после хиосского вина как-то  не  идет  это  свинячье  пойло.  Пейте-пейте!
Княгиню с ребенком сегодня отвезли в Твердынь. Сам Твердислав  встречал  у
ворот, так что ведает, кто попал в его лапы.  В  том  смысле,  что  знает:
изловились знатные люди.
     -- А Гульча? -- спросил Олег глухим голосом.
     Рудый странно посмотрел, помялся, ответил нехотя:
     -- С ними. Только она... без стражи.
     Рюрик стукнул кулаком по столу:
     -- Я убью его!
     Асмунд и Рудый схватили его за руки, но в  корчме  никто  и  ухом  не
повел на рев очередного гуляки.  Здесь  постоянно  орали  эти  слова,  как
припев к любой песне. Правда, часто и  убивали  за  косой  взгляд,  плохое
пиво, вызывающий вид, убивали даже просто так...
     Олег сказал негромко:
     -- Дурак умного может убить только чудом, а я, хоть и волхв, в чудеса
не верю.
     -- Но что делать?
     -- Дождаться ночи. Ночь  --  покровитель  татей  и  всяких  прочих...
рудых.

     В полночь они ползли на брюхе вдоль рва с водой.  Громада  деревянной
крепости казалась особенно необъятной. На фоне звездного неба  видны  были
силуэты стражей, прохаживающихся по широкой стене. В высоких окнах  терема
горел свет. Рюрик всматривался до рези в глазах, надеялся  увидеть  силуэт
Умилы.
     -- А мост-то поднят, -- проговорил Асмунд сквозь зубы.
     -- С чего бы? -- удивился Рудый. -- На ночь глядя...
     Рюрик кривился: насмешки  над  простодушным  Асмундом  раздражали  --
княгиня и юный наследник в опасности. Кто знает обычаи урюпинцев...  могут
не дождаться общего жертвоприношения -- бросить на домашний жертвенник.
     Олег неслышно сполз в ров. Запах  затхлой  воды  стал  мощнее.  Рудый
полез было следом, внезапно замер:
     -- Там жабы... Вон сидят!
     -- Не кусаются, -- процедил Рюрик сквозь зубы.
     -- От них бородавки. А моя красивая внешность -- оружие.
     Асмунд слез последним, пихнул Рудого в спину. Тот вынужденно двинулся
через темную воду, погружаясь все  глубже.  Когда  вода  дошла  до  груди,
прошептал зло:
     -- Перепороть строителей -- не рассчитали стока... Воды  должны  быть
проточными!
     Впереди послышался легкий плеск.  Асмунд,  обогнав  всех,  исчез  под
водой. Все замерли, наконец на том  краю  рва  чуть  слышно  хлюпнуло.  Из
темной воды  поднялся  остроконечный  шлем  Асмунда  --  уже  без  блеска,
облепленный чем-то гадостным. Рюрик перевел дыхание,  Рудый  в  это  время
шагнул дальше, вода поднялась до  подбородка.  Он  судорожно  задирал  нос
вверх, ноздри породистого носа дергались, вдруг он проговорил в ужасе:
     -- Как эта вода пахнет... Как ужасно пахнет!
     Пещерник уже выбирался на противоположный край рва, с  него  текло  в
три ручья. Асмунд лежал внизу,  брезгливо  обирал  с  себя  петли  водяных
растений, пиявок.
     -- "Пахнет", -- передразнил он. -- Воняет! Хуже, чем в свинарнике.
     Рюрик вышел  бесшумно,  лицо  князя  было  каменным.  Рудый  выбрался
последним, со  стонами  и  всхлипами  ощупал  себя,  сдавленно  вскрикнул,
отшвырнул что-то блеснувшее в слабом  свете  звезд,  что  ползло,  выгибая
спину, по шее.
     Асмунд прошипел зло:
     -- Тихо, трус поганый... Безобидная улитка, не пиявка!
     -- А что бывает от улиток?
     Олег предостерегающе поднял руку, все застыли. Над  стеной  появилась
голова, донесся равнодушный голос:
     -- Почудилось... С тех пор как в этот ров  начали  лить  все  дерьмо,
развелась всякая дрянь. А гадят в замке много.
     -- Много жрут, много и... гадят.
     -- Пойдем отсюда, -- предложила первая  голова.  --  На  той  стороне
чище. Сюда сбросили  и  те  две  сотни  крыс,  которых  перебили  вчера  в
подвалах!
     Рудый вжался лицом в землю, плечи его  задергались.  Асмунд  поспешно
зажал огромными ладонями рот нежному воеводе. Головы двинулись влево, Олег
некоторое время видел тени, потом они исчезли в ночи.
     Олег поднялся, взмахнул рукой резко. Рюрику показалось, что  из  руки
пещерника что-то выскользнуло, но клясться бы не стал,  а  пещерник  вдруг
прыгнул на стену и побежал вверх, как огромный паук. В считанные мгновения
он поднялся наверх и пропал из виду. Рюрик  поднялся,  но  Рудый  отпихнул
князя, прошептал отчаянно:
     -- Больше не могу... Пустите!
     Он полез вверх медленно, Рюрик и Асмунд зло сжимали  кулаки.  Наконец
Рудый исчез за краем  стены,  Рюрик  нащупал  в  темноте  тонкую  веревку,
подергал -- больно выглядела ненадежно, запоздало вспомнил,  что  пещерник
еще тяжелее. Начал карабкаться --  там  были  навязаны  толстые  узлы,  но
карабкался медленнее Рудого, дважды срывался, обдирая кожу с ладоней.
     Едва перевалил через стену, как от угловой  башни  послышались  шаги.
Страж медленно брел  по  дощатому  настилу,  кулаки  сунул  под  мышки  --
холодало.  В  том  месте,  где  была  переброшена  веревка,   остановился,
внимательно всмотрелся вниз, в черноту. Асмунд готов был  поклясться,  что
его не видно, как не видно и тонкой веревки, но страж что-то учуял, не зря
остановился, и Асмунд медленно положил ладонь на рукоять топора.
     Внезапно рядом с ним застучали частые капли. В лицо брызнуло горячим.
Страж мочился долго, откинувшись  всем  корпусом  назад,  зевал  с  жутким
завыванием, запрокидывал лицо, подставляя лунному свету. Когда  заскрипели
доски настила, Асмунд еще долго лежал неподвижно, не смея оторвать лицо от
земли. Не поднимаясь, он нащупал веревку,  она  внезапно  ожила,  с  силой
начала выскальзывать из рук. Асмунд вцепился крепче, его потащило  наверх,
как мешок с отрубями. Он выставил локти, охраняя лицо от ударов о  бревна,
благословляя пещерника: кто  еще  догадается  втащить  его,  как  подобает
воеводе? Если поджарый Рудый едва  вскарабкался,  то  настоящему  мужчине,
кем, без сомнения, является он, Асмунд, залезть непросто, да и  недостойно
его звания лезть по стене, подобно мартовскому коту.
     Он стукнулся локтями, коленями, наконец сверху ухватили  руки,  голос
Рудого потихоньку произнес совсем близко:
     --  Смолоду  ворона  в  поднебесьях  не  летала,  не  полетит  и  под
старость... Фу, как от кого-то смердит!.. Асмунд, ты без нас не пустил под
себя лужу?
     Асмунд побрел за маячащей тенью Рудого, ступеньки вели  вниз,  в  еще
большую темноту. Повезло, что под стеной остался он, а не дерганый  Рудый.
Если жаб боится, то тут вообще бы заорал или метнул нож, страж бы  завопил
в предсмертном крике, ляпнулся  бы,  как  сырое  тесто,  с  такой  высоты.
Набежали бы всякие, начался бы шум и гам, но он, Асмунд,  человек  мирный,
привык без лишней драки...
     -- Вперед не суйся, -- произнес  голос  Рудого  над  самым  ухом,  --
позади не оставайся, в середке не болтайся! Тогда все пойдет хорошо.
     Асмунд остановился, пытаясь выполнить все сразу, понял, что все  тоже
остановились, вслушивались, затаившись в темноте.  Они  находились  внутри
двора, в углу между двух стен. Двор был слабо  освещен  ныряющей  в  тучах
луной и красноватым светом из окон терема. Олег сказал свистящим шепотом:
     -- Двоим, самым смелым, надо остаться здесь.  Возможно,  им  придется
сражаться с целой дружиной, всем войском Твердыни... Пока  что  старайтесь
не выдать себя. Ждите сигнала. Рудый, ты пойдешь со мной.
     -- Куда угодно от этой вони, -- пробормотал Рудый с готовностью.
     Асмунд сердито засопел, потребовал сдавленным голосом:
     -- Почему именно Рудый?
     -- Нужна лиса, а не лев, -- объяснил  Олег.  --  Мы  лишь  поглазеем,
понюхаем.
     -- Не произноси этого слова, -- простонал Рудый. Он зажимал себе нос.
-- Пойдем. Ну пойдем же!.. Асмунд, насчет глотания жаб по утрам...  Можешь
завтра утром поймать для меня самую крупную! С бородавками. С  перепонками
на лапах!
     Они исчезли, прошло немало времени, прежде чем Асмунд заподозрил, что
его подло надули. Причем кто -- святой человек! Он обернулся к князю,  тот
шепнул успокаивающе:
     -- Мне кажется, он Рудому не очень доверяет. Потому  и  старается  не
спускать с него глаз.

     Олег и Рудый долго  крались  вдоль  стены,  а  когда  луна  зашла  за
облачко, перебежали двор. Ворота терема, который Рудый упорно  называл  на
западный лад замком, были заперты на огромный висячий замок. Рудый  быстро
вытащил крохотный ножик с длинным узким лезвием,  сунул  в  щель,  потряс.
Дужка сдвинулась и снова застряла в  невидимых  капканах.  Рудый  приложил
ухо, бережно повертел кончиком лезвия, дужка осталась в петлях  массивного
засова, а тяжелый замок сорвался вниз.
     Олег молниеносно подхватил, положил в сторонке  на  пол,  потянул  за
ручку. Ржавые петли пронзительно взвизгнули. Рудый мгновенно втянул голову
в плечи, как улитка рожки, испуганно  процедил  сквозь  зубы:  "Перепороть
ключарей..." Олег бочком вдвинулся в щель, и Рудый  поспешно  проскользнул
следом.
     Из этих широких сеней две лестницы вели вверх, а на той стороне сеней
зияла приоткрытая  дверь  в  узкий  коридор.  Олег  кивнул,  и  они  молча
перебежали через сени прямо в коридор.
     Там стены быстро сдвинулись,  Олег  вынужденно  пошел  боком.  Темно,
затхло, под ногами похрустывали мелкие косточки.  Рудый  начал  потихоньку
ныть: он постоянно слышал гадкие звуки, а гадкие запахи еще чаще.
     Олег замедлил шаг, тайный ход медленно повел вверх. Справа доносились
голоса, словно бы тайник шел вдоль стен пиршественных палат. Кое-где камни
были аккуратно вынуты, дабы смерды Твердислава могли тайком  слушать  речи
подвыпивших воевод и старших дружинников.
     Олег на ходу заглядывал в квадратные выемки в стене. Однажды он  взял
у Рудого ножик, осторожно ткнул острым концом в шероховатую стену. Блеснул
красноватый свет, Рудый понял, что стена -- не  стена,  а  толстый  ковер,
прикрывающий вынутую плаху.  Через  дырочку  просматривался  уголок  зала,
залитый багровым светом факелов. Олегу и Рудому после блуждания в  темноте
они показались нестерпимо яркими.
     Олег уже опускал клинышек ковра, когда в  палату  ворвались,  грохоча
сапогами, воины  с  короткими  тяжелыми  копьями.  Двое  держали  пылающие
факелы. Впереди ковылял, сильно хромая,  с  обнаженным  мечом  воевода  со
злым, сдвинутым набок лицом: уродовал огромный распухший кровоподтек  всех
цветов радуги -- глаз заплыл, губы распухли.  Рудый  с  содроганием  узнал
Листа, злополучного воеводу, который сражался у обрыва.
     Лист быстро оглядел зал, прошепелявил:
     -- Обшарить вше ходы-выходы!.. Осмотреть комнаты. Ешли двеши  шаперши
-- ломайте. Помните,  они  опашны.  Ешли  не  хотите  умереть,  шубите  их
пешвыми. Не пытайтешь обешорушить или вшять в плен -- убивайте!
     Похоже, вторая половина его зубов осталась у обрыва  на  невспаханной
земле, ожидая весны. Один воин, в полном доспехе и в шлеме,  покосился  на
обезображенное лицо свирепого воеводы, зябко передернул плечами, словно от
внезапного северного ветра, сказал нерешительно:
     -- Они здесь в самом деле?
     -- Здешь, -- гаркнул  Лист.  Он  закашлялся,  плюнул  на  пол  темным
сгустком. -- Я их обезошужил и захватил, но потешял пятнадцать воинов, а в
моей  дружине  были  лучшие  из  лучших!  Но  эти  пшоклятые   вше   равно
ушкольшнули, вовремя для них напали пшоклятые урюпиншы...
     -- Но почему они здесь?
     -- Мы захватили их женщин, душак. Они не  трушы!  Охотники  показали,
что четвешо вшадников галопом нешлишь в нашу шторону. К тому же  я  только
что обнашужил, что вошота отпешты!
     -- Ворота терема?.. Могли забыть запереть.
     -- Нет, пока я сташший воевода, -- отрезал Лист.
     Воины, снова громко топая, выбежали  из  палаты.  Лист  подозрительно
огляделся, пошел с обнаженным мечом вдоль стены. Олег попятился в  темноте
на цыпочках.
     Рудый прошептал:
     -- Что подсказывают боги?
     -- Говорят, что мы -- бравые мужи.
     -- Я не Асмунд, мне чести  не  надо.  Лучше  быть  живой  лисой,  чем
мертвым львом...
     -- Шшшш!
     Олег потащил за собой Рудого в глубину хода, круто свернул. Рудый  не
успел увидеть поворота и влип в каменную стену, зашипел,  как  разъяренный
змей.
     -- Что на этот раз? -- потребовал раздраженно Олег.
     -- Крысы...
     Олег двинулся в темноту, но впереди уже  заблестел  рассеянный  свет.
Они выбрали крохотную комнатку, где стояли два огромных  сундука,  высокая
кровать, тускло светил догорающий факел.
     Рудый еще тер кулаками глаза, свет больно резал, как вдруг в коридоре
послышались тяжелые шаги. Дверь содрогнулась от толчка. Послышались грубые
голоса, толстые доски затрещали. Олег вытащил из ножен кинжал, стал  рядом
с  дверью.  Рудый  застыл  с  другой  стороны,  лицо  его  стало  мрачным,
оскаленные зубы заблестели, как у загнанного хорька: отступать  некуда  --
сами захлопнули себя в ловушку.
     Дверь содрогнулась, доски подались, начали со  скрипом  раздвигаться.
Олег вскрикнул тонким, детским голосом:
     -- Ой, кто там?.. Папа, это ты?
     За дверью наступила тишина, потом -- потрясенный голос:
     -- О, Сварожич! Там дети князя...
     -- Достанется нам, -- сказал второй торопливо. -- Князь не  потерпит,
что выломали дверь к его наследнику и дочке.
     Рудый не верил ушам своим, но  шаги  быстро  удалились.  Он  повернул
сияющее лицо к пещернику:
     -- Хорошо, что здесь так чтят детей!
     Олег ответил равнодушно, думая о другом:
     -- Свои жизни чтят...
     -- Думаешь, не ради детей?
     -- Стань на их место. Ломать дверь, ожидая, что двое -- нет, четверо!
-- осатанелых уже занесли для удара мечи? Всякого, кто шагнет через порог,
исполосуют  от  макушки  до  задницы...  Поневоле  схватишься   за   любое
объяснение, чтобы оставить дверь в покое.
     -- Ты не веришь в добрые чувства, -- обвинил  его  Рудый.  --  А  еще
святой человек!
     -- Пойдем отсюда. Лист не пройдет мимо запертой двери.
     -- Веди, тебе боги подсказывают.
     -- В этих норах важнее подсказка крысы.
     -- Не богохульствуй! -- воскликнул Рудый патетически,  но  глаза  его
блестели живо, на пещерника смотрели с интересом.
     Олег выхватил факел, подбежал к высокому окну. Рудый подставил спину,
Олег вспрыгнул ему на загривок. Рудый  заохал,  перекосился,  но  Олег  не
обращал внимания, выглянул, быстро просунул руку с факелом.
     Когда спрыгнул на пол, Рудый с трудом разогнулся, сказал обвиняюще:
     -- На меде и акридах так не взматереешь!
     Снизу в окошко потянуло гарью, начал заползать сизый дым.  За  стеной
послышался топот, кто-то истошно заорал, затопали еще громче. Олег  кивнул
Рудому, тот работал хитрым ножичком, снимал скобы. Олег прислушался, затем
распахнул  дверь.  Они  пронеслись  через  освещенный  пламенем   коридор,
вскочили в темную комнату, где  распахнутая  дверь  уже  висела  на  одной
петле.
     Затаившись в темноте, они видели на  фоне  огня  темные  фигуры,  что
растаскивали горящие клочья ковров, рубили деревянные перегородки.  Кто-то
катил огромную бочку, из нее хлестала темная, сильно пахнущая струя. Рудый
потянул носом, простонал: "Такое пиво  переводят!..  Лучше  весь  терем  в
пепел..."
     Олег нетерпеливо кивнул, они перебежали через  коридор.  С  площадки,
где стоял массивный камнемет с отполированными ручками, видно  было  внизу
пламя, там клубился черный дым, суетились люди.
     Рудый равнодушно отмахнулся:
     -- Пусть горит. Все равно не наше!
     Лицо Олега было  черным,  как  ночь,  в  глазах  вспыхивали  и  гасли
багровые отблески. Он сказал тяжело:
     -- Умилы и Гульчи здесь нет. Я бы ощутил.

     Дверь распахнулась с  металлическим  скрежетом.  На  пороге  появился
ухмыляющийся страж:
     -- Эй, черненькая! Тебя изволит видеть князь.
     Гульчачак  сердито  поднялась  с  холодного  каменного  пола.   Страж
намерился дать ей леща, она отшвырнула  его  руку  --  потную,  длинную  и
отвратительно волосатую, взбежала по выщербленным ступенькам.
     Первый поверх терема-крепости был  из  камня,  но  выше  шли  толстые
бревна,  и  Гульча  сразу  перестала  ежиться  --  от  дерева  шло   почти
человеческое тепло.  Она  чувствовала  ощупывающие  глаза  стража,  но  не
оборачивалась. Он всегда смотрел на нее по-хозяйски: возможно, ее  обещали
ему.
     Они прошли через ряд длинных палат. У каждой двери топтались воины --
в доспехах, в начищенных до блеска шлемах, в руках держали странные  копья
с широкими зазубренными остриями. Двое бросали кости,  прислонив  копья  к
стене. Лица их были в шрамах, глаза холодные, движения четкие.  Их  желтые
от твердых мозолей ладони никогда не уходили далеко от копий.
     Последняя  дверь  была   широкой,   окованной   железными   полосами,
украшенной серебром и золотом. Двое  стражей  скрестили  перед  Гульчей  и
сопровождающим ее воином копья. Их лица были  застывшие,  но  глаза  хитро
щурились.
     -- В чем дело? -- потребовал длиннорукий сердито.
     Один из воинов прорычал с веселой угрозой:
     -- Телепень, ты знаешь...
     Телепень угрюмо оглядел их ухмыляющиеся рожи, буркнул:
     --  Нечего  лыбиться,  дурни!  Теперь  это  моя  корова.  Эй,  девка,
раздевайся!
     Гульча отшатнулась:
     -- Я?.. Здесь?
     -- На князя трижды за месяц замахивались, ясно? Он как кость в  горле
немецкому королю, бодричам, польским князьям... Даже хазарам, наверное.
     Гульча смотрела ему в глаза, еще не веря, и он  хрюкнул  нетерпеливо,
быстро и грубо сорвал с нее одежду. Оба  стража  захохотали,  один  сказал
насмешливо:
     -- Корова?.. Не тянет даже на коровку. Так, теленок... Дам тебе...
     -- Умойся, -- огрызнулся Телепень.
     Он потряс одежду Гульчи,  ощупал,  отбросил,  знаком  велел  сбросить
сапоги, потряс каблуками вверх перед стражами, с  отвращением  швырнул  ей
под ноги. Кожа Гульчи пошла пупырышками от холода и насмешливых  взглядов,
но не горбилась, алые  кончики  грудей  застыли,  острые  и  твердые,  как
наконечники стрел. Телепень швырнул ей одежду в лицо, гаркнул зло:
     --  Одевайся,  дура!  Обрадовалась,   ишь...   светишь   оттопыренной
задницей!
     Стражи опять захохотали. Гульча услышала хриплый голос:
     -- Дам три куны... Даже серебряный динарий!
     Удерживая  слезы,   Гульча   торопливо   натягивала   одежду.   Когда
наклонилась  за  сапогами,  слезы  прорвали  запруду,  хлынули  по  щекам.
Телепень ухватил ее за плечо, раскрыл дверь  и  втолкнул  пленницу.  Сзади
тяжело захлопнулась дверь.
     Гульча  очутилась  в  парадной  палате,  кое-как  поправила   одежду.
Помещение было невелико, в три узких окна  заглядывали  яркие  звезды.  На
широком и массивном троне сидел князь  --  темноволосый  воин  с  жестоким
лицом, широкогрудый, массивный, с холодными,  как  лед,  глазами.  В  двух
шагах перед ним сидела на широкой лавке  Умила,  на  коленях  у  нее  вяло
ворочался и капризничал Игорь. Лицо княгини было смертельно  бледное,  под
глазами огромные черные круги. Она смотрела на грозного князя со  страхом,
пугливо вздрагивала.
     Твердослав окинул Гульчу ледяным взором, поинтересовался:
     -- Телепень, ты уже развлекался?
     -- Нет, -- присягнул Телепень торопливо. --  Это  стражи  обыскивали.
Княже, в ее волосах можно спрятать кинжал, а в таких сапогах -- по мечу!
     Твердослав буркнул с отвращением:
     -- До слез доводить не обязательно... так сразу. Сядь, женщина.
     Гульча утерла кулачком глаза, опустилась на лавку  поближе  к  Умиле.
Князь смотрел пристально, не отрывая  взгляда.  С  края  лба  через  скулу
опускался длинный рубец. Князь был в кольчуге, на поясе висел  меч,  будто
он сидел на коне, а не на троне в своем тереме.
     -- С какой целью вы вторглись в мои земли? Сколько вас? -- спросил он
резко.
     Гульча независимо пожала плечами:
     -- Семь человек. Из них две женщины и один ребенок. Я не  знаю  более
трусливого племени, чем урюпинцы.
     Умила испуганно дернула ее за рукав, но голос Твердислава  был  таким
же ровным и холодным, безжалостным, как лезвие меча:
     -- Среди мужчин признали Рудого. Он сейчас служит у Рюрика  Буянско