Плевал я на ваш город с высокого берега. Мне и в  моей  веси  жить
терпимо.
     Тут же захрапел, перекосив рожу. Волы  тащились  мерно,  без  рывков,
словно плыли в тяжелом перегретом воздухе.  Олег  оглянулся  по  сторонам,
далеко справа изломанной цепью стояло  несколько  бревенчатых  домиков  на
крутом берегу Волхова. В лунном свете поблескивали мокрые  рыбацкие  сети,
развешенные на кольях для просушки, к  воде  в  обрывистом  берегу  кто-то
умело прорубил ступеньки, вымостил дощечками.
     -- Бесстрашный народ, -- сказала Гульча, впервые подав голос. --  Они
ж не защищены от нападений!
     Олег пришпоривал взмыленного коня, спеша уйти от города.  Когда  конь
начал хрипеть, а пена падала желтыми клочьями, Олег  свернул  к  ближайшей
роще, велел:
     -- Заночуем здесь.
     -- Давно пора, -- ответила  она  сердито.  --  Возможно,  ты  еще  не
заметил, что ночь давно наступила? Ты не сова, случаем?
     -- Случаем, нет. Днем, в отличие от совы, я вижу тоже.
     Он пустил пастись расседланных коней, быстро собрал сухого  хворосту.
Гульча на ощупь обдирала бересту  с  ближайшей  толстой  березы.  Олег  со
смешанным чувством жалости и сочувствия посматривал на ее бледное  лицо  и
беспомощно вытянутые вперед руки с растопыренными пальцами -- она видела в
темноте так же замечательно, как крот в ясный солнечный день.
     Он быстро разжег костер. Гульча  торопливо  села  поближе,  протянула
ладошки к едва трепещущему огоньку. Олег сунул ей в руки походный котел:
     -- Раз уж ты отважно возжелала разделить со мной некоторые неудобства
дороги... Вон там ручей! Только не зачерпни лягушек.
     Ее руки мгновенно отдернулись от тонкой дужки:
     -- Там еще и лягушки?
     -- А чего ты боишься еще?
     -- Пиявок, летучих мышей, леших, кикимор, упырей, сов...
     Олег молча пошел к ручью. Вода была ледяная,  прогреться  не  успела,
явно всего в двух-трех шагах выше бил ключ из глубин земли. Напившись,  он
разделся, постирал одежду и тщательно смыл пыль и грязь. Когда вернулся  к
костру, Гульча сидела у догорающего костра бледная и вся в слезах. Едва он
появился внезапно в кругу света, взвизгнула от страха, спросила сиплым  от
негодования голосом:
     -- Ты где был?.. Где ты был, спрашиваю?
     -- Пещерники отчитываются только перед богом, -- напомнил Олег.
     Он развесил мокрую одежду по веткам, а Гульча,  все  еще  всхлипывая,
начала прилаживать котелок над огнем, от пережитого волнения хлюпая  водой
на угли.
     -- В кустах что-то возится... шуршит... подкрадывается... А тебя  уже
съели, наверное... Теперь придут и будут есть меня живую...
     -- Ерунда, -- возразил Олег, -- если волки, то сперва раздерут. Ежели
медведь, тот вовсе прибьет, затем забросает ветками,  чтобы  труп  малость
размягчился, он любит есть с запашком.
     -- Перестань!
     -- Я думал, ты любознательная, как водится у миссионеров.
     Он бросил в  кипящую  воду  мяса  и  кореньев,  дождался  наваристого
запаха.  Гульча  сидела  насупленная,  смотрела  исподлобья.  Наконец   не
вытерпела:
     -- Снимай, давно пора!
     -- Гм, похоже, ты никогда не  готовила...  Семьдесят  царей  в  твоем
роду?
     -- Зато ты только тем и занимался, что варил да ел в своей пещере!
     Олег зачерпнул ложкой, подул, попробовал:
     -- Еще малость... Чего ты всегда такая голодная?  Маленькая,  куда  в
тебя столько влезает?
     Поев, она сразу заснула, свернувшись в комок и вжимаясь спиной в  его
объятия, как улитка в раковину. Олег долго лежал без сна, прислушиваясь  к
лесным звукам, но слышал только тихое дыхание Гульчи. Ее лицо во сне  было
совсем детским, губы полураскрылись.
     Олег наклонился, сказал медленно и властно:
     -- Ты крепко спишь, но слышишь мой голос. Отвечай мне как перед своим
Богом. Где ты была сегодня днем, когда колокола зазвонили на большое вече?
     Ее губы слегка шевельнулись, но слов Олег не расслышал.  Он  повторил
медленнее и еще торжественнее:
     -- Где ты была, когда звонил большой колокол?
     Снова на неподвижном лице шелохнулись губы, на этот раз Олег  услышал
отчетливое:
     -- Я провела весь день в своей комнате... Готовилась к отъезду.
     Олег отшатнулся, словно его  ударили  между  глаз.  В  горле  хватило
судорогой, он едва выдавил:
     -- Спи крепко. Утром проснешься выспавшейся,  бодрой.  Никаких  снов,
никаких вопросов не вспомнишь.
     Она удовлетворенно чмокнула -- губы в первые же минуты  сна  распухли
вдвое -- завозилась, устраиваясь удобнее, затихла, Олег сидел как истукан,
боясь шевельнуть хоть пальцем.  Спящего  легко  разговорить,  пусть  не  с
первого вопроса, все волхвы  умеют.  Олег  получал  ответы  с  первого  же
вопроса,  но  сейчас  ударился  о  невидимый  забор,  поставленный  умелым
строителем-магом. Не забор даже --  каменную  стену.  Хорошо,  что  сперва
задал проверочный вопрос: Гульча не видела его тогда. Была уверена, что он
все еще дерется с Васькой Буслаевым, стервенея, превращаясь в  зверя,  как
положено северным варварам. Не видели его и те, кто поставил барьер, иначе
придумали бы ложь поискуснее! Самое же важное, что  не  видели  его  и  те
всадники, с которыми она общалась! Явно же среди них был тот, кто  воздвиг
барьер. Иначе придумали бы серию ответов, в которых комар носа не подточил
бы!

     Он трижды менял дороги, сбивая преследователей, ежели такие есть,  со
следа. Правда, если уж врагами стали  Семеро  Тайных,  то  такие  нехитрые
уловки могут разве что самую малость отсрочить исполнение приговора. У них
есть возможности. Хорошо бы прибегнуть к волховству, но тогда его  услышат
все волхвы, колдуны и волшебники. А сейчас как ни шуми, ни топай,  уже  за
сотню шагов не слышно... Почему-то все, что касается магии, поднимает шум,
сравнимый разве что с ревом  днепровских  порогов.  Конечно,  слышно  лишь
посвященным. Он сам, к примеру, чует, как в  дальнем  селе  за  две  сотни
верст старенький колдун пытается отогнать грозовую  тучку  от  поля.  Если
сосредоточиться, что нелегко на скачущем  во  весь  опор  коне,  то  можно
увидеть лица тех, кто собрался вокруг колдуна. Однако точно так же  увидят
и его, если он прибегнет к волховству!
     Олег  вздохнул.  Волховство  неприемлемо   --   даже   по   этическим
соображениям. Как втолковать Гульче, что,  прибегая  к  магии,  чувствуешь
себя рабом этих сил?
     Гульча держалась услужливо, старалась быть  полезной  во  всем.  Даже
ходила с котелком  за  водой,  несмотря  на  обилие  лягушек.  Олег  снова
пригрозил оставить в первой же веси, что попадется. Гульча  несколько  раз
настойчиво выспрашивала о цели поездки. Олег смеялся, рассказывал о  крае,
через который едет, сравнивал с южными, называл птиц, что  мелькали  между
ветками, учил отличать голубику от черники. По крайней  мере  не  прирежет
его спящего, пока не узнает, куда и зачем  едут.  Конечно,  Семеро  Тайных
могли сказать сами, но он уже серьезно сомневался, что она вообще знает  о
существовании Тайных и что послана именно Советом Семи.
     На стоянках Олег напряженно всматривался в пожелтевший пергамент. Это
была подробная карта Севера, ее дал  в  дорогу  скрепя  сердце  Гостомысл.
Придется пробираться через земли великого множества племен, что  постоянно
воюют друг с другом, потом пересечь море и попасть на остров Буян -- среди
славян так зовут остров Рюген, заселенный славянами.
     Оба берега среднего и нижнего Немана и нижнее течение Двины, исключая
устье, занимают балты -- на пергаменте стоит Эстии, как их именуют ромеи и
греки. На побережье Русского  моря,  называемого  также  Варяжским,  живут
курши, их восточными соседями являются земгалы и  жемайты,  а  в  низовьях
Немана -- скальцы. В бассейне Вилии обитают аушкайты, на севере граничат с
латгалами. На запад от нижней Вислы живут ятваги и многочисленные прусские
племена.
     Если пойти юго-восточнее, то придется двигаться через обширные  земли
двух мощных объединений славянских племен -- кривичей,  в  которые  входят
восемь больших племен и восемнадцать малых, и словен новгородских  --  эти
три великих племени и семь малых. Кривичи занимают земли верхнего  течения
Днепра, Западной Двины и Волги, а  также  берега  реки  Великой,  то  есть
Смоленскую, Полоцкую и Псковскую земли. Словенам принадлежит озеро Ильмень
и близлежащие земли -- ядро Новгородчины. Это самая безопасная часть пути,
хотя словене ильменские тоже дерутся между собой, особенно  же  ревнивы  к
чужакам -- одинокого странника,  да  еще  с  девицей,  каждый  постарается
ограбить или обидеть.
     На пятый день дороги догнала гроза.  Олег  намеревался  добраться  до
рощи -- та уже соблазнительно зеленела впереди, но конь внезапно захромал,
а тучи надвигались угрожающе, страшно гремел гром, будто небо  рассыпалось
на куски.
     Гульча ехала озябшая, нахохленная, как маленькая птичка, спасаясь  от
порывов пронизывающего ветра. Когда над головой особенно страшно грохнуло,
она спросила дрожащим голоском, который, по ее задумке, должен был звучать
очень отважно и с дерзкой иронией:
     -- Что происходит там, в небе? Мудрый волхв должен знать!
     -- Наши боги поссорились, твой и мой, -- ответил Олег  досадливо.  --
Ехали вдвоем, вот как мы, спорили, что есть Истина. Потом слово за  слово,
сама понимаешь, как это бывает... Твой бог сказал что-то  поперек,  теперь
Перун лупит его. Слышишь, как гремит?
     Она подняла личико к низким тучам  --  там  гремело,  летели  длинные
искры, печально вздохнула:
     -- Так ему и надо. Пусть не связывается с грубиянами.
     За их спинами взвилась под ударами ветра  дорожная  пыль,  а  за  ней
следом протянулась между небом и  землей  сплошная  стена  дождя.  Олег  и
Гульча нахлестывали уставших коней,  оглядывались  на  быстро  настигающий
ливень.
     Они были в сотне шагов от ближайших деревьев, когда в ушах  загремело
от потоков, падающих с небес, разом потемнело. Деревья исчезли, Олег видел
перед собой сплошную стену серого  дождя.  Сзади  что-то  звонко  верещала
Гульча, сперва жалобно, потом счастливо.
     Когда ворвались под  зеленую  крышу,  Олегу  казалось,  что  холодный
ливень просек их до костей, или,  как  говорят  южные  славяне,  до  мозга
костей. Гульча без напоминаний бросилась собирать хворост, и Олег  крикнул
вдогонку, что в лесу он ее  все-таки  не  бросит,  старается  зря.  Отдаст
только в ближайшем городище да и  то  если  человек  случится  хороший.  В
хорошие руки отдать не жалко.
     Она огрызнулась сердито, упоминание о хороших руках особенно  бесило:
заботливый!

     ГЛАВА 16

     Они сменили пятерых коней до того, как въехали в земли лехитов.  Олег
спешил, тратя золотые монеты  направо  и  налево,  покупая  лучших  коней,
отборный овес, одежду для себя и Гульчи.
     Ехали лесными дорогами, стараясь не  привлекать  внимания.  Города  и
селения объезжали, и Гульча  только  издали  глазела  на  странные  замки,
крепости. Олег на ходу объяснял, что именно здесь жил отец  трех  братьев:
Леха, Чеха и Руса, давших начало  крупным  племенам.  Теперь  это  область
лехитов,  именуемых  также  поляками.  Тот  замок,  на  который  она   так
загляделась, что едва не  упала  с  коня,  построил  могучий  богатырь  из
гигантских глыб, замок нынче в честь него называется Краковым.  Крак,  что
означает ворон, был первым королем у лехитов, у него был сын,  тоже  Крак,
убивший своего старшего брата, дабы стать королем.  Умер  в  бесчестии,  а
правила затем Ванда, умнейшая и красивейшая женщина...
     Гульча зашипела, как раскаленная сковородка, на которую попало масло,
и они не разговаривали  до  ближайшего  привала.  У  огня,  поужинав,  она
подобрела, подластилась, стала просить рассказать дальше  историю  народа,
через земли которого они едут.
     Король алеманов, продолжал Олег, пытался силой взять в жены Ванду, но
она разбила его войско, и бедный король, потеряв надежду взять ее в  жены,
бросился на меч. А Ванда, которая  втайне  любила  этого  смелого  короля,
вернувшись домой, принесла жертвы богам и кинулась в реку...
     Гульча всхлипнула, слушать не захотела. Олег  пытался  утешить:  мол,
давно все было, но она ответила,  что  он  ничего  не  понимает,  как  все
мужчины, хоть и зовется Вещим, а она  хочет  всласть  поплакать  о  бедной
Ванде. Так и сказала: всласть.
     Утром  она  проснулась  ясная,  как   солнышко,   сразу   потребовала
продолжения рассказа. Он рассказывал и во время завтрака, и уже  в  седле,
когда ехали мимо городов и сел лехитов. Со времен  Ванды  королей  уже  не
было, выбирали только воевод. В те времена на  их  земли  распространилась
власть Александра Македонского, его силе  один  златоткач  противопоставил
хитрость, его наконец лехиты избрали королем, дав имя  Лешко,  что  значит
хитрюга. Лешко помер, не оставив  потомства...  Потом  был  Лешко  Второй,
Лешко Третий, за последнего Юлий  Цезарь  выдал  сестру  Юлию,  дав  ей  в
приданое эти земли. Юлия родила сына, которому обрадованный дядя,  Цезарь,
дал имя Помпилиус... Но Цезарю под давлением легионеров пришлось взять эти
земли обратно. Обиженный Лешко  отдал  и  Юлию,  оставив  себе  сына.  Как
водится у славян, он взял многих жен  и  наложниц.  От  них  у  него  было
семнадцать сыновей,  которым  он  дал  приморские  земли.  Сыновей  звали:
Болеслав, Казимир, Владислав, Вроцислав, Одон,  Варним,  Пшимыслав,  Якса,
Семиан, Земомысл, Богдал, Спицигнев, Збигнев, Себеслав,  Вышимир,  Чешмир,
Вислав...
     -- Ну и память, -- сказала Гульча  подозрительно.  --  В  самом  деле
помнишь или все имена придумал?
     Он оскалил зубы, продолжал мерным голосом, в такт бегущему коню:
     -- Помпилиуса, как первородного, Лешко  назначил  старшим.  Полагают,
что во время правления этого Лешко родился  новый  бог  Христос,  которому
ныне уже присягнули на верность  многие  страны  на  Востоке  и  даже  ряд
королевств на Западе. Лешко умер в старости, а когда умер и Помпилиус,  то
начался разброд, который длится и поныне... Несчастная земля!
     -- Почему? -- спросила Гульча. Лицо ее было серьезным.
     -- После смерти Помпилиуша, так звали в Польше Помпилиуса, его братья
избрали королем его малолетнего сына,  нарекли  Помпилиушем  Вторым,  хотя
могли бы сами претендовать на его трон. Но Помпилиуш Второй был  подлейшим
из королей. В довершение всех  злодеяний  он  умертвил  своих  благородных
дядей, которые возвели его на трон, а трупы велел оставить непогребенными!
     Гульча содрогнулась. Она уже знала, что в  этих  краях  непогребенный
обречен на вечные муки, скитания, на превращение в жуткую нежить.
     -- Но явились  огромные  крысы,  --  продолжал  Олег,  --  они  стали
преследовать его день и ночь, пока он  не  заперся  в  крепости  Крушвице.
Однако крысы отыскали его и там, загрызли... На сем прервался род, и земля
долго жила под мелкими племенными вождями, проливавшими кровь  друг  друга
на границах своих владений, а те были порой  не  больше  засеянного  поля.
Наконец избрали простого  мужика,  отмеченного  доблестью,  --  Пяста.  Он
правил мудро, а своему сыну Земовиту, который  правит  и  сейчас,  оставил
довольно большое княжество -- не королевство! -- однако распри  стали  еще
ожесточеннее. Так что нам надо держать ушки на макушке.
     -- Причину распрей я понимаю,  --  сказала  Гульча  серьезно.  --  Их
начали потомки  тех  сыновей  Помпилиуша,  которых  подло  убил  Помпилиуш
Второй? Они ведь благородного происхождения, а Пяст был  простым  мужиком?
Нынешний князь -- сын мужика?
     -- Да, потомки знатных родов отказались подчиниться Земовиту. Беда  в
том, что они тоже умны и отважны, их поддерживает простой народ,  воеводы,
русичи. Земовиты укрепились лишь в Кракове, а  все  Нижнее  Поморье  --  у
Болеслава, Кашубия --  у  Кашимира,  Сорабия  --  у  Яксы...  Словом,  они
вооружены до зубов, бьются брат с братом насмерть,  а  тем  временем  сыны
Рудольфа захватывают их земли!
     Гульча сказала рассудительно:
     -- Не все равно, кто владеет землями? Лишь бы человек был хороший. Не
так?
     Олег долго ехал молча, не зная, как  растолковать  простой  вроде  бы
вопрос. Небо было синее,  трава  шелестела  под  копытами  коней  зеленая,
сочная. Мелькали разноцветные бабочки.
     -- Твоя одежда состоит из материи, -- сказал он наконец, --  железных
пряжек, кожи, веревочек, шнурков, костяных застежек. Там и красный цвет, и
желтый, и синий. Но могла бы ты ходить в сером? Не хочешь?.. Ни один народ
на свете не настолько  хорош,  чтобы  заменить  все  народы  на  свете,  а
остальные смести к китам. Или к черепахе.  Даже  твой  народ,  который  ты
именуешь богоизбранным,  не  настолько  хорош.  Теряя  даже  малое  племя,
человечество теряет что-то важное. Ты  скулишь,  потеряв  простую  пряжку,
шпору от сапог! Можно жить без них, но уютнее с  ними,  верно?  Поверь,  я
положил бы жизнь, чтобы спасти сынов Рудольфа от гибели. Я люблю его народ
за  его  мужество,  за  трудолюбие,  за  непривычную  при  их   свирепости
чувствительность. Но не хочу, чтобы они  по  невежеству  уничтожили  своих
братьев -- беспечных славян, что пока  дерутся  между  собой.  Славяне  --
удивительный народ. Если они сгинут --  будет  большая  потеря  для  всего
людства.
     -- Выживает сильнейший, -- пробормотала Гульча угрюмо.
     -- Сильнейший, --  печально  согласился  Олег,  --  а  хорошо  бы  --
лучший... Всегда ли сильнейший -- лучший? Да что я говорю,  среди  народов
нет вообще лучших и  худших!  Сегодня  худший,  завтра  вдруг  расцветает,
откуда и берутся герои, мыслители, поэты, музыканты, маги... Нельзя терять
даже самый малый из народов! Мы уже многих потеряли. А с  ними  --  многие
краски.
     Гульча молчала до самого вечера. И даже спать легла необычно тихо,  а
в его руках не вертелась, умащиваясь поудобнее, заснула сразу.  Во  всяком
случае лежала очень тихо.

     Чем дальше продвигались, тем холоднее  становились  ночи.  Небо  чаще
было серым, низким, дул холодный ветер. Хорошо, что ночи на севере  совсем
короткие, а когда миновали земли лехитов,  то  удивленная  Гульча  однажды
вовсе не дождалась ночи. Немыслимо долгий вечер незаметно перешел в раннее
утро. Небо было покрыто кровавой корочкой, потом закат тихонько  сдвинулся
по виднокраю, незаметно закат стал уже не закатом, а утренней зарей.  Олег
объяснил:
     -- Заря с зарей встречаются... Середка лета!
     -- Ты бывал в этих краях? -- спросила Гульча.
     -- Даже этой дорогой проезжал... Вот здесь стоял огромный  ветряк  --
ветряная мельница. Сюда на помол привозили зерно из трех соседних племен.
     Гульча зябко поежилась, удивилась:
     -- Ветряка уже нет, а ветер почему-то остался!
     Олег молчал, тревожно думая о Рерике -- родине Рюрика, самом  крупном
городе-гавани  славян  на  Русском  море,  которое  звали  еще  Варяжским,
Руянским, Балтийским. Рерик остался  ближайшей  гаванью  славян  у  границ
Франкской империи. Хедебю уже в руках датчан, Любек еще не  играет  важной
роли, а Старград далековат от крупных торговых путей.  Так  что  Велиград,
который чужеземцы попросту  называют  Рериком  по  имени  проживающих  там
рериков, известных так же как  рюрики,  рароги,  руяне,  --  лучший  порт,
откуда можно переправиться на остров Буян...
     -- До Велиграда-Рерика легко  добраться  через  Бардовик  по  прямому
пути. Кроме того, Велиград -- стольный город племенного  союза  ободритов,
союзных франкским  королям.  Все  же  соседство  с  франками  не  защитило
Велиград от датчан: сперва требовали пошлину, затем  ровно  пятьдесят  лет
назад датский  конунг  Готорик  совершил  первое  нападение  на  Велиград,
захватил франкских купцов и увез на кораблях. Франкский  король  собирался
принять ответные  меры:  Велиград  для  франков  единственные  ворота  для
торговли с огромным славянским миром. Правда, ободриты  тогда  сами  годом
спустя вторглись к датчанам и отомстили, уничтожив несколько  городов,  но
давление датчан крепнет!