енным ушам.
   - Неужели, - сказала она, - тебя, Хафтор, совсем не колышет,  что  все,
кому нечего  делать,  ворошат  твою  личную  жизнь"  точно  навозную  кучу
вилами?.. Неужели тебе совсем все равно?..
   Хафтор  остановился  и  поставил  наземь   ведерки,   чтобы   поудобнее
перехватить груз. Потом зашагал дальше. Ки двинулась следом.
   - Мою личную жизнь, - сказал он, - люди, как ты  выразилась,  неустанно
ворошат с тех самых  пор,  как  нас  с  Марной  привезли  сюда  маленькими
ребятишками.  Большинство  сочло,   что   Кора   взяла   нас   по   своему
добросердечию. Вот только сама она никогда так не считала. Так  что  гуляй
со мной или подбей мне глаз - большой разницы нет. В любом  случае  о  нас
будут болтать, разве что тон  болтовни  немного  изменится...  И  в  самом
деле!.. - Его тон изменился, стал как  бы  легкомысленнее,  он  с  улыбкой
повернулся к молодой женщине. - Почему бы, собственно, и не подбросить  им
немножко пищи для разговоров? И вообще, когда  наконец  ты  навестишь  дом
моей сестры и полюбуешься  на  изделия  ее  рук?  Ее  горн  и  наковаленка
порождают изделия из металла, равных которым  эта  семья  еще  не  видала.
Кто-кто, а она ни разу  не  давала  им  повода  пожалеть  о  добросердечии
Коры...
   - Я полагаю, вы оба не давали такого повода, -  поспешно  заверила  его
Ки. Хафтор впервые открыто заговорил с ней об этом. Ки не  могла  взять  в
толк, почему эта тема была вроде как запретной. Как бы  то  ни  было,  она
почувствовала себя не слишком уверенно.
   Они приблизились к сушильному сараю. Дверь его была  приоткрыта,  и  Ки
рассмотрела внутри длинные шесты, тянувшиеся от одной стены до  другой.  С
шестов свешивались на шнурках поблескивавшие кристаллы.
   - Как только Руфус даст мне немножко свободного времени,  я  непременно
приду к вам с Марной в гости, - пообещала Ки. - Быть может, Марна  кое-что
сделает для меня? Мне, правда, особо платить  нечем,  разве  что  кусочком
самого металла. Это серебро, и притом очень хорошее. Но  из  него  сделана
кружка, а кружка мне ни к чему. Питье в ней остывает,  а  руку,  наоборот,
жжет...
   - Я уверен, Марна и задаром для тебя постарается, -  сказал  Хафтор.  -
Тем более что хороший металл не часто ей попадается, а она  страсть  любит
работать с благородными материалами. Что бы ты  хотела  сделать  из  своей
кружки?
   Они подошли к самому порогу сарая. Ки опустила наземь ведро и задумчиво
поджала губы.
   - Право же, Хафтор, с тобой я то и дело забываю, кто я такая и  который
год на дворе. Эта кружка у меня уже  очень  давно...  Я,  помнится,  часто
мечтала: вот бы сделать из нее себе гребешок, а Свену - браслет на руку. А
теперь мне ни то, ни другое не нужно. Волосы  у  меня  связаны  во  вдовью
прическу, и браслета у Свена на руке мне никогда уже не видать.  Порою  ты
заставляешь меня забывать... почти...
   К ее изумлению, Хафтор густо покраснел  при  этих  словах.  Безобразное
лицо смягчила и украсила улыбка.
   - Знаешь что, - сказал он, - бери-ка свою кружку и тащи ее к нам  прямо
сегодня вечерком. Будет тебе гребешок. И браслет...  сама  наденешь,  тоже
неплохо. Ведь не до конца  же  дней  своих  ты  будешь  ходить  с  вдовьей
прической?
   Ки молча  посмотрела  на  него.  Потом  вынула  за  веревочный  хвостик
кристалл из ведерка. Нашла свободное место на шесте и привязала веревочку,
подвесив кристалл.
   -  Я  попрошу  твою  сестру  сделать  мне  гребень.  А  браслет  пускай
достанется ей. Или ее брату, если ему нравятся украшения.
   Хафтор посмотрел ей в глаза. Взгляд был внимательным  и  глубоким.  Его
лицо дышало пониманием и заботой.
   - Ки, - сказал он. - Почему ты  не  хочешь  рассказать  мне,  что  тебя
гложет? Все эти сплетни, конечно, пакость порядочная, но не из-за  них  же
на тебе лица нет?..
   Она крепко сжала губы. Нагнулась к ведерку за очередным кристаллом и не
торопясь подвязала его  к  шесту.  Похоже,  сегодня  она  совсем  утратила
бдительность, если по ее лицу  оказалось  возможно  прочесть  ее  истинные
чувства. Будь прокляты гарпии и все, что с ними связано!..
   Она кое-как вымучила усталую улыбку.
   - Знаешь, Хафтор, я, видно, просто устала. На других  работах  со  мной
так не бывает. От болотных испарений у меня глаза слезятся и из носу сопли
текут. И в висках кровь стучит... так и кажется, что в голове пчелы гудят.
Честное слово, моему телу,  похоже,  совсем  не  нравится  здешняя  жизнь!
Скорее бы уж приехал Мастер Обрядов и исполнил эту вашу церемонию. Тогда я
со спокойной совестью уеду своей дорогой...
   Хафтор неожиданно оглянулся на тропинку. Там никого не было. Он  шагнул
через порог и оказался внутри сарайчика, совсем рядом  с  Ки.  Под  крышей
было темновато, и его глаза показались ей почти черными.  Негромкий  голос
прозвучал с настойчивой силой:
   - Уезжай, Ки! Уезжай прямо теперь!
   Она  даже  попятилась,  удивленная   и   несколько   напуганная   таким
неожиданным напором. Губы, сжатые в одну черту, странно  горящие  глаза...
кажется, парень был слегка не в себе!.. У нее внезапно пересохло во рту.
   - Я не могу так поступить, Хафтор. Это дело моей  чести.  Я  дала  Коре
слово... я пообещала остаться. Ты хочешь, чтобы я нарушила свое слово?
   - Да, - сказал он. - Хочу. Боюсь только, ты этого так и не  сделаешь...
- Он опустил глаза и покачал головой. Его яростная энергия испарилась  так
же внезапно, как и возникла. Он продолжал: - Я боюсь за тебя... и надеюсь,
что Мастер Обрядов прибудет как можно скорее. Однако он человек уже старый
и не станет торопиться с делами. Он ездит по долине  из  города  в  город,
наставляя детей в нашей вере и представляя их гарпиям...  Я  сам  когда-то
через это прошел... -  Его  голос  постепенно  затих,  ни  дать  ни  взять
нахлынувшие воспоминания захватили его. Потом он сказал:  -  Должно  быть,
Мастер прибудет не более чем через месяц.
   Ки спросила себя, какие картины  могли  всплыть  перед  его  внутренним
оком. Быть может, его одолевали воспоминания о прошлом? Такие  же,  как  и
то, в которое сам он превратился для теперешней Ки...
   ...Тычок в ребра вернул  молодую  женщину  к  настоящему.  Это  Вандиен
пошевелился под своими одежками и толкнул  ее  в  бок.  Первым  долгом  Ки
посмотрела вверх, в небо.
   Никаких гарпий.
   А солнце пока стояло достаточно высоко -  можно  еще  покрыть  какое-то
расстояние, прежде чем устраиваться на ночлег.
   - В чем дело? - спросила она.
   - Место для сегодняшней  ночевки!  -  Вандиен  жался  спиной  к  дверце
кабинки, но рука в перчатке указывала вперед.
   Ки посмотрела,  куда  он  указывал.  Ее  глазам  предстало  всего  лишь
небольшое расширение дороги.  Скала  здесь,  правда,  слегка  нависала,  и
синего льда не было  видно.  Но  со  стороны  открытых  небес  -  никакого
прикрытия. Скверное место, если придется отбиваться.
   - А если проехать немного вперед? - перекрывая шум ветра, спросила она.
- У нас еще есть в запасе светлое время!
   Вандиен даже  не  потрудился  выпрямиться  на  сиденье,  лишь  медленно
покачал головой.
   - Там дальше дорога становится еще уже и опасней. По такой лучше ехать,
когда света побольше. И заночевать вовсе уж негде,  разве  что  ты  решишь
разводить костер прямо перед фургоном.  Или  за  ним.  А  тут  хоть  можно
по-людски выпрячь коней и дать им укрыться между скалой и фургоном. Дальше
таких мест не будет.
   Делать нечего, Ки с неохотой придержала упряжку и остановила фургон  на
расширении дороги. Ей  очень  хотелось  без  оглядки  удрать  подальше  от
мстительной гарпии, но на это никаких надежд не было. Даже на всем скаку и
даже по самой лучшей дороге ее упряжка все равно  не  смогла  бы  обогнать
крылатую смерть. Горькая улыбка тронула ее губы... Неужто она в самом деле
думала, будто Киива услышит молитвы той, что оставила обычаи ромни?..
   Потом ей волей-неволей пришлось занять  свой  ум  обыденными  хлопотами
устройства ночлега. Обтереть и закутать обоих коней. Выдать им по  двойной
порции зерна... Она  ненадолго  прижалась  к  Сигурду,  ощутив  и  услышав
размеренный ритм движения его челюстей:  тупые  зубы  мерина  перемалывали
корм. Неотвратимость собственной гибели опустилась ей на плечи, как  плащ.
Даже ветер не так резал лицо, и колючие щупальца холода  не  так  настырно
добирались до тела... Постоянный страх, терзавший ее рассудок, и тот вроде
бы притупился. Скоро за нею придет смерть. Она давно знала, что  рано  или
поздно это случится. Теперь осталось  недолго.  Скоро  кончится  проклятое
ожидание. Ки поняла, что  даже  обрадуется,  когда  муки  неопределенности
наконец завершатся. У нее не было никакого оружия. Она  ждала  нагишом  на
голом карнизе бесприютного горного склона. Пусть бы еще  смерть  оказалась
быстрой и милосердной...
   Она спросила себя, будет ли она вообще бороться, когда придет ее час...
   Душу Ки окончательно затопил мрак. Хафтор когда-то  сказал  ей:  именно
горечь жизни заставляет нас ощутить, что эта жизнь - настоящая. Эта горечь
заставляет полнее ощутить и прочувствовать то светлое и хорошее,  что  нам
еще остается...
   Ки прижалась к необъятному  плечу  Сигурда  и  порывисто  обняла  коня.
Тяжеловоз изумленно шарахнулся от нее прочь...



6

   Вандиен между тем успел разжечь костерок между фургоном  и  обрывом.  В
сгущавшихся сумерках маленькое  пламя  подмигивало  Ки,  как  живой  глаз.
Вандиен теперь обращался с  пожитками  Ки  заметно  увереннее:  знал,  где
искать котелок, где - травы для заварки, где - кружки. Ки сунулась было  в
кабинку за припасами для супа, но оказалось, что суп уже булькал на  огне.
Ки испытала  смешанное  чувство.  С  одной  стороны,  не  слишком  большое
удовольствие, когда  в  твоих  вещах  вот  так  по-свойски  роется  кто-то
малознакомый. С другой стороны, прямо сейчас можно будет поесть  горячего.
Какая благодать! Неожиданно для себя самой Ки оставила свое первоначальное
намерение и приблизилась к нему сзади, как можно  тише  ступая  по  снегу.
Вандиен как раз наливал в кружку дымящийся  чай;  когда  она  подошла,  он
преспокойно обернулся и протянул ей кружку.
   - Отличный у тебя слух, - сказала ему Ки.
   Он только пожал  плечами  и  налил  себе.  Ки  стала  пить,  пристально
наблюдая за ним. Кто он такой, прах его побери?..  Какая  нелегкая  внесла
его в ее жизнь? Можно подумать, ей не  мало  было  странноватого  Ризусова
поручения, не говоря уже о мстительной гарпии над головой, Только Вандиена
этого ей для полного счастья  и  не  хватало.  Ки  с  удвоенным  вниманием
присмотрелась к своему спутнику и впервые обратила внимание на удивительно
точные движения его рук. Да, этот  парень  действительно  не  совершал  ни
единого лишнего движения, чем бы он ни занимался. И даже сквозь вынужденно
неряшливый вид упрямо сквозила врожденная чистоплотность.
   Вот он снял суп с огня и поставил его на сиденье  фургона,  потом  внес
внутрь кабинки. Ки последовала за ним. Там на откидном  столике  были  уже
приготовлены две миски.
   - Я подумал, что за радость обедать там на ветру, -  объяснил  Вандиен,
аккуратно разливая содержимое котелка на две равные порции.
   Ки вытащила из шкафчика  краюху  сухого  дорожного  хлеба.  Ели  молча,
причем  Ки  старалась  не  смотреть  на  Вандиена.  Доев,  она  отодвинула
опустевшую миску. Жар котелка,  двух  человеческих  тел  и  свечи  немного
разогрел воздух в тесной кабинке.
   Вандиен сбросил на плечи капюшон. Упорный взгляд Ки заметно смущал его.
Под этим взглядом он, казалось, все более замыкался в себе,  как  если  бы
молчание и неподвижная поза могли сделать его невидимым. В свою очередь  и
Ки  старалась  смотреть  на  что-нибудь  другое.  На  игрушечную  лошадку,
покоившуюся на своей полочке, на дверцу шкафчика с  одеждой  Свена...  Все
напрасно. Ее глаза словно бы не хотели задерживаться на реликвиях прошлого
и сами собой  вновь  и  вновь  устремлялись  на  невысокого  темноволосого
мужчину, сидевшего напротив нее.
   Поерзав, Вандиен сунул руку  под  Свенов  плащ,  в  нагрудный  кармашек
кожаной куртки, и вытащил наружу тонкий шнурок. Шнурок был сливочно-белого
цвета и  казался  в  его  руках  шелковистым.  Вандиен  связал  его  концы
маленьким, странного вида узелком, растянул получившуюся петлю и  принялся
так и этак продевать в нее пальцы, сооружая хитрое кружево. Ки  наконец-то
отвлеклась от его лица  и  стала  разглядывать  шнурок,  извивавшийся  меж
пальцев. Ловкие руки Вандиена ткали замысловатые паутины. Каждое мгновение
возникал  новый  узор,  чтобы  сейчас  же  исчезнуть,  плавно  перетечь  в
следующий. Потом Вандиен искоса посмотрел на нее из-под пушистых ресниц, и
Ки увидела, как подрагивают, готовые улыбнуться, уголки его губ.
   - Это шнурок рассказчика, - ответил он на так и не прозвучавший вопрос.
- Ты что, никогда таких не видала?
   Ки покачала головой,  наблюдая  за  умелой  и  безошибочной  игрой  его
пальцев. Вот он скинул петельку  с  большого  пальца  -  возникло  сложное
переплетение ромбиков. Неожиданный поворот узкой,  изящной  кисти  -  и  в
руках оказался всего лишь мягкий шелковистый  шнурок,  связанный  кольцом.
Вандиен развязал узел и протянул шнурок Ки - рассмотреть поближе.
   - Совсем обычный, - сказала Ки, погладив его пальцами. Потом  осторожно
натянула, ощутив его податливость и вместе с тем прочность.
   - В моих родных местах... - сказал Вандиен, снова завладевая шнурком, -
в моих родных местах... я имею в виду, по ту сторону гор и еще проехать на
север... этому учат всех ребятишек. В свое время этот шнурок  поведал  мне
историю моего народа, происхождение моей семьи и всех тех, кто  состоит  с
нами в родстве. Не говоря уже о деяниях многих и многих героев...
   - Шнурок? Поведал?.. - спросила Ки,  наполовину  изумленно,  наполовину
недоверчиво - хватит, мол, заливать-то!
   - Смотри, вот дерево, - сказал Вандиен. Неуловимое движение пальцев,  и
перед   Ки   оказался    длинный    прямоугольник    ствола,    увенчанный
кроной-треугольником. Еще движение, и "дерево" исчезло. - А вот звезда!  -
Замелькали  петли,  и  Вандиен  поднял  перед  ней  пятиконечную   звезду,
растянутую меж пальцами одной руки. -  А  это  Ястреб!  -  Возникло  нечто
довольно отвлеченное, но  очень  красивое  и  даже  содержавшее  намек  на
распростертые крылья. - А это - мое  имя,  -  сказал  Вандиен.  Глазам  Ки
предстали два отдельных, мало что для нее значивших узора, вытканных бок о
бок, но каждый на своей руке. Вандиен поднял их так, чтобы Ки было удобней
разглядывать.
   - Эти твои фигуры складываются в слова? - спросила она. - Ну, как буквы
на бумаге?
   Вандиен покачал головой.
   - Такой вид письменности у  нас  тоже  есть,  -  сказал  он.  -  Мы  им
пользуемся, когда надо  что-то  записывать:  документы  о  продаже  земли,
родословную бычка или там какие-нибудь публичные объявления... Но то,  что
я тебе показал, - это намного старше всяких там букв. Вот это, - он кивнул
на свою левую руку, - значит Ван.  А  на  правой  -  Диен.  Все  вместе  -
Вандиен, сиречь твой покорный слуга.
   - А что значит твое имя? - спросила Ки.
   Он пожал плечами, и темные брови озадаченно сдвинулись.
   - Ну... просто имя, как все другие. Мне его дали мои родители. Никакого
смысла в нем нет.
   - А мой отец назвал меня так, как это делают  ромни,  -  с  неожиданной
откровенностью призналась  она.  -  Ромни  дают  имена,  которые  каким-то
образом напоминают  об  обстоятельствах  рождения.  В  то  утро,  когда  я
родилась, мой отец услышал крик птицы: "ки-ки-ки!". Вот он и  назвал  меня
Ки.
   Вандиена заметно покоробил ее рассказ:
   - У нас таким образом могли поименовать лошадь или собаку, но уж никоим
образом не человека! Имя должно обязательно говорить о родителях и о  том,
которым ребенком в семье ты была.  Помнишь,  сегодня  я  пропел...  вернее
сказать, проквакал тебе песнь о Сидрис? Так вот, отца ее  звали  Рисри,  а
мать - Сидлин. Она была их первенцем, а значит - Сид-Рис. Поняла?
   - Не особенно, - покачала головой Ки.
   - Это очень просто. Будь она первенцем, и притом мальчишкой, ее назвали
бы Риссидом. Вторая дочь была бы Линри, второй сын - Рилин... и так далее.
   - А если не две дочки, а больше? - полюбопытствовала Ки. -  Как  у  вас
поступают, если имени на всех не хватает?
   - Имени человека не может не хватить... если только мы не доберемся  до
того времени, раньше которого он не прослеживает своих предков. Видишь ли,
ради удобства мы просто пользуемся двумя  первыми  слогами  своего  имени.
Лично я знаю свое до тридцать шестого колена. Их, конечно, намного больше,
но этим уж занимаются хранители родословной.  Понимаешь,  у  нас  принято,
чтобы мальчик к своему собственному имени целиком прибавлял  имя  отца.  А
девочка - имя матери.
   - Это ж какую память надо иметь, - сказала Ки. -  И  охота  вам  голову
забивать?..
   Она позволила себе  лишь  малую  толику  насмешки,  но  Вандиен  так  и
потемнел при этих словах.
   - Кое для кого это очень много значит, - сказал он. - Это  и  для  меня
было  очень  важно...  когда-то.  Когда-то,  но  не  теперь.  Так  что  ту
совершенно права: все это глупости.
   Резким движением сдернув с пальцев  шнурок,  он  сунул  его  обратно  в
карман. Потом сгреб со стола миски и котелок и выбрался из кабинки наружу.
Ки не могла взять в толк, что его так обидело. Как бы то ни  было,  доброе
расположение духа враз  улетучилось,  оставив  в  сердце  лишь  неизбывную
черноту. Ки внезапно поразилась  собственному  легкомыслию.  Ну  надо  же,
рассиживать за столом, болтая о пустяках, когда с небес на нее всякий  миг
могла обрушиться смерть!..
   Ки сидела молча, прислушиваясь к завываниям ветра. И  молча  упрашивала
его: ну, пожалуйста, дуй долго, дуй сильно...
   Она слышала, как снаружи ходил туда-сюда Вандиен. Вот он сказал  что-то
коням, вот стукнула  крышка  посудного  ящика...  Ки  вяло  пожелала  себе
провести надвигавшуюся ночь в одиночестве. Она наконец  разобралась  бы  в
воспоминаниях. Уложила по полочкам добрые и  счастливые,  чтобы  ничто  не
мешало лишний раз  насладиться  ими.  А  горестные  и  злые  запрятала  бы
куда-нибудь подальше. Оглянулась бы на пережитое... Так нет же -  попробуй
денься  куда-нибудь   от   странного   темноволосого   парня,   никак   не
укладывавшегося в мало-мальски привычные ей рамки. С  ума  сойти.  Он  УЖЕ
заставил Ки думать о  своей  особе,  отодвинув  Свена  куда-то  в  тень  и
темноту. Ей вовсе не нравилось  его  бесцеремонное  посягательство  на  ее
одиночество, не нравилось, что он то и  дело  вынуждает  ее  удивляться  и
задавать вопросы. Ей не нравилось,  что  глаза  ее  уже  начали  подмечать
движения его тела, а разум - пытаться угадать  мысли,  менявшие  выражение
его лица. Нет уж. Ей  куда  более  по  душе  было  привычное  одиночество.
Устоявшийся ритм жизни, в которой была только она сама. И никого кроме.
   Тем  временем  ее  руки  бездумно  потянулись  к   волосам.   Повинуясь
долговременной привычке, она распустила их и пальцами  расчесывала  густые
темно-русые пряди, пока они не легли ей на спину  гладкой  волной.  Потом,
опять-таки по привычке, быстро связала волосы вдовьими узлами и  косицами.
Сняв плащ, Ки расправила его поверх одеяла.  Она  уже  стаскивала  сапоги,
когда наконец вернулся Вандиен. Ки поспешно захлопнула за  ним  дверь,  не
допуская в кабинку ворвавшийся было ветер. Не  говоря  ни  слова,  Вандиен
вытряс свой плащ и расстелил его  на  постели.  И  тоже  начал  стаскивать
сапоги.
   И тут Ки УВИДЕЛА. Вандиен был без плаща  и  стоял  нагнувшись,  склонив
голову, так что видна была шея, обычно закрытая длинными  волосами.  И  Ки
рассмотрела маленькую, почти незаметную метку.  На  шее  у  Вандиена  были
выколоты РАСКИНУТЫЕ СИНИЕ КРЫЛЬЯ...
   Сердце  Ки  превратилось  в   комок   холодного   льда.   Вандиен   же,
выпрямившись, удивился ее окаменевшему взгляду.  Приписав  его  совершенно
иным причинам, он опустил глаза  и  смущенно