гла  отыскать
нож. Потом Ки услышала над собой смех гарпии - тот  самый  злобный  хохот,
что так долго снился ей по ночам. Она закричала в  ответ,  издав  звериный
вопль,  полный  ненависти  и  страдания.  Рассвирепевший  самец  отозвался
пронзительным криком. Ки поднялась с  пола,  плача  от  ярости.  Она  была
по-прежнему безоружна. Но по крайней мере она встретит его стоя...
   В следующий миг она снова полетела на пол, сбитая  броском  гарпии.  До
нее не сразу дошло, что  самец  кинулся  куда-то  мимо  нее.  Покамест  Ки
ощущала лишь боль: она упала на бок  и  сильно  расшибла  бедро  и  плечо.
Особенно плохо пришлось бедру, потому что оно угодило как раз на  рукоятку
откатившегося ножа. Ки мигом подхватила нож  и  вскочила  на  ноги,  чтобы
достойно встретить новую атаку самца...
   Но ее так и не последовало.
   Перед глазами Ки взвился желтый огонь, ярко озаривший всю заднюю  часть
пещеры. Это масло из перевернутой лампы залило солому и покрывала  гнезда,
в котором покоились яйца. Туда же упал тлеющий фитилек и...
   Сухую солому мгновенно  охватило  гудящее  пламя.  Его  языки  облизали
расписанную звездами ширму и перекинулись на ткацкий станок с недоделанной
шпалерой. А в самой середине пылающего гнезда, точно демон, восставший  из
ада, стоял самец-гарпия. Передними лапами он прижимал к груди одно из яиц.
Ревущий огонь окутывал его крылья  -  кожистые  перепонки  скручивались  и
чернели, распространяя ужасающую вонь.  Он  страшно  закричал  от  боли  и
ненависти, но этот крик не заглушил двойного хлопка - это у его ног  почти
одновременно лопнули  от  жара  два  оставшихся  яйца.  Жидкость  вылилась
наружу, с шипением гася пламя, но пожар был слишком силен:  она  закипела,
повалил смрадный пар пополам с дымом. Ки попятилась прочь, вскидывая  руку
к лицу, - зрелище, представшее ее глазам, и  запах,  ударивший  в  ноздри,
были равно невыносимы. Она споткнулась на неровном полу... и тут же кто-то
накинулся на нее сзади. Ки отчаянно  забилась,  ощущая  объятия  пернатого
существа... которое оказалось всего лишь входной занавесью.  Сорвав  ее  с
петель, Ки кое-как выпуталась и, моргая, выбралась наружу. Скальный карниз
был залит ярким солнечным светом. Ки обвела его непонимающим взглядом.  До
сих пор она всего менее задавалась вопросом - как  же  спуститься  отсюда,
свершив месть? Она помышляла только  о  возмездии.  Но  судьба,  словно  в
насмешку, помешала ей исполнить задуманное да еще и оставила ее в живых...
   Свистящий крик заставил Ки вскинуть глаза. Она сразу заметила над собой
черную точку, которая падала на нее с неба,  стремительно  увеличиваясь  в
размерах. Ки инстинктивно отпрянула  в  сторону,  пригибаясь,  готовясь  к
неминуемой схватке. Пятнышко росло на глазах: вот оно  стало  величиной  с
ястреба... потом с орла... и наконец превратилось в пикирующую гарпию.  Не
узнать ее было невозможно. Зеленовато-голубое оперение и  такая  же  шкура
ярко  выделялись  в  бледной  голубизне   неба.   Длинные   тонкие   перья
развевались, точно грива бирюзовых волос. Самка стрелой падала  на  Ки  со
стороны солнца...
   На голом карнизе негде было спрятаться, некуда скрыться. Не  было  даже
ниши, которая помогла бы оборониться. Женщина стиснула обеими руками нож и
подняла его высоко над головой острием  вверх.  Она  знала,  что  страшные
когти прикончат ее с первого же удара, и мечтала лишь  об  одном:  ощутить
перед смертью, как лезвие ее ножа впивается в плоть...
   Но  гарпия  отвернула   в   сторону.   Ее   яростный   свист   сменился
душераздирающим криком, до того похожим на человеческий, что  Ки  невольно
вскрикнула тоже. Гарпия широко распахнула крылья и  отчаянно  забила  ими,
пытаясь погасить скорость. Ки была позабыта. Маленькие костлявые  передние
лапы-ручки самки протянулись навстречу жуткой  фигуре,  которая,  шатаясь,
шагнула ей навстречу  из  дымящегося  устья  пещеры.  Это  был  самец.  Он
попытался расправить крылья, и обугленные перья  посыпались,  догорая,  на
камни карниза. Самец широко разевал тупой  черепаший  клюв,  жадно  вдыхая
чистый воздух. Глаза  прикрывала  белая  защитная  пленка.  Ки  неподвижно
смотрела на него: ужас приковал ее к месту. Вот он упал на  колени,  потом
осел набок, по-прежнему прижимая кожистое яйцо к выпуклой птичьей груди...
его руки судорожно дернулись, яйцо выскользнуло и разбилось, ударившись  о
камень. Хлынула жидкость, и  нерожденный  младенец  наполовину  вывалился,
наполовину выплыл наружу. Ки  видела,  как  маленькое  тельце  забилось  в
конвульсиях, расплескивая образовавшуюся лужу... и застыло.
   Самка опустилась наконец на карниз, и ветер, поднятый ее крыльями, едва
не смахнул Ки вниз. Золотые глаза гарпии перебегали с уничтоженного яйца к
неподвижному дымящемуся телу самца и обратно. Из входа в сгоревшее  логово
вырывались черные клубы омерзительно пахнущей гари...
   Она стремительно повернулась к Ки; ее  кожистые  крылья  все  еще  были
наполовину развернуты.
   - Погибли!.. Все  погибли!..  -  прокричала  она.  Гибель  целого  мира
звенела в этих словах.
   -  Как  мои!  Как  мои!..  -  выкрикнула  Ки  в  ответ.  Горькая   мука
невосполнимой утраты взорвалась внутри, словно обманчиво подсохший  нарыв.
Гарпия бросилась в атаку. Ки метнулась навстречу...
   Широкие крылья  не  успели  оглушить  Ки  ударом:  мгновение  -  и  она
подскочила вплотную. Она  едва  доставала  гарпии  макушкой  до  грудинной
кости. Какое счастье, подумалось Ки, что ей досталось биться с этой тварью
на карнизе, где гарпия не могла  обрушиться  на  нее  сверху  и  разодрать
ударом когтей...
   Цепкие пальцы самки вцепились Ки в волосы, широкий клюв  навис  над  ее
затылком,  обдавая  женщину  смрадным  дыханием.  Ки  видела,  как  начала
подниматься задняя лапа, увенчанная громадными когтями. Сейчас  эти  когти
вопьются  в  ее  живот  и  вырвут  внутренности.  Ки  приняла  единственно
правильное решение и не стала сопротивляться гарпии, подтаскивавшей ее все
ближе к своей пернатой груди. Наоборот,  она  сама  подалась  вперед  и  с
размаху ударила в эту грудь головой.  Ее  левая  рука  с  отчаянной  силой
перехватила правое запястье гарпии. Прыжком рванувшись вверх,  она  обвила
самку поперек тела ногами, уходя от удара грозных когтей. Одновременно  ее
правая рука, сжимавшая нож, взвилась над головой и  нанесла  удар.  Сперва
лезвие скользнуло по  ребрам,  но  затем  коснулось  мускулистого  живота.
Гарпия пошатнулась. Ки что было  сил  сжимала  рукоять  ножа  и  втягивала
голову в плечи, уберегая ее от неистово щелкавшего  клюва.  Крепкую  шкуру
гарпии распороть  было  непросто,  но  ненависть  добавила  Ки  сил:  рана
постепенно углублялась. Громадные крылья  яростно  хлопали,  но  Ки  цепко
висела  на  брюхе  противницы,   прижимаясь   теснее   самого   страстного
возлюбленного.
   Гарпия развернула крылья во всю ширину. Последовал сильный рывок вверх.
Ки еще сильней напрягла ноги, не позволяя гарпии стряхнуть себя на  острые
камни внизу. Она видела, как  уплыл  в  сторону  каменный  карниз.  Сперва
гарпия круто взвилась вверх, потом  закружилась  и  стала  спускаться.  Ее
передние лапы рвали волосы Ки, пытаясь  сломать  женщине  шею.  Голова  Ки
моталась,  она  перестала  понимать,  где  верх,  где  низ.  Клочья   неба
проносились мимо нее,  то  возникая,  то  прячась  за  бешено  работающими
крыльями. Ки вжималась лицом в тело гарпии, уходя от крючковатых  пальцев,
тянувшихся к ее глазам. Куда они летели - к земле  или  от  земли?  Ки  не
знала. Ее ногти впивались в  костлявое  запястье  гарпии.  Та  высвободила
руку, шарившую по лицу Ки...
   Извернувшись, женщина умудрилась пнуть гарпию коленом в живот, сбив тем
самым размеренный ритм ее крыльев. Ее ноги сейчас  же  снова  оплели  тело
самки, а рука выдернула нож. Ки дотянулась как можно  выше  и  до  рукояти
всадила нож Свена гарпии в грудь...
   Раздался  крик.  Совершенно  человеческий  крик.  Полет  превратился  в
беспорядочное падение. Крылья гарпии еще продолжали бить, но удержать ее в
воздухе уже не могли.  Два  тела  падали  с  высоты,  тесно  сплетенные  в
смертельном объятии. Ки закричала, но не от страха: страха для нее  больше
не существовало. Гарпия  умолкла.  Может  быть,  она  была  уже  мертва  и
движения ее крыльев были всего лишь конвульсиями бездыханного тела. Небо и
скалы безостановочно менялись местами. Вот кончик крыла задел  поверхность
утеса, развернув их и на  какой-то  миг  замедлив  падение.  Кровь  гарпии
залила Ки лицо, и та ощутила на  своих  губах  ее  вкус.  Она  по-прежнему
крепко держалась за тело врага...
   А потом откуда-то снизу протянулись колючие древесные ветви  и  вырвали
их из объятий друг друга.


   Когда Ки открыла глаза, стоял уже вечер. Она равнодушно  посмотрела  на
свои ноги, застрявшие в изломанном кустарнике; голова и плечи Ки упирались
в землю. При желании можно было проследить, как она катилась.  Ее  падение
основательно помяло густой куст, впустив лучи заходящего  солнца  в  самую
его глубину. Ки лежала неподвижно, глядя  на  луну,  уже  начинавшую  свое
еженощное путешествие на другой край неба. Ромни верили,  что  луна  видит
все, что делается на свете, и  все  запоминает.  Ки  глуповато  улыбнулась
ночному светилу. Луне ни к чему больше за ней наблюдать. С ней  покончено.
Луна уже видела все, что Ки суждено было совершить в своей жизни. Все дела
были сделаны, ничего не осталось. Ки закрыла глаза...
   Когда  она  открыла  их  снова,  луна  уже  стояла  выше  и   любопытно
заглядывала между обломанными ветвями. Тело Ки испытывало жажду.  Сама  Ки
не  имела  никакого  отношения  к  этим  потребностям,  но  тело  настырно
требовало внимания. Ки долго прислушивалась к ощущениям в пересохшем горле
и во рту. Потом попробовала пошевелиться.
   Она  высвободила  ноги,  и  они  оказались  на  земле.  Ки  совсем   не
чувствовала своей левой руки. Она поискала ее  глазами  и  убедилась,  что
рука была все еще при ней. Дотянувшись правой  рукой,  она  подняла  ее  и
устроила у себя на груди.  Потом  медленно  перекатилась  на  правый  бок,
ожидая, что вывихнутое плечо откликнется болью, но  боли  не  было.  Плечо
попросту отнялось. Ки посмотрела  перед  собой  и  встретилась  глазами  с
мертвой гарпией.
   До нее можно было дотянуться рукой. Мертвая, она  напоминала  бумажного
змея, смятого порывом ветра. Ки заглянула в глубину золотых глаз,  которые
смерть начала уже перекрашивать в гнилостно-коричневый цвет.  Ки  смотрела
холодно. Она была рада,  что  они  сражались,  что  ей  все-таки  довелось
раскромсать эту плоть и пролить кровь. Знать бы еще, помнит  ли  гарпия  в
той преисподней,  куда  провалилась,  какой  смертью  она  умерла?  Угрюмо
улыбнувшись, Ки приподнялась на  колени,  потом  заставила  разбитое  тело
выпрямиться во весь рост. Она будет жить. По крайней мере  пока.  Она  так
решила.
   Ки посмотрела на звезды, высыпавшие в  ночном  небе.  С  того  момента,
когда она начала подъем на скалу, прошло уже немалое время, и еще  большее
- с тех пор, как она оставила в укромном месте свой фургон и  упряжку.  Ки
прикинула направление, провела рукой по лицу, отдирая  спекшуюся  кровь  и
прилипшие волосы, и, хромая, зашагала через лес.
   Небо понемногу серело, а окружающие предметы  приобретали  цвет,  когда
слуха Ки  коснулось  приветливое  пофыркивание  упряжных  коней,  издалека
учуявших хозяйку. Ки хотела окликнуть их, но пересохшее  горло  отказалось
повиноваться. Она пошла туда, откуда слышалось фырканье.
   Ее фургон стоял на небольшой полянке  в  лесу.  Кони  -  она  не  стала
стреноживать их перед уходом - подняли головы и с любопытством  уставились
на Ки. Один из  них,  по  имени  Сигурд,  сразу  почуял  запах  гарпии  и,
подозрительно фыркнув, на  всякий  случай  отодвинулся  подальше.  Второй,
кроткий Сигмунд, шарахнулся только тогда, когда она подошла совсем  близко
и на него повеяло запахом крови. Ки проковыляла  мимо  него  к  бочонку  с
водой, притороченному к боку фургона. Она открыла  краник  и  предоставила
воде литься, щедрыми горстями умывая руки, лицо, а потом и голову. Кое как
отмывшись от грязи, она принялась жадно пить. Прохладная вода пробудила  к
жизни ее плечо: боль жгла, как раскаленное  железо,  загнанное  глубоко  в
тело. С трудом разогнувшись, Ки завернула краник, "потом  безвольно  осела
наземь прямо посреди мокрого пятна, оставленного ее умыванием.
   Плечо начало распухать, рукав  кожаной  куртки  сделался  тесен.  Нужно
найти помощь, пока она окончательно не ослабела. Ки с трудом вскарабкалась
по высокому желтому колесу фургона на дощатое сиденье. За  ним  находилась
кабинка, в которой она, возчица,  жила  и  содержала  свое  хозяйство.  Ки
неуклюже забралась внутрь, постаравшись не задеть больным плечом за  косяк
узенькой дверцы. Спальная полка находилась высоко, и  у  Ки  не  было  сил
легко вспрыгнуть туда, как она это проделывала когда-то. Одеяла, сложенные
на соломенном тюфячке, так и притягивали взгляд, но Ки не могла  позволить
себе передышки.
   На стенах тесной кабинки было полно  всевозможных  полочек,  шкафчиков,
крючков и деревянных гвоздей. Ки вытянула один из  ящиков  и  извлекла  из
него рваные остатки старенькой юбки. Действуя здоровой рукой и зубами, она
оторвала кусок и соорудила из  него  повязку,  подвесив  больную  руку  на
груди. Потом оторвала колбаску от длинной связки,  свисавшей  с  крюка  на
низком потолке. Ки впилась зубами в жесткое, пряное мясо, и пустой желудок
немедленно откликнулся голодным ворчанием:  с  тех  пор,  как  она  ела  в
последний раз, минул целый день и целая  ночь.  Лицо  у  Ки  тоже  болело,
особенно  больно  было  двигать  челюстью.  Ки  вспомнила   лапу   гарпии,
стиснувшую ее лицо. Она проглотила разжеванный кусок и откусила еще.
   В крохотное окошко кабинки проникал серый утренний свет, но Ки в нем не
нуждалась. Она и так наизусть знала здесь каждую мелочь. Запасная  рубашка
Свена  по-прежнему  висела  на  привычном  гвозде.   На   полке   валялась
раскрашенная деревянная  кукла-марионетка:  неловкие  пальчики  маленького
Ларса перепутали нити. На другой полке  лежала  игрушечная  лошадка,  лишь
наполовину проклюнувшаяся  из  толстого  чурбака.  Рядом  лежали  резцы  и
стамески Свена. Никогда ему уже не доделать игрушку сынишке. Ки вспомнила,
как он сидел у огня, как осторожно двигались его  огромные  руки,  бережно
выпуская лошадку из толщи  чурбака.  А  рядом  с  ним,  прильнув  кудрявой
беленькой головкой к отцовскому боку,  сидела  малышка  Рисса.  Вечно  она
совала носик чуть не под лезвие его ножа, двигавшегося так  медленно,  так
осторожно...
   Ки выбралась из кабинки и, скрипя зубами, спустилась на землю.  Подняла
здоровой рукой тяжелые, толстые  ремни  сбруи  и  негромко  звякнула  ими.
Громадные серые кони  послушно  подошли  к  ней.  Их  немало  озадачил  ее
хриплый, каркающий голос, но Ки, то подталкивая, то умоляя,  заставила  их
встать как положено. Она  надевала  упряжь  и  застегивала  многочисленные
пряжки, действуя по-прежнему одной рукой и зубами.
   Наконец она забралась на сиденье и собрала вожжи.  Ударом  пятки  сняла
фургон с тормоза... Никто не подбежал и не забрался  по  колесу,  торопясь
занять место рядом с нею. Там, где к ней  прижималось  бы  теплое  детское
тельце, теперь дышал холодом стылый утренний воздух. Напоследок Ки бросила
усталый взгляд в небо. Оно было синим и совершенно  пустым.  Она  все-таки
изгнала с этого  неба  зловещие  крылья.  Ки  пожала  плечами  и  легонько
встряхнула вожжи. Серые кони напряглись и потянули. Ки поехала вперед.
   Одна...



2

   Ветер донес до слуха Ки смех, потом обрывки старой, с детства  памятной
песни, и ее губы тронула  невольная  улыбка.  Серые  тяжеловозы  Сигурд  и
Сигмунд, и те навострили уши и принялись  побыстрее  переставлять  могучие
медлительные копыта. Они знали, что впереди ждал яркий костер,  прохладная
вода и лужайка с зеленой свежей травой.  Еще  там  будут  другие  фургоны,
множество детей, чьи маленькие руки так славно  гладят  и  похлопывают  по
бокам, и, конечно, кони, выпряженные  на  ночь.  Ки  сразу  заметила,  как
оживились ее любимцы, и ощутила это, будто невнятный попрек.  Нет,  в  эту
ночь Сигурд и Сигмунд не вкатят ее фургон в круг  повозок  ромни.  Сколько
времени минует, прежде чем она вновь  решится  въехать  в  их  многолюдный
лагерь  и  присоединиться  к  шумному  веселью,  сопровождавшему  вечернюю
пирушку?.. Может, вообще никогда. Слишком много призраков ехало  вместе  с
нею в фургоне, вглядываясь сквозь ветви в мерцание костров за деревьями...
   Ки достигла места, где  от  большака  отделялась  узенькая  дорожка  со
следами колес. Дорожка вела по усеянной пнями просеке. Хорошее место,  где
заночевавших ромни никто не потревожит до самого утра. Серые замедлили шаг
и попытались свернуть. Ки  дернула  вожжи,  не  давая  упряжке  сбиться  с
избранного ею пути. Она старалась не слушать дружелюбного ржания,  которым
пасшиеся кони приветствовали ее упряжку.  Голоса  ромни,  сидевших  вокруг
костров, сделались громче: кочевой народ понял, что мимо  проехал  фургон.
Кто-нибудь  обязательно  спросит:  "Кто  это  был?",  и  ему  расскажут  -
полушепотом. Вот так. Если она и дальше будет  держаться  особняком,  она,
пожалуй, превратится в легенду. Ки, одинокая  возчица  с  полным  фургоном
привидений. Она невесело  улыбнулась.  Ки,  избравшая  одиночество  и  тем
поправшая обычай народа, который принял ее как свою...
   С того дня, когда она сделала свой выбор, минуло уже  два  года.  Дети,
которые учились теперь говорить, были тогда едва заметными  бугорками  под
фартуками у своих матерей.
   Ки шаталась и едва не падала с сиденья, когда Сигурд и Сигмунд  втащили
фургон в круг света, в круг выстроившихся повозок...


   Большой Оскар примчался бегом и подхватил  начавшую  падать  Ки.  Риффа
приняла у него ее легкое тело  и  уложила  на  мягкие  шкуры  у  костерка.
Многоопытным движением она дернула и повернула больную руку  Ки,  вправляя
плечо. Ки вздрогнула, но рука начала слушаться. Риффа  укрепила  тряпочную
повязку и принесла  Ки  горячего,  пряного  чаю,  заправленного  целебными
зельями. Ки бессильно лежала на меховых одеялах, следя глазами за тем, как
рослые, крепкие мужчины-ромни распрягают ее тяжеловозов и уводят их прочь.
Дети сновали кругом, по мере сил стараясь помочь взрослым: одни  натаскали
воды в опустошенные бочонки, другие  вытащили  из  кабинки  постель  Ки  и
разложили ее на траве. Потом Ки уснула и проспала  до  самого  утра.  Весь
следующий день она ничего не  делала,  только  наблюдала  за  женщинами  -
полными, крупными, разодетыми  в  яркие  цветные  юбки  и  просторные,  не
стеснявшие движений рубахи. Темноголовые большеглазые  дети  в  изорванных
одежонках бегали туда и сюда, играли, смеялись и верещали.
   Ки повидала немало народов, но  среди  ромни  она  более  чем  где-либо
чувствовала себя дома...
   В лагере было семь повозок и порядочная толпа людей. Женщины-ромни были
рослыми,  темноволосыми  и  полногрудыми.  Их  красота  и  могучая   стать
перекликалась, по мнению Ки, с великолепием их упряжных лошадей -  рослых,
тяжеловесных,  с  густыми  длинными  гривами  и   коротко   подстриженными
хвостами. Мужчины были вполне под  стать  своим  подругам;  возраст  разве
только  добавлял  им  кряжистости  -  старики  были  несокрушимы,   словно
узловатые пни. А дети - дети играли  в  старые,  как  мир,  детские  игры,
резвясь на мягком мху под деревьями. Люди ходили между  фургонами.  Кто-то
раскладывал постели проветриваться на траве, кто-то пек лепешки на плоских
камнях в жару углей. Вот на просеку вышла из леса молодая  пара:  с  пояса
женщины свешивалась целая связка жирных, только что пойманных кроликов,  а
мужчина нес корзину диких слив,  собранных  в  лесу.  Ладони  Оскара  были
перепачканы клейкой черной мазью, которой он пользовал  треснувшее  копыто
коня. Р