тижения которого ей не хватало всего чуть-чуть. Гриелия на миг прикрыла
глаза, как если бы предельное сосредоточение в самом деле могло приблизить
ее к ощущению ауры колдовских самоцветов, услышать  их  неслышимый  шепот,
подсказку, как именно следовало расположить пальцы...
   - Рибеке ведь предупреждала нас, чтобы мы не трогали ящики, правда?..
   В шепелявом голосе звучал  изумленный  вопрос:  Гриелия  в  самом  деле
проявляла немалую дерзость, нарушая волю Мастерицы Ветров.  Гриелия  мигом
раскрыла глаза и раздраженно уставилась на Лизет. Взгляд ее  метал  темные
искры, и Лизет поспешно отвела  бледные  глаза.  Паучье  т'черийское  тело
съежилось под белыми одеяниями. Гриелия сморщила покрытый  чешуйками  нос,
всем своим видом изображая презрение: будут  еще  тут  всякие  высказывать
свое мнение!.. Мандибулы Лизет вновь шевельнулись:
   - Если мы хотим достичь полного Посвящения в Заклинательницы,  Гриелия,
мы должны приучать себя к строжайшему повиновению и самодисциплине. Прежде
нежели править другими, нам следует научиться управлять собой...
   Даже трескучий, шепелявый т'черийский акцент не мог скрыть благочестия,
звучавшего в голосе Лизет.
   - Следи за своим ящиком! - огрызнулась Гриелия.  -  А  за  своим  я  уж
как-нибудь сама присмотрю!
   Лизет только изумленно щелкнула жвалами, но тут же совладала  с  собой.
Как бы она  хотела,  чтобы  ее  телесное  преображение  в  Заклинательницу
происходило  хоть  немного  быстрей.  Она  стыдилась  тех   непроизвольных
движений, к которым было предрасположено ее т'черийское тело, тех  звуков,
которые оно издавало. Ах, если бы  только  ее  панцирь  начал  покрываться
чешуйками!.. Она не сомневалась, что именно по этой  причине  Гриелия  так
грубо с ней разговаривала. Больше никакой причины к тому  не  могло  быть.
Обе они стояли на одной и той же ступени Посвящения. К тому же ее ушей  не
минули слухи о Гриелии, о том, что ее  отсылка  к  Рибеке  была  последней
надеждой, ибо Рибеке славилась как наиболее строгая  и  требовательная  из
Мастериц. Гриелия же, как все знали, отличалась своеволием  и  упрямством.
Подумать только, она пребывала на данной ступени уже второй срок!..  Лизет
расправила  все  складочки  на  своем  капюшоне  и  вновь   обратилась   к
прямоугольной коробке. Пусть Гриелия играет с порученной ей коробкой,  как
ей заблагорассудится. И сама пожнет все последствия.  Что  до  Лизет,  она
собиралась до последней мелочи исполнить полученные наставления. Ее совсем
не привлекала холодная келья, куда запирали непослушных, и остывшая  каша,
которой их там кормили.
   Когда  глаза-стебельки  Лизет  отвернулись  прочь,  по  губам   Гриелии
скользнула тонкая улыбка удовлетворения. Она вновь склонилась над  ящиком,
стоявшим перед нею на низком столе, и пальцы заплясали над  самоцветами...
Ничего! Она помедлила и попробовала  еще  раз.  Выждала  -  и  попробовала
очередную комбинацию...
   ...Не было никакого щелканья замка, которое могло бы выдать ее. Коробка
под ее рукой лишь молча вздохнула. Гриелия покосилась через плечо.  К  ней
был обращен укрытый белой одеждой спинной панцирь  Лизет.  Застывшая  поза
склоненного тела, увенчанного приземистым капюшоном, ясно говорила о  том,
что никакого участия  в  безумных  выходках  Гриелии  Лизет  принимать  не
желала. Гриелия насмешливо улыбнулась ей в спину  и  вновь  повернулась  к
своему сокровищу.
   И в это время крышка коробки бесшумно заскользила по основанию. Гриелия
взяла крышку и положила к себе на  колени  и  нагнулась  над  долгожданной
добычей. Ловкие пальцы проворно развернули длинное льняное покрывало...
   Основание коробки оказалось плитой белого камня, пронизанного черными и
красными жилками. Оттуда, уходя в камень  запястьями,  как  бы  росли  две
руки, изящные, точно лилии-каллы. Они были мирно сложены вместе и ни  дать
ни  взять  ожидали,  пока  в  них  вложат  погребальный   цветок.   Однако
принадлежали  они   явно   не   мертвецу:   под   оливково-смуглой   кожей
чувствовалось биение жизни, и ожидали они не  цветка,  а  воссоединения  с
хозяином. На одном из длинных, тонких пальцев сидел  перстень.  Кто-нибудь
менее сведущий не обратил бы внимания на это  дешевое  с  виду,  ничем  не
украшенное кольцо из  черного  металла,  но  для  Гриелии  оно  прямо-таки
кричало о том, КТО его обладатель... Тут что-то встревожило ее,  заставило
напрячься всем телом: что там, уж не шорох ли легких шагов?.. Она  кое-как
набросила снятое покрывало  обратно  на  эти  руки.  И  улыбнулась  рысьей
улыбкой, задвигая на место послушную  крышку.  Невесомое  прикосновение  к
волшебным камням вновь заперло хранимый ими замок. Так  вот,  значит,  КТО
был ставкой в той игре, которую здесь затеяли!..  Гриелия  чуть  наморщила
поросший чешуйками лоб, добавляя  эту  новость  в  свой  мысленный  тайник
тщательно отобранных сведений...
   - Оставьте бдение, - прозвучал голос,  -  и  ступайте  в  свои  комнаты
отдыхать, а мы вас заменим.
   Этот голос, неожиданно раздавшийся за спиной, заставил Лизет  испуганно
подскочить. Зато Гриелия медленно подняла подбородок, одновременно опуская
глаза. И улыбнулась, этак безропотно:
   - Да, Мастерица Ветров.
   - Да, Мастерица Ветров, - эхом откликнулась Лизет. Обе  поспешили  вон,
метя по полу белыми подолами одеяний. Но отдыхать в свою комнату, как было
предписано, отправилась только одна.
   Меди медленно вошла в оставленный ими покой.  Восторг,  с  которым  она
созерцала две стоявшие  там  эмалевые  коробки,  скрыть  было  невозможно.
Меньший из ящиков покоился на  низком  столе,  к  которому  был  придвинут
табурет, тот, что побольше, стоял прямо на полу. Вообще эта  комната  была
куда лучше обставлена, чем гостиная Рибеке. Там и сям были раскиданы шкуры
редкостных зверей и птиц, защищавшие босые ноги от холода  отполированного
каменного пола. На стенах виднелись  "небесные  окна":  прекрасной  работы
живые картины  разных  местностей  и  миров.  Другое  дело,  единственными
седалищами здесь были жесткие деревянные табуреты, с  которых  только  что
встали  Гриелия  и  Лизет.  Меди  пренебрежительно  покосилась  на  них  и
задумчиво провела длинным пальцем по крышке большего из ящиков:
   - Ну и как, по-твоему, лучше подступиться?..
   Помедлив, Рибеке уселась на табурет, где раньше сидела Гриелия.
   - Чтобы вскрыть ящики, потребуется и терпение, и мастерство, - медленно
проговорила она. - Дреш ведь сообразит,  что  мы  с  ними  справимся,  дай
только время. Я думаю, он со всей возможной скоростью поспешит сюда, лелея
надежду все-таки отбить свое тело.  Конечно,  мы  могли  бы  прямо  сейчас
разделаться с  ящиками  и  выцедить  его  силу.  Но  тем  самым  можно,  с
позволения сказать, вспугнуть дичь...
   - И ты веришь, что он пожалует сюда  и  попытается  сам  выручить  свое
тело?..
   - Верю, - со спокойной убежденностью ответствовала Рибеке.
   - Да и кому лучше тебя знать,  как  он  поступит?  -  Меди  вроде  безо
всякого умысла обронила  эти  слова,  но  тишина  в  комнате  вдруг  стала
мертвой.
   - Уж не попрекаешь ли ты меня моим прошлым? - тихо осведомилась Рибеке.
   - Отнюдь. Я не попрекаю тебя прошлым,  я  просто  поражаюсь  ему,  как,
впрочем, и многие до меня. Ты, должно быть, сама догадалась, почему Высший
Совет нынче назначил хранительницей именно тебя. Тем самым они  подвергают
окончательному испытанию твою верность. Что,  мол,  изберет  Рибеке,  если
предоставить ей выбор: Заклинательниц - или все-таки Дреша?
   - Рибеке выбирает Рибеке, - ответила та, и босые  лодыжки  обеих  овеял
чуть заметный ледяной сквознячок.
   - И никаких сожалений? - подтолкнула Меди. В ее голосе не  было  яда  -
просто естественный интерес старшей сестры. Карие с белым  глаза  смотрели
заботливо, не более.
   - С сожалениями давным-давно покончено, Меди, - сказала Рибеке. - Давай
для полной ясности воспользуемся метафорой. Допустим, у тебя была  любимая
собачка, и вдруг ее потянуло в дикую жизнь. Ты ведь отпустишь ее  со  всей
любовью, не правда ли, и предоставишь ей жить так,  как  ей  самой  больше
хочется? Предположим далее, что  она  не  просто  дичает,  но  и  делается
злобной, начинает тревожить стада твоих соседей. Как, ощутишь ты некоторую
ответственность за  происходящее?  Не  попытаешься  своими  силами  что-то
исправить?..
   - Значит ли это, - спросила Меди, - что Дреш для тебя теперь  не  более
чем беглый одичалый пес?
   - Я же сказала: "Воспользуемся  метафорой",  -  с  некоторой  резкостью
отозвалась Рибеке. Поднявшись,  она  проследовала  к  одному  из  небесных
окошек. Перед нею была лесистая  лощина;  сквозь  пышный  мох  пробивались
белые ветреницы. Высокие стройные ели  отгораживали  их  от  синего  неба.
Рибеке подошла вплотную к окошку и глубоко вдохнула их аромат. В том  мире
только что прошел дождь, воздух был прохладным, чистым и свежим.
   - Понятно, - сказала Меди с другого конца комнаты. - Значит, ничего  не
предпринимаем и ждем, надеясь его заманить. Нам ни к чему отнимать у  него
надежду вернуть свое тело, не то он откажется от попытки  его  выручить  и
попросту захватит другое.
   - Вот именно, - едва слышным шепотом откликнулась  Рибеке,  не  отрывая
взгляда от лазурных небес мира за окном. Ее руки, одетые тончайшей чешуей,
покоились на деревянном подоконнике. - И я  думаю,  что  мое  ожидание  не
затянется надолго.
   - Надеюсь, ты распорядилась, чтобы нас немедленно известили, как только
его аура будет замечена на нашем плане?
   - Конечно. - Рибеке повернулась к ней и с деловым видом  кивнула.  -  Я
только не сказала своим ученицам, кого именно мы ожидаем. В  его  нынешнем
состоянии его аура ущербна и весьма сильно отличается  от  целостной,  так
что не думаю, чтобы  они  заподозрили.  С  другой  стороны,  я  достаточно
подробно описала, что именно они должны увидеть. Навряд  ли  они  ошибутся
или пропустят...
   - Стало быть, ты не настолько им доверяешь, чтобы прямо сообщить, что у
нас тут? - Длинные пальцы Меди легонько простучали по крышке коробки.
   Рибеке вновь пересекла комнату и опустилась на табурет.
   - Дело не в доверии, Меди, - сказала она. - Просто они все слишком  юны
и преисполнены идеальных воззрений на Заклинательниц. Вот я и  сочла,  что
ни к чему смущать их, внушая излишние мысли и  заставляя  решать,  кому  в
большей степени принадлежит их верность, кому в  меньшей.  В  их  возрасте
слишком уж любят, чтобы все было ясно. День и ночь, мрак и  свет,  никаких
полутонов. В результате кто-нибудь  не  так  поймет  то,  что  мы  делаем,
истолкует наши деяния как предательство. По-моему, нам с тобой ни  к  чему
тревожить их понапрасну...
   - Мудро, - согласилась Меди. - Если мы преуспеем, они будут  под  нашей
защитой. Если же нет... Я еще не настолько стара и не  настолько  цинична,
чтобы  с  радостью  заставлять  этих  невинных  расплачиваться   за   наше
дерзновение. Уберегая их умы от лишних сведений о  нашем  предприятии,  ты
тем самым ограждаешь их и от того, что некоторые, возможно, назовут  нашей
виной. Воистину, ты правильно поступила, сестра.
   В комнате воцарилась  несколько  неловкая  тишина.  Спустя  время  Меди
заерзала на табурете:
   - Я предпочла бы несколько более удобное сиденье...
   -  И  я,  -  сказала  Рибеке.  -   Неудобство,   однако,   способствует
бдительности и вниманию. Не пристало нам дремать на бархатных подушках или
услаждать себя вином, когда наконец появится Дреш. Сила его далеко не  так
велика, как полагает он сам, но ловкости и  хитрости  ему  определенно  не
занимать. Я бы не стала его  недооценивать,  ибо  такая  оплошность  может
стать роковой. Терпение, Меди! Придет время  -  и  мы  отдохнем  за  едой,
питьем и беседой, - думается мне, у нас с тобой есть о чем  поведать  друг
дружке. Хотя бы о том, что Высший Совет не желает высказать Рибеке прямо в
лицо, но зато, возможно, шепнул на ушко Меди. Или я не права?
   Меди едва заметно, но с явной горечью улыбнулась...



8

   Первый же день, проведенный Вандиеном за перегонкой  упряжки,  оказался
сплошной пыткой, способной поколебать  даже  долготерпение  дина.  Он  без
конца укорачивал и замедлял шаг,  пока  не  почувствовал  себя  жертвенным
животным, ведомым в кандалах на заклание. Тем не менее, как  он  с  самого
начала наступал на пятки своим скильям, так  и  продолжал  наступать.  Они
вразвалочку передвигались по улице, щурясь и моргая от пыли. Вандиен начал
было экспериментировать со стрекалом, но  выяснил  лишь,  что  стоило  ему
прикоснуться им к  какому-нибудь  зверю,  как  тот  плюхался  на  брюхо  и
немедленно засыпал. Из этого он  заключил,  что  стрекало  на  самом  деле
служило для того, чтобы останавливать скилий, не подвергая опасности  руки
и ноги, - челюсти-то у милых зверюшек были что надо.
   Тащась следом за ними, он на  ходу  сжевал  кусок  купленной  на  рынке
ковриги, а остальное сунул под мышку. Растягивать единственный хлеб на всю
дорогу до Обманной Гавани ему вовсе не улыбалось, но другой возможности он
покамест не видел. Что  ж:  оставалось  только  напомнить  себе,  что  ему
случалось одолевать и больший путь, причем на тощий живот.
   Итак, Вандиен двигался вперед  ленивым  прогулочным  шагом,  предаваясь
досужим размышлениям об  однообразии  открывавшегося  перед  ним  пейзажа.
Дорога вилась между невысокими холмиками, спускаясь в низины, то  тут,  то
там на ней виднелся овечий помет. Время от времени он видел в  стороне  от
дороги отары. Скильи не проявляли к овцам никакого  интереса,  но  Вандиен
заметил, что овцы сбивались в  кучу  и  принимались  беспокойно  вертеться
всякий раз, когда ветер доносил до них запах его упряжки.  Пастухи-люди  с
руганью   принимались   сновать   туда-сюда,    разгоняя    по    пастбищу
сопротивляющихся животных. Чувствовалось, что овцы старались держаться  от
скилий как можно дальше. Одна  отара  при  их  приближении  разбежалась  в
стороны,  усеяв  живыми  точками  склоны  холмов.  К  большому  облегчению
Вандиена, пастухи обвиняли и поносили все-таки не его, а своих  безмозглых
подопечных. Овец было много: отару за отарой гнали через дорогу на  зимние
пастбища, и Вандиену ничего не оставалось, кроме как  мрачно  плестись  по
густо унавоженному большаку.
   Вечер застал его на вершине небольшого холма. Он порядком устал, но  не
столько от ходьбы, сколько от ее несусветно медленного  темпа.  Со  своего
взгорка он видел перед собой появлявшуюся и пропадавшую дорогу, похожую на
серую ленту,  кем-то  настриженную  и  разбросанную  по  холмам,  заросшим
кустарником. Ни дерева, ни хижины пастуха - не на чем  остановить  взгляд.
Кусты  же  и  трава  были   сплошь   тусклыми,   от   пыльно-лилового   до
угрюмо-зеленого.   Скильи,   размеренно   переваливаясь   и   принюхиваясь
неизвестно к чему, заковыляли вниз по склону. Вандиен только вздохнул.
   Неожиданно одна из пастей выбросила длинный серый язык и тотчас же  его
вобрала. Тварь взвизгнула, и в тот же миг повод вылетел из руки  Вандиена.
Шлепая   плоскими   лапами,   упряжка   ринулась    наутек.    Приземистые
крапчато-серые спины извивались туда-сюда: скильи  точно  текли  вниз  под
уклон, чем-то напоминая струю воды, пролитой из ведерка. Плетеный  кожаный
повод волочился следом по грязи.
   Раздумывать  было  некогда.  Вандиен  во  всю  прыть  бросился  следом,
прыгнул, как кот, и успел ухватить вожжи. Его изрядно протащило по  навозу
и колючим кустам, и связанный узлом конец повода снова вырвало из  ладони.
Со сдавленным проклятием он вскочил на ноги,  на  бегу  вытирая  о  куртку
исполосованные и грязные  руки.  Он  то  скользил  в  овечьем  дерьме,  то
перепрыгивал цепкие жилистые кусты. При этом он умудрялся не отставать  от
скилий и во все горло орал "Стоять!!!" поочередно на  всех  известных  ему
языках. Языков он в своих странствиях  нахватался  немало,  но  зловредные
скильи не обращали на него ни малейшего внимания.
   Как же он костерил себя за то,  что  слишком  скоро  вручил  Паутинному
Панцирю заветный кристалл. Он знал, какие  части  тела  скильям  следовало
почесывать для их полного удовольствия; знал, какие водоросли давать им от
поноса; знал, наконец, как выводить у них паразитов... в общем, все, кроме
того,  как  остановить  сбежавшую  упряжку.  Он  только   и   добился   от
осоловевшего т'черья, что, мол,  скильями  легче  было  управлять,  нежели
объяснять в деталях, как это делается.
   Потом впереди показалась какая-то речка, и  Вандиен  принялся  с  жаром
молиться, чтобы она их остановила. Может, здесь когда-то и был мостик,  но
теперь от него и следов не осталось. Борозды от  колес  свидетельствовали,
что телеги и экипажи  пересекали  речку  вброд,  но  его-то  ящероподобным
глотателям пыли,  любителям  дрыхнуть  на  солнцепеке  такой  подвиг  был,
конечно же, не под силу.  Уткнувшись  рыльцами  в  берег,  они  несомненно
свернут вправо или влево. Если повезет. Тут-то он их и перехватит...
   ...Они влетели прямехонько в реку  и  исчезли  в  ней,  точно  камбалы,
зарывшиеся в морской ил. Вандиен видел только, как дергалась сбруя:  твари
пластались по дну, стремясь полностью погрузиться. Длинные змеиные  хвосты
распрямились и начали ожесточенно хлестать, попадая когда по  воде,  когда
по бокам соседей. Вода кругом так и кипела. Туча  мути,  поднятой  со  дна
шестнадцатью широкими лапами, взвилась и уплыла вниз  по  течению.  Упряжь
дергалась и путалась: вся четверка лезла друг под друга, в самую  глубину.
Где чей хвост, где чья щелкающая зубами морда - поди  разбери.  Чешуйчатые
плечи и крупы остервенело толкались и пихались...
   А потом все кончилось  -  так  же  внезапно,  как  и  началось.  Скильи
замерли, скрывшись в воде и грязи. Над поверхностью не  стало  видно  даже
носов. Закрылись  вытаращенные  глаза,  обмякли  хвосты,  и  лишь  течение
продолжало  их  шевелить.   Вандиен   опасливо   приблизился,   борясь   с
подступающим ужасом. Скильи не  подавали  признаков  жизни!  Он  осторожно
подобрал плетеный повод и нерешительно потянул... Никакого ответа.
   Он явственно видел под  водой  ноздри  скилий  и  то,  что  из  них  не
поднималось ни пузырька. Ни  единый  мускул  не  напрягался  под  шкурами.
Вандиен  дернул  еще  раз,  посильнее,  но  безвольные  туши   лишь   чуть
пошевелились от его рывка. Он  вспомнил  про  стрекало,  которое  обронил,
когда упряжка понесла. Быть может, если  подобрать  его  и  несколько  раз
хорошенько им вмазать...  Нет.  Он  не  осмеливался  оставить  скилий  без
присмотра. Он вошел в воду и что было сил пнул в  круп  ближайшего  зверя.
Как в стенку!..
   Вандиен предпринимал еще и еще усилия, столь же  мучительные,  сколь  и
неблагодарные. Он вымок насквозь, пытаясь вытащить скилий из реки. Сколько
он ни тянул то за хвост, то за лапу - сдвинуть с места хотя бы одну  тварь
ему так и не удалось. Четверка  как  будто  стремилась  слиться  в  единое
целое. Здоровенные плоские лапы были надежно погребены под слоем  грязи  и
речной гальки. Мертвый якорь.  Животы  плотно  прижимались  ко  дну.  Вода
перекатывалась через хребты...
   К тому времени, когда закатилось солнце, Вандиен  был  мокр  до  нитки,
несчастен  и  зол.  Выбравшись  на  бережок,  он  молча  созерцал  скилий,
окаменевших на дне, начиная понимать,  что  выпереть  их  оттуда  силой  -
занятие безнадежное. Оставалось одно: взять их измором. Дождаться,  покуда
вылезут сами. В конце концов, весь день он гнал их  по  вполне  сухопутной
дороге. Должен же им когда-то понадобиться воздух?.. То и дело оглядываясь
через плечо, он устало зашагал обратно на холм, чтобы забрать там стрекало
и хлеб, потерянные во время погони. Вернувшись к реке, он  обнаружил,  что
скильи не сдвинулись ни на волосок.
   Усевшись на мшистом берегу, Вандиен положил наземь стрекало  и  вытащил
поясной нож. Кусок краюхи пришлось не отрезать, а скорее отпиливать.  Хлеб
вконец зачерствел, Вандиен не жевал его, а грыз, как сухарь.  Отойдя  чуть
выше по течению