вердил  т'черья.  И
он, и Вандиен понимали, что фигуры для совершения сделки расставлены, пора
приступать к делу. Т'черья ждал...
   - Со своей стороны, - сказал Вандиен, - я никогда не стал бы оскорблять
твои чувства, предлагая тебе презренные монеты. В самом деле, что  ты  обо
мне знаешь? Кто я такой, чтобы рассчитывать на твое доверие, а с ним и  на
ту услугу, которая мне от тебя требуется? Об этом и еще о  многом  я  себя
спрашивал, пока мы стояли здесь, среди многошумной суеты торжища,  пытаясь
разговаривать и  торговаться,  как  положено  цивилизованным  существам...
насколько это возможно посреди сутолоки и звуков  праздной  болтовни.  Что
могу я о себе рассказать, как могу завоевать твое уважение,  когда  вокруг
блеют и ревут животные, поднимая пыль, садящуюся на наши лица, а прохожие,
понятия не имея о  вежливости  и  манерах,  проходят  столь  непочтительно
близко от нас, что обдают нас запахами своих тел... Как  могу  я  доказать
тебе, что и мы, люди, существа, не наделенные высшей  чувствительностью  -
наследным достоянием т'черья, - уж не вовсе подобны бесчувственным камням?
   Медленно и со вкусом  перечисляя  неудобства,  которые,  как  он  знал,
доставали т'черья гораздо крепче, нежели его  самого,  Вандиен  прямо-таки
видел, как под впечатлением его слов  тот  понемногу  прятался  обратно  в
панцирь. Т'черья предпочитали  прохладу,  приглушенный  свет  и  негромкие
звуки.  Т'черья,  добывающий  себе  пропитание  в  городе,  населенном  по
преимуществу людьми и брорианами, обрекал себя на колоссальные трудности.
   - Ни за какие деньги?.. - прошепелявил т'черья. У этого племени не было
голосовых связок: они не выговаривали, а скорее выдыхали  слова.  Вандиен,
однако, отлично разобрал сказанное и понял, что удобный момент наступил.
   Его короткую куртку перетягивал коричневый матерчатый пояс, на  котором
висел кошелек. Рука Вандиена поползла к поясу, но  кошелек  миновала.  То,
что он собирался достать, ни в коем  случае  не  следовало  таскать  среди
монет. Он осторожно развернул складки пояса, и в  ладонь  ему  выскользнул
некий предмет, завернутый в  мягкую  серую  тряпочку.  Т'черья  пристально
следил за каждым его движением. Поначалу он  даже  выпустил  было  глазные
стебельки, дабы ничего не упустить из виду, но потом вспомнил  о  принятом
среди людей и торопливо втянул их. Вандиен, впрочем, заметил его интерес и
приложил все усилия, чтобы разжечь его как только возможно.
   Он неторопливо поправил  пояс,  в  котором  хранил  хрупкое  сокровище,
потом, опять-таки без лишней спешки, одернул куртку  и  по  очереди  обтер
каждую  ладонь  о  штаны.  И  только  тогда   начал   медленно,   медленно
разворачивать тонкий, мягкий серый клочок, действуя двумя  руками,  словно
бы из страха, что лежавшее  внутри  может  выпасть  и  затеряться.  И  вот
наконец  его  ловкие  пальцы  отвернули  последний  слой  ткани.   Т'черья
неожиданно застрекотал своими мандибулами. Какое-то время ни тот ни другой
не произносили ни слова.
   На ладони Вандиена лежал оранжевый кристалл, длиной и толщиной примерно
с его безымянный палец. С бесконечными предосторожностями Вандиен повернул
его к свету, словно кристалл мог рассыпаться от  малейшего  прикосновения.
Солнечные лучи заиграли на  множестве  граней:  то,  что  казалось  единым
целым, было в действительности разросшейся друзой.
   Движением опытного актера Вандиен  поднес  кристалл  к  своему  носу  и
почтительно понюхал. Его обоняние не могло уловить почти никакого  запаха.
Т'черья взирал на  него  с  молчаливым  отчаянием,  выдавая  владевшее  им
возбуждение лишь чуть заметным подрагиванием клешней-пальцев передних лап.
Торг кругом них продолжал шуметь, но  Вандиен  знал,  что  т'черья  ничего
более не слышит и не замечает.
   - Да, - сказал, вернее, прошептал он наконец. - Ни за какие деньги...
   - Что ты предлагаешь? - прошипел т'черья. И нерешительно добавил: - Это
очень маленький кристалл...
   Сбить Вандиена с толку подобным замечанием было невозможно.
   - Верно, - сказал он. - Ты прав.  Обрати  внимание  на  его  роскошный,
глубокий цвет. Такой кристалл составит гордость и сокровище богатейшей  из
королев. Он достаточно мал, чтобы носить его все время  с  собой  и  иметь
возможность насладиться им всякий раз, когда сутолока заполненного работой
дня  станет  грозить  внутреннему  покою,  столь   ценному   для   всякого
цивилизованного существа. О, я бывал в жилых пещерах состоятельных т'черья
и видел гирлянды кристаллов, украшавшие  стены  их  жилищ  и  решетки  для
приготовления пищи...  но  почти  не  встречал  таких,  которые  могли  бы
сравниться с этим кристаллом по цвету и запаху. Сколь долго утешал он меня
в пути! Любуясь, как дробится в нем свет, вдыхая  его  аромат,  навевающий
сонный покой, пережил я многие горести и  неудачи.  И  мне  кажется,  этот
кристалл сможет убедить тебя в том, что  я  -  существо,  как  и  ты  сам,
цивилизованное. Я достоин доверия,  хотя  бы  я  и  пришел  нанимать  твою
упряжку и даже намереваюсь на некоторое время забрать ее у тебя, и к  тому
же,  обитая,  как  и  все  мы,  среди  корыстолюбцев,  поневоле   вынужден
предлагать тебе за это презренные деньги...
   Карие глаза Вандиена прямо смотрели  в  т'черийские  глаза  на  ножках,
излучая самую убедительную искренность. Пальцы его  между  тем  помаленьку
заворачивали кристалл обратно  в  тряпочку,  словно  бы  для  того,  чтобы
спрятать на место. Т'черья выдал себя, затрепетав одним из  своих  глазных
стебельков. Он не отрывал взора от кристалла, уже исчезавшего  в  складках
ткани. Его мандибулы снова  застрекотали.  Спохватившись,  он  перешел  на
Общий:
   - Твое доказательство впечатлило меня, человек. Никогда прежде не видел
я, чтобы твой соплеменник носил с собой сонный кристалл, -  разве  что  на
продажу. Меня зовут...  -  тут  он  что-то  прострекотал,  -  по-вашему  -
Паутинный Панцирь, из-за узора на моей броне...
   - А я - Вандиен, - прозвучало в  ответ.  Они  торжественно  поклонились
друг другу; можно было приступать к серьезной, деловой части беседы.  Все,
что говорилось до этого, было всего лишь  прелюдией,  расстановкой  сил  и
разведкой. - Итак, Паутинный Панцирь, - продолжал Вандиен,  -  сегодня  ты
обнаружил, что не все люди - варвары и  дикари.  Кое-кто  из  нас  дорожит
своим покоем не меньше, чем вы...
   - Что же это за дело, для которого  тебе  понадобились  мои  скильи?  -
спросил т'черья.
   - Да есть кое-какая работенка в Обманной Гавани.
   - Обманная Гавань?.. Ее жители грубы и шумливы, и ничего хорошего  там,
говорят, нет. Т'черья там совсем не живут, а обитатели из  числа  людей  -
сплошь злодеи. Могу ли я быть уверен, что моей бесценной упряжке там ничто
не грозит? Как я удостоверюсь, что их там не украдут, не  отравят  или  не
покалечат ради забавы?..
   Вандиен медленно  поводил  рукой  с  кристаллом  перед  своим  лицом  -
человеческий  эквивалент   т'черийского   жеста,   изображавшего   крайнее
расстройство.
   - Да оградит нас Луна от  подобного  непотребства!..  -  Рука  Вандиена
медленно поползла к поясному кошелю. Т'черья по-прежнему не  отрывал  глаз
от его ладони, в которой лежал кристалл. Вандиен похлопал по  кошелю  так,
что две мелкие монетки звякнули одна о другую. - Задал ты мне,  друг  мой,
задачу, - сказал он т'черья. - Если  я  тебя  правильно  понял,  ты  готов
предоставить  мне  свою  упряжку,  если  я  сумею  уверить   тебя   в   ее
безопасности. Или, может быть, скудость  Общего  языка  некоторым  образом
извратила мысли, которые ты облекал в слова?
   - Предположим, ты понял меня верно, - уклончиво ответил  т'черья.  -  И
если бы я в самом деле собрался предоставить тебе на некоторый  срок  этих
несравненных скилий... скорее,  друзей,  нежели  рабочих  животных...  что
послужило бы залогом их безопасности на  то  время,  что  они  пробудут  с
тобой?
   Вандиен снова звякнул содержимым тощего кошелька:
   - И правда,  что?..  Когда  я  вернусь,  твои  тревоги  будут  оплачены
деньгами, но сейчас речь не о них. Какой-нибудь грубый  невежда  начал  бы
предлагать тебе деньги прямо сейчас, не понимая, что звон монет отнюдь  не
всегда равноценен добрым намерениям. Я же полагаю, что наша с тобой сделка
заслуживает   чего-то   особенного-личного.   Можно   даже   назвать   это
заложничеством... - Вандиен помедлил, возведя глаза к небу. Постояв так  и
помолчав некоторое время, он якобы с неохотой засунул кристалл  в  складки
своего пояса.  Мандибулы  т'черья  еле  слышно  застрекотали,  но  Вандиен
притворился, будто не слышал.  Крепко  сжав  губы  и  придав  своему  лицу
отрешенное выражение, он  принялся  стаскивать  с  левой  руки  перстенек.
Перстенек медленно сдвинулся, открыв полоску незагорелой кожи.  С  тяжелым
вздохом Вандиен протянул его т'черья.
   Глазные  стебельки  ненадолго  склонились  над  перстнем.  Тот   ничего
особенного собой не представлял: квадратная вставочка из черного камня  не
сверкала,  лишь  тускло  поблескивала  гранями,  металл  же  был   простым
серебром. Вандиен взвесил его на ладони:
   - Вот, возьми... Давно, очень давно не снимал  я  его  со  своей  левой
руки. Но если тебе нужно свидетельство моего благородства - вот,  прими...
Он перешел ко мне от бабушки отца моей матери... -  Он  вновь  помолчал  и
вздохнул поглубже, словно бы для того, чтобы очистить голос  от  горестной
хрипотцы: - Немногое,  увы,  слишком  немногое  напоминает  теперь  о  тех
высотах знатности  и  богатства,  с  которых  выпало  низвергнуться  моему
роду... Лишь этот  перстень  я  сохранил  как  символ  славного  прошлого,
которое я намерен, не жалея сил, возродить к жизни. Ничто и ни  при  каких
обстоятельствах не заставит меня расстаться навсегда с этим перстнем! Нет,
никогда!.. Либо я верну тебе твоих скилий в целости и добром здравии, либо
погибну...
   Его ладонь сжалась  в  кулак,  судорожно  стискивая  перстень.  Жилы  и
мускулы вздулись,  обрисовавшись  под  кожей.  Он  сморгнул,  якобы  пряча
непрошеную  скупую  слезу.  И  с  угрюмой  решимостью  протянул   перстень
Паутинному Панцирю на ладони. Было видно, как дрожала его рука.
   - Верни свой перстень на его законное место, -  проговорил  т'черья.  -
Мой народ не носит на панцирях металлических украшений, но мы знаем, сколь
высоко цените  их  вы,  люди.  Я  не  могу  заставить  тебя  расстаться  с
предметом, столь для тебя драгоценным, ради простой сделки, заключаемой на
торжище, где властвует корысть...
   Вандиен не спешил убирать протянутую руку:
   - И все-таки я непременно должен нанять твою упряжку.  Я  убежден,  что
они, и только они способны выполнить задуманную мною работу.  Прошу  тебя!
Длящийся разговор лишь усиливает мое беспокойство и муку...
   Т'черья громко застучал жвалами. Вандиен стиснул челюсти и отвел глаза.
Он намеренно употребил выражение "беспокойство и мука", отлично зная,  что
именно этими словами обычно переводили т'черийское  выражение,  означавшее
высшую степень умственного и эмоционального напряжения, могущую повлечь за
собой серьезную телесную болезнь.
   - Нет! - вскричал т'черья, и Вандиен ощутил на руке  прикосновение  его
клешни. - Скорее спрячь сокровище своего рода, о человек! Мне достаточно и
твоей готовности с ним разлучиться. Я не в силах требовать от  тебя  таких
жертв, скорее уж я соглашусь  на  время  расстаться  со  своими  скильями.
Зрелище твоей честности и нравственной чистоты покорило меня. Я  не  стану
испрашивать у тебя задатка...
   Вандиен смотрел на  т'черья,  торопливо  надевая  перстень  обратно  на
палец. Потом переменил позу:  руки,  скрещенные  на  груди,  до  некоторой
степени уподобили его т'черья, изображающего смирение.
   - У меня нет слов, государь мой,  -  сказал  он.  -  Я  не  осмеливаюсь
воспользоваться подобным великодушием. Похоже,  тем,  кто  имеет  с  тобой
дело, приходится ограждать тебя от последствий твоей же учтивости! Увы,  я
мало что могу тебе  предложить,  но  потребуй  же  у  меня  в  залог  хоть
что-нибудь! Хоть что-нибудь! Любую вещь, какую изберешь...
   - Любую? - словно бы в замешательстве переспросил т'черья.
   Вандиен только рад был сунуть голову в петлю.
   - Любую! Я доверю тебе в залог все, что только ты пожелаешь...
   - Осмелюсь ли выговорить...
   - Прошу тебя, назови!
   - Твой кристалл, человек. Доверь его  мне,  как  я  доверяю  тебе  свою
упряжку.
   На лице Вандиена отразились ужас и осознание непоправимости содеянного.
Его плечи поникли, руки безвольно опустились.
   - Я предложил тебе выбирать... - проговорил он так  тихо,  что  т'черья
был  вынужден  наклониться  вперед,  чтобы  расслышать.  Вандиен   покачал
головой, негромко посмеиваясь над собственным скудоумием: - Я совсем забыл
поговорку, гласящую: "С  вежливостью  т'черья  можно  сравнить  только  их
хитрость". Что ж, я велел тебе выбирать, и ты выбрал. Откуда же  мне  было
знать, что ты потребуешь именно такого залога!.. Мой душевный  покой,  моя
защита от суеты и безумия этого мира... И все-таки... - Вандиен сунул руку
в складки матерчатого пояса и извлек серую тряпочку  с  завернутым  в  нее
кристаллом, - мое слово свято.
   Он протянул кристалл т'черья, и тот  немедленно  сомкнул  на  нем  свои
клешни. Паутинный Панцирь принялся разворачивать тряпочку, да так быстро и
ловко, что Вандиену только  и  осталось,  что  удивляться  про  себя.  Вот
подрагивающие от нетерпения жвалы охватили  кристалл.  Выдвинулись  нежные
реснички и начали гладить блестящие грани, оценивая их  качество.  Глазные
стебельки т'черья начали медленно  никнуть.  Это  был  отличный  кристалл.
Странствующий торговец, встреченный около Келсо, отдал его Вандиену за три
меры соли, благо т'черья в Келсо не жили, а кроме них, сонные кристаллы ни
для кого ценности не представляли. Другое дело, ни один т'черья никогда не
поверил бы, что разумное существо может как-то без них обходиться.
   Не  теряя  времени,  Вандиен  принялся  расспрашивать,   каких   команд
слушаются скильи. Потом договорился, когда и куда он  должен  их  вернуть.
Т'черья отвечал ему все более сонно. Когда Вандиен поднял гибкое  стрекало
и повел зверей прочь, т'черья уже легонько покачивался в  такт  неслышимой
музыке видений, в  которые  погрузился.  Реснички,  дрожа,  прикасались  к
кристаллу, зажатому в жвалах...
   Проходя мимо лотка пирожника, Вандиен употребил один из своих  медяков,
приобретя большую темную ковригу. Вообще-то он  предпочел  бы  зеленоватую
т'черийскую плюшку, но  знал,  что  зернового  хлеба  ему  хватит  дольше.
Широкие плоские лапы упряжных скилий  вздымали  невероятные  тучи  уличной
пыли. Вандиен предпринял несколько  попыток  побудить  их  пойти  хотя  бы
трусцой,  но  потерпел  неудачу  и  был  вынужден  смириться  с  неспешным
прогулочным шагом. Оставив бесплодную борьбу  со  скильями,  он  обратился
мыслью к Обманной Гавани и к тому, что его там ожидало. Даже  таким  ходом
они туда уж за  четыре-то  дня  доберутся.  Хватит  времени  и  оглядеться
вокруг, и сундук выудить попытаться...
   А что если он вдруг выиграет? От ужаса и восторга перехватило  дыхание.
Рассердившись на себя самого, Вандиен раздраженно поскреб  шрам  на  лице.
Шрам был жестким на ощупь и мало что чувствовал. И что за бредовая идея  -
избавиться  от  него?..  Может,  он  сделал  глупость,  поверив   обещанию
Зролан?.. Да, да, именно так! - подсказывал страх. Вот потому-то ты  и  не
сказал Ки, что тебе посулили помимо денег. Ты  сам  постыдился  сознаться,
какую надежду в тебе пробудили... Вандиен  содрогнулся,  представив  себе,
как приняла бы эту новость Ки... спасая которую он и заработал этот рубец.
Вандиен  погрузился  в  мрачные  размышления,  шагая  следом  за  неспешно
бредущими скильями.
   И все  же...  все  же  не  таков  был  Вандиен,  чтобы  надежда,  пусть
несбыточная  и  отчаянная,  надолго  уступила  место   сомнениям.   Только
вообразить, как он вдруг предстанет перед Ки с чистым, гладким лицом,  как
она изумится и обрадуется! Он был совершенно уверен: если бы  он  упомянул
ей об этом, она обязательно  отправилась  бы  с  ним  в  Обманную  Гавань.
Бросила бы все дела, чтобы помочь ему вытащить на свет сундук с  реликвией
Заклинательниц. Вот потому-то, с непостижимой логикой сказал себе Вандиен,
я от нее и скрыл. Еще не хватало, переламывать ее  волю  с  помощью  столь
низких  уловок.  Нет,  он  не  потерпел  бы,  чтобы  она  жалела  его  или
чувствовала  себя  виноватой.  То,  что  существовало  между  ними,  могло
существовать лишь на свободе. Вот если Ки придет  сама,  по  своей  доброй
воле, - он встретит ее с радостью. В  одиночку  справиться  с  успехом  не
легче, чем с поражением. Всегда хорошо, если друг рядом!



4

   Косые лучи неяркого осеннего солнца золотили проселок.
   - Это  у  них  называется  дорогой!..  -  фыркнула  Ки  себе  под  нос,
разглядывая две  неглубокие  колеи,  тянувшиеся  вдаль  через  лес.  Между
колеями успели  вырасти  кустики,  царапавшие  днище  фургона.  Вдоль  так
называемой дороги росли белоствольные  березы,  медленно  ронявшие  наземь
желтые листья. Березы перемежались тополями  и  кучками  ив.  Попадавшиеся
изредка деревья-арфы молча и неподвижно  стояли  в  послеполуденном  тепле
безветренного осеннего дня. Расслабленно откинувшись к дверце кабинки,  Ки
вдыхала запахи леса. Пахло мхом  и  палой  листвой.  Ки  чувствовала  себя
богатой и к тому же никуда не спешила.
   И все же, когда  она  поглядывала  на  неспешно  шагавших  тяжеловозов,
совесть чуть-чуть ее беспокоила. И доставка груза к сроку  была  здесь  ни
при чем. Даже если нынче она пораньше остановится на ночевку, завтра ей  с
запасом хватит времени на все дела.
   Вандиен. Он ни на чем не настаивал, но она знала,  как  он  обрадуется,
если она поспеет к нему в Обманную Гавань. Что ж, она с радостью  приехала
бы его выручать, приехала  бы  со  всей  возможной  быстротой...  если  бы
предприятие,  в  которое  его  угораздило   ввязаться,   не   было   таким
беспросветно  дурацким.  Ки  прикусила   губу,   глядя,   как   размеренно
перекатываются мышцы на двух необъятных серых  спинах,  двигавшихся  перед
ней. Ум ее между тем озабоченно подсчитывал дни: вот уже шесть суток,  как
Вандиен отбыл в Обманную Гавань. Наверное, он уже там, если  только  удача
не изменила ему окончательно. Что до самой Ки, то  даже  черепашьим  шагом
она всяко поспевала в Горькухи к вечеру следующего дня, как раз четвертого
в ее путешествии.
   Была, впрочем,  и  другая  возможность.  Немножко  пошевелить  коней  и
прикатить в Горькухи еще до  полуночи.  Благо,  Горькухи  не  какая-нибудь
крепость со стеной и воротами, а разросшееся земледельческое поселение. Ни
тебе ворот, ни стражи при них, останавливать некому. Да, она вполне  могла
именно так и сделать. А потом рвануть в Обманную Гавань. Полтора дня  -  и
она там. Успеет к его сроку, да еще и время останется. Другое дело, на кой
хрен все это ей нужно?.. Сам влип в историю, сам  пускай  и  выпутывается.
Чего это ради она сидит тут и взвешивает всякие возможности, словно кто ее
обязал его выручать?.. На кого, интересно, он рассчитывал  все  эти  годы,
пока с нею не познакомился? Только  на  себя  самого.  Вот  и  пускай  сам
разбирается. Небось не будет в следующий раз так вольничать с ее  упряжкой
и фургоном. Попотеет немножко, только на пользу пойдет...
   Озабоченное выражение на лице Ки сменила  кривая  усмешка.  Да,  пускай
попыхтит. Она подъедет туда к нему денек этак на одиннадцатый, когда он ей
на шею готов будет  прыгнуть.  Такому,  как  он,  задиристому  петушку  не
помешает разок вымочить перышки.
   Ки потянула носом, принюхиваясь. Потом поднялась  на  сиденье  во  весь
рост. Стройное, худенькое тело  покачивалось  в  такт  движениям  фургона,
переваливавшегося  на  ухабах:  Ки  потягивалась,  разминая  онемевшие  от
долгого сиденья мышцы. Зеленые глаза щурились, пытаясь рассмотреть  сквозь
чащу, что там, впереди. До