должен лежать факел -- не весь же сгорел. Если отыскать еще и огниво...
     Ее пальцы наткнулись  на  твердое,  угловатое.  Она  некоторое  время
ощупывала, потом  сообразила,  что  под  ее  ладонями  человеческое  лицо.
Вскрикнув,  отшатнулась,  долго   сидела   неподвижно,   прислушиваясь   к
оглушительному стуку своего сердца, наконец решилась потрогать лежащего за
плечо:
     -- Эй... Олег, это ты?.. Или это великий князь, основатель Киева? Кто
бы ни был, помогите! Мне так страшно и хочется есть.
     Из темноты послышался вздох, глухой голос произнес сипло:
     -- Всегда одно и то же:  как  утро,  так  хочет  есть...  Сюда  много
натащили всякой еды! Если думаешь, что не испортилась за четыреста лет, то
давай, ухомякивай за обе щеки...
     -- Олег, -- вскрикнула она, -- я так рада!
     В темноте послышался шорох, стук. Темноту прочертили  красные  точки.
Вскоре факел вспыхнул, Гульча с недоверием смотрела  на  осунувшееся  лицо
пещерника. Он был смертельно бледен, под глазами повисли  черные  мешки  в
два ряда, но лилово-черная опухоль сильно спала, оба глаза смотрели ясно.
     -- Ты выглядишь лучше, -- сказала она ошарашенно.
     -- Сплюнь. Ты не видишь моих ребер!..
     Он воткнул факел в стену между  камнями.  Двигался  намного  лучше  и
легче, но лицо все еще  было  обезображенным,  а  по  телу  плыли  цветные
разводы синяков и кровоподтеков.
     -- Олег, -- проговорила она дрогнувшим голосом, -- чтобы выздороветь,
надо хорошо есть... Тебе хорошо --  медом  и  акридами...  Впрочем,  чтобы
выздороветь, надо бы мяса...
     -- Сиди здесь, -- велел Олег.
     Он ушел в дальний угол склепа, там была темнота, а когда  через  пару
минут Гульча окликнула его дрожащим голосом,  ей  никто  не  ответил.  Она
опустилась на шкуры, застыла в бездумном  ожидании,  даже  не  вздрогнула,
когда из темноты бесшумно шагнул пещерник. Он швырнул на пол большого  пса
с оскаленной пастью, сказал устало:
     -- Бегал поверху... крыс гонял.
     Гульча отыскала нож,  принялась  снимать  шкуру.  Она  изо  всех  сил
сдерживала себя -- пещерник наблюдает, так пусть не услышит ее визга.  Пес
худой, кожа да кости, а вместо мяса одни жилы. А  жевать  придется  сырое,
огонь не разведешь в склепе -- в дыму задохнешься.
     Печень  оказалась  удивительно  крупной,  с  полкаравая  размером  --
тяжелая, сочная. Гульча жадно съела свою  половину,  забрызгалась  кровью,
подумала, что не хотела бы увидеть  себя  сейчас:  с  окровавленным  ртом,
тяжелыми каплями на подбородке, окровавленными  пальцами.  Олег  раздвинул
губы в понимающей улыбке. Он жевал медленно, с трудом, морщился -- челюсти
его и шея все еще были в жутких кровоподтеках.

     Они  пробыли  в  склепе  трое  суток.  Воздух  был  тяжелым,   Гульча
обливалась  потом,  дышать  было  трудно.  Пещерник  уверял,  что   воздух
меняется, отдушина лишь малость засорилась, но прочищать не стал.
     Он быстро поправлялся, синяки поблекли, а кровоподтеки исчезли вовсе.
На третьи сутки Олег долго рылся в  дарах,  что  нанесли  в  склеп  вожди,
русичи и знатные люди полян, древлян,  дряговичей  и  северян.  Из  одежды
кое-что  удалось  отобрать.  Олег  заверил,  что  собранное  в  дорогу  не
разлезется от ветхости по меньшей мере до ближайшей купеческой лавки.
     Для себя он в первую очередь выбрал широкий  пояс  из  двойного  слоя
кожи. Кроме колец для ножей, меча и баклажки, в поясе были тайные карманы,
куда Олег натолкал золотых монет. Еще золотых монет он сложил в две калиты
средних  размеров,  одну  передал  Гульче.  Из  оружия  отобрал  двуручный
сарматский меч, пластинчатый лук -- тетивы  не  было  уже  лет  четыреста,
прицепил к поясу два швыряльных ножа.
     Гульча отказывалась грабить могилу,  но  Олег  подцепил  к  ее  поясу
длинный узкий кинжал в дорогих  ножнах,  усыпанных  драгоценными  камнями.
Рукоять кинжала была из  слоновой  кости,  в  основании  блистал  огромный
изумруд.
     -- Бери, дурочка, -- сказал Олег наконец. -- Я сюда, знаешь,  сколько
натащил? Когда была тризна...
     В тишине раздался вздох, затем