что Вандиен  успел  зачислить  ее  в
непроходимые дуры, и поделом. Без дров штурмует незнакомую горную дорогу и
к тому же понятия не имеет о тварях, которые могут повстречаться  в  пути.
Ки сконфузилась, но ничего  не  сказала.  Начать  оправдываться  -  значит
упасть в его глазах еще ниже. Она молча  правила  конями,  посматривая  на
далекую щель.
   Весь  остаток  дня  дорога  продолжала  петлять   утесистыми   кручами,
опоясывавшими подножье горы. Темная полоска, на которую указывал  Вандиен,
медленно приближалась. Она была все еще очень  неблизко  и  к  тому  же  в
стороне от большака, но Ки не сомневалась, что они успеют  добраться.  Она
не учла одного: здесь, в тени гор, темнота наступает быстрее. Когда она  в
очередной раз подняла глаза к небу, солнце нырнуло за ледяные  вершины,  и
сверкающие серебряные зубцы вмиг почернели.  Жадные  щупальца  наползающей
темноты потянулись к фургону...
   Ки выругалась. И сразу же перешла от слов к делу.  Она  накинула  вожжи
петлей на рукоять тормоза, чтобы они не упали на снег и  не  тащились,  и,
спрыгнув с фургона на снежную целину, побежала вперед, обгоняя напрягавших
силы коней. Двигались они таким темпом, что Ки проделала это без  большого
труда. Ки встала перед мордой Сигмунда и зашагала вперед, торя  ему  путь.
Она сознавала, что толку от  этого  немного,  но  в  сгущавшихся  сумерках
каждая минута была на вес золота. Вдобавок движение разогрело кровь, и  Ки
избавилась наконец от дрожи, не оставлявшей ее с тех самых  пор,  как  они
прорубались сквозь змеиный след. К ее несказанному  удивлению,  подле  нее
скоро возник Вандиен и начал протаптывать дорожку для Сигурда.  Тяжеловозы
разом повеселели и приподняли головы, ободренные обществом людей  и  видом
проторенной тропы.
   - Твой народ всегда берется за дело вот так,  ни  слова  не  говоря?  -
хмуро спросил Вандиен. - Который раз  уже  чувствую  себя  рядом  с  тобой
дураком...
   Ки подняла брови и ядовито спросила:
   - А твой народ что, всегда предупреждает, прежде чем что-нибудь делать?
   - Естественно! - отозвался Вандиен. -  Например,  когда  идем  воровать
лошадей...
   Ки свирепо глянула на  него  в  сгущавшихся  сумерках.  Лицо  его  было
совершенно серьезно, только глаза смеялись. Ки не выдержала и улыбнулась в
ответ. От этого у  нее  треснула  прихваченная  морозом  нижняя  губа,  Ки
промокнула ее рукавицей и увидела кровь.
   Позади них послышалось  какое-то  шипение;  временами  оно  становилось
громче, потом снова затихало  до  шепота.  Ки  поглубже  натянула  на  лоб
капюшон.
   - Ветер поднимается... Успеть бы добраться  до  убежища,  пока  нас  не
накрыло метелью!
   - Это не ветер, -  ответствовал  Вандиен  совершенно  спокойно.  -  Это
снежная змея. И, если слух еще не начал меня подводить,  -  побольше  той,
что нынче заставила нас попотеть.
   Ки невольно прибавила шагу, хотя разум говорил ей: пытаться  удрать  от
подобного существа, да еще по глубокому снегу, - дело безнадежное. Что они
могут противопоставить твари, для которой снег - родная  стихия?  Мысленно
Ки перебрала все свое имущество, пытаясь подобрать какое-нибудь подходящее
оружие... Вандиен тем временем тоже прибавил шагу, стараясь  не  отставать
от нее. Он тяжело, натужно дышал и явно не мог понять, почему это  Ки  так
заспешила. Потом их взгляды встретились, и Вандиен, разглядев ее испуганно
вытаращенные глаза, засмеялся - негромко и беззлобно.
   - Нет, Ки, беспокоиться не о чем.  Та  змея  сама  наткнулась  на  нас,
учуяла - и удрала без оглядки. Мы ей без  надобности.  Змеи  эти  питаются
снегом: высасывают из него что ни  есть  питательного,  а  воду  извергают
наружу, устраивая  ледяные  стены...  на  радость  нам,  путешественникам.
Кое-кто говорит, будто летом они зарываются в землю. Так что опасности нам
от них не больше, чем от очень большого дождевого  червя.  Другое  дело  -
следы, которые они после себя оставляют...
   Ки с трудом перевела дух и придержала шаг, зато  в  голосе  послышалась
злость:
   - Небось язык не отвалился бы сказать об этом пораньше! Например, когда
мы кололи лед там на дороге. Или когда только  заговорили  об  этих  самых
змеях. Я из-за тебя такого страха натерпелась...
   - Могла бы, между прочим, сама спросить, -  парировал  Вандиен.  -  Или
совсем гордость заела? Ее у тебя столько, что чуть-чуть убавить  бы  вовсе
не помешало. Ты ведь никогда здесь прежде не ездила, так?
   Ки сжала зубы: начни она отвечать, она наговорила бы ему такого!..  Она
так рассердилась на нахального коротышку, что даже согрелась. Со злости Ки
снова прибавила шагу. Вандиен не отставал, отказываясь  сознаваться,  чего
ему это стоит.
   - Глупцы. Во имя Ястреба, везет же  мне  на  трусов  и  на  глупцов,  -
заметил он как бы между прочим. - На трусов, которые разворачивают фургоны
при виде первого же сугроба. И на дураков, вернее, дур, которые почем  зря
прут напролом. Так ты что, действительно ничего не знаешь о  Сестрах  и  с
чем их едят?
   - Не учи меня моему ремеслу, парень, - огрызнулась Ки. - Я возчица. Что
новенького ты собираешься мне рассказать? Есть перевал, есть дорога,  и  я
еду, пока не доставлю свой груз. Я, кстати, видала перевалы почище. Такие,
по сравнению с которыми этот - как борозда на поле. И мы с моими лошадками
их щелкали как орехи. Одолеем как-нибудь и Сестер!
   Вандиен молча шагал в густеющей темноте. Ки покосилась на него, но мало
что смогла разглядеть: он натянул широкий платок на голову, так что наружу
торчал только прямой нос.
   - Сестер не "одолевают", - негромко проговорил Вандиен. -  Быть  может,
нам удастся спрятаться от них. Или проскользнуть незаметно. Но  только  не
"одолеть". Мне доводилось кое-что слышать о  них...  Красота,  знаешь  ли,
совсем  не  обязательно  добра.  -  Он  говорил  спокойно,  но  в   голосе
чувствовалась  напряженная  сдержанность.  -  А   впрочем,   байки   лучше
рассказывать у костра, за горячей едой...
   - И с одеялами наготове, чтобы прятать голову в самых страшных  местах,
- презрительно хмыкнула Ки.
   Его тон вызвал у нее раздражение. Такой же  таинственный,  как  у  того
малого, который за  монетку  взялся  провести  ее  по  заброшенным  храмам
Кратана.  Он  ей  тогда  наплел  три  короба   всякой   жути   о   жрицах,
совокуплявшихся со  змеями,  и  об  их  чешуйчатом  потомстве.  Да  еще  и
попытался сторговать  ей  мумифицированный  палец  такого  младенца,  весь
покрытый чешуйками. И тогда, и теперь Ки было одинаково противно. За кого,
собственно, принимал  ее  Вандиен?  За  дуру  набитую?  Что  ж,  некоторые
основания у него, сознаемся, были. Как еще  назвать  возчика,  сунувшегося
зимой по незнакомой дороге без дров...
   Между тем они упорно пробивались вперед. Снег налипал на штаны Ки, таял
от тепла тела и тек  вниз.  Ледяной  ручеек  проник  в  ее  башмак,  и  Ки
принялась яростно шевелить пальцами на  ходу,  понимая,  что  иначе  очень
скоро перестанет их чувствовать. Это и в самом деле едва не произошло,  но
затем появилась боль, и у Ки отлегло от сердца. Болят не болят - пока  она
чувствует их, пальцы при ней. Ки дышала через полу плаща, уберегая  легкие
от морозного воздуха. От дыхания плащ постепенно обледеневал изнутри,  что
опять-таки раздражало ее. Вечерний свет постепенно  меркнул,  и  вместе  с
темнотой ощутимо сгущался и холод. Он  казался  живым  существом,  которое
ощупывало одежду путешественников и немедленно запускало щупальца в  любое
отверстие, которое ему удавалось найти.  На  запястье,  за  воротником,  у
поясницы - острые ледяные иглы проникали  повсюду  и  жалили  безо  всякой
пощады.
   Когда Вандиен неожиданно круто свернул влево, Ки последовала за ним,  и
только тут до нее дошло, что уже некоторое время она бездумно шагает, куда
ее ведут, и даже не пытается высмотреть перед собою дорогу. Открытие  было
весьма унизительное, но Ки в кои-то веки раз  проглотила  обиду,  понимая,
что уж этого-то Вандиену никак в вину не вменишь. Он  знал  дорогу  и  уже
доказал это. Если он еще и подыщет им местечко, где бы укрыться на ночь от
сволочного мороза, то одним этим он заслужит всяческую помощь с ее стороны
касаемо провоза через перевал...
   Теперь вокруг  было  уже  совершенно  темно.  Сигурд  шумным  фырканьем
сообщал своей хозяйке о своем недовольстве и о том, что пора  устраиваться
на ночлег, а не топать в кромешном мраке неизвестно куда. Но Вандиен шел и
шел вперед, и Ки следовала за ним не  отставая.  Глаза  у  нее  устали,  а
ресницы смерзлись и заиндевели; она все равно не в силах  была  разглядеть
вокруг почти ничего. Однако постепенно  слева  и  справа  замаячили  стены
неширокой расселины. Сугробы сделались мельче, как если бы они  постепенно
выбирались на берег из глубокой воды. Когда он стал по щиколотку,  Вандиен
неожиданно остановился.
   - Пришли, - сказал он. - Разворачивай фургон, чтобы он прикрыл  нас  от
ветра с гор.
   Ки тупо кивнула и молча повиновалась. Усталость  волнами  окатывала  ее
онемевшее, застывшее тело. Упряжка остановилась в  кромешной  темноте.  Ки
пришлось стащить рукавицы, чтобы выпрячь  окончательно  повесивших  головы
тяжеловозов. Металлические пряжки прилипали к коже. Вандиен куда-то исчез,
но у Ки не было сил думать еще и о нем. В первую очередь она  должна  была
позаботиться о конях. Невзирая на усталость и лютый холод,  она  тщательно
обтерла серых от  талой  сырости  и  пота.  Потом  укрыла  каждого  теплой
попоной. Наведалась в кабинку и  добавила  к  попонам  те  самые  вытертые
одеяла. Это сулило некоторые затруднения ей самой, но коням теплая ночевка
была жизненно необходима.
   Потом ее слуха  достигло  бормотание  Вандиена  и  перестук  деревянных
поленьев. В темноте рассыпались искры - он пытался высечь  огонь.  Отмеряя
Сигурду с Сигмундом щедрую порцию зерна, Ки воспаленными глазами  отметила
для себя место, где находился Вандиен. Вот оттуда  донеслась  приглушенная
брань... и наконец малюсенький красноватый язычок высветил укрывавшие  его
руки мужчины.
   К тому времени, когда Ки затолкала  мешок  с  зерном  обратно  в  кузов
фургона, костер разгорелся вовсю. Граница света и тьмы  заново  расчертила
для Ки мир; бок фургона и вогнутая стена из камня и льда - дальше не  было
ничего. Упряжные кони, обычно  с  немалой  опаской  относившиеся  к  огню,
отбросили страх и тоже жались к его слабенькому теплу. Ки подошла  поближе
и стала смотреть в мерцающую глубину пламени. Вандиен  подложил  еще  одно
обледенелое полено. Оно зашипело и задымилось, потом  начало  разгораться.
Запузырилась, затрещала смола, распространяя волну жара, от которой  у  Ки
заболела стянутая холодом кожа на лице. Она вытянула перед  собой  руки  и
принялась греть их, не снимая рукавиц. Постепенно  тепло  распространялось
по телу, не спеша, однако, достигать ног. Пальцы  казались  Ки  ледышками,
затерявшимися где-то в мокрых, насквозь промерзших башмаках.
   - Рано отдыхать. Если мы сейчас  перестанем  двигаться,  то  потом  уже
пошевелиться не сможем. Замерзнем!
   Голос, невыразимо усталый и несчастный, принадлежал Вандиену. Ки только
мотнула больной головой. Он был прав.
   - Я знаю, - выговорила она. - Можешь не напоминать. Мне  случалось  так
же точно выматываться и замерзать... - сообщила она ему.
   Она сознавала, что поступает с ним несправедливо. Сознавала она  и  то,
что для этого была какая-то причина, но Ки слишком устала, чтобы  копаться
в памяти. Спасибо и на том,  что  раздражение  быстрее  погнало  по  жилам
кровь. Вандиен, похоже, понял, в каком расположении духа она пребывала,  и
пререкаться не стал. Он молча раскрыл посудный ящик, вынул котелок и  стал
набивать его снегом. Он неуклюже действовал одними ладонями,  так,  словно
пальцев у него вовсе не было. Желтая кожа туго обтянула его щеки и лоб,  в
бороде было полно инея.
   И тут в сознании Ки словно  распахнулось  давно  заколоченное  окно,  и
сердце болезненно толкнулось в груди.  Что  ж  это  за  дела,  укорила  ее
совесть. Готова носиться со своим горем, а человек  от  холода  помирай!..
Дальше Ки действовала быстро, не оставляя себе времени на  воспоминания  и
скорбные раздумья. Она не  без  труда  влезла  по  колесу  наверх.  Дверца
кабинки, примерзнув, едва ходила в своих желобках, но Ки отодвинула  ее  и
принялась шарить во мраке. И вот повеяло родным запахом,  а  руки  ощутили
знакомое прикосновение одежд, тысячу раз стиранных и  латанных  ими.  Нет,
сказала себе Ки. Не буду ничего вспоминать. Не стану слушать этот голосок,
твердящий мне об измене...
   Вандиен все еще возился с котелком, действуя пальцами так,  словно  это
были безжизненные деревяшки. Его руки казались белыми даже в  рыжем  свете
костра. Прозрачная кожа  плотно  облегла  кости  и  сухожилия,  выделялись
только синие вены.
   - А ну встань, - ворчливо приказала ему Ки.
   Он медленно поднялся, причем  каждое  движение  с  равной  вероятностью
могло говорить  то  ли  о  запредельной  усталости,  то  ли  об  отчаянной
наглости. А может, подумала Ки, тут хватало разом и того  и  другого.  Она
расправила складки толстого шерстяного плаща, стащила  с  Вандиена  жалкий
платок и закутала его в плащ. Торопливо сбросив  рукавицы,  она  принялась
затягивать кожаные  завязки,  с  которыми  нипочем  не  совладали  бы  его
застывшие пальцы. Плащ, конечно, оказался ему безобразно велик. Когда  она
водрузила ему на голову капюшон, край съехал ему на глаза.  Ки  подвернула
его, поудобнее устраивая вокруг лица теплую ткань. Вандиен с  удивительной
кротостью отдавался ее заботам. Она чувствовала  колотившую  его  дрожь  и
слышала, как стучали  его  зубы.  Ки  всунула  его  безжизненные  кисти  в
огромные рукавицы, сшитые из волчьей шкуры, с  овчинными  отворотами.  Его
руки ушли в них чуть не до локтей.
   - Там где-то еще должны быть его меховые штаны...  -  вслух  припомнила
Ки, посмотрев на те тонкие кожаные, в которые был облачен Вандиен.
   - Погоди... это все лежало у  тебя  в  сундуках,  а  я  околевал  целый
день?.. - изумленно и с оттенком возмущения спросил Вандиен.
   Ки медленно кивнула и посмотрела ему прямо в глаза. Знакомые  рукавицы,
родной плащ... и выглядывающее из него лицо чужака.  Темные  глаза  из-под
Свенова капюшона.  Сердитые  глаза...  Невозможность  происходившего  была
сродни удару, и Ки рывком отвернулась.  Как  выглядел  в  этой  одежде  ее
Свен?.. Да, он был больше, и еще... Что "еще", так и не явилось ей на  ум.
Образ Свена неудержимо расплывался перед умственным взором...
   Ки в отчаянии повернулась спиной к Вандиену  и  уставилась  в  морозную
тьму, но все осталось по-прежнему.  Свена  не  было.  Ки  осела  наземь  и
скорчилась, пытаясь оградить себя от того, что выворачивало  наизнанку  ее
душу. Тщетно пыталась она вспомнить, вызвать из глубин  памяти  нетронутый
временем образ... Все, все расплывалось. Тщетно Ки искала в себе  какие-то
чувства: любовь, скорбь... Ничего, кроме гнева. Вот Свен, тот  нипочем  не
забыл бы о дровах. И уж точно расспросил бы  насчет  безопасных  мест  для
ночевки.  Почему  его  нет  здесь,  почему  он  не  может  обо  всем  этом
позаботиться?.. Но его не было, и она, Ки, не могла даже толком  вспомнить
его лицо... Ки обхватила руками колени. Ее трясло, но не от холода.
   Рука в пушистой меховой рукавице легла на ее плечо:
   - Вставай, пока не замерзла. Этим ты все равно никому уже не  поможешь.
Вода для чая скоро согреется... Ки...
   Он не стал спрашивать у нее каких-либо объяснений, не попытался поднять
ее на ноги и утешить. Вот проскрипели по  снегу,  удаляясь,  его  башмаки:
Вандиен вернулся к костру.  Ки  медленно  поднялась,  чувствуя  себя  так,
словно глубоко внутри нее что-то укладывалось по местам, только во рту был
горький привкус. Она  залезла  в  кабинку  и  ненадолго  затеплила  свечу,
вытаскивая вяленое мясо и сушеные коренья для супа. Потом открыла  ящик  с
пожитками Свена и разыскала его зимние меховые штаны.
   Вандиен уже заварил чай. Он перенял у Ки ее поклажу и сунул ей  в  руки
горячую, дымящуюся кружку. Потом накрошил мясо и коренья - мельче, чем это
обычно делала Ки. Она не сводила  с  него  глаз,  он  почувствовал  это  и
церемонно убрал хозяйственный ножик обратно в ящик для посуды. При этом он
усмехнулся, но  усмешка  -  или  свет  костра  был  тому  виной?  -  вышла
похоронная. Ки не нашла  в  себе  сил  улыбнуться  в  ответ.  Она  глотала
обжигающий чай, и холод постепенно покидал тело, подобно тому как покидает
безумие прояснившийся разум. Ки принялась размешивать суп, и  это  помогло
ей не  смотреть  на  Вандиена,  натягивавшего  меховые  штаны.  Когда  суп
сварился, они стали есть, обваривая себе рты.
   Горячий бульон  прогнал  наконец  вкус  мерзкой  горечи.  Ки  перестала
дрожать и ощутила, как жаркий огонь согревает  ей  ноги  и  сушит  кожаные
башмаки. Вандиен сложил в кучку остаток дров и постелил сверху платок.  Ки
благодарно опустилась рядом с ним на жесткое ухабистое сиденье.  Глядя  на
Вандиена, она по-прежнему старалась смотреть только ему в лицо,  но  никак
не на одежду. Это было все так же невыносимо. Вандиен  молча  сидел  подле
нее, не слишком далеко и не  слишком  близко,  совершенно  по-дружески,  и
спустя некоторое время Ки заметила, что он потихоньку  наблюдает  за  ней.
Взгляд у него был до того замученный и усталый, что Ки  сделалось  стыдно.
Кое-как поднявшись, она принесла  из  кабинки  краюху  черствого  хлеба  и
разломила ее надвое - Вандиену и себе. И, неторопливо жуя, стала  смотреть
в затухающее пламя. Прах бы побрал этого  парня!  Еще  и  смотрит  на  нее
мученическими глазами. Чего ему от нее надо?..
   - Сестры... - тихо проговорил Вандиен.
   - Ах да! Ты же мне обещал сказку на ночь, а я чуть не забыла.
   Ки постаралась изобразить легкомыслие, но вышло  неудачно.  Вандиен  не
поддержал ее тона.
   - Красота редко бывает добра,  -  сказал  он,  точно  повторяя  некогда
затверженное, - и чем она совершенней, тем большая жестокость может за нею
стоять. Ты сама видела потрясающую красоту Сестер. Создать подобное не  по
силам ни одной из разумных рас. Такое могла изваять только природа. Чем же
тогда объяснить их удивительную симметрию и  правильность  очертаний?  Это
при том, что их невозможно даже поцарапать... если вообще  допустить,  что
кому-то придет в  голову  попытаться.  Они  стоят  прямо  над  тропой,  но
довольно высоко, так  что  летом,  когда  нет  снега,  до  них  невозможно
дотянуться. Даже с седла, и даже если встать на него ногами. Однако  зимой
дорогу заваливает снегом, и, если его достаточно  много  и  наст  плотный,
можно подойти и коснуться рукой их красоты. Легенды, впрочем,  утверждают,
будто они не терпят чужих прикосновений - только друг друга...
   Взгляд Вандиена сделался далеким, словно бы он мысленно снова шел через
перевал. Он смотрел в огонь, и Ки видела его профиль, благо во  время  еды
он откинул капюшон. Профиль этот, по мнению Ки, говорил  о  большой  силе.
Да, если он вымоется, побреется и как следует отъестся, он будет далеко не
уродом. Он повернулся к Ки, и она увидела, что взгляд его ожил - в нем как
будто задержался огонь, в который Вандиен только что смотрел.
   Мужчину несколько озадачило ее молчаливое внимание. Он пожал плечами  и
заговорил снова:
   - Сам я никогда к Сестрам не прикасался. Я слышал, как иные  хвастались
подобным, но все это были не те люди,  которым  я  хотел  бы  уподобиться.
Поцелуй, которым вечно обмениваются Сестры, предназначен только им  двоим.
Мне  вообще  кажется,  что  это  довольно  ревнивая  пара.  Зимой  перевал
небезопасен. Нет, нет, никаких следов насилия, битвы  или  измены.  Просто
находят людей, фургоны и животных... раздавленными. Прямо на  дороге,  как
раз в тени целующихся Сестер. Обычно их обнаруживают весной; когда  сходят
снега, и тела выглядят так, точно их в ступе пестом истолкли.  Причем  чем
глубже снег, тем больше вероятность несчастья. А таких снегов, как  нынче,
на перевале не бы