ть  и  отвлекающим  ходом.
Слишком много неизвестных, чтобы  решиться  на  открытое  столкновение.  С
другой стороны, выждать  -  значит  утратить  преимущество  внезапности...
которого, вполне вероятно, у нас и так уже нет. И  время,  которое  я  без
ущерба для себя могу провести в этом состоянии, все сокращается... - Голос
Дреша упал до шепота, он со вздохом умолк, но тут же вновь встрепенулся: -
Что скажешь, Ки?
   Она пожала плечами:
   - По мне, так нападай прямо сейчас. Если  нас  не  ждут,  воспользуемся
этим. А если ждут - что мы теряем?
   - Всего лишь мое тело и твою жизнь,  моя  дорогая.  -  В  голосе  Дреша
звучала засахаренная желчь. - Впрочем, всего лишь это и будет нам наградой
в случае успеха.  Что  ж,  решено,  вперед!..  Ки,  ты  в  детстве  играла
когда-нибудь в попрыгайчики?
   Ки слегка нахмурилась. Подобно дальнему эху, всплыла из  глубин  памяти
поляна возле реки и на ней  -  здоровенный  древесный  пень.  Вокруг  него
плясали темноглазые ромнийские дети, а на самом пне, пригнувшись, затаился
гибкий юнец. Внезапный прыжок - и, когда  прыгун  достигал  высшей  точки,
кто-нибудь из детей кричал: "Запад!.." Неуловимое движение гибкого тела, и
парнишка, извернувшись в  воздухе,  аккуратно  приземлялся  в  квадратике,
вычерченном на земле к западу от пенька. Ухмыляясь, запрыгивал он снова на
свой пень, только развевались темные  волосы.  Вновь  он  пригибался  там,
наверху, и вновь дети возобновляли свой танец вокруг пня. Новый  прыжок...
"Юг!.."
   - Я помню эту игру, колдун, - ответила Ки. - Правда,  последний  раз  я
играла в  нее  лет  двадцать  назад.  Причем,  насколько  я  помню,  вечно
проигрывала.  По-моему,  дети  ромни  таким  образом  учатся   прыгать   и
кувыркаться, благо на ярмарках таким ловкачам  могут  бросить  монетку.  А
что?
   Взгляд Дреша, а вместе с ним и Ки заново обежал сплошные черные стены.
   - Так учат своих детей не только ромни, - пробор мотал он  как  бы  про
себя. - Где они впервые подсмотрели это  упражнение  -  тайна  сия  велика
есть. То, во что нам с тобой предстоит сыграть здесь, Ки, - не  что  иное,
как попрыгайчики, хотя и несколько на другом уровне.  Как  по-твоему,  где
тут соседняя комната? Мы этого не узнаем, пока не покинем  ту,  в  которой
сейчас находимся. И если ты не сумеешь отреагировать достаточно  быстро  и
мы не попадем в  нее,  нас  ждет  падение  во  тьму  и  холод  межмирового
пространства...
   - И оттуда прямо в середину куриного стада, - фыркнула Ки.  Театральные
эффекты, которыми он окружал свое колдовство, изрядно ей надоели.
   - Что?.. - не понял Дреш.
   - Окно, - коротко пояснила Ки. - Если мы, к примеру, вылезем в окно, то
вывалимся сквозь твою бесконечную пустоту прямехонько в куриное стадо.
   - Окно!.. - Его голос осел от испуга. Картина, сообщаемая его  зрением,
мигнула и сменилась той, которую видела сама Ки. Взгляд Дреша нащупал окно
и прикипел к нему.  -  Невероятно...  Не  могу  поверить!  -  произнес  он
сдавленным полушепотом. - Ближе, Ки,  поднеси  меня  ближе...  Неужели  то
самое?..
   Ки послушно направилась к окну. Еще раньше, осматривая комнату вместе с
Дрешем, она заметила одно любопытное обстоятельство.  В  комнате  не  было
двери. Единственным возможным выходом служило окно.
   Она  почувствовала,  как  ее  рука  сама  собой  поднялась  и  тихонько
погладила подоконник. Кто-то, используя  ее  пальцы,  попробовал  шершавое
дерево ногтем...
   - А ну прекрати! - зашипела она на Дреша.
   - Сейчас, - пробормотал он, не обращая никакого внимания на ее  ярость.
Рука Ки протянулась вперед, миновала  окно  и...  погрузилась  в  холодную
субстанцию, напоминавшую патоку. Дреш предоставил  ее  самой  себе,  и  Ки
поспешно отдернула руку.  Больше  всего  ей  почему-то  хотелось  пойти  и
хорошенько вымыться.
   - Рама та же самая, - задумчиво проговорил волшебник. - И вид  она  тот
же самый воссоздала... Ну кто бы мог заподозрить Рибеке в  столь  мелочной
чувствительности! Интересно. И с ума сойти, до чего трогательно. Не  устаю
удивляться... Нет, Ки, никакой это не выход. Пытаться вылезти  в  это  так
называемое окно - все равно что спрашивать у  портрета,  как  пройти.  Это
зримый образ, не более.
   - Значит, двери совсем нет? - Ки все-таки вытерла ладонь  о  рубашку  и
вновь сунула ее под основание головы. Голова  была  тяжелая  и,  казалось,
тяжелела с каждым мгновением. Ки подперла ее бедром, стараясь не  обращать
внимания на тошнотворное искажение перспективы. По крайней  мере,  не  так
ломило натруженные плечи.
   Глаза Дреша моргнули, и комната вновь  предстала  такой,  какой  он  ее
увидел первоначально. Стол и кровать вернулись на свои  места,  зато  окно
исчезло бесследно. Дреш уловил невольный испуг Ки и пояснил:
   - Рибеке явно не хочет, чтобы случайные посетители его замечали. Вообще
говоря, для того, чтобы сделать что-либо зримым  на  этом  плане,  но  для
непосвященных невидимым, усилия требуются  немалые.  Очень  даже  немалые!
Должно быть, она страшно  дорожит  им,  раз  уж  ни  сил,  ни  времени  не
пожалела... Ах, как трогательно!.. - Он повторил это слово несколько  раз,
потом, ни дать ни взять со страхом, переменил направление разговора: - Так
вот, о дверях. Нет, Ки, дело не в том, что выхода нет, - наоборот, их  как
раз даже слишком много. Мы можем  покинуть  эту  комнату  любым  способом:
через стены, через пол, через потолок.  Предположим,  в  некоторой  точке,
даже в нескольких точках, эта комната непосредственно примыкает к  другим.
В других местах расстояние может оказаться достаточно малым, и  мы  сумеем
перескочить. Во всех остальных направлениях - бездонное ничто...
   - Ну и почем нам знать, где что?
   Ки  почувствовала   толчок:   голова   Дреша   попыталась   передернуть
отсутствующими плечами.
   - Выбери какую-нибудь стену, Ки. В данном случае  твоя  догадка  вполне
равноценна моей...
   У Ки мгновенно пересохло во рту.
   -  Тоже  мне  чародей!  -  проворчала  она.  -  Да  любой   подзаборный
колдун-самоучка и тот божится, что видит сквозь стены!
   Дреш не снизошел до ответа. Вместо этого он принялся медленно  обводить
стены их общим взглядом.
   - Если бы эта комната принадлежала тебе, Ки, и если бы  ты  именно  так
расположила в ней мебель - где ты устроила бы дверь?
   Изобретательности Дрешу было не занимать. Ки  в  задумчивости  пожевала
губами:
   - Ну... Только не возле кровати. Я бы поместила дверь на  другом  конце
комнаты, на тот случай, если кто войдет,  чтобы  не  сразу  врасплох  меня
застал, а прошел хоть какое-то  расстояние.  А  сама  я,  войдя,  пожалуй,
подходила бы сперва к столу, а потом уж к постели. Давай попробуем вон  то
место в стене, противоположной кровати, напротив стола...
   - А что, почему бы и нет, - хмыкнул Дреш. - В конце концов, вы с Рибеке
одного пола, а значит, не исключено, что тебе видней. Что  ж,  к  стене!..
Подойди к стене, Ки, - повторил Дреш мгновением позже,  и  Ки,  вздрогнув,
осознала,  что  безотчетно  ждала  водительства  Дреша.  Досадливо  мотнув
головой, она прошла к ею же облюбованному месту.
   - Теперь я на краткое время оставлю твое зрение, Ки, - сказал  Дреш.  -
Мне потребуется полное сосредоточение. Итак, если позволишь...
   На месте черных каменных стен вновь возникли шевелящиеся полупрозрачные
занавеси. Вот по ним, словно по поверхности пруда, прокатилась  волна.  Ки
проспекта ее взглядом. За первой волной накатилась и миновала вторая. Ки и
ее проводила глазами. Она вдруг  вообразила  себя  запертой  внутри  полой
стекляшки, и  голова  закружилась.  Еще  волна...  Ки  подавила  искушение
протянуть руку и проверить, ощутимы ли  они.  Близилась  очередная  волна,
когда в ее сознание ворвался приказ Дреша: "Выходим!" Это было  не  слово,
сказанное вслух,  даже  не  разделенная  мысль.  Просто  необоримый  позыв
прыгнуть вперед. И Ки прыгнула.
   Они миновали стену, словно завесу теплой воды.  Взвились  искры  света,
мерцавшие, словно капли росы на иглах рассерженного дикобраза.  Ки  ахнула
от ужаса, но ее легкие не вобрали воздуха. Она  ощутила,  что  зависает  в
ледяной тьме. Голова волшебника в ее руках казалась  безжизненным  камнем.
Искры света роились перед глазами, каждая притягивала внимание, но  стоило
попытаться сосредоточить взгляд, и световые точки исчезали  вдали.  Волосы
Ки шевелил и развевал неосязаемый ветер...
   Она  летела...  она  падала...  она  тонула  как  камень.   Потом   все
прекратилось. Не стало ни мыслей, ни дыхания, ни сознания, ни даже страха.
Покой глубже смерти, и наступил он легче, чем смерть. Ки не гадала  о  его
природе. Ки вообще ничего не делала, но даже и этого не осознавала.



10

   Гамма красок окружающего мира постепенно делалась ярче: среди сплошного
черного и темно-синего начинали, хотя и робко, пробиваться  другие  цвета.
Вандиен  протер  глаза  тыльной  стороной  свободной  руки:  под   веками,
казалось, было полно песка. Другая рука крепко  держала  плетеный  ремень,
тянувшийся  к  прочному  металлическому   кольцу,   от   которого   веером
расходились ремни к сбруям всех четырех скилий. Двигаясь  позади  упряжки,
Вандиен выписывал  на  дороге  замысловатую  кривую,  пресекая  постоянные
попытки животных удрать в скалы или в кустарник. Скильи хотели  спать,  но
Вандиен знай гнал их вперед.
   У самого у него  во  рту  было  сухо  и  полно  пыли.  Скильи  с  силой
натягивали ремень, шаг получался  тряским,  и  Вандиену  начало  казаться,
будто позвоночник вот-вот проткнет мозг и  упрется  изнутри  в  череп.  Он
скрипел зубами - и продолжал идти.
   Ночной ветер доносил запахи моря. Вандиен  одолел  последний  подъем  и
понял причину. Впереди открылся длинный и довольно крутой  спуск,  изрытый
дождями. Больше не было мягко очерченных холмов и распадков,  которыми  он
пробирался накануне. Из земной плоти, точно  голые  кости,  торчали  серые
валуны. Немногочисленные  деревья,  жестоко  перекрученные  ветром,  робко
высовывали из-за камней нагие тощие ветви. Можно было представить себе,  с
какими трудами прокладывали когда-то  дорогу,  ведшую  вниз:  ее  пришлось
пробивать в скале. Зато внизу, прямо перед собой, Вандиен  увидел  зеленую
равнину  и  на  ней  крохотные  домики  -  Обманная  Гавань.  За  деревней
простиралось море.
   У причалов не было видно ни одного рыбачьего судна.  Черный  берег  был
пуст. Сквозь толщу прибрежной воды Вандиен явственно разглядел  сглаженные
волнами остатки домов и  построек:  их  унесло  в  пучину  то  же  великое
землетрясение, которое раскололо  утес  и  затопило  храм  Заклинательниц.
Теперь от них остались только каменные фундаменты,  обросшие  ракушками  и
покрытые  зеленым  ковром  водорослей.  Сам  храм,  вероятно,   размещался
подальше, там, где дно  внезапно  проваливалось  в  глубину  и  цвет  воды
изменялся на темно-синий. Должно быть, отлив обнажал  остатки  деревенских
домов чуть не каждый месяц; для того  чтобы  показались  развалины  храма,
требовалось исключительное стечение обстоятельств. Лишь  раз  в  несколько
лет вода опускалась достаточно низко, чтобы какой-нибудь дерзкий  смельчак
мог попытаться достичь храма. Именно такого отлива и ожидали назавтра.
   Сколько лет назад произошла  катастрофа,  обрушившая  в  море  половину
горы? По словам Зролан, старики утверждали, будто  все  произошло  в  один
день. Живых свидетелей, однако, уже не осталось.  Деды  передавали  внукам
страшную сказку, услышанную когда-то от прадедов, -  о  том,  как  однажды
угрюмым вечером вздыбилась и заколебалась земля и море взяло  себе  ломоть
суши, а с ним деревню и храм. Спаслись только те, кто был вдали от берега,
на рыбной ловле. Вернувшись, они заново отстроили свою деревню  на  клочке
суши, который был когда-то вершиной утеса, а теперь лишь  едва  возвышался
над  полосою  прилива.  Безвозвратно  пропала  удобная   гавань,   надежно
укрывавшая  рыбацкие  лодки.  Теперь   вдоль   берега   тянулось   опасное
мелководье, усеянное скалами  и  затопленными  корягами.  Потому-то  вновь
отстроенной деревне и дали ее нынешнее имя - Обманная Гавань. А  в  старую
деревню теперь ходили рыбачить. Там, где когда-то рылись в  пыли  куры,  а
люди чинили сети, растянутые на  солнце,  теперь  проплывали  плоскодонные
шаланды, с которых промышляли крабов, угрей и осьминогов...
   Одна из скилий шлепнулась на брюхо, обмякла и замерла.  Вандиен  тотчас
прыгнул вперед и крепко ущипнул тварь за хвост. Животное вскочило с  таким
визгом, что вся упряжка сорвалась с места  и  пробежала  несколько  шагов.
Внизу, в деревне, не было заметно никакого  движения,  только  плоскодонки
сновали по отмелям. Вандиен вновь затрусил следом  за  скильями,  на  ходу
приглаживая  пятерней  непослушную  шевелюру.  Потом,  действуя  свободной
рукой, попытался хоть как-то выбить дорожную  пыль  из  штанов  и  кожаной
куртки. Оставалось только надеяться, что голод, терзавший его  нутро,  был
не слишком отчетливо написан у него на лице.
   Добравшись  до  деревни,  он  увидел  расписную   вывеску,   колеблемую
океанским бризом,  и  направился  прямо  туда.  Вывеска  изображала  рыбу,
перепрыгивающую через вершину горы.  Естественно  было  предположить,  что
гостиница находилась именно здесь: по крайней мере, двухэтажных строений в
деревне больше не наблюдалось. Беленая штукатурка  местами  отвалилась  от
каменных стен, обнажая кладку,  скрепленную  раствором.  У  входной  двери
стояла  на  привязи  одна-единственная  лошадь,  а  в   переулке   -   два
стреноженных мула. Следуя примеру, Вандиен завел туда же своих скилий. Вся
четверка тут же попадала наземь, и вскоре раздалось  мерное  похрапывание.
Вандиен знал, что они так и проспят весь день до вечера, если только он их
не разбудит. Тем не менее он накрепко привязал повод к толстому  железному
пруту коновязи. И со стоном наклонился вперед, пытаясь привести в  порядок
измученный позвоночник. Когда же он выпрямился, перед  ним  стоял  высокий
мужчина. Стоял и смотрел на него оценивающим взглядом.
   Море наложило неизгладимую печать на его внешность. Цвет его  глаз  был
где-то на неуловимой грани между серым и голубым. Смотрели  же  эти  глаза
как бы сквозь Вандиена, словно их обладатель столько  раз  в  своей  жизни
взирал на далекий горизонт, что близких предметов  для  него  попросту  не
существовало. Закатанные рукава грубой рабочей  куртки  открывали  крупные
руки, покрытые дубленной непогодами кожей.  Узловатые  запястья  были  под
стать мускулистым предплечьям, одного мизинца на руке  недоставало.  Стоял
же мужчина так, словно не вполне доверял одной ноге. Редеющие волосы  были
зачесаны ото лба назад. Рыбак, выброшенный морем  на  берег,  -  сообразил
Вандиен. Рыбак, не способный более стоять  вахту  и  ставший  содержателем
гостиницы.
   - Судя по шраму на роже, ты и есть возчик, прибывший к нам на  Храмовый
Отлив, - сказал человек. Он ронял слова скупо, точно  монеты,  с  которыми
ему совсем не хотелось расставаться.
   Вандиена не смутило подобное обращение. Он давно привык к тому, что его
узнавали по шраму.
   - Ага, - сказал он. - А ты, надобно полагать, хозяин гостиницы?
   - Так точно. И притом распорядитель  празднества,  -  в  нынешнем  году
будет третий раз, как я этим занимаюсь. Когда  народ  вернется  с  уловом,
начнем развешивать флаги в  честь  Храмового  Отлива.  Ты  будешь  жить  в
гостинице и есть здесь же. Наверху тебя  ждет  славная  комнатка.  И  еда,
когда пожелаешь.
   - А как насчет мытья? - спросил Вандиен.
   - Можно и ванну... - Мужчина нахмурился, как будто  Вандиен  выпрашивал
себе невесть какие блага. - У нас тут  принято,  чтобы  до  Отлива  возчик
получал все, что душе угодно. А если выступит как следует  -  еще  и  будь
здоров какую отвальную. Честно говоря, -  тут  он  снова  смерил  Вандиена
взглядом с головы до ног, -  того  парня,  что  приезжал  в  прошлый  раз,
пожалуй, уже не затмишь. Весь разодетый в кожу с цепями,  а  в  упряжке  у
него было шесть самых здоровенных мулов, каких я когда-либо видел. И умных
к тому же. Пока не пришло время Отлива, мулы показывали фокусы: они  умели
считать! И сам возчик был не промах. Голыми руками гнул  железные  полосы,
вот оно как! Минул Отлив, а деревня его еще три дня не отпускала. Он  даже
знал пару-тройку заковыристых песенок, которых мы тут не слыхивали.  А  уж
мулов, как у него, мы, верно, больше  и  не  увидим.  За  одну  ту  неделю
гостиница доход получила, как в обычное время за месяц... -  Он  помолчал,
хмуро глядя на Вандиена, потом спросил: - Ты хоть жонглировать-то  умеешь?
Или как?
   На этот счет Ки его предупреждала. На кончике его языка повисла  дюжина
ядовитых ответов, но он их все проглотил и ответил просто:
   -  Нет,  не  умею.  Я,  видишь  ли,  не  знал,  что  это  требование  к
претенденту. Насколько мне известно, деревня нанимает возчика с  упряжкой,
чтобы выволочь что-то там такое из затопленного храма...
   В его голосе все-таки прозвучала насмешка, но муж чина  не  обратил  на
нее внимания.
   - Ты называешь ЭТО упряжкой? - спросил он с откровенным сомнением.
   -  Называю,  -  ровным  голосом  ответствовал  Вандиен.  И   наклонился
погладить чешуйчатое плечо ближайшей скильи. Животное  дернулось  в  своей
сбруе, беззубые челюсти влажно клацнули.  Вандиен  мысленно  возблагодарил
небеса, что при дневном свете скильи были полуслепы. - Этот из  них  самый
привязчивый, - заметил  он,  любовно  похлопывая  стрекалом  по  задранной
морде. Скилья гибко двинула крапчатой шеей и убрала голову.
   - Раньше к нам сюда всегда приходили с лошадьми,  ну,  там,  с  мулами.
Тоже  что-то  вроде  традиции...  -  Хозяин  гостиницы  поскреб   пальцами
серебристую щетину на подбородке. Он явно продолжал сомневаться.
   - Чего вы вообще тут хотите - блюсти традиции или все-таки вытащить  из
подводного тайника хренов сундук? - негромко  поинтересовался  Вандиен.  -
Когда я скреплял договор рукобитием, не было никакого разговора ни  насчет
породы, которая будет у меня в упряжке,  ни  о  том,  чтобы  я  непременно
жонглировал куриными яйцами или извлекал платки  из  рукавов.  Я  полагал,
меня нанимают для того, чтобы я совершил некоторое дело. А вовсе не затем,
чтобы я еще раз повторил прошлые неудачи.  Впрочем,  вы  заказчики,  вы  и
смотрите...
   - Э, постой! - Мужчина вскинул широкие ладони, не то защищаясь,  не  то
упрашивая. - Я же не  говорил,  чтобы  мне  не  нравились  скильи.  Верно,
т'черья все время ими пользуются, и в  плуг  запрягают,  и  в  повозки.  Я
просто не возьму в толк, как такие коротконогие звери ходят в  упряжке  да
еще что-то возят!
   Вандиен посмотрел на разлегшихся скилий и коротко пояснил:
   - Так устойчивее.
   Вообще-то, он и сам был полон сомнений. Самый рослый  зверь  в  упряжке
был ему едва до бедра, другое дело, Паутинный Панцирь, отчаянно  шепелявя,
с жаром настаивал на их выносливости и исключительной силе. Но вот к  чему
Вандиен уже отчаялся привыкнуть, так это к  невероятной  гибкости  скилий.
Они чем-то напоминали ему акул: тоже сплошные мышцы и  сухожилия,  обшитые
толстенной шкурой. Тот удар хвоста заставил его задуматься о том,  как  же
эти твари были устроены. Не могло же, в самом деле, так гнуться  что-то  с
костями внутри?.. Так или иначе, не время было предаваться размышлениям  и
пестовать невольную брезгливость. Он с беззаботным видом пожал плечами:
   - Просто они поближе к земле, и, по-моему, это  не  недостаток.  Фургон
может до ступиц уйти  в  грязь,  и  даже  тогда  мои  красавцы  легко  его
выдернут. Хвосты напружинят, всеми четырьмя ногами  упрутся,  спины  ка-ак
выгнут, - не знаю уж, какой должен быть груз, чтобы их удержать!  А  лапы!
Ты посмотри только на эти лапы! Разве они завязнут в грязи, как  лошадиные
копыта? Вишь, какие они широкие, - и вес лучше  распределят,  и  упираться
удобней...
   - А в воду ты их заводить не боишься? - не  сдавался  старый  рыбак.  -
Там, в храме, даже в Отлив бывает не больно