ны, и перестают, наконец,  появляться  совсем;  и
вот  приходит  время   Светланиного   выпуска,   они   сбиваются   кучкой,
перепуганные девочки, а  младшие  классы  окружают  их,  и  рукоплещут,  и
смотрят с завистью, и что-то говорит мадам попечительница, герцогиня  Гил,
и пол вдруг исчезает из-под ног, все кричат, кричат  -  и  оказываются  на
пустынном берегу, Светлана озирается:  взрытая  ядрами  и  бомбами  земля,
осыпающиеся ложементы, расщепленные бревна  -  как  пальцы  мертвеца...  и
хлопанье парусов позади... она оглядывается: три шхуны, три шхуны  уходят,
уходят... и нет сил кричать и  взмахивать  руками,  свинцовая  тяжесть  на
всем, во всем: свинцовое тело, свинцовая душа, свинцовые  веки,  свинцовая
гиря на шее гнет и пригибает к земле, и остается лишь смотреть на землю  и
видеть ее: мелкие камушки, гладкие и в крапинку,  темные  и  белые  щепки,
травинки, чешуйки, крошечные, будто муравьиные, скелетики  и  черепа...  а
ветер нагоняет мрак и смрад, и низко летят, кружась, жуткие лиловые  тучи,
и с горами на горизонте начинает твориться странное:  они  превращаются  в
шкуру чудовища, черную, бородавчатую, сально  блестящую,  голую,  под  ней
перекатываются  мускулы,  и  волна  превращения   набегает   с   чавкающим
завыванием...
     - Мэм! Проснитесь, мэм! - голос Люси. - Приехали.
     - Что?
     - Мы дома, мэм.
     - Ах, да...
     - Что с вами? Вы плачете?
     - Разве? Нет, не плачу. Дурной сон, и все.
     В доме стоял запах беды: запах  чужих  людей,  которым  плохо,  запах
проутюженных дожелта простыней, запах дегтя и карболки, мочи, пота, йода -
и обнажившегося морского дна... Флигель и первый этаж дома заняты были под
обожженных; лорда  Сайруса  уложили  в  его  собственной  спальне.  Доктор
Мак-Каран, хирург, осмотрел его, полупришедшего в себя,  одобрил  действия
предшественника,   проинструктировал    сиделку    и    спустился    вниз,
распорядившись пока прокипятить инструменты для кровопускания. Появилась и
захлопотала Мэй, в переднике и чепце сестры милосердия: доктор отпустил ее
на час. Наперебой с Люси они рассказали,  как  было  страшно  этой  ночью,
когда заявилась толпа мятежников и потребовала  от  слуг  вооружаться  чем
попало и идти с ними, но никто не пошел, только конюх Альберт,  да  и  тот
прибежал обратно почти сразу же и прятался до утра на  чердаке,  -  и  как
хорошо, что в доме были  раненые  горожане,  из-за  этого  почти  никакого
грабежа и не было, забрали бочонок виски и несколько окороков, а  вот  дом
вдовы Бартлоу разграбили начисто и подожгли вдобавок, благо дождь  хлестал
как из ведра и слуги не сидели сложа руки... А  правда,  что  лорд  хозяин
вручную от них отбивался? Правда. Если бы  помощь  опоздала  на  несколько
минут... все. А тот молоденький джентльмен? Он ушел ночью в  ополчение,  и
пока ничего не известно. А правда, что мистера  Бернсайда?..  Правда.  Ох,
бедненький, его-то за что так вот, он всегда был такой тихий,  вежливый...
Мэм, миледи, да на вас лица нет, вы и на  ногах-то  не  держитесь,  сейчас
постель, сейчас ванну, сейчас, сейчас...
     Ванна добила ее. И, проваливаясь  в  белую  бездну,  Светлана  успела
подумать только: как он там? Жив ли?
     Господи, только бы жив! Только бы - жив!
     Горячим окатило сердце...


     - Мистер Марин! Мистер Марин!
     Глеб обернулся. Его  нагнал  Эразмус.  Широко  шагая,  он  размахивал
зеленым мешком... да, тем самым мешком, трофеем, который так и  провалялся
полдня за баррикадой. Совсем забыл про него...  Глеб  повернулся  и  пошел
Эразмусу навстречу.
     - Меня Дабби послал. Это, говорит, ваш...
     - Спасибо, Эразмус. Забыл я его.
     - Тяжелый. Золото, что ли, там?
     - Нет, бомбы. Не пригодились, слава Богу.
     - И то правда. Я вам так скажу, мистер Марин: спасибо вам от нас  ото
всех. Ребята так и велели передать: спасибо, мол. Ни хрена бы без  вас  не
получилось, так что вот. А так и сами  почти  все  живые  и  незадетые,  и
бунтовщикам жопу надрали и перцем засыпали. Только непонятно  все  с  этим
бунтом, вот вы как хотите... А чего полковник вас затребовал, не знаете?
     - Н-нет, пожалуй. Может, сказать что хочет.
     - Да, начальство - оно такое... А может, лейтенантом вас назначат, за
заслуги, вот.
     - Это вряд ли. По возрасту не положено.
     - То в армии, а в ополчении проще. Вот увидите, лейтенантом и  будете
и взвод получите. Эх, сам бы к вам  пошел,  честное  слово!  Да  дело  уже
кончено, похоже... В общем, если вам надо будет чего: там,  рыбы  получше,
или морду кому набить, или лодку - в  Рыбной  гавани  меня  всякая  собака
знает. И - вот вам моя рука, сэр!
     - Вот вам моя, Эразмус. И спасибо, что догнали.
     - О, пустяки...
     Легкий ландольет ждал Глеба в сотне ярдов от въезда на мост:  нервная
лошадка не пошла туда, где все еще - пусть под  парусиной,  пусть  чуть  в
сторонке, чтобы не мешать и не попадать под  ноги,  но  -  лежали  убитые.
Порученец,  недовольный  задержкой,  прошипел  что-то  сквозь  зубы.  Глеб
опустился на сиденье рядом с ним, бросил в ноги  оба  мешка:  легкий  -  с
остатками патронного запаса, тяжелый - неизвестно с чем. Вдруг  и  вправду
золото?..
     Солдат на козлах хлестнул лошадку, Глеб  закрыл  глаза  -  и  тут  же
открыл. Ландольет останавливался у высокого парадного крыльца  комендатуры
порта, и порученец бесцеремонно толкал Глеба в плечо:
     - Эй, мистер, приехали...
     - Вижу, мистер, вижу, - Глеб дернул плечом. - Куда именно  велел  мне
прийти полковник?
     - Вас проводят, - бросил порученец и толкнул в спину  солдата-кучера.
Глеб еле успел выхватить свои мешки.
     - Крыса, - сказал он в удаляющуюся темно-зеленую спину.
     Да, здесь, похоже, повоевали всерьез... Окна были выбиты, стены стали
рябыми. Над некоторыми окнами и над дверью  уходили  вверх  языки  копоти.
Газоны вытоптаны, кусты смяты, огромное количество сучьев и веток,  сбитых
пулями, валяется повсюду...
     И - тучи людей. Улей.
     Гам и толчея.
     Грубо проталкиваясь сквозь толпу сбившихся у подъезда обывателей,  не
успевших повоевать, а теперь яростно рвущихся добивать уже  разгромленных,
Глеб добрался наконец до дежурного офицера, пожилого флотского  лейтенанта
с изможденным и уже поэтому знакомым лицом.
     - Никого не ведено пускать, - механически ответил дежурный. - Никого.
     - Но полковник Вильямс специально посылал за мной, - сказал Глеб.
     - О, да это же вы, - бессильно удивился тот. - Вчера  вы  были  много
моложе, - он попытался улыбнуться.
     - Я вас тоже не узнал, - признался Глеб. - Мистер Пэтт, сэр?
     - Второй этаж, направо и направо, -  сказал  мистер  Пэтт.  -  Дверь,
обитая красной кожей. Он там и ждет вас.
     Полковник Вильямс был не один. По зеленому  ковру,  хрустя  осколками
стекол,  грузно  расхаживал  седой  длинноволосый  и  бородатый   человек,
комплекцией напоминавший ушедшего на  покой  борца-тяжеловеса.  Он  был  в
старомодном синем полуфраке с медными пуговицами и  огромных  бесформенных
башмаках с кожаными ремешками вместо шнурков. В руке  его  была  массивная
трость, на которую он опирался.
     - Вот и наш молодой герой, - сказал полковник и бросил быстрый взгляд
на "тяжеловеса", и краем глаза Глеб уловил, что  тот  отрицательно  качнул
головой. - Я говорил вам про него, Ансон,  вы  помните,  конечно...  Глеб,
познакомься: это Ансон Бэдфорд, рыцарь, мой предшественник и учитель.
     - Очень приятно, - поклонился Глеб.
     - Мы только что говорили о тебе. Поверь: только хорошее. Если хочешь,
могу вкратце повторить тебе то, что рассказал дорогому учителю...
     - Ки-ит... - с непонятной интонацией  и  непонятным  выражением  лица
протянул мистер Бэдфорд.
     (Вообще весь этот разговор  надолго  остался  непонятным  для  Глеба.
Сначала ему казалось, что эти двое старательно сбивали его с толку,  чтобы
он о чем-то не догадался; потом понял, что это  была  проверка,  и  он  ее
прошел, - но вот на что именно проверка? В конце концов, он узнал  и  это,
но к тому времени его интересовали уже совсем другие проблемы...)
     - Я быстро, - сказал полковник. - Итак, чуть  более  суток  назад  из
поезда выходит молодой человек, который  практически  никого  не  знает  в
нашем городе, идет себе  по  набережной  -  и  вдруг  спасает  утопающего.
Утопающий, капитан-инспектор Кэмпбелл, лорд Стэблфорд, посылает его  сюда,
в этот самый кабинет, с вестью о мятеже на крейсере.  Здесь  мы  беседуем,
юноша после этого едет навестить своего спасенного, потом перевозит его  в
дом его сестры, где вскоре происходит загадочное убийство хозяина  дома  и
пожар, вызванный поджогом. Наш герой вновь спасает капитана, вынеся его из
огня. Перебравшись под крышу одной нашей общей  знакомой,  герой  проводит
там несколько часов в обществе капитана, его прелестной супруги  и  убитой
горем сестры, а затем исчезает  -  для  новых  подвигов.  Как  мне  сказал
лейтенант Дабби, именно нашему  герою  всецело  принадлежит  идея  захвата
верхнего моста - а также воплощение этой идеи. Теперь мы знаем, что именно
эта операция и оказалась решающей в деле  подавления  мятежа.  Походя  наш
герой совершает еще несколько подвигов калибром помельче...
     - Господин полковник! - Глеб вскочил. Голос его был сдавлен, хотелось
разорвать воротник. - Ваш тон оскорбителен, и я... я...
     - Минутку, друг мой, - сказал мистер Бэдфорд. - Полковник  злится  на
меня, поэтому у него так получается. Не  обращайте  внимания  на  тон.  По
существу все верно?
     - Ну... да. Только... Дабби преувеличивает. Один я там ничего сделать
не смог бы. Как я мог - один?..
     - "Один в поле не воин",  -  довольно  чисто  сказал  мистер  Бэдфорд
по-русски. - Я не переврал?
     - Нет, сэр.
     - Замечательно. Дослушаем нашего полковника.
     -  Собственно,  это  все.  Восемнадцатилетний  юноша  совершает   ряд
действий, каждое из которых так или иначе препятствует успешному  развитию
мятежа. Не знаю, Ансон, как вы, а я не верю в такие махровые  случайности.
Учитывая, что наш постоянный  противник  мятеж  раздувал  и  всячески  ему
способствовал, я делаю вывод, что стоящий перед нами Глеб  Марин  является
действующим агентом врагов наших врагов,  следовательно  -  нашим  другом.
Глеб, позвольте через вас обратиться к вашим  начальникам  с  предложением
перестать  играть   в   конспирашки   и   перейти   к   скоординированному
сотрудничеству.
     Наверное, у Глеба был достаточно глупый вид, когда он смотрел  то  на
полковника, то на мистера Бэдфорда, потому что в какой-то  момент  Бэдфорд
не выдержал и захохотал, пристукивая своей тростью.
     - Ну, Кит! - выговорил он наконец. - Ну, бестия Кит! Мальчик, это  он
мне вот на столько не верит! Мне, своему учителю! Впрочем,  -  давя  смех,
сказал он уже другим голосом, - история ваших похождений, Глеб, дает  пищу
для подобных высказываний, что, впрочем, я склонен отнести скорее на  счет
переутомления полковника, чем на счет  его  прозрения...  Как  вы  сами-то
могли бы все это объяснить? Что -  судьба,  везение,  слепой  случай?  Или
что-то другое?
     - Не знаю... Что, это так важно?
     -  Это  важно,  Глеб,  -  тихо  сказал  полковник.  -  Ты   даже   не
представляешь, насколько это важно...
     Глеб сидел молча. Потом посмотрел на полковника, на  Бэдфорда,  снова
на полковника...
     - Меня как будто подхватило... - начал он и замялся. - Понимаете, все
шло само собой. Одно  вытекало  из  другого.  А  потом  -  уже  как  бы  с
разгона...
     - Ты хорошо стреляешь? - спросил полковник.
     - Да. Первое ружье отец купил мне на пятый день рождения.
     - Это уже многое объясняет, - сказал Бэдфорд. - А, Кит?
     - Возможно... - полковник пожал плечами. - Отец многому научил  тебя,
Глеб?
     - Да. Он таскал  меня  по  экспедициям,  на  охоту,  везде...  только
последний год... да и то...
     - Итак: стрелять. Что еще?
     - Ну... многое. Я спокойно выживу на берегу, в джунглях, в пустыне, в
горах. Могу сделать лодку, построить хижину.  Огонь  могу  добывать,  знаю
травы, руды... Много чего.
     - Бокс, борьба?
     - Бокс и фехтование.
     - На чем?
     - На эспадронах и коротких мечах.
     - Похоже, отец готовил вас всерьез, - сказал Бэдфорд.
     - О, да.
     - И как вы думаете: к чему?
     -  Ну...  к  экспедициям,  наверное...  Он  знал,  что  мне  нравится
картография... И вообще - у него был свой взгляд на то, каким должен  быть
мужчина.
     - А зачем в  экспедиции  фехтование  на  коротких  мечах?  -  спросил
полковник.
     - Почему обязательно в экспедиции? - Глеб замялся.  -  Это  вообще...
для развития, наверное...
     - Судя по результатам, у Бориса Ивановича был очень правильный взгляд
на воспитание, - сказал Бэдфорд.
     - Джентльмены, - сказал Глеб, глядя куда-то  мимо  всех.  -  Господин
полковник... вы не могли бы объяснить мне, что имелось в  виду,  когда  вы
говорили... э-э... что я некий агент... и вообще?..
     - Кит, - сказал мистер Бэдфорд, - позволь мне  побеседовать  с  нашим
другом. У тебя ведь куча дел, не правда ли?  Кстати,  забыл  спросить:  из
настоящих бредунов не поймал никого?
     - Нет, - покачал головой полковник.
     - Да, это плохо... Мы можем посидеть здесь, или нам куда-то  перейти,
или вообще - погулять?
     - Будьте здесь. Я распоряжусь, чтобы вам сварили кофе.
     Их не беспокоили. Пока Глеб с  жадностью  поглощал  кофе,  крекеры  и
апельсиновый сок, мистер Бэдфорд набил трубку, огромную,  как  и  он  сам,
темно-вишневую, с серебряным мундштуком, раскурил ее и сидел, пуская клубы
дыма, и изредка задавал простые житейские вопросы, на которые  можно  было
отвечать просто "да" или "нет". Потом он вынул из кармана панталон плоскую
фляжку, отвинтил колпачок,  разъял  его:  там  оказалось  два  стаканчика,
золотой и серебряный.
     - Этому бренди больше ста лет, - сказал он.  -  Выдержано  в  дубовых
бочках в подвалах одного интересного монастыря. В Старом мире  ему  бы  не
было цены...
     Глеб не знал, что сказать. Бренди издавало  одуряющий  аромат,  очень
приятный аромат, но он не сопрягался ни с одним из знакомых  запахов.  Но,
глядя на своего  визави,  Глеб  решился  отхлебнуть...  Напиток  мгновенно
испарился во рту -  будто  и  не  жидкость  это  была,  а  вот  тот  самый
сконцентрированный аромат: виноградников в жаркий день,  дубрав,  цветущих
садов...
     - Божественно, - сказал Глеб. - Даже не думал, что такое может быть.
     - Практически не может. В Палладии это еще иногда можно купить,  а  у
нас - увы. Вырабатывают его в одном  лишь  месте,  в  монастыре  иоаннитов
Хай-Санткьюэри, это две сотни миль южнее старой столицы. И то, что  братия
не выпивает сама, она грузит на специальный корабль и раз в год отправляет
в  Новый  Петербург  ко  двору  Ее  Величества  великой  княгини   Надежды
Васильевны. И там - опять же то, что не выпивает двор - поступает  изредка
в продажу. И мои друзья,  зная  мою  слабость,  обязательно  высылают  мне
бочонок-другой...
     - Хорошие друзья, - улыбнулся Глеб.
     - Да. Что может быть лучше хороших верных друзей?.. - мистер  Бэдфорд
попыхтел трубкой. - Как сын своего отца, ты должен  хорошо  знать  историю
Транквилиума?
     - Ну... в какой-то мере...
     - Насколько я знаю, Борис Иванович придерживался мнения, что  проходы
между мирами постепенно зарастают?
     Глеб подумал и решил пока не слишком  откровенничать.  Ведь  отец  не
афишировал свои взгляды...
     - Да. Он считал, что в древности проходы были значительно обширнее  и
люди могли свободно переходить из Старого мира в  Транквилиум  и  обратно,
даже не замечая этого. Отсюда так много географических  несообразностей  -
вплоть до средних веков. Возможно, что Одиссей, например, странствовал  по
Жемчужному морю, на острове Пларра еще триста лет  назад  жили  гигантские
обезьяны, а развалины древнего города неподалеку от Ульгеня  соответствуют
описанию Трои у Гомера. Со временем миры стали как бы отдаляться  друг  от
друга, проходы стали уже и труднодоступнее, и  находить  их  могли  только
люди с особым зрением...
     - И двести лет назад они захлопнулись  совсем...  -  наклонил  голову
мистер Бэдфорд. - Так?
     - Н-нет... Отец говорил, что они  были  обрушены  и  особым  способом
замаскированы, потому что в Старом мире начались эпидемии. И с тех пор  их
стараются поддерживать в таком состоянии.
     - Грммм... Что же, эпидемия  -  не  самое  плохое  название  для  тех
явлений, что начались в Старом мире...
     - Но какие-то проходы продолжают существовать, - сказал Глеб.
     - И почему ты так думаешь?
     - Книги...
     Мистер Бэдфорд кивнул.
     - Но с людьми оттуда я никогда не встречался...
     Мистер Бэдфорд снова кивнул, но Глебу показалось, что  он  сдерживает
улыбку.
     - Мы иногда принимаем беглецов, - сказал он. -  Но  ставим  им  очень
жесткие  условия.  Во-первых,  они  безвыездно  живут  на  своем  острове.
Во-вторых, их дети воспитываются в  семьях  коренных  транквилианцев  и  с
родителями до совершеннолетия не встречаются.
     - Ничего себе! - ахнул Глеб. - И что - соглашаются?
     - Очень многие.
     - А если кто-то не хочет отдавать ребенка?
     - Тогда и ребенок будет всю жизнь безвыездно жить на острове.
     - Это почти ссылка... тюрьма...
     - Нет. Это всего  лишь  карантин.  Впрочем,  подозреваю,  что  и  эти
строгости недостаточны, а поэтому от них можно будет отказаться.
     - Инфекция проникает?
     - Да. Ты знаешь - или догадался?
     Вместо ответа Глеб сунул руку за отворот куртки и  преподнес  мистеру
Бэдфорду на ладони трофейный пистолет.
     Он знал, что тот удивится - но не до такой степени.


     - Свет-ти! Свет-ти! Свет-ти!
     Она открыла глаза. Распахнутым было окно в  сад,  и  яркая  птица  на
ветке топорщила перышки.
     - Свет-ти!
     Не птица! Это Олив сидела в глубоком  кресле  с  книгой  на  коленях.
Глаза ее поблескивали, но под глазами лежали синие тени.
     - Ах, ты и спишь, подружка! Вставай, уже почти вечер.
     - Не может быть...
     - Не совсем вечер, но скоро. Торопись, нас ждет обед, а до стола  еще
ехать и ехать.
     - Ой, подожди, я ничего не понимаю... Какой обед? Куда ехать?
     - Наш общий друг Кит Вильямс час назад привез ко мне  другого  нашего
общего друга, юного князя. Сам, естественно, куда-то умчался,  успев  лишь
сказать, что выполняет данное тебе обещание. Князя я  препоручила  заботам
Сью, а сама отправилась за тобой. Так что тебе обещал Кит?
     - Он сказал, что мы соберемся сегодня за обеденным столом.
     - Как  всегда,  он  чересчур  конкретен...  Давай-ка  я  помогу  тебе
одеться, поскольку служанки твои отбывают повинность у раненых.
     - Олив, ты что - думаешь, я сама не смогу?
     - Сможешь, сможешь... Ну-ка, выберем, что понаряднее, - и Олив  почти
исчезла в платяном шкафу.
     - Не ищи, я все равно никуда не поеду, - сказала Светлана.
     - Отчего бы это? - глухо удивилась из шкафа Олив.
     - Здесь Сайрус, он в тяжелом...
     Олив вынырнула с добычей в руках.
     - Я уже говорила с ним и с доктором. Сразу как приехала.  Ему  лучше,
он вне опасности. Но ему дают опиум, чтобы он спокойнее дышал и не заболел
пневмонией. Так вот, он велел тебе переехать в мою квартиру  до  тех  пор,
пока в доме будут чужие люди. И то же самое сказала Констанс. Если хочешь,
спроси ее сама. Сайрус уже отплыл. Поцелуй его  в  щечку  и  попрощайся  с
сестренкой. А я пока сложу твои вещи.
     Сайрус полуспал, полугрезил. Светлана даже не поняла, узнал ли он ее.
Констанс, безумно спокойная, сказала коротко, что да, они посоветовались с
доктором и решили отправить на время Светлану подальше от  этого  ужаса  и
заразы - просто на всякий случай.  Поначалу  думали  о  поместье,  но  тут
приехала Олив и все решила. Это ненадолго, на несколько дней...
     Все было далеко и не в такт: Констанс говорила  что-то,  а  думала  о
другом, и слишко