ом...  наверх,  скорее  наверх!  Нет,  она  не
сделала этого. Серые шагали себе и шагали под жизнерадостное поскрипывание
фургона. Почему я сижу и улыбаюсь, думала Ки, почему  я  не  вскакиваю  на
ноги, нахлестывая коней?.. Кто удерживает  меня  за  руку,  ведь  я  здесь
одна?.. Неторопливо, неторопливо катится скрипучий фургон. Скорее, скорее,
скорее же!.. Топ, топ, топ -  неторопливые  копыта  по  гулкой  каменистой
дороге...
   Но вот наконец и вершина.
   Ки закричала. Жутким, бессловесным, нескончаемым криком. Стократное эхо
повторяло нечеловеческий вопль.
   Внезапно другая Ки как будто очнулась. То, что она увидела  за  холмом,
принадлежало только ей. Ей одной. Они не должны этого  видеть.  И  она  не
должна. Не смей думать о том, что  ты  увидела.  Гарпии  выбирают  кусочки
понежнее.  Животик,  пухлую  щечку  ребенка.   Ягодицы   мужчины.   Мягкие
внутренности и бедра вороного коня. Не смотри, не  слушай,  молила  вторая
Ки, но все напрасно. Гарпии, пара  бирюзовых,  зеленовато-голубых  гарпий.
Они смеются, визжат, весело кувыркаются в  воздухе  над  головой  Ки.  Они
прекрасны и смертоносны,  как  отточенные  клинки,  и  бесчувственны,  как
речные омуты. Они смеются над ее горем...
   Не надо, не надо снова, исступленно молил кто-то другой. Но  чем  ближе
она придвигалась к телам, тем невыносимей делалась боль. Как  жар  слишком
близкого пламени. Ки не могла даже плакать. Она просто выла,  как  раненый
зверь.
   Нет, нет, они не должны увидеть гарпий.  Не  должны  увидеть,  как  они
кувыркаются и вьются в голубом небе, глумливо передразнивая ее вой...
   Тот, кто сидел рядом,  пытался  подмять  волю  Ки.  Остановить  ее.  Ки
яростно сопротивлялась, и тот, другой, не мог  ее  одолеть.  Нет,  она  не
поддастся, не позволит им увидеть то, чего видеть не  следует...  Но  тот,
другой, был силен. Все-таки он увлек ее назад, в тот  мир,  где  от  Свена
остались только голые кости. Ки продолжала отчаянно отбиваться, и внезапно
оба они полетели куда-то в бездну, сквозь красно-черный вихрь...
   Другая сила исчезла, рассеялась, и Ки осталась одна. Она покачивалась и
кружилась, подхваченная  теплыми  сонными  водами,  только  в  ушах  бился
далекий гул, похожий на жужжание пчел. Воды  были  глубоки,  и  она  плыла
сквозь них, скользила легко и безвольно. Течение пронесло мимо нее объятую
пламенем гарпию. Это был самец; горящие перья отваливались от его тела. Ки
лениво проводила его взглядом. Потом мимо  проплыли  нерожденные  детеныши
гарпий, кружась  среди  ошметков  разбитых  скорлуп.  Ки  видела,  как  по
отвесной  каменной  круче,  сцепившись,  медленно  и  невероятно   красиво
катились двое - женщина и гарпия-самка. Тело гарпии первым  соприкоснулось
с вершинами  деревьев  и,  вращаясь,  плавно  отлетело  в  сторону,  чтобы
грациозно опуститься наземь и нежно приникнуть к траве... Как забавно, ах,
как забавно... Как глубоки, бесконечно глубоки теплые воды...
   ...Стол. Длинный стол. Множество лиц. Кто-то поддерживал Ки,  не  давая
вывалиться из кресла. А что случилось  с  Корой?  Почему  Руфус  под  руки
уводит ее из-за стола? Как она бледна! Она идет с  трудом,  спотыкаясь  на
каждом шагу... Что могло надломить эту деятельную, несокрушимую женщину?
   Зубы Ки застучали о край глиняной  чашки.  Молоко.  Ей  почти  насильно
вливали в рот молоко, сдобренное каким-то огненным  снадобьем.  Некрасивое
лицо Хафтора близко придвинулось к ее лицу. Почему он так зло смотрит?  Ки
отдернула голову и ткнулась затылком в чью-то грудь. У Ки все плыло  перед
глазами, но, борясь с дурнотой, она подняла взгляд. Над  ней  стоял  Ларс.
Она попробовала виновато улыбнуться ему. Ларс смотрел на нее сурово.
   Ки обвела глазами длинную комнату... Что все-таки случилось, отчего все
так возбуждены? Все говорили разом, пересаживались с места на место... и с
необыкновенной скоростью заглатывали горы еды.
   - Ешь! - услышала она голос Ларса. - Ешь, говорю!
   Вот тоже пристал. Да с какой стати?
   По мере того как Ки приходила в себя, нестройный гул начал  распадаться
на отдельные голоса, произносившие осмысленные слова. Ларс поддерживал  Ки
за плечи, не давая обмякнуть в кресле. Хафтор - безобразный, всклокоченный
Хафтор - держал перед ней чашку. Звуки и голоса наслаивались  на  какое-то
жужжание, источник которого Ки никак не могла определить.
   - Ешь, Ки. Ну, пожалуйста, ешь, это должно ослабить последействие, да и
Коре легче будет разорвать связь... Пожалуйста,  Ки!  -  вновь  прорезался
среди общего шума  голос  Ларса.  Чашка  опять  коснулась  ее  губ,  и  Ки
принялась судорожно глотать. Хафтор поставил  опустевшую  чашку  на  стол.
Громкое жужжание стихло до тонкого писка,  как  если  бы  над  ухом  вился
комар. Ки взглянула в перекошенное лицо  Хафтора.  Его  темно-синие  глаза
смотрели холодно, жестко...
   Только тут Ки внезапным толчком как следует вернулась  к  реальности  и
стряхнула  поддерживавшие  ее  руки.  Она   хотела   вскочить,   но   ноги
отказывались повиноваться. Ларс отодвинулся от нее прочь.
   - Присмотри за ней, Хафтор, пусть непременно  поест...  О  Боги,  Ки!..
Пойду посмотрю, что можно сделать...
   Ларс покачал головой, глядя на нее сверху вниз. Казалось, он не находил
слов. Потом шагнул в сторону и пошел,  обходя  стол.  Минуя  взрослых,  он
касался  рукой  их  плеч,  а  детей  ободряюще  гладил  по  головам.  Люди
оборачивались к нему, и Ки видела на их лицах свежие следы  слез.  Тем  не
менее  там,  где  проходил  Ларс,  взвинченная  скороговорка  стихала   до
напряженного шепота едва ли громче комариного звона в ушах Ки. И только те
из гостей, что сидели с ней рядом, хранили гробовое молчание  и  старались
не смотреть в ее сторону.
   Все ели торопливо и жадно,  точно  после  жестокого  голода.  Никто  не
смаковал и не восхищался  искусно  приготовленными  блюдами.  С  таким  же
успехом они могли бы наперегонки уничтожать холодную, застывшую овсянку.
   Хафтор, усевшийся на место Руфуса, справа от Ки, поглощал пищу с  такой
же странной жадностью, как и все. Он почувствовал взгляд Ки и повернулся к
ней, дожевывая кусок. Отвращение и  гнев  мешались  с  чем-то  похожим  на
восхищение в его темно-синих, словно ледники ночью, глазах.
   - Что случилось?.. - Ки сама поняла, как  бессмысленно  прозвучали  эти
слова. Ее как будто разбудили посреди глубокого сна, полного видений, и не
спросясь сунули в эту толпу, занятую чем-то непонятным и странным.
   Хафтор проглотил порцию еды и решил ответить.
   - А вот  что,  -  сказал  он.  -  Моя  тетя  и  двоюродные  братья  так
разволновались из-за того, что не сразу получили весточку о гибели  Свена,
что решили  без  малейшего  промедления  созвать  семью  на  Обряд.  Таким
образом, кое-кому представилась блестящая возможность  натворить  нам  как
можно больше беды...  что  и  было  проделано  с  отменным  успехом.  Иные
говорят, имело место недоброжелательство по отношению к нам. Другие, вроде
Ларса, утверждают, что все это просто по незнанию...
   И Хафтор зло насадил на вилку еще кусок мяса. Ки продолжала смотреть на
него. Его гневная отповедь обдала ее ледяным холодом. Почему? За что?..
   - Ешь! - приказал Хафтор, ткнув  вилкой  с  надетым  на  нее  куском  в
сторону тарелки, поставленной перед Ки. Та машинально  глянула  вниз  и  с
изумлением обнаружила, что кто-то успел навалить перед ней целую гору еды.
- Съешь как можно больше, и чем быстрее, тем лучше, - продолжал Хафтор.  -
Это уничтожит последействие жидкости и порвет связь... - Он обвел взглядом
стол, все эти жующие, чавкающие лица, и недовольно проворчал:  -  Подумать
только, ведь Свен был лучшим из нас. Ну не мерзко ли, что на Обряде в  его
честь люди жрут по-свински, гоня прочь приобщение, вместо того  чтобы  как
следует им насладиться...
   Ки взялась  за  еду,  механически  действуя  вилкой,  точно  вилами  на
сеновале. Она жевала, не ощущая вкуса, и  все  пыталась  мысленно  сложить
воедино разрозненные кусочки мозаики и получить осмысленный узор.  Хафтора
она предпочла далее не расспрашивать. Как-нибудь в другой раз.
   Итак, сказала  она  себе,  этот  их  Обряд  состоял  в  приобщении.  Ки
почувствовала,  как  забрезжило  смутное  понимание  происшедшего.   Выпив
странную жидкость, она мысленно вернулась в день гибели Свена, и вместе  с
нею там побывали они все. Вот, значит, в чем состояло для  них  облегчение
разделенного горя. Ей не придется отвечать на бесконечные неловкие вопросы
родни и в сотый раз вспоминать  нечто  такое,  о  чем  лучше  бы  поскорее
забыть. Все все видели. И разделили между собой. Вот так все  должно  было
произойти. Но произошло ли? Допустила  ли  она  их?..  Ки  не  знала.  Она
пыталась не допустить.  Это-то  она  помнила  хорошо.  Она  изо  всех  сил
пыталась избавить их  от  жестоких  и  жутких  подробностей,  от  зрелища,
низводившего гарпий, их полубогов, до отвратительных стервятников. Удалось
ли ей это? Или все-таки не удалось?.. Чем она навлекла  на  себя  всеобщую
ненависть? Тем, что показала, каковы в действительности их божки? Или тем,
что отказала им в приобщении к мигу гибели Свена?..
   Пиршество тянулось и тянулось бесконечно. Подле Ки  по-прежнему  царила
тишина, разговор велся таким тоном,  что  Ки,  не  разбирая  слов,  только
радовалась  про  себя.  Зато  Ларс  слышал  все.  Ки  видела,  как  он   с
извиняющимся видом разводил руками и то и  дело  склонял  голову,  покорно
выслушивая  попреки.  Потом  появился  Руфус.  Молча,  с  каменным  лицом,
наполнил он едой две большие тарелки и удалился с ними в  комнату  матери.
Что случилось с Корой? Что могло вынудить ее  покинуть  стол  и  гостей?..
Слишком много вопросов, на которые Ки не могла найти ответов...
   Ки снова оглядела стол.  Душистые  пласты  сочного  мяса,  разноцветные
фрукты, исходящие пряными ароматами горячие овощи в огромных горшках... Ки
казалось, будто она пережевывала опилки с пеплом и глотала песок.
   Мало помалу гости  начали  подниматься  из-за  стола  и  откланиваться.
Уходили они по двое-трое, и измученный Ларс провожал  каждого  до  дверей.
Лицо у него было серое. С Ки не подошла попрощаться ни одна живая душа, но
Ларс, по всей видимости, рад  был  бы  поменяться  с  ней  местами.  Люди,
ожидавшие всеобщего умиротворения  и  благодати,  уходили  взвинченными  и
потрясенными.
   Ки окончательно плюнула на все правила хорошего тона и, поставив  локти
на стол, уронила голову на руки...
   Кто-то коснулся ее плеча, и она тотчас вскинула взгляд. Это был Хафтор,
и на сей раз его темные глаза смотрели  затравленно,  а  на  лице  пятнами
проступала багровая краска. Он был похож на пьяного, но вином от  него  не
пахло. Он посмотрел Ки в лицо  и  заговорил,  с  видимым  трудом  подбирая
слова:
   - Я обошелся с тобой незаслуженно грубо, Ки. Сам я  это  уже  понял,  а
через несколько дней, думается, поймут и остальные. Понимаешь, большинство
из них совсем не знает тебя, поэтому им трудно понять... Понять, что зла с
твоей стороны тут не было, только незнание. И воля крепче, чем у любого из
нас... даже у Коры. Сделанного, правда, не воротишь, но если знать, что  к
чему, может, хоть легче будет терпеть. И если  уж  искать  виноватого,  то
винить надо в первую голову Руфуса и Кору. Они не должны  были  допустить,
чтобы ты нас вела... даже под  присмотром  Коры.  И  вообще  незачем  было
пороть такую горячку с Обрядом. Поучили бы лучше тебя нашим обычаям...  Но
ты ведь не хуже меня знаешь, что за человек Кора.  Когда  выяснилось,  что
они  уже  несколько  месяцев  как  мертвы,  она  в  лепешку  готова   была
расшибиться, только бы честь честью отпустить их  как  можно  скорее...  В
общем, ты знай, я постараюсь не держать зла на тебя, Ки.  Но  те,  другие,
кто был здесь сегодня, здорово перепуганы и к тому же оскорблены в  лучших
чувствах. Кое-кто так и будет косо смотреть на тебя: и надо  же,  мол,  ей
было к нам в Арфистов Брод приезжать...
   Ки снова повесила голову. Похоже, это были самые добрые слова,  которые
ей предстояло нынче вечером выслушать. Ей захотелось по-детски  выкрикнуть
в спину уходящим гостям, что она тут ни при  чем,  что  она  не  хотела...
Хафтор, казалось, прочитал ее мысли. Он неуклюже  похлопал  ее  по  плечу,
отодвигаясь в сторонку.
   Ки так и осталась неподвижно сидеть в своем  кресле.  Теперь  ее  менее
всего заботило, что все остальные станут думать о ее поведении. Постепенно
затихал гул голосов, и  вот  наконец  в  последний  раз  бухнула  дверь  и
сделалось совсем тихо. Ки долго прислушивалась  к  тишине,  ожидая,  чтобы
вместе с посторонними голосами  утихло  и  жужжание  у  нее  в  ушах.  Она
вздрогнула, когда в очаге с треском рассыпалось прогоревшее бревно.  Потом
послышались шаги и перестук посуды, которую убирали со стола.  Ки  открыла
глаза и увидела, что это Ларс составляет пустые тарелки. Она  поднялась  и
безо всякого желания стала ему помогать.
   На ближайших к ней двух тарелках было еще полно еды, и Ки, не зная, что
с нею делать,  поставила  тарелки  обратно.  Она  собрала  семь  маленьких
чашечек, из которых пила тягучий напиток, и потянулась за  соседскими.  Но
она не знала даже приблизительно, как с ними следовало поступать, а голова
упорно отказывалась соображать. Если бы хоть этот гул в ушах  прекратился!
Ки чувствовала себя ни на что не способной. И потом, ей в самом  деле  еще
не случалось прибирать стол, за которым ужинало двадцать с лишним человек.
Как же ей хотелось опуститься наземь у  походного  костра,  вычистить  над
огнем одну-единственную чашку и привычно вытереть куском  черствого  хлеба
деревянную миску... Снова остаться один на один со своим горем...
   В висках  тяжело  застучало,  под  веки  точно  насыпали  песку,  горло
перехватывала судорога. Усталость  опустилась  на  плечи,  словно  тяжелое
душное одеяло. Ки подняла руки к лицу: пальцы были ледяными, зато щеки так
и горели. Ки услышала шаги у себя за спиной.
   - Если ты не против, Ларс,  я  пошла  бы  к  себе  в  фургон  спать,  -
выговорила она. - Оставь все как есть, утром я тебе помогу прибраться...
   - Сперва я хочу поговорить с тобой о том, что ты нынче тут натворила.
   Ки рывком повернулась и оказалась лицом к лицу с Руфусом. Его  тон  был
холоден, лицо сурово. Но даже и ему стало  не  по  себе  от  той  пустоты,
которую он увидел в глазах Ки. Он, впрочем, быстро оправился.
   - Поздно раскаиваться, Ки, - сказал он.  -  Ты  уже  сделала  все,  что
собиралась, и очень успешно.
   Ки молча смотрела в его широкое, низколобое  лицо.  Он  унаследовал  от
матери темные волосы, и лишь в глазах было что-то,  отдаленно  напомнившее
ей Свена. Вот только Свен никогда  так  на  нее  не  смотрел.  Поэтому  Ки
промолчала. Этому человеку она все равно не сможет ничего объяснить.
   - Отстань от нее, Руфус, - вмешался подошедший Ларс. -  Не  видишь,  на
ней и без тебя лица нет? Подожди со своими разговорами хотя бы до  завтра:
и сам остынешь, и матери станет получше. И так уже всю семью тряхнуло будь
здоров как, а тебе еще что-нибудь доломать хочется?
   Старший брат зло уставился на младшего, осмелившегося перечить, но Ларс
повернулся к Ки:
   - Иди спать. Только не в фургон, ты  ведь  здесь  не  чужая.  Ложись  в
комнате,  под  нашей  крышей,  как  положено  по  праву!  Всем  нам  нужно
отдышаться и подождать, пока заживет, так давайте сразу и начнем.
   Ки пошла прочь, чувствуя себя так, словно ей только что прочли смертный
приговор, а потом  отменили.  Она  позабыла  даже  взять  с  собою  свечу.
Оказавшись в долгожданной темноте своей комнаты, Ки рухнула на  кровать  и
попыталась усилием воли призвать к себе сон. Но когда сон пришел, Ки снова
поплыла сквозь те же бездонные теплые  воды,  и  однажды  виденные  образы
снова явились ее сопровождать. А комариный звон в  ушах  сменился  далеким
посвистом бесконечно кружащейся, охотящейся гарпии...


   ...Пальцы Ки расплели последний узелок траурной прически,  которую  она
все еще носила. Интересно, уснул ли уже под фургоном Вандиен, закутавшийся
в ее оленье одеяло. Эхо его голоса  еще  звучало  в  сознании  Ки,  смутно
беспокоя ее. Она медленно покачала головой, ощущая, как щекочут  шею  туго
заплетенные волосы. Она-то думала, что  уже  отрешилась  от  воспоминаний,
похоронила их в глубокой могиле. Ей больше не было дела ни до семьи Свена,
ни до их обычаев. Да, она причинила им ущерб, но не намеренно.  Она  вовсе
не хотела беды. Наоборот, она пыталась уберечь их, скрыв жуткую правду...
   Ки решительно погнала прочь  непрошеное  чувство  вины,  запретив  себе
копаться в тех давних переживаниях. Что было, то было. А теперь она  ехала
одна по своей дороге.
   Сквозь неровное  стекло  малюсенького  окошка  ярко  мерцало  несколько
звезд. Если она в самом деле  хотела  встать  завтра  пораньше,  следовало
ложиться и спать.
   Ки свернулась под вытертыми старыми одеялами, устраиваясь на соломенном
тюфячке. И снова углубилась в воспоминания,  заставив  себя  миновать  те,
болезненные. Она вспоминала Свена. Она почти ощущала  тепло  его  большого
белого тела, гладкую кожу на почти безволосой груди.  Мужая,  он  отрастил
бороду - рыжеватую, немного темнее золотистых волос. Как часто эта  борода
с грубоватой нежностью щекотала ей щеки. Они поженились совсем юными, но и
тогда он был уже  на  целую  голову  выше  ее.  Он  продолжал  еще  расти,
раздаваясь в плечах, превращаясь из юноши в зрелого мужчину.
   Его  руки,  его  широченные  ладони,  мозолистые,   могучие   и   такие
ласковые...
   Ки плотно зажмурилась, ограждая и удерживая свой мир. Потом она уснула.



4

   Серый сумеречный свет нового дня  пролился  в  окошко  и  разбудил  Ки,
свернувшуюся в  тепле  и  уюте  старых  одеял,  помнивших  Свена.  Снаружи
раздавались звуки и шорохи раннего утра; в тоненькую щель под окошком  еле
уловимо дышал холод. Внутри кабинки, в постели, нагретой  за  ночь  теплом
тела, было покойно, славно и хорошо. Ки слышала  сквозь  полусон,  как  ОН
ходил снаружи и шевелил угли  вчерашнего  костра,  разводя  огонь.  Сейчас
поставит греться котелок. И точно, брякнули кружки. Потом фургон  скрипнул
и чуть-чуть накренился под тяжестью  мужчины,  взобравшегося  на  сиденье.
Надо будет сказать ЕМУ, чтобы  возился  потише:  не  ровен  час,  разбудит
детей. Вот ОН взялся за дверцу... дверца подалась было, но тут же с резким
стуком остановилась, прихваченная накинутым с вечера крючком.
   Этот стук рывком выдернул Ки из блаженного полусна.  Стряхивая  остатки
дремоты, она мигом скатилась  с  лавки  и  выпрямилась  во  весь  рост.  И
увидела,  как  Вандиен  просунул  в  открывшуюся  щель   пальцы,   пытаясь
потихоньку откинуть крючок.
   - Я не сплю, - сказала Ки. Сказала без страха или  угрозы,  просто  как
предупреждение.
   Какое-то время за дверью было тихо -  ни  голоса,  ни  движения.  Потом
Вандиен легко спрыгнул наземь. Ки торопливо свернула одеяла и натянула  на
ноги башмаки. Закрыв дверь, она сняла крючок и снова  отодвинула  створку.
Выбираясь  на  сиденье,  она  едва  не  перевернула  стоявшую  там  кружку
дымящегося чая. Ки всей кожей ощутила пронизывающий утренний холод.  Потом
она увидела Вандиена, без особого успеха пытавшегося подманить  Сигурда  и
надеть на него упряжь. Серый тяжеловоз  знай  щерил  здоровенные  зубы  да
прижимал уши.
   - Чем это ты занят? - слезая с сиденья, поинтересовалась Ки.
   Услышав  ее  голос,  Вандиен  сперва  так  и  застыл,  потом   медленно
обернулся. На его лице не было ни тени улыбки.
   - Готовился к раннему выезду, как договаривались. Я, знаешь  ли,  бывал
на перевале в более подходящее время, так что смею заверить: при  нынешней
погоде каждый миг солнечного света на вес золота. Если, конечно, мы  имеем
в виду заночевать в безопасном укрытии. Сестры, поверь, никого так  просто
не пропускают. Чем дольше мы провозимся, тем дольше пребудем в их тени,  а
это нам  совсем  ни  к  чему...  А  еще  позволь  спросить  тебя:  по