ло уже много зим...
   - Лавины, - сонно буркнула Ки. Монотонный голос Вандиена едва не усыпил
ее. - Бедняги! Погибнуть задавленными снегом и льдом... да  еще  и  лежать
без погребения до весны. Бр-р! Хотя, с другой стороны,  они  хоть  умирают
все вместе...
   Вандиен покачал головой:
   - Ни на самих  Сестрах,  ни  на  крутом  склоне  над  ними  никогда  не
задерживается снег. Не липнет, и все тут. Из года в  год  та  стена  стоит
голая, точно лезвие ножа. Весь снег, который  там  выпадает,  скапливается
внизу... чем, кстати, вовсю пользуются снежные змеи, так что дорога там  -
не приведи Боги: сплошь ледяные желоба и горбы.  Не  только  люди  и  дины
пользуются перевалом, и мы с тобой там, я думаю, еще попляшем.
   - По крайней мере, они  умирают  все  вместе...  -  повторила  Ки.  Она
смотрела на огонь так, как будто это был  выход  из  нескончаемо  длинного
темного  коридора,  по  которому  она  так  долго  брела.  Это   сравнение
пробуждало смутные, беспокоящие воспоминания.
   Морозный воздух по-прежнему холодил ноздри, но  всему  остальному  телу
было просто чудесно. Ноги, живот,  лицо,  пальцы  -  все  отогрелось,  все
нежилось в блаженном тепле. Вандиен опустил подбородок на грудь,  обширный
капюшон съехал вперед, закрыв половину лица. Странного лица. Состоящего из
одних костей да темных глаз... Странное лицо, странный человек...
   Смола на одном из поленьев вздулась пузырем, потом  лопнула  с  громким
хлопком. Ки вздрогнула и вскинула голову:
   - Вандиен! Проснись!.. Еще не  хватало  дремать  в  мороз  у  гаснущего
костра... Пошли-ка спать, утром дальше двигаться надо!
   Вандиен медленно выпрямился, потирая руками лицо. Нагнувшись к огню, он
подложил в него еще два бревнышка, чтобы костер понемногу тлел до утра.
   - Надо будет погрузить в фургон остаток дров и взять с  собой...  давай
сделаем это завтра.
   - Завтра так завтра, - согласилась Ки. Поднялась на негнущиеся  ноги  и
убрала на место котелок и посуду.
   Дверцу кабинки снова прихватило к желобкам -  она  жалобно  заскрипела,
когда Ки откатила ее в сторону. Внутри было тихо и холодно. Ки  подождала,
пока глаза  привыкнут  к  темноте.  Сквозь  единственное  окошечко  смутно
пробивались  красноватые  отсветы  костра,  но  Ки  хватило  и  этого.  На
соломенном тюфяке лежало оленье меховое одеяло; двумя ткаными Ки  закутала
лошадей. Ки высунулась наружу. Вандиен  сидел  на  корточках,  обустраивая
костер. Он  был  совершенно  изможден  холодом  и  длительной  голодовкой.
Непосильный труд нескольких последних часов тяжело сказался  на  нем;  Ки,
только что явившаяся из куда более приветливых краев, перенесла схватку со
снегами намного легче.
   Некоторое время Ки молча смотрела на Вандиена, зная, что он  все  равно
не увидит ее в потемках кабинки, даже если поднимет голову.
   - Вандиен! - окликнула она затем. Он вскинул глаза, и  Ки  махнула  ему
рукой - залезай, мол. Сама же  отступила  вовнутрь  и  расстелила  меховое
одеяло, покрыв им всю постель. Фургон скрипнул и едва заметно  накренился:
это Вандиен взобрался на сиденье и недоуменно заглянул внутрь.
   - Прежде чем входить, хорошенько оботри ноги, - предупредила его Ки.  -
Кабинка хорошо держит тепло, так что незачем снегу здесь таять и разводить
сырость...
   Он  помедлил  в  явном  смущении.  Потом  забрался  внутрь  -  до  того
осторожно,  как  будто  пол  должен  был  вот-вот  под  ним   провалиться.
Попытавшись  выпрямиться,  он  стукнулся  головой  в  потолок  и  поспешно
пригнулся.  Он  стоял  неподвижно  и  молча,   только   озирался   кругом.
Внутренность кабинки еще хранила следы пребывания  мужчины  и  детей,  тем
более что Ки тщательно сохраняла эти следы.  Что-то  переменилось  в  лице
Вандиена, когда он  увидел  куколку  Ларса  и  пару  крохотных,  мягоньких
кожаных башмачков, свисавших с деревянного гвоздя.
   Потом он медленно попятился назад к двери:
   - Знаешь... я вообще-то прекрасно переночую и под  фургоном...  у  меня
там костер...
   - Не глупи, - отрезала Ки. - Если  ляжешь  там  -  не  проснешься.  Уже
никогда. Так что давай-ка отряхни от снега плащ и штаны и повесь их вон на
те гвозди...
   Она не стала смотреть, послушается ли он ее. Сняв верхнюю  одежду,  она
отчистила ее от инея и повесила на место. Потом обошла Вандиена и  закрыла
дверцу. Мужчина  молча  следил  за  тем,  как  она  отрезала  ему  путь  к
отступлению. Свет гаснувшего  костра  еще  проникал  в  окошко,  рисуя  на
потолке светлый прямоугольник. Вандиен так и стоял посередине кабинки,  не
двигаясь с места.
   - Может, нам и покажется на лавке тесновато вдвоем, но тепло, по-моему,
того стоит, - сказала Ки. На самом деле, как  ей  было  отлично  известно,
двое помещались на лавке  с  полным  удобством.  Она  ждала,  что  Вандиен
отпустит по этому поводу  какое-нибудь  ядовитое  замечание,  но  услышала
совершенно иное.
   - Может, я на полу лягу?.. - смущенно предложил он. - Завернусь в  плащ
и...
   Ки прошмыгнула мимо него и, не  удостоив  ответом,  нырнула  в  меховые
недра постели. Она повозилась там,  устраиваясь  на  толще  соломы.  Тюфяк
оказался холодней, чем она ожидала.
   - Знаешь что,  захвати-ка  сюда  с  собой  оба  плаща,  -  сказала  она
невозмутимо. - Пожалуй, пригодятся, не то продрогнем.
   Она видела в полутьме, как он снимал плащи с гвоздей. Встряхнув их,  он
расправил толстую ткань поверх меховых одеял  Ки.  Потом  очень  осторожно
присел на краешек постели и наконец забрался в тепло.  Он  лег  на  спину,
слегка отвернувшись от Ки. Между его плечом и ее собственным едва пролезла
бы рука. Эта постель была предназначена вовсе не для того, чтобы  на  ней,
стараясь не коснуться друг друга, спали  два  совсем  чужих  человека.  Ки
явственно ощущала тепло его тела, и это было разом противно ей и  приятно,
- так, как будто в лице незнакомца вдруг проявились какие-то родные черты.
Она слышала, как Вандиен с хрустом  выпрямил  простуженные  колени,  потом
негромко кашлянул и слегка зашуршал  соломой,  устраиваясь  поудобнее.  Ки
слушала, затаившись в темноте.
   - Спокойной ночи, - сказал  вдруг  Вандиен,  и  его  голос,  неожиданно
прозвучавший возле самого уха, заставил  ее  вздрогнуть  всем  телом.  Она
поспешно сделала вид, что попросту решила повернуться на другой бок.
   - Надо будет выехать пораньше, - сказала она. Еще не хватало, чтобы его
пожелание спокойной ночи так и осталось висеть в воздухе.
   - Ага, - отозвался Вандиен.
   Некоторое время оба молча таращили глаза: Ки - в темноту, Вандиен -  на
стену кабинки. Ни тому ни другому не хотелось засыпать первым. Ки слышала,
как снаружи едва различимо потрескивали в костре поленья, как  переступали
с ноги на ногу Сигурд и Сигмунд. В постели понемногу  скапливалось  тепло.
Почти достаточное для того, чтобы спать. Ки вытянула под одеялами  ноги  и
наконец-то позволила себе расслабиться. Ей надоела темнота, и она  закрыла
глаза, чтобы не видеть ее.
   Несколько позже  она  очнулась  и  поняла,  что  спала.  Она  не  сразу
сообразила, что же ее разбудило. Она лежала неподвижно,  слушая  тишину  и
пытаясь вновь уловить потревоживший ее звук. Она не шевелилась.  Пока  она
лежала неподвижно, ей было тепло, но Ки знала: стоит переменить положение,
и холод сейчас же найдет лазейку, снова добираясь до тела.
   Постепенно она вспомнила о присутствии рядом Вандиена. Оказывается, оба
они передвинулись во сне в поисках  тепла.  Вандиен  лежал  теперь  к  ней
лицом, голова перекатилась к ее плечу, густые темные  волосы  щекотали  ей
шею. Это-то прикосновение и разбудило ее. Ки  чувствовала  его  запах:  от
тела пахло потом, зато от волос - дикими травами. Совсем не так, как от ее
Свена, пропахшего кожами и маслом.
   Тяжело  прильнувший  к  ней  Вандиен  был  реальным,  живым  человеком,
существом из плоти и крови. В отличие от тех теней,  с  которыми  она  так
сжилась. Его нечаянное прикосновение словно бы нарушило замкнутый, наглухо
запертый  мирок,  который  она  столь  ревниво  оберегала.  Ее  мир  начал
меняться. Медленно, мучительно,  но  меняться.  Реальностью  все-таки  был
спавший подле нее Вандиен. А Свен все более превращался в  туманную  тень,
обитавшую в другой вселенной.
   Разум Ки отказывался с этим смириться. Она снова зажмурилась,  мысленно
отгораживая себя от Вандиена. Нет. Свен принадлежал  ей.  Она  никогда  не
забудет ни о нем, ни о  своих  детях.  Она  никогда  их  не  отпустит.  Ки
попыталась снова вызвать их образы, но перед нею неожиданно предстал Ларс.
Ларс, брат Свена. Он смотрел на Ки, сидевшую на ветвях  старой  скрюченной
яблони...
   - Я так и думал, что отыщу тебя тут, - сказал Ларс.
   - Уйди, пожалуйста, - негромко попросила Ки.
   Обряд, совершившийся накануне вечером,  полностью  лишил  ее  сил.  Она
проспала допоздна, а когда наконец встала, то  принялась  натягивать  свои
старые, пропыленные одежонки. Ки была зла и чувствовала себя не на  месте.
Сколько народу кругом! Ни тебе вымыться потихоньку в ручье, ни чаю себе на
завтрак сварить, не спрашиваясь ни у кого. Хочешь не  хочешь  -  натягивай
нестираную одежду и выходи, не умывшись толком, в комнату,  полную  людей.
Вдобавок ко всему у Ки невыносимо разболелась голова, а в ушах так и стоял
все тот же звон.
   Гнев придал Ки решимости. Она вышла в общую комнату, но там  никого  не
было. Корин длинный деревянный стол, на котором не было и следа вчерашнего
кошмарного пиршества, стоял на своем обычном месте возле  стены.  Холодный
очаг зиял пустотой. Ни дать ни взять вчерашнего вечера вовсе и не было.
   Никто не помешал Ки наведаться в фургон и переодеться в  чистое.  Потом
она проведала своих коней и обнаружила их на  пастбище,  вполне  довольных
жизнью и собою. Ки пересекла пастбище и подошла к  окаймлявшей  его  узкой
полоске деревьев. За яблонями расстилался луг, выходивший  к  дороге.  Она
взобралась на знакомые ветви  и  стала  смотреть  вдаль,  стараясь,  чтобы
голова была так же пуста, как тянувшаяся вдаль дорога. И вот явился Ларс и
все испортил.
   - Я не могу просто так уйти, Ки. И  хотел  бы,  да  не  могу.  Надо  же
поговорить наконец...
   - О чем? - зло спросила Ки. - Все винят меня в том, что произошло вчера
вечером, а я об этом и понятия не имею! Может, хоть ты объяснишь?..
   - Может быть, - устало согласился Ларс и сложил на груди руки.
   Ки  спрыгнула  с  дерева.  Ларс  присел  на  траву,   и   Ки   неохотно
присоединилась к нему.
   - В том, что произошло вчера, - начал он, - твоей вины нет. Если уж  на
то пошло, ты вообще ни в чем не  виновата.  Ты  нам  чужая...  пойми  меня
правильно, я это не в упрек, просто к тому, что там, где ты росла,  другие
порядки, а нашими ты так  и  не  поинтересовалась.  Вот,  например,  Обряд
Отпущения... неужели тебе Свен совсем о нем не рассказывал?
   Ки покачала головой:
   - У нас всегда была на уме жизнь, а не смерть. Думать  о  Свене  как  о
мертвом, это... это было непристойно!
   - Было, - кивнул Ларс. - И вот эту-то непристойность ты нам и показала.
Во всех подробностях.
   - А что, интересно, я  должна  была  вам  показать?  -  спросила  Ки  с
горечью. - Ты мне сам все уши прожужжал насчет "разделения ноши"...
   - Ты не понимаешь... - Ларс  потер  ладонями  виски,  потом  с  видимым
усилием заставил руки снова спокойно лечь на колени. -  Женщина  из  наших
показала бы всем, как ее дети и муж уносятся  прочь  на  огромном  вороном
жеребце. Она, как и ты, дала бы  нам  полюбоваться  их  дикой  красотой...
вьющимися волосами, звонким смехом... Но вот они исчезли за горой,  и  она
просто поведала бы нам, что назад они так и не вернулись. Так у нас всегда
поступают в случае насильственной смерти. Незачем показывать  другим  весь
ее  ужас.  И  еще  она  приберегла  бы  одну  чашечку  на  самый  конец  -
целительный, отпускающий глоток. И с  нею  подарила  бы  нам  какой-нибудь
особенно дорогой для нее образ ушедших. Скажем, дитя, спящее  у  костра...
Например, когда умер мой отец, мама напоследок показала его нам в юности -
обнаженный по пояс, он таскает бревна, строя наш нынешний дом, все мускулы
так и играют под кожей... Этот подарок я бережно  храню  и  по  сей  день:
таким видела отца только мама, а я - никогда. Вот почему, Ки, мы  называем
этот обряд Обрядом Отпущения. Мы отпускаем наших умерших.  Мы  освобождаем
их, а вместо  скорби  делимся  с  друзьями  мгновениями  счастья,  которые
ушедшие нам когда-то дарили...
   Ларс умолк. Ки тоже молчала некоторое время, пристыженно глядя в землю.
Потом сипло выговорила:
   - Наверное, он мог быть прекрасен, этот ваш... Обряд  Отпущения...  Вот
только мне-то никто не растолковал загодя, что  к  чему.  Ты  мне  сообщил
только, что вы, мол, собираетесь  разделить  со  мной  его  смерть...  Вы,
кажется, недоумевали, почему я не навестила вас сразу. Так вот, скажу тебе
откровенно: если бы не моя свадебная клятва Свену,  я  бы  вообще  нипочем
сюда к вам не поехала!
   - Я знаю, - негромко ответил  Ларс.  -  И  если  бы  дело  тем  лишь  и
ограничивалось, Ки, мы с радостью простили бы тебя.
   Он сорвал длинный стебель травы и принялся задумчиво мять его пальцами.
Ветерок ласково трогал его волосы, разглаживал на груди рубаху.
   - Мать сильнее всех это чувствует, - продолжал он. - Она во всей  семье
самая благочестивая, крепче всех держится за обычаи  старины.  Омовения  и
молитвы, которые большинство из нас то забудет, то пропустит,  она  блюдет
свято. То, что стало для многих из нас суеверием, для нее по-прежнему глас
Богов. Вот почему ей пришлось хуже всех, Ки. Ты  показала  ей  ее  веру  в
кривом зеркале, и это было жестокое зеркало.  Ты  оказалась  очень  сильна
духом, сильнее ее. И когда она попыталась  вернуть  тебя  обратно  с  того
холма смерти, отвлечь твой разум, ты воспротивилась и  удержала  там  всех
нас. Кое-кто теперь говорит, будто  ты  совершила  это  намеренно,  желая,
чтобы мы увидели гарпий такими, какими  видишь  их  ты,  -  сквозь  призму
ненависти, отвращения  и  страха.  Ибо,  разделив  обрядовый  напиток,  мы
чувствовали все то же, что и ты. Ты  обрушила  на  нас  ужасающий  сумбур,
выпячивая одно и скрывая другое, да еще густо замешав  все  это  на  своих
собственных чувствах. Кора отдала все силы, чтобы вернуть нас  назад.  Все
без остатка! Она еще очень слаба и не встает с постели. А Руфус... -  Ларс
не поднимал глаз  от  земли.  -  Руфус  воспринимает  случившееся  не  как
святотатство, но как страшнейший позор, пятно на чести семьи. Словом, этим
двоим пришлось всего больнее. Но и остальным, я думаю, до конца  дней  как
следует не оправиться...
   Сказав это, он пошевелился и хотел встать, но Ки удержала его за  руку.
Ларс озадаченно повернулся к ней.
   - Но я как раз и не хотела, чтобы вы все видели! - сказала  ему  Ки.  -
Помнишь, когда мы ехали с тобой на фургоне, я соврала, будто они разбились
из-за коня. Откуда мне было знать про обрядовый напиток и общность чувств!
Будь моя воля, никто из вас не узнал бы, что это гарпии их растерзали...
   Ларс покачал головой.
   - Если бы ты с самого начала сказала  нам  правду,  мы  сумели  бы  это
пережить. Мы даже не попросили  бы  тебя  показать,  дабы  лишний  раз  не
бередить твои раны. Вся беда, Ки, в твоей гордыне. Ты  не  желаешь  ни  на
кого опереться и поверить, что другие сумеют тебя понять. Можно  подумать,
ты сомневаешься в том, что здесь тебя любят...
   Ки выслушала его упреки,  склонив  голову.  Да  и  что  она  могла  ему
возразить?.. Она влюбилась в Свена и пожелала его. И, чтобы завоевать его,
она употребила все средства, которым научили ее  семнадцать  лет  жизни  в
кочевой кибитке. Будь жив ее отец, Аэтан, не исключено, что  он  сумел  бы
отговорить дочь. Но Аэтана не было, и Ки мечтала заполучить Свена.  Однако
это значило  заполучить  вместе  с  ним  и  его  семью  с  ее  сложными  и
непонятными (с точки зрения Ки) воззрениями на родство. Вдвойне  непонятна
для Ки была культура этих людей. Она никогда не знала семьи, кроме Аэтана,
и обычаев, кроме обычаев ромни, о которых отец время от времени вспоминал.
А когда Свен стал ее мужем, они стали жить отдельно. Она увела Свена прочь
от семьи, в свою жизнь. И вот  результат.  Ее  невежество  и  заносчивость
больно ранили их всех...
   Ларс  истолковал  ее  молчание  и  опущенный  взгляд   как   разрешение
удалиться. Он снова  начал  вставать,  но  Ки  схватила  его  за  рукав  и
заставила посмотреть себе прямо в глаза. Она сама рада  была  бы  все  это
прекратить, тем более что в голове у нее  как  будто  натянули  струну  от
одного виска до другого и эта струна становилась все туже  и  беспрестанно
звенела.
   - Ты еще не все мне объяснил, - сказала она. -  Я  поняла  только,  что
вчера испакостила вам Обряд. Я очень сожалею  о  том,  что  причинила  вам
боль, хотя бы и ненамеренно. Но скажи, каким образом  я  могла  осквернить
вашу веру? Совершить святотатство?.. Ты сам говорил,  вы  все  знаете  про
гарпий. Как они убивают... чем питаются... Я повторяю -  я  изо  всех  сил
старалась вам этого НЕ ПОКАЗЫВАТЬ! Поверь, отсюда и путаница  в  картинах,
которые вы видели. Я только и делала, что пыталась отвратить себя и вас от
этого воспоминания. Неужели ты думаешь, что  я  по  своей  воле  стала  бы
переживать все это заново, обряд там или не обряд?..
   Ларс немного подумал и медленно покачал головой.
   - Наверное, нет,  -  проговорил  он.  -  И  я  могу  поверить,  что  ты
действительно ничего не знала. Свен и сам  до  такой  степени  пренебрегал
нашими верованиями, что был в семье едва ли не чужаком. А когда он уехал с
тобой, то, видно, и вовсе от них отказался. Они и дома-то  для  него  мало
что значили. Он и гарпиям ни разу жертвы не приносил,  даже  тогда,  когда
умер отец. Маму это так огорчало...
   При упоминании о жертве в зеленых глазах Ки  вспыхнули  искры.  Тем  не
менее она упрямо покачала головой:
   - Давай, Ларс. Представь, что рассказываешь о своей вере ребенку. Пойми
же:  я  ощущаю  какие-то  подводные  течения,  о  которых  раньше   и   не
подозревала. И недоброе чувство подсказывает мне, что  вчера  я  совершила
нечто неописуемое. Говори же, Ларс! Так, будто имеешь  дело  с  человеком,
который вообще обо всем первый раз слышит! Тем более что это  недалеко  от
истины...
   - Боги! - простонал Ларс. - Чем дальше, тем  хуже.  Не  удивляюсь,  что
многим померещился злой умысел: кто мог  поверить,  что  бывает  на  свете
подобное незнание!.. Если бы можно было исправить...
   - Нельзя, - перебила Ки. - Ничего исправить нельзя. Так помоги хоть мне
в полной мере представить, что я такого натворила!
   Ларс поскреб широкой пятерней щеку... Когда он  поднял  голову,  солнце
высветило юношеский пушок, которым понемногу обрастало его лицо. Борода  у
него будет как у Свена - такая же поздняя... и  такая  же  шелковистая  на
ощупь.
   Ларс между тем посмотрел Ки в глаза и начал:
   - В давно прошедшие времена  это  место  звалось  вовсе  не  Арфистовым
Бродом, как ныне. Годы исказили его настоящее имя: Гарпийский Брод.  Тогда
еще не строили мостов, и на много миль  в  обе  стороны  другой  переправы
через реку не существовало. Гарпии, как и люди, отлично знали  об  этом  и
облегчали себе охоту. Ты видела возвышения, устроенные на каменных насыпях
прямо в реке, возле перевоза? Люди, желавшие благополучно  пересечь  реку,
оставляли там приношения - убитых животных - и тем откупались  от  гарпий.
Они мирно переправлялись вместе с семьями, пока гарпии  кормились.  Им  не
надо было бояться, что внезапно просвистят крылья и детский крик  заглушит
шум переката... - Голос Ларса дрогнул,  юноша  поспешно  провел  рукой  по
глазам. - Вот видишь, Ки, как  подействовали  на  меня  твои  видения?  До
вчерашнего вечера мне и в голову не пришло бы подобным образом говорить  о
гарпиях... Как бы то ни было, именно так все начиналось. По крайней  мере,
так  говорят...  Время,  однако,  шло  своим  чередом,  и  простые  обычаи
усложняли