дин стервец согласился помочь. "Там холодно, - ныли эти  недоноски,  -
сыро, и вообще, скоро начнется прилив. Оставайся-ка  лучше  с  нами,  Пол,
опрокинь чарочку. Дус соскучится там без тебя и скоро явится назад..."  Но
Пол, он был такой, он о чести не забывал. Он не остался с ними  греться  и
выпивать. Он вернулся ко мне, таща с  собой  старое  сломанное  весло.  Мы
всунули его под камень одним концом, налегли и стали раскачивать, и камень
в конце концов приподнялся. Ни он, ни я не могли  выпустить  весло,  иначе
камень снова шлепнулся бы на старое место. Поэтому я изловчился и запустил
туда ногу, чтобы выгрести наружу все, что может там  оказаться.  Попадался
мне в основном песок, но потом я зацепил что то, и это  что-то  потащилось
за моей ногой. Оно поддавалось медленно-медленно, - а ты не  забывай,  что
все это время мы еще и налегали на весло, удерживая камень. Мало помалу  я
эту штуковину все-таки оттуда выгреб. И вот она показалась  наружу,  и  мы
уставились на нее во все глаза. Потому что мы с Полом  сразу  поняли:  вот
ОНО! Попалось!.. Мы нашли сундук Заклинательниц, и никакого сомнения в том
быть не могло. Осторожненько, осторожненько мы стали  опускать  камень  на
место. Пол все стоял, держал в  руках  весло  и  смотрел  сквозь  воду  на
сундук. Я первым сообразил, что начинается прилив, а значит,  незачем  зря
терять время. Я, помню, вздохнул поглубже, наклонился и ухватил сундук.  А
холодина была - бр-р! Ру ки так и жгло,  но  я  был  не  каким-нибудь  там
сопляком, а парнем что надо, и  я  даже  не  подумал  его  выпускать.  Пол
скрючился подле меня и ухватил  сундук  за  другой  конец.  Стали  мы  его
поднимать, и тут то у нас обоих только что  пупки  не  развязались!  Я  аж
слышал, как и у  него,  и  у  меня  плечи  трещали,  и  все-таки  сундучок
поддался. И как его маленькие Заклинательницы с места сдвинули  -  до  сих
пор не пойму. Да и никто не поймет. Мы вдвоем чуть не треснули пополам,  а
оба парни были дюжие, я же говорю, что надо молодцы  были.  Может,  он  до
того под водой належался, что весь промок внутри и от этого отяжелел?.. Не
знаю. Знаю только, что мы его достали и ДЕРЖАЛИ В РУКАХ. Помнится,  смотрю
я на Пола и вижу, что он улыбается, хотя кожа на  лице  от  холода  да  от
усилий прямо череп обтянула. "Давай-ка мотать отсюда на берег",  -  сказал
он мне, и я кивнул. И вот  тут-то  ЭТО  и  случилось.  Заговорил  храмовый
колокол. Знаешь ты, Карли, где этот колокол? И  почему  никто  никогда  не
видел его, но вся деревня о нем болтает? Потому,  что  он  там,  внизу,  в
погребе Заклинательниц, вот почему. Погреб тот и не  подумал  обваливаться
во время землетрясения, его просто водой залило, и все.  А  колокол  висит
себе и висит, и  если  туда  забирается  приливное  течение,  он  начинает
звонить. Бум-м-м!.. Ажно земля  у  нас  под  ногами  задвигалась.  Тут  мы
смекнули, что прилив нас скоро зальет, а стало быть, надо уносить ноги, да
поживее. Пол делает первый шаг к берегу, я за ним. И вот тут он вдруг орет
благим матом и застывает на месте. Потом начинает дергаться,  вид  у  него
такой испуганный, и до меня доходит, что у него что-то случилось с  ногой.
Мы  тихонечко  опускаем  сундук,  начинаем  смотреть  и  видим:  ногу  его
заклинило в тех самых камнях,  что  мы  недавно  отодвигали  с  дороги.  И
вытащить ее он никак уже не может. Ну,  а  я  не  могу  держать  сундук  и
одновременно выколупывать его ногу. И один тащить сундук на берег  я  тоже
не могу. А хоть бы и смог, что  толку?  Все  равно  не  успеть,  прилив-то
напирает. Пока я вернусь  за  ним,  от  него  уж  и  пузырей  на  воде  не
останется. Только я был гордым парнем, и не из таких, кто бросает друга  в
беде. И решился я, Карли, наплевать на тот дерьмовый сундук. Взял  я  наше
весло и занялся делом. Только вот камни те, что там лежали и в которых  он
застрял, мы с ним прежде передвигали вдвоем. Я должен был своротить  целых
три штуки, если вправду хотел  его  вызволить.  "Волоки  сундук,  Дус",  -
сказал мне Пол. "Одному мне его не допереть, - сказал я в ответ. - А кроме
того, нечего отлынивать от своей половины работы". Тут мы оба  захохотали,
как ненормальные, и он понял, что я ни за что не  брошу  его  помирать.  Я
свернул один из камней, хотя мне это  и  стоило  порядочного  клока  кожи,
оставшегося на весле, и взялся за второй. Приходилось мне,  прямо  скажем,
несладко. В плечах и спине у меня словно рвалось что-то. Держись, говорю я
себе, спасай Пола, спасай сундук! Жми, парень!.. Закрыл я глаза  и  налег,
помнится, со всех потрохов.  И  второй  камень  сдвинулся.  Только  Пол-то
видел, что я над собой творю. "Брось, Дус! - говорит он мне.  -  Катись  к
шутам отсюда на берег! Настанет отлив, вернешься за сундуком, ты же теперь
знаешь, где он  лежит".  "И  вернулся  бы,  да  с  твоим  трупом  возиться
неохота", - говорю я ему. И видит он, что я от него не отстану.  Да.  Была
же в людях гордость в те времена. Пихаю я под камень весло,  а  сам  вижу,
что сейчас надорвусь, и Пол если не потонет, то от жалости ко мне уж точно
помрет. Ну, и самому ему, конечно, лихо приходится:  камень-то  ногу  ему,
почитай, раздавил. "Ты мне в обморок падать не моги!" - говорю я ему, и он
начинает смеяться, ну знаешь, как мужчины смеются, когда боятся заплакать.
А прилив себе не дремлет, вода при бывает и прибывает, и  Заклинательница,
чтоб ей лопнуть, все вызывает и вызывает свой шторм. Водичка  нам  уже  по
грудь, холод собачий, - чувствую, как есть остываем, и ноги уже  прямо  не
гнутся. Сундук только  краешком  торчит  из  воды,  но  я  крепко-накрепко
запомнил, где он стоял. Хрен с тобой, думаю, погоди, еще возвернусь и тебя
заберу. Тут я навалился на весло всем своим весом, и бедняга Пол  завопил.
Ох как завопил!.. Все остальные давно уже смылись в деревню,  темнеет,  мы
одни, помочь некому, вода прибывает... А эти говнюки сидят себе  в  теплой
таверне, попивают винишко и с нетерпением ждут, когда же мы явимся, мокрые
и измерзшиеся, последние двое идиотов, чтобы встретить нас шуточками!.. Я,
помнится, еще подумал: "Неужели они не услышали его вопля? Может ли  быть,
чтобы человек так закричал, и никто его  не  услышал?.."  Нет,  никто.  Ни
единая душа не услыхала! И тут я понял, что нам не  выкарабкаться.  Каждый
раз, когда я налегал на весло, Пол кричал. Но я-то понимал, что иного пути
нет, надо поднимать камень, не то пропадем. Он, бедняга, посерел  весь.  И
только потому не терял сознания от боли, что страх потонуть  придавал  ему
сил. "Сейчас я налягу в последний раз, Пол, - пообещал я  ему.  -  И  либо
освобожу тебя, либо дам  тебе  свой  нож".  Он  кивнул  мне  и  попробовал
улыбнуться. А вода знай себе все прибывала. Положил я обе руки на весло, и
душа моя воззвала к односельчанам, которых забрало море: "Помогите!.." И с
этой молитвой я налег из последних сил. И сдвинулся камень. Пол весь обмяк
и окунулся в воду, но я его подхватил. Прилив шел все быстрей, потому  что
Заклинательница на макушке скалы подгоняла волны ветром.  Я  смекаю,  что,
как только мы вылезем из храма наружу, мне придется иметь  дело  еще  и  с
ветром. Пол мешком висел у меня на руках и почти не шевелился. "Сундук!.."
- простонал он. "Друзья важнее", - сказал я ему и поволок прочь Поздно уже
было думать о сундуке. Я уже больше и не видел его под водой.  Море  снова
взяло его себе. Я таки выволок Пола на сушу, хотя оба мы  больше  походили
на утопленников, чем на живых людей. И  хоть  бы  кто-нибудь  высунул  нос
наружу и пришел нас поискать! Так мы и лежали с  ним  на  берегу,  слишком
измученные и замерзшие, чтобы дотащиться до  ближайшего  дома.  Обнаружили
нас только под утро, и к тому времени нога Пола распухла до самого колена,
и у него началась лихорадка. Он так и не пришел в себя, чтобы  подтвердить
мой рассказ. А остальным было слишком стыдно,  чтобы  поверить  мне.  Всем
было как-то проще считать, что это мое пьянство и  беззаботность  погубили
моего лучшего друга и  любимца  всей  деревни.  Кишка  тонка  была  честно
признаться, что все кончилось бы по-другому, не будь они такими трусливыми
гнидами. Если бы хоть один из них остался снаружи, был бы у нас и  Пол,  и
сундук тоже. Но никто не остался, и Пол умер, а море уволокло  назад  свой
сундук. Через несколько дней я дождался отлива,  погреб  к  храму  и  стал
смотреть в воду, но сундука и след простыл. Море его спрятало.  И  хотя  с
тех пор я не пропускал ни одного Храмового Отлива и искал  и  искал,  пока
были силы, так я больше рук на него и не наложил. Но  он  там,  Карли,  он
лежит там и ждет, чтобы кто-нибудь  пришел  и  выволок  его  на  солнышко.
Когда-нибудь вся эта сволочь убедится, что твой старик не соврал.  И  хотя
тошно мне смотреть на нынешнюю стыдобищу с приглашением наемного возчика и
все такое прочее, - может, оно и к лучшему,  что  сундук  выудит  из  моря
чужой человек, а не один из этих подонков,  которые  умудрились  и  сундук
потерять, и погубить  Пола..."  Вот,  Вандиен,  что  мой  дед  рассказывал
матери, а она - мне.
   Внезапная  перемена  в  голосе  Джени  рывком  вернула   заслушавшегося
Вандиена к реальности. Пока она рассказывала, ее  голос  каким-то  образом
уподобился неверному,  дрожащему  голосу  вечно  пьяного  старика.  И  для
Вандиена было совершенно очевидно, что история эта  -  не  выдуманная.  Ни
Джени, ни ее мать ничего не придумывали. Более того:  произношение  многих
слов и некий "старинный" акцент наводили его на мысль  о  древних  песнях,
которых он наслушался накануне. Язык и выговор этих  песен  был  родным  и
понятным для того, кто впервые рассказал историю сундука. Оставался только
один вопрос: лгал ли старик?.. Вандиен был почти уверен, что нет.
   - И потому-то ты по-прежнему  живешь  в  Обманной  Гавани,  -  негромко
проговорил Вандиен.
   Джени, однако, залилась багровой краской и так посмотрела на  Вандиена,
словно он обвинил ее в похищении чужого ребенка.
   - Я живу в Обманной Гавани потому, что здешняя жизнь - это  моя  жизнь,
другой я просто не знаю!
   - Веская причина торчать здесь, вынося подобное обращение  с  собой,  -
кивнул Вандиен. - Еще не хватало дожидаться, чтобы  настал  день,  который
подтвердит  правоту  твоего  дедушки,  так?  Ты  ведь   совсем-совсем   не
чувствуешь  себя  наследницей  его  гнева  и  не  надеешься  воздать  всем
остальным по заслугам? Не хочешь, чтобы однажды деревня в  полном  составе
явилась к тебе извиняться за давнюю несправедливость и просить прощения за
собственную слепоту, за все щипки, грубости и насмешки? Значит, ты ни разу
не воображала, как стоишь, прямая и гордая, возле заветного сундука в день
своей славы?..
   Говоря так, Вандиен не сводил  глаз  с  ее  лица.  Он  испытал  щемящее
чувство, когда из надувшейся девчонки она на  его  глазах  превратилась  в
рассерженную женщину, а потом  обратно.  Вскоре,  однако,  Джени  овладела
собой и бесстрастно произнесла:
   - Шрамы бывают разные, возчик. Уж не собираешься ли ты меня осудить  за
то, что и я хочу избавиться от своего?
   Вандиен задумчиво покусывал кончики усов. Он пытался подобрать слова, к
которым она бы прислушалась, не ожесточаясь и не упрямствуя больше.
   - Мой шрам, Джени, - у меня на лице, - сказал он наконец. - Он на  моей
коже и оттого все время стоит между мною и миром,  который  я  вижу  перед
собой. А тот шрам, о котором  говоришь  ты,  рассекает  саму  твою  жизнь,
потому что проходит через сердца других людей.  Неужели  ты  действительно
думаешь, что они с  радостью  отрешатся  от  презрения  к  тебе  -  внучке
изолгавшегося пьянчужки, как они сейчас  думают,  -  и  предпочтут  вместо
этого презирать самих себя, потомков трусов  и  слабаков?..  Ой  вряд  ли.
Джени, я плохо смыслю в лодках и рыбацком деле, зато разбираюсь в людях. И
вот что тебе скажу: если ты думаешь, что я вытащу сундук и благодаря этому
ваша деревня изменит свое мнение о тебе, - ты глубоко ошибаешься.
   Джени стояла посередине лодки, держа в руках весла и глядя  мимо  него,
куда-то за горизонт. Потом одна ее рука  напряглась  и  с  силой  толкнула
весло. Размашистыми движениями Джени развернула лодку  к  берегу.  Вандиен
снова устроился на дне в носовой части дори. И стал снизу  вверх  смотреть
на девушку, вглядываясь в  ее  лицо.  Благо  Джени  на  него  внимания  не
обращала. Так, словно его и вовсе здесь не было.
   - Ладно, у нас с  тобой  есть  по  шраму,  -  задумчиво  проговорил  он
некоторое время спустя. - Но вот Зролан-то чего добивается? Не пойму.
   Губы Джени скривились в горькой усмешке.
   - Сама она говорит, будто так радеет оттого, что слишком хорошо  помнит
прежние славные времена. Да уж, кому помнить, если не ей. В ее годы только
о прежних временах и толковать. Люди поговаривают, что, если попадется  ей
в руки  сундук  Заклинательниц,  она,  уж  верно,  отыщет  средство  снова
помолодеть. То есть  действительно  помолодеть,  не  то  что  все  эти  ее
хитрости и уловки...
   - Не идет тебе ехидство, Джени, - сказал Вандиен.
   - А ей такая причина подходит? - рассердилась девушка. - Такие  замыслы
недостойны ее, потому что она гораздо лучше, чем можно вообразить из-за...
Это - ее единственная слабость и глупость. Искушение недостижимым...
   - Разве это не присуще всем нам? - проговорил Вандиен. - В той или иной
степени?..
   Джени зло посмотрела на него:
   - Знаешь что, займись-ка лучше своими делами, возчик. А я - моими!
   Потом, как-то неожиданно, прямо под  Вандиеном  киль  дори  заскреб  по
песку. Джени убрала весла и весьма неохотно  позволила  Вандиену  вытащить
дори на сушу.
   - Ешь поплотнее, - с каменным лицом посоветовала она  ему,  прежде  чем
распроститься. - И отдохни. Ну, и на твоем месте я отправилась бы сразу за
отступающей водой.
   - Джени, - спросил он, - сколько лет Зролан?
   Девушка возмущенно фыркнула, повернулась и зашагала прочь.



15

   - Ки!.. - прошипел Дреш.
   - Что такое... - пробормотала  она.  Когда  ей  удалось  последний  раз
поспать?.. Она не помнила. Она колебалась на грани бодрствования и сна,  и
если что-то видела перед собой, то только потому,  что  Дреш  не  закрывал
глаз, и их общее зрение посылало образы в ее мозг.  Ее  собственные  глаза
давным-давно сонно закрылись.
   - Проснись, дура!
   - Что такое? - повторила она,  на  сей  раз  более  осмысленно.  Подняв
голову чародея, молодая женщина устроила ее у себя на  коленях.  От  Дреша
исходило напряжение: Ки чувствовала в своих пальцах  дрожь,  происходившую
вовсе не от ее усталости или боязни.
   - Мои руки!  -  отозвался  Дреш.  -  Я  чувствую  прикосновение  к  ним
прохлады... присутствие силы... Кто-то вскрыл мою коробку!
   Ки подняла голову  Дреша  на  сгибе  руки.  Мышцы  плеча,  не  успевшие
избавиться от застарелой усталости, отозвались тупой болью.  Оба  смотрели
на стену, но Дреш видел куда больше, чем Ки.
   - Конец игры? Да?.. - прошептала Ки.
   - Нет еще. Мы подобрались слишком близко, чтобы сдаваться. Одна из  них
наблюдает за мной, я в этом уверен... Надо действовать! Прямо теперь!
   - Ну и что мы будем делать? - спросила Ки, вставая на ноги  и  поднимая
голову, показавшуюся ей еще тяжелей прежнего.
   -  Не  знаю,  -  сказал  Дреш.  -  Видимо,  придется   действовать   по
обстоятельствам. Так, как подскажут нам инстинкты. Вперед, Ки! За дверь, в
коридор!
   Ки  потихоньку  приоткрыла  дверь  кельи  Заклинательницы  и  осторожно
высунулась наружу... Только для того, чтобы сейчас же со вздохом отступить
назад и высунуть вместо себя голову Дреша. Никого. Ки  неуклюже  повернула
голову вместе с тяжелым каменным основанием  в  другом  направлении.  Тоже
никого. Она торопливо прижала голову к себе и поспешила за дверь.
   Но не успели они с Дрешем преодолеть и полудюжины шагов, как  слуха  Ки
достигло шуршание одеяний и негромкий топоток босых ног.
   - Кто-то идет!.. - прошипел Дреш.
   Шарахнувшись в сторону, Ки врезалась плечом в дверь, которая,  как  это
ни странно, безо всякого усилия подалась. Ки буквально ввалилась внутрь и,
силясь не потерять равновесия, плотнее  прижала  к  себе  голову  колдуна.
Распахнувшаяся дверь упруго  вернулась  на  место  и  бесшумно  закрылась,
ущемив Ки бедро. Первоначальный рывок, однако, вынес Ки на самую  середину
комнатки.
   И та, что сидела в комнатке, мгновенно  вскочила  на  ноги,  потрясенно
распахивая глаза. Бледные ладони сжимали что-то вроде яйца, выточенного из
голубого камня.
   Пока  Ки  пыталась  устоять  на  ногах.  Заклинательница  пригнулась  и
осторожнейшим образом опустила яйцо на пол позади себя. Потом  выпрямилась
во весь рост, оказавшись,  со  своим  деформированным  черепом  и  высоким
капюшоном, гораздо выше Ки.
   Ки не стала дожидаться, пока Дреш сообразит, как действовать, и  подаст
ей  команду.  Она  попросту   выронила   его   голову   и   бросилась   на
Заклинательницу.
   Загорелые руки молодой женщины крепко стиснули чешуйчатые запястья,  но
глазам  ее,  лишенным  волшебного  зрения  Дреша,  вместо  Заклинательницы
представала какая-то бледная башня. Башню увенчивал острый купол, и с него
стекал водопад сверкающего огня. Колеблющиеся стены  комнаты  закружились,
но  Ки  не  ослабила  хватки.  Пойманная  Заклинательница   больше   всего
напоминала ей прижатую рогулькой змею: выпускать ее гораздо  опаснее,  чем
продолжать держать. Они сражались молча. В бледной башне зияли две  темные
дыры, и оттуда вылетали алые искры, больно жалившие Ки в лицо.
   Ладони Ки привыкли держать вожжи, смирявшие двух  могучих  тяжеловозов.
Она с малолетства подставляла спину и плечи под увесистые мешки и  пакеты,
нагружая и разгружая фургон.  Такое  тело  не  больно-то  легко  измотать,
особенно когда сил придает страх. Не обращая внимания на жгучие искры,  Ки
рванула свою противницу вперед и резко вниз. Башня не выдержала и рухнула,
и Ки навалилась на нее. Вместе они покатились по вздымавшемуся полу...
   Потом вдруг все кончилось.
   Ки замерла в неподвижности. На  ощупь  поверженная  башня  представляла
собой нечто теплое и податливое, притиснутое к полу ее коленями и локтями.
Ее запястий Ки так и не выпустила. Из  глаз,  ставших  теперь  розоватыми,
больше не летели искры, но даже и это не придавало Ки должной уверенности.
   - Дреш!.. - хрипло позвала она, тут только  сообразив,  что,  наверное,
как следует брякнула его об  пол.  Начиная  волноваться,  она  попробовала
оглядеться,  но  колышущиеся  полупрозрачные   стены,   казалось,   только
насмехались  над  ее  жалкими  органами  чувств.  А  что,  если  от  удара
раскололся тот непростой камень, служивший голове  основанием?  Что,  если
голова грохнулась затылком, и  Дреш  был  теперь  без  сознания,  а  то  и
похуже?..
   Ей никак не удавалось его разглядеть.
   Заставив себя руководствоваться логикой, Ки нашла глазами то, что могло
сойти  за  дверь:  нечто  вроде  более  четко  обозначенной   складки   на
волнующейся стене. Опустив глаза и борясь с  нахлынувшим  головокружением,
Ки принялась методично  обшаривать  взглядом  каждую  пядь  ускользающего,
дышащего пола. Но даже когда ей удалось засечь знакомый  куб  тьмы  с  его
внутренней искрой, он тоже, казалось, колебался и куда-то уплывал.
   Насколько она могла понять, до  него  было  всего  несколько  шагов.  А
впрочем, кто его  знает.  Ки  беспомощно  смотрела  на  него,  сражаясь  с
охватившей ее паникой. Она не могла дотянуться до Дреша, не  выпустив  при
этом пленницу. Но, не добравшись до Дреша, она  не  узнает,  можно  ли  ее
выпускать.
   Тело под ней было по-прежнему  безвольным.  И  по-прежнему  внушало  Ки
ужас.
   - Дреш!.. - окликнула она снова. В ответ ей послышался  какой-то  звук:
уж не был ли он приглушенным ответом?.. Кое-как она приподнялась  с  пола,
потом перехватила одной рукой оба  запястья  Заклинательницы  (по  крайней
мере, она очень надеялась, что это были именно запястья). Чувствуя себя до
смерти перепуганной дурой, она вытянулась во всю длин