кусно выделанной  кожи,  даже
сапоги отличались тонкой работой. На поясе висел кривой хазарский меч -- с
расширенным к концу лезвием, на голубом булате при ярком свете можно  было
различить затейливые  древние  знаки.  Меч  висел  в  подогнанных  ножнах,
скромно  украшенных,  лишь  выглядывала  рифленая  рукоять.  Олегу  только
однажды достаточно  было  взглянуть  на  нее,  чтобы  увидеть,  как  умело
сбалансирована и что за синеватые искорки на лезвии: саблю, так на Востоке
называли хазарский меч, согни в кольцо -- не сломится,  отточенное  лезвие
рассечет  подушку,  поставленную  стоймя,  а  брошенный  на  лезвие  волос
распадется на две половинки...
     К полудню Олег заметил возделанные поля, чуть  позже  --  приземистые
хатки.  Оставив  отряд  в  лесу,  он  зашел  в  весь  с  Гульчей,  отыскал
зажиточного хозяина, купил двух быстрых коней.
     -- Если будут расспрашивать о нас,  --  объяснил  он  Гульче,  --  то
узнают лишь, что мужик с чернявым ребенком купил двух коней.  Двое,  а  не
шестеро.
     -- Тебя и без оберегов признают за пещерника, -- возразила Гульча. --
Что-то в тебе есть от волхва... А меня уж точно не признают за ребенка!
     -- Не признают, -- согласился Олег. -- В  этом  плаще  ты  похожа  на
снопик!
     Когда  вернулись,  Асмунд  нахмурился,  явно   боролся   с   желанием
пересчитать оставшиеся монеты в калитке князя. Рудый поинтересовался:
     -- Зачем в селение входили с востока, а вышли с запада?
     -- Сам подумай.
     На привале Олег отрешенно теребил обереги, кончиками пальцев  касался
вырезанных фигурок, прислушивался к голосу души, которая все видит  и  все
знает. Рюрик ловко рубил  толстые  хворостины,  бросал  в  кучу  --  будет
хороший костер, а Рудый и Асмунд распаковывали суму с едой. Внезапно Рудый
беспокойно оглянулся на Олега, сказал вполголоса Асмунду:
     -- Слушай, мы не подумали о святом пещернике... Он не будет есть нашу
еду!
     -- А что ему надо?
     -- Пещерники кормятся медом и акридами. Это такие крупные кобылки, на
юге их зовут кониками, на западе -- грасхопами...
     -- Кузнечики, что ли? -- удивился Асмунд. Он оглянулся на  Олега.  --
Не хотел бы я быть пещерником... Это ж  сколько  надо  сожрать,  чтобы  не
околеть! А он не такой уж тощий.
     -- Надо наловить ему кузнечиков, -- предложил Рудый. Глаза его  хитро
блестели. Он с сомнением оглядел грузного Асмунда, вздохнул. -- Ты иди  от
поляны направо, а я налево. Мешок возьми! Сам говорил, что их надо много.
     Асмунд с  несчастным  видом  смотрел  на  мешок,  на  зеленую  траву.
Кузнечики кое-где прыгали, но мелкие -- с ноготь, не крупнее. Да и прыгали
шустро.
     Рудый подумал, сказал сожалеюще:
     -- Нет, лучше лови улиток. Кузнечики не по тебе. А улитку,  если  она
зазевается, схватить сумеешь. Подкрадывайся к  ней,  подкрадывайся,  потом
ха-а-ап! Обеими руками. И держи крепче, а то вырвется.
     -- Улитка? -- спросил Асмунд непонимающе.
     -- Или убежит, если не сумеешь схватить сразу.
     -- Улитка? -- переспросил Асмунд удивленно. -- Она же еле ползает!
     -- А ты? -- удивился Рудый.
     Асмунд выронил мешок, его кулаки начали сжиматься. Глаза сузились, он
начал медленно багроветь, задышал чаще.  Умила,  уложив  ребенка,  сказала
Рудому неодобрительно:
     -- Когда-нибудь он свернет тебе шею. И будет прав.
     -- Ну, до этого еще далеко, -- ответил  Рудый  бодро.  --  Он  же  из
племени дубичей, а они в драку сразу не  бросаются.  Сперва  разогреваются
руганью,  угрозами,  рвут  на  себе  рубахи,   выкатывают   глаза,   орут,
стервенеют...
     Асмунд, о котором Рудый говорил как об отсутствующем,  задышал  чаще,
рванул на груди рубаху, сказал свирепым голосом:
     -- Пусть на мне Ящер воду возит  всю  оставшуюся  жизнь,  если  я  не
раздеру тебя, как жабу, на две половинки...
     -- Видите, княгиня? -- указал Рудый. -- До захода солнца он приступит
к рукоприкладству.
     -- Но что от тебя останется тогда? -- полюбопытствовала Умила.
     -- Ну, -- протянул Рудый, -- разве можно так далеко  заглядывать?  До
полночи целая вечность. Я думаю, даже вещий пещерник так далеко  не  видит
будущее. Жизнь полна неожиданностей.
     Он деловито выкладывал на траву ломти  мяса,  завернутого  в  широкие
листья, рыбу, пышный каравай хлеба,  куски  запеченного  лебедя.  Просиял,
стукнул ладонью по лбу:
     -- Вот  первая  неожиданность!  Пещерник  ведь  трапезовал  у  князя.
Полкабана умял, как сейчас помню, даже хмельным медом не брезговал! Понял,
Асмунд? Кузнечиков ловить не надо. Пусть цвиринчат. И улиток не надо.
     Асмунд оборвал ругань, глядя  на  Рудого  вопросительно.  Тот  искоса
подмигнул Умиле, его улыбка была  хитрой.  Умила  отвернулась,  было  жаль
честного доверчивого Асмунда.
     Поужинав, усталая Умила сразу заснула.  Олег  сидел  спиной  к  огню,
всматриваясь в темноту. Асмунд  шаркал  камнем  по  лезвию  меча,  любовно
трогая ногтем. Рюрик дремал, обняв одной рукой  Умилу.  Рудый  подкладывал
прутики в огонь, рассказывал вдохновенно:
     -- Зря ты, Асмунд, не веришь  в  чудеса...  Когда  я  был  маленьким,
помню, однажды  к  нам  пришел  святой  пещерник...  Осмотрелся  печально,
говорит:  "Вечером  хата  сгорит..."  Мои  родители  испугались,  в   ноги
кинулись, умоляют: "Святой пещерник, возьмите  в  хате  все,  что  хотите,
заберите и корову, только спасите хату, зима подходит". Пещерник  подумал,
ответил: "Постараюсь помочь". И что же вы думаете, случилось чудо --  хата
не загорелась!
     Рюрик едва сдерживал улыбку: Рудый рассказывал  с  абсолютно  строгим
лицом, в нужных местах глаза его удивленно расширялись, брови взлетали,  а
челюсть  отвисала  по  шестую  застежку.   Асмунд   кашлянул,   сказал   с
неловкостью:
     -- Конечно, это чудо... Но я не говорил, что чудес нету вовсе, просто
самому видеть не приходилось. А вообще-то интересно было  бы  заглянуть  в
грядущее...
     -- И увидеть себя в срубе? -- ахнул Рудый. -- Опомнись!
     -- Ну... Почему обязательно в срубе?.. А ты разве не хотел бы увидеть
свое грядущее?
     -- Я не такой дурак, -- ответил Рудый искренне. -- Я только  надеюсь,
но видеть не хочу!

     Утром Олег разбудил всех, когда небо едва посветлело. Озябшие путники
наскоро перекусили, теснясь  у  костра.  Асмунд  оседлал  коней,  спеша  и
толкаясь, выехали на дорогу.
     Олег ехал впереди, настороженно вслушивался  и  всматривался.  Гульча
держалась рядом, косилась на пещерника. Ей казалось,  что  она  чувствует,
как его мысль ощупывает лежащие  далеко  впереди  заросли,  заглядывает  в
овраги. Иногда что-то темное, как его дыхание, проникало в ее душу, и  она
бросала на него испытующий взгляд. Пещерник смотрел вперед, лицо его  было
непроницаемое.
     Асмунд ехал рядом с Умилой. Рудый, напротив, часто плелся  в  хвосте,
слезал,  прикладывал  ухо  к  земле.  Нос  его  дергался,   ноздри   жадно
раздувались, словно чуяли запах пива или хмельного меда.
     -- Все время что-то чудится, слышится, -- пожаловался он Асмунду.  --
Какой я пугливый, правда? С чего бы?
     -- Лучше переосторожничать, -- успокоил  его  Асмунд.  --  Что-нибудь
слышал?
     -- Червяк грыз корни, -- ответил Рудый. -- Но разговаривать с набитым
ртом отказался. Сказано, червяк! Да  и  вообще  с  ними  говорить  трудно,
тугодумные слишком...
     -- Рудый, -- сказал Асмунд предостерегающе. -- Заткнись.
     -- Княгиня, -- сказал Рудый обиженно,  --  он  сам  спросил  меня!  А
теперь лается.
     Умила повела на него синими очами, покачала головой:
     -- Ой, Рудый... Я не знаю худшего человека, чем ты.
     Рудый довольно заулыбался:
     -- Я знаю. Потому и держусь к вам с князем поближе.  Вон  Асмунд  уже
раздувается, вот-вот брызнет семенами... Лучше  догоню  святого  человека,
поговорим о богоугодных делах.
     Они проехали через долину, где трава была коням  по  колено,  лишь  к
полудню достигли снова леса -- редкого, с низкими перекрученными  ветвями.
На опушке  спугнули  стадо  свиней,  те  долго  не  обращали  внимания  на
всадников, наконец неохотно сдвинулись с дороги. Рыла с треском вспахивали
землю, обрывая корни деревьев, на зубах звучно лопались блестящие  желуди.
Асмунд не выдержал, сорвал с крюка на седле лук, прицелился.
     Оглушительный визг пропорол воздух, стадо в едином порыве сорвалось с
места, отбежало на две-три сотни шагов, и снова на крепких зубах затрещали
опавшие желуди. Асмунд подобрал окровавленного поросенка, стрела  пронзила
его навылет, оскалил зубы:
     -- Пора попробовать свежатинки!.. Молоденький, нежный.
     -- Какие  бывают  обжоры,  --  заметил  Рудый.  --  Жил  себе  бедный
поросенок, жил... О высоком мыслил.
     Они въехали под широкие ветки, дорога потянулась широкая,  наезженная
колея в два ряда, по краям  две  хорошо  утоптанные  тропинки.  Олег  ехал
впереди, погруженный в свои думы. Рудый несколько раз пристраивался рядом,
рассказывал что-то, Олег  не  вслушивался.  Рудый  в  конце  концов  решил
обидеться, начал подбирать поводья, как вдруг пещерник протянул руку:
     -- Дай-ка мне твой лук.
     -- Лук? -- переспросил Рудый -- Для чего?
     -- Делать нечего, попробую научиться стрелять.
     -- А я буду бегать за стрелами? -- возразил Рудый. -- В  лесу  их  не
отыщешь!
     Он замолчал, но взгляд его говорил ясно, что он думает о  стрелке,  у
которого на шее болтаются обереги волхва. Внезапно лицо его  просияло,  он
галопом пустил коня обратно, вскоре вернулся с огромным луком  и  колчаном
стрел.
     -- Асмунд уступил, -- сообщил он доверительно.  --  Правда,  я  забыл
упомянуть, зачем и кому.
     Умила смотрела на пещерника с интересом, вздохнула мечтательно:
     -- Все лучшие дни моей жизни связаны с охотой...
     -- Неужели? -- удивился Рудый. -- Вот уже не  подумал  бы,  что  наша
княгиня обожает эту кровавую забаву!
     -- При чем тут я? -- удивилась Умила. -- Это Рюрик вечно пропадает на
охоте!
     Они некоторое время ехали молча, наконец  озадаченная  Гульча  решила
поинтересоваться у княгини:
     -- Ты любишь Рюрика?
     -- Конечно, -- ответила Умила убежденно. -- Я вообще люблю мужчин!
     Они приотстали, начали разговаривать  вполголоса,  бросая  на  мужчин
хитрые взгляды.
     У мужчин тоже были свои разговоры. Асмунд вздохнул:
     -- Только после свадьбы понимаешь, что такое настоящая жизнь!
     -- Верно, -- поддакнул Рудый. -- Только тогда уже поздно.
     Они въехали в темный угрюмый лес. Асмунд придержал коня, поехал рядом
с княгиней, держа ладонь на рукояти топора. Рюрик пересадил Игоря к Умиле,
сам поехал с другой стороны, его рука  далеко  не  уходила  от  меча.  Все
настороженно всматривались в угрюмые деревья, что стеной теснились по  обе
стороны, нависали крючковатыми ветвями.
     Олег, приняв лук и наложив стрелу,  так  и  поехал  --  застывший,  с
непроницаемым лицом, а Рудый извертелся в седле, наконец ткнул пальцем:
     -- Вон сидит ворона... Противная птица! Хоть и мудрая.
     -- Чем же?
     -- Ну, мертвую и живую воду знает... Говорить может, если  возжелает.
Тыщу лет живет, если не брешут.
     Олег даже не притронулся к тетиве. Лук  лежал  поперек  седла.  Рудый
снова поерзал, сказал нетерпеливо:
     -- Ну хотя бы вон в тот  дуб!  Толстый,  можно  с  закрытыми  глазами
поцелить.
     -- Этот? -- спросил Олег.
     -- Чересчур тонкий. Вон тот!
     -- Погоди, -- ответил Олег изменившимся голосом. -- Я лучше попаду  в
дальнюю березу...
     Дорога  постепенно  сужалась.  Деревья  по   краям   росли   толстые,
приземистые, с мощными раскидистыми ветвями. Олег проехал несколько шагов,
внезапно вскинул лук. Рудый увидел лишь  смазанное  движение  --  с  такой
скоростью пещерник натянул тетиву и пустил стрелу. Тетива сухо щелкнула по
пальцам, но пещерник, как успел заметить Рудый, даже не поморщился.
     -- В белый свет, --  сказал  Рудый  досадливо.  --  Береза  в  другой
стороне, пещерник!
     Олег виновато улыбнулся:
     -- Да, не умею...
     Стрела исчезла в зеленой листве дерева, что стояло  в  трех  десятках
шагов. Зашелестело, послышался треск, листья зашуршали, ветки  затряслись,
что-то валилось...
     Нижний сук согнулся, на него упало тяжелое тело, погнулся, и на землю
грохнулся человек. Рудый пришпорил коня, в мгновение ока оказался над  ним
с занесенной саблей. Упавший лежал лицом вниз, не двигался. Рудый спрыгнул
с коня, перевернул пинком, все еще держа саблю наготове.
     Затем он выпрямился, голос его был потрясенный:
     -- Святой пещерник... ну и пташку ты сшиб!
     Олег помахал ему рукой:
     -- Оставь, останавливаться рано.
     Из-за поворота показались Асмунд и  Рюрик,  Умила  ехала  на  полшага
впереди. Асмунд с удивлением посмотрел на пещерника,  который  нетерпеливо
махал рукой Рудому, не желая останавливаться, потом его глаза расширились,
он пустил коня в чащу, выхватил меч.
     Рюрик велел Умиле держаться за его спиной, спросил Олега:
     -- Что случилось?
     -- Выстрелил в птичку, -- объяснил Олег, -- но пальцы соскользнули...
Я никогда не был хорош с луком.
     Рюрик посмотрел пристально, повернулся к воинам:
     -- Что там?
     Асмунд крикнул в чаще:
     -- Эта птичка уже не споет.
     Рудый торопливо шарил по  всем  карманам  убитого,  перевернул,  снял
толстый пояс, критически осмотрел спину. Когда он выехал снова на  дорогу,
сказал Олегу:
     -- Повезло, святой пещерник, что не  промахнулся.  Иначе  за  стрелой
пришлось бы бежать далеко-далеко... Не мне,  правда,  ведь  лук  и  стрелы
одолжил Асмунд.
     Асмунд недовольно хрюкнул, поспешно взял лук и колчан из  рук  Олега.
Умила с еще белым от страха лицом спросила тревожно:
     -- Кто это был?
     -- Разбойничек,  --  ответил  Рудый  небрежно.  --  Только  собирался
запеть, как наш святой пещерник, так я полагаю, увидел шевеление  листьев.
Решил, что удивит нас добычей...
     -- Удивил, -- сказал Рюрик, глядя на Олега пристально. -- Но добытчик
сам стал добычей. Не так ли, Рудый?
     -- Стоит ли об этом упоминать, -- ответил  Рудый  еще  небрежнее.  --
Обереги на шее, грязная утиралка и калиточка.
     -- Калиточка или калитка?
     Рудый вытащил мешочек, который явно оттягивал ему руку. Рюрик взвесил
на ладони, присвистнул озадаченно:
     -- Это целая калита!
     Асмунд, злой и настороженный, сказал тяжелым голосом:
     -- Деньги получил вперед! Значит, раньше промаха не знал. Прежде  ему
всегда удавалось!
     Их взгляды вперились в спину пещерника. Тот ехал, явно погрузившись в
благочестивые размышления. Рюрик сказал негромко:
     -- Нельзя было допросить?
     -- Как? -- воскликнул Рудый. -- Стрела просадила его насквозь!  Прямо
в сердце. Спереди торчало оперение,  сзади  --  наконечник.  А  он  был  в
кольчуге!
     -- В кольчуге? -- протянул Асмунд озадаченно. -- Под рубахой?
     -- Я сам не поверил. При удаче могу пробить каленой стрелой  доспехи,
даже булатный панцирь, но пока что не встречал умельца, который бы  просек
кольчугу из булатных колец!
     Асмунд в задумчивости мерил взглядом широкие плечи пещерника. Хрупкая
Гульча казалась рядом с ним ребенком.
     -- Опытный воин к  старости,  --  сказал  он  медленно,  --  начинает
видеть,  где  враг  может  устроить  западню,   где   поставить   ловушки,
приготовить засаду... Чем больше опыта, тем точнее все понимаешь. Но чтобы
почуять не только место, но даже дерево...
     -- Ветку, -- поправил Рудый. -- Даже точное место на ветке!
     Олег слушал их приглушенный разговор,  подумал,  что  Асмунд  не  так
прост,  как  выглядит.  В  самом  деле,  за  первые  десять-двадцать   лет
странствий научился понимать, в каких местах может ждать засада, а  дальше
все дело житейского опыта, которого у Асмунда и Рудого нет!
     Дорога петляла среди песчаных дюн, старых  рассыпающихся  скал.  Леса
встречались чахлые, жидкие, а села попадались одно другого беднее.
     Еще три дня ехали  через  каменистые  обширные  поля.  Трава  торчала
жесткими кустиками, кони худели, приставали. На трех запасных везли  мешки
с овсом и пшеницей, кормили  на  коротких  стоянках,  подвязывая  торбы  к
мордам.
     Наконец их встретили и потянулись по  обе  стороны  дороги  настоящие
леса -- мрачные, сплошь из  темных  мохнатых  сосен,  земля  на  ладонь  в
глубину укрыта жесткими сухими иглами. Травы и кустов нет -- вдаль  уходят
только ровные колонны деревьев. Даже ветвей не видать -- убежали на  самые
макушки, поближе к солнцу, небу.
     Дорога вытянулась прямая, сухая.  День  был  холодный,  резкий  ветер
продувал лес насквозь. Жестяно шелестело в листьях, остатки  тепла  быстро
улетучивались из одежды. Дважды пришлось перейти вброд маленькую речку, на
том берегу начали встречаться белокорые березки, приземистые дубы.
     Еще через день дорога запетляла, словно  заблудилась.  Равнина  пошла
складками: то круто опускалась, то карабкалась наверх. Лес тоже изменился,
деревья  пошли  вперемешку.  Между  ними  сплошь  росли  густые  орешники,
терновники,  кусты  голубики,  черника.  Дорожка  сузилась,  отряд   снова
поневоле растянулся.  Олег  ехал  впереди,  настороженно  прислушиваясь  и
всматриваясь в любое шевеление листика. За ним держалась Гульча,  отвоевав
наконец право быть рядом, затем Рюрик с  Умилой,  Асмунд,  последним  ехал
Рудый.

     Ночи с  каждым  днем  становились  холоднее.  Дважды  путешественники
просыпались, покрытые инеем.  Асмунд  и  Рудый  теперь  разводили  по  два
больших костра, спать ложились между огней.
     Часто тянулись заросшие лесом холмы. Высокие, угрюмые,  с  одной  или
двумя обрывистыми стенами, словно гигантский меч  отсек  им  края.  Дважды
Олег замечал леших, те прятались среди ветвей,  провожали  людей  угрюмыми
взглядами. Олег помалкивал два дня,  на  третий  подозвал  Рудого,  сказал
неохотно:
     -- С лешими что-то происходит. Понаблюдай. Могут напасть ночью,  хотя
это маловероятно.
     -- Лешие? -- ахнул Рудый. -- Я их не видел!
     -- Еще бы, они в кости не  играют.  Будь  начеку.  Если  нападут,  то
погибнем все. Они разбирать не станут, кто из нас человек вольный,  а  кто
-- шпион Семи Тайных.
     Рудый бросил на него острый взгляд, спросил после паузы:
     -- Рюрик и Асмунд знают?
     -- Они люди занятые, а тебе делать нечего!
     Рудый победно ухмыльнулся, поправил саблю,  чтобы  рукоять  была  под
ладонью, поехал  замыкающим,  всматривался  в  заросли,  буреломы,  кручи.
Сперва не замечал,  но  предупрежденный  --  чем  он  хуже  пещерника?  --
всматривался до боли в глазах. Наконец чуть не шарахнул себя по  голове  с
досады: странные немигающие  глаза  наблюдали  за  ним  почти  из  каждого
укрытия. Серые  тела  сливались  с  корой  деревьев,  но  глаза  светились
желто-зеленым как гнилушки.  Рудый  ежился,  уже  чувствуя  на  шее  сухие
пальцы, при каждом движении натыкался на холодный взгляд.
     Хворост он отправился собирать с  великой  неохотой.  Выскочил  из-за
деревьев встрепанный, с круглыми от страха глазами.  Возбужденно  объяснил
Гульче:
     -- Только нагнулся к сухим веткам, гляжу -- громадная гадюка!..
     -- Ну-ну, -- поощрила она, видя, что он замолчал.
     -- Да ничего, в том все  и  дело.  Присмотрелся,  а  то  обыкновенная
палка. Сухая, как раз что нужно для костра.
     -- Так чего руки трясутся? -- удивилась она.
     -- А то, что палка, которую схватил, чтобы трахнуть гадюку, оказалась
гадюкой в три раза крупнее!
     Гульча не ответила, даже не посочувствовала, она расседлывала  коней,
помогая мужчинам, и  Рудый  пристыженно  отправился  в  заросли.  Хворосту
натащил вдоволь, напоследок принес птичье гнездо, возбужденно предложил:
     -- Асмунд, свари эти три яйца! Смотри, какие крупные. Яйца мне,  юшка
тебе.
     Асмунд тяжело подумал, в недоумении двинул плечами:
     -- Ну что за юшка из трех яиц?
     Рудый тоже подумал, вынужденно согласился:
     -- Ты прав. Принесу еще пару, я там другое гнездо заметил.