тельные, о-ча-ро-вательные! И теперь проблема...
     Одни у нас проблемы,  мрачно  подумала  Светлана,  ладно,  вы  щенков
утопите, чтобы не мучились от своей беспородности,  а  меня  куда  денете?
Самой, что ли, утопиться? Как бы славненько было...
     Она вдруг - что-то подбросило ее - вскочила и оказалась у окна, рядом
с Констанс - щека к щеке. У подъезда разворачивалась чужая карета,  лошади
ржали, а  двое  полицейских,  придерживая  под  локти,  вели  осторожно  -
Сайруса! Чужой черный плащ был на нем, и чужая рука в перчатке  показалась
из окна кареты, махнула и исчезла.
     Тонкий, немощный, почти предсмертный взмах.
     И одновременно,  как  бы  дан  был  сигнал  этим  взмахом  -  долетел
растертый дистанцией гром,  его  отголоски,  и  снова  гром,  однократный,
упругий. Задребезжали стекла.
     - Странно, - сказала Констанс. - Они никогда не дружили.
     Светлана разжала руку. На портьере там,  где  она  держала,  остались
резкие морщины. Оттолкнувшись от подоконника, она понеслась  к  двери,  по
лестнице вниз, вниз... Сайрус шел ей  навстречу,  шел  почти  сам,  живой,
грязный, злой.
     - Сай... рус!..
     - Только не трогай меня! - испуганно. - У меня... - скривился на один
бок, прижал ладонь к груди.
     - Ребра у него поломаны, мэм,  -  прогудел  один  из  полицейских.  -
Доктор приедет сейчас, а пока - не найдется  ли  у  вас  капельки  бренди?
Бренди - лучшее, что придумано для того, чтобы снять боль и успокоиться...
     Вся прислуга уже высыпала в холл, даже поварята, и стояла  неподвижно
в почтительном отдалении.  И  Сайрус  стоял,  окруженный  ими,  большой  и
темный,  и  Светлана  вдруг  почувствовала  страшный  запах  моря,   запах
обнажившегося морского дна, исходящий от него, и обернулась в отчаянии.
     - Бенни! Ты слышал, что сказал сержант?! Бренди, мигом!  И  бокал!  -
она почти визжала.
     - Если мне будет позволено... - возникла ниоткуда Мэй.
     - Да, Мэй? Что?
     - Я могу помочь хозяину. Пока приедет доктор...
     - Говори. И делай. Делай же...
     - Пусть все лишние уйдут. Люси, широких бинтов - побольше.
     Она поставила перед Сайрусом стул, простой деревянный стул  с  прямой
низкой спинкой. Взяла его за руки, показала, как опереться и  как  стоять.
Тут подоспел Бенни с бутылкой и бокалом, и Светлана из своих  рук  выпоила
ему полпинты неразбавленного. Бутылку она, не глядя, сунула констеблю. Тем
временем Мэй сняла с Сайруса рубашку, и Светлана  чуть  не  закричала:  на
ребрах багровели страшные кровоподтеки, местами  запеклась  черная  корка.
Мэй бестрепетно бегала пальцами по всему этому, и Сайрус  вздрагивал,  как
нервная лошадь.
     - Дышите, милорд. Ровно и не слишком глубоко...
     Дышать, наверное, было трудно, но бренди уже  начало  оказывать  свое
благотворное действие: Сайрус чуть расслабился, переступил с ноги на ногу;
на левой, незадетой щеке появился румянец.
     - Могло быть хуже, милорд, - сказала наконец Мэй. - Теперь  выдохните
и старайтесь дышать животом.
     Она быстро и ловко перебинтовала его от подмышек  до  талии,  помогла
надеть мягкий пуловер, на плечи набросила теплый халат.
     - Теперь, милорд, можно и в кресло. Лежать вам пока нельзя...
     - Спасибо, Мэй, - негромко сказал Сайрус.
     - Я тебя провожу, - сказала незаметная до сих пор Констанс. -  А  ты,
дорогая, распорядись здесь, - бросила она Светлане.
     - Да, конечно...
     Надо еще что-то делать, да? Она стояла, вдруг разом перестав что-либо
понимать...
     - Миледи, - констебль с рукой под козырек,  седоватые  усы.  -  Имеем
честь откланяться...
     - Постойте, не уходите...  -  она  прижала  пальцы  к  вискам.  -  Я,
извините, так напугалась, что... Почему это все? Что произошло?
     - Ваш муж тонул, миледи. Его вытащил из воды какой-то школьник.  Лорд
отправил мальчика с важным  поручением,  но  он,  думаю,  зайдет  и  сюда,
поскольку у него бумаги лорда.
     - Тонул? - Светлана покачала головой. - Этого не может быть. Мой  муж
плавает, как рыба.
     - Возможно, миледи. Но предварительно он был избит и брошен  с  борта
крейсера "Дефендер".
     - Что? Как это может?..
     - На крейсере мятеж, миледи. И, боюсь, вам не мешало бы до прояснения
ситуации перебраться куда-нибудь за город.
     - Так это что - пираты?
     - Хуже пиратов, миледи. Похоже, что это  бредуны.  [В  Мерриленде  их
называли  "кейджибер"  или  "кейфджибер",  что  означает  "болтающий   под
кейфом", "бормочущий  спьяну",  "стукнутый".  Палладийцы  создали  кальку:
"бредун". Этим словом мы и будем пользоваться. (Здесь и далее прим. авт.)]
     - Извините - кто?
     - Бредуны. О, миледи, если вы о них не знаете, то лучше и  не  знать.
Однако воспользуйтесь моим советом -  уезжайте.  Сержант  Райт,  всегда  к
вашим услугам, миледи.
     - Да, сержант, видимо... впрочем, не знаю. Спасибо вам, спасибо...
     Дать ему что-нибудь? Нет,  не  то.  Но  что-то  же  нужно  сделать...
Деньги? Ни в коем случае. На память?.. Бренди?..
     - Вы, наверное, голодны...
     - Что вы, миледи, еще утро.
     - Это ничего не значит. Бенни!
     Но опытный Бенни уже  и  сам  скользил  сюда  с  плетеной  корзинкой,
прикрытой салфеткой, и из-под салфетки остро выступали горлышки бутылок.
     - Несу, хозяйка...
     Дом качнуло. Наверху лопнули стекла.  С  грохотом  обрушился  тяжелый
портрет на лестнице.
     - Прощайте, миледи, - откозырял сержант Райт. - Надеюсь, вам  никогда
больше не потребуется наша помощь... Дуглас!
     Он повернулся и быстрым  шагом  направился  к  двери.  Его  напарник,
прихватив  корзинку,  по-армейски  щелкнул  каблуками  и   последовал   за
сержантом. Коллинз, привратник, запер за ними дверь.
     Лишь короткий миг Светлана мешкала  -  забежать  в  комнату  к  мужу.
Избитому, чудом избежавшему смерти... Но ноги сами вынесли  ее  на  третий
этаж, теперь по коридору налево, еще раз налево - и  винтовая  лестница  в
башню.
     На смотровой площадке уже  кто-то  был,  и  Светлана  поняла  это  за
секунду до того,  как  увидела  широкую  спину,  обтянутую  серым  твидом.
Мужчина обернулся - почему-то испуганно. Это был Лоуэлл. В руке его чернел
большой морской бинокль. Молча, не говоря ни слова,  он  протянул  бинокль
Светлане  и  отодвинулся  в  сторону,  как  бы  освобождая  ей  место  для
наблюдения - хотя у перил могло поместиться пятеро в ряд. Светлана приняла
бинокль, но к глазам его не поднесла -  смотрела  поверх.  Смотрела  и  не
могла поверить себе.


     К моменту, когда перед ним  оказался  действительно  что-то  решающий
человек,  Глеб  успел  раскалиться  добела.  Три  раза  ему  уже  пришлось
рассказать в подробностях, кто он такой и почему оказался в ранний час  на
Приморском бульваре, и как увидел лорда Стэблфорда, и что лорд сказал  ему
- слово в слово... И вот, наконец, цель достигнута: этот не отправит его в
"комнату восемнадцатую на  третьем  этаже"...  чтоб  им  провалиться  всем
вместе и каждому в отдельности.
     Полковник Вильямс, представился ему этот человек, но одет  он  был  в
штатское платье: пиджачную пару прекрасного шитья и из  материала,  какого
Глеб в жизни не видел:  гладкого,  серебристо-серого  с  легким  бирюзовым
оттенком. В складках оттенок проступал отчетливее. Было полковнику на  вид
лет пятьдесят, и лицо его, острое, обветренное, не  по  сезону  загорелое,
внушало уважение и доверие. Черные пристальные глаза  глядели  спокойно  и
умно. Но было в этом лице что-то еще, что пряталось до худших времен...
     - Понятно, мой друг, - сказал полковник, дослушав до конца. - Что  ж,
это заслуживает того, чтобы отправить офицера для проверки сообщения  -  и
не потому, что мы не доверяем тебе или, не дай Бог, лорду, а лишь  потому,
что события такого масштаба и такого накала страстей почти всегда  неверно
воспринимаются свидетелями и участниками их. Проверки, даже сопряженные  с
огромным риском, необходимы.
     Глеб почувствовал, что у него спирает  дыхание.  Он,  именно  он  сам
должен отправиться на мятежный крейсер в качестве парламентера. И...
     - Скажи-ка, дружок, - продолжал полковник, - а не сын  ли  ты  Бориса
Ивановича Марина?
     - Что? - не ожидал такого поворота разговора Глеб. - То  есть...  да,
конечно.
     - Я всей душой сочувствую тебе. Это был великий человек, и гибель его
- огромный удар для... для многих. Как же ты намерен жить теперь?
     Глеб ответил не сразу. Но ответил.
     - Мне восемнадцать лет, - сказал он. - В Палладии в восемнадцать  уже
можно иметь первый офицерский чин. У меня отличный диплом одной из  лучших
школ Острова. Я люблю работать. Надеюсь, что через три года у  меня  будет
достаточно средств, чтобы продолжить образование.
     - И кем же ты намереваешься стать?
     - Картографом, сэр.
     - Значит - по стопам отца?
     - Именно так, сэр.
     - Понятно. Но  это,  так  сказать,  отдаленная  перспектива.  Где  ты
намерен, скажем, ночевать сегодня?
     - Сниму комнату, сэр. На первое время деньги у меня есть.
     -  Это  хорошо...  но...  Ладно,  сделаем  так:  если  тебя  подопрет
по-настоящему и не к кому будет обратиться, найдешь в Коммерческой  гавани
трактирчик "Белый тигр".  Содержит  его  папаша  Стив,  одноглазый  пират.
Скажешь ему, что ты пришел к белому тигру от  черного.  Черный  -  это  я.
Легко запомнить. Там тебе будет и койка, и еда, и работа, и помощь -  все,
что понадобится.
     - Какая помощь?
     - Любая. Но, повторяю, это - на крайний случай. Когда  больше  некуда
будет пойти. Кстати, ты не голоден?
     - Сэр? Но ведь...
     - Мятеж? Он подождет, - и усмехнулся. - Шучу. Просто мои люди еще  не
прибыли. И вообще - стоит ли суетиться? Раз уж мятеж начался - он начался.
Затягивание времени только в нашу пользу. Да, забери вот это, -  полковник
протянул Глебу  бумажник.  -  Вернешь  лорду  сам.  Кстати,  советую  тебе
познакомиться с этим человеком. Капитан может многое.
     - Сэр, я могу обратиться с просьбой?
     - А почему так торжественно?
     - Не знаю... Сэр, я хотел бы принять участие в разведке на крейсер.
     Полковник потрогал подбородок.
     - Это было бы справедливо, дружок, - сказал он. -  Но  это  дело  для
профессионалов. Нам с тобой, несчастным аматерам, рассчитывать особо не на
что. Впрочем, я боюсь, что это не последний мятеж в твоей жизни.
     - Но чего же хотят мятежники?
     - Именно  эти  -  еще  не  знаю.  Как  правило,  последние  годы  они
недовольны жизнью вообще и правительством в частности. Но бывают и причины
куда более скромные. Скажем, трехдневные беспорядки  в  гарнизоне  острова
Каверинг произошли из-за плохого кока и садиста-сержанта...
     В дверь коротко постучали, и вошел пожилой лысый  лейтенант  с  седой
бородкой.
     - Они выкинули флаг мятежа, господин полковник, -  задыхаясь,  сказал
он. - И передали семафором вот это. - В руке его дрожал сложенный  пополам
лист бумаги.
     Полковник развернул его  -  бумага  захрустела,  -  пробежал  глазами
текст. Потом прочел еще раз и еще. Задумчиво перевел взгляд на лейтенанта.
     - Комендант знает это, мистер Пэтт?
     - Разумеется, сэр.
     - Похоже  на  то,  что  эту  похлебку  нам  придется  есть  вязальной
спицей... - он поморщился. - Что у нас есть, мистер Пэтт?
     - От вашего имени я распорядился доставить триста винтовок  Янсена  и
шестьдесят ящиков патронов. Когда крейсер откроет  огонь,  многие  мужчины
придут сюда. Им нужно будет дать оружие.
     - Этого мало...
     - Другого нет, вы знаете это, сэр.
     - Вы не поняли меня, мистер Пэтт. Винтовки - мера  против  возможного
десанта и бунта в предместьях. Но не против военного корабля.
     - Вы правы, сэр. Но, боюсь, у нас нет ни малейшей возможности нанести
урон военному кораблю. По крайней мере, днем.
     - А ночью?
     - Ночью можно будет попробовать взять корабль на абордаж  со  шлюпок,
сэр. Аналогично бою в Форт-Соммерсе, сэр, в тысяча девятьсот первом  году.
Тогда палладийские фрегаты "Гектор" и "Аякс"...
     - Помню. Итак, если на крейсере около шестисот человек команда, а для
успешного боя требуется трехкратное преимущество, то понадобится лодок...
     - Этого я не учел, сэр. Да, это нереально.
     - Господин полковник!  -  голос  Глеба  вдруг  зазвенел.  -  Если  мы
заговорили о компании девятьсот первого года, то разрешите  мне  напомнить
обстоятельства гибели эскадры адмирала Меллоуза. Четыре корабля ее заперли
в порт Хлебный - и все они были уничтожены в одну ночь с  помощью  обычных
рыбацких лодок, груженных селитрой с жиром. Был штиль и туман...
     - Вряд ли мы дождемся штиля и тумана. Здесь не Жемчужное море...
     - Это так, сэр. Но у причала я видел паровые катера.
     Полковник и лейтенант переглянулись.
     - Это интересная мысль, сэр, - медленно сказал лейтенант Пэтт.
     - Интересная она или нет, - сказал полковник, как-то иначе  глядя  на
Глеба, - но  она  прозвучала...  Ты  молодец,  сынок.  Твой  отец  мог  бы
гордиться тобой. Мистер Пэтт,  займитесь  этим  вплотную.  До  вечера  все
должно быть готово. Вы знаете, кого привлечь.
     - Разумеется, сэр.
     Он  повернулся  и  вышел  -  мешковатый,  неуклюжий,  покачивающийся,
короткий и толстый.
     - А теперь, сынок, извини, -  сказал  полковник,  -  но  мне  следует
делать мое дело. Не знаю, каковы твои планы: я посоветовал бы тебе нанести
визит лорду Стэблфорду. Потом, если  хочешь,  можешь  вернуться  сюда.  По
крайней мере, винтовку ты здесь получишь. И мой тебе совет: если  начнется
стрельба, не беги на выстрелы. Договорились? Ну,  спасибо  тебе,  -  и  он
протянул Глебу руку.
     - За что, сэр? - пожал плечами Глеб. - Сообщение мое запоздало...  да
и сделать, я вижу, ничего нельзя.
     - Не суди поспешно, - усмехнулся полковник. - В истории  Транквилиума
удался всего один мятеж - позже его назвали  Свержением.  Ты  знаешь,  где
живет капитан?
     - Нет, сэр.
     -  Айрис-Хилл,  рядом  с  почтовой  станцией.  Иди.  Думаю,  мы   еще
встретимся - и не один раз.
     Глеб повернулся, чтобы уйти - и, пока разворачивался, успел  увидеть,
как меняется выражение лица полковника. Полковник смотрел уже мимо него, и
- будто бы в огонь.
     Там, где аллея выходила на  проспект,  Глеба  застал  первый  выстрел
орудия  крейсера.  Но  в  тот   момент   он   не   понял   природы   этого
упруго-раскатистого грома.
     У красно-белого столба стоял всего один экипаж: легкий  кабриолет  на
тонких колесах, запряженный мышастой кобылой. За  кучера  сидел  мальчишка
лет тринадцати в пыльном котелке.
     - Эй, кэбби! - махнул рукой Глеб. - На Айрис-Хилл.
     - Шиллинг два пенса, - не моргнув глазом, назвал цену мальчишка.
     - Я же не говорю: туда и обратно, - возразил Глеб.  -  Шесть  пенсов,
красная цена.
     - Тогда  шиллинг  четыре,  -  мальчишка  отвернулся  и  стал  изучать
панораму проспекта.
     - Ты сошел с ума?
     - А за меньшее никто не повезет, так-то. Чего туда возить?  Тама  все
на своих катаются, значится - пустым возвертаться. Ищи дураков,  во-он  их
сколь собралось, - мальчишка кивнул на пустую стоянку.
     - А, дьявол... Ладно, поехали.
     - Денежки вперед, господин ученик.
     - Ну, это уж... - задохнулся Глеб.
     Однако  тронулись.  Кобыла  шла  легкой  рысью,  гуттаперчевые   шины
производили звук, удивительно  похожий  на  шорох  расшиваемой  форштевнем
воды.
     - Поверху ехать или понизу, а?
     - Так, чтобы быстрее, - прошипел Глеб.
     - Значится, поверху. Не люблю я поверху, скуучно...
     - А я тебя не песни петь нанял.
     Мальчишка молча свернул на Парк-авеню - и это их спасло.
     Парк-авеню можно было пересечь от края до края, так и не  поняв,  что
находишься в городе.  По  обе  стороны  дороги  за  широкими,  выложенными
светлой плиткой тротуарами начинался ухоженный лес, изредка  прорезываемый
аллеями. Пожалуй, лишь стоящие у дороги почтовые ящики с известными многим
фамилиями да изредка проступающие где-то меж стволами  неясные  постройки,
которые   вполне   могли   оказаться   и    миражем,    обманом    зрения,
свидетельствовали: здесь живут, и живут хорошо. Несколько раз  открывалось
вдруг что-то странное и прекрасное: то висячий белый балкон,  то  поросшая
мхом стена из дикого камня, то мраморная статуя - одна среди деревьев... И
дважды выплывали как бы из ничего, из ниоткуда ведущие и в никуда уходящие
каменные лестницы справа и слева: та, что уходила вверх, -  темная,  почти
черная, диабазовая, а та, что вниз, к старому городу, к порту, к  морю,  -
бело-розовая, мраморная. Движение здесь было  редким:  несколько  карет  и
колясок навстречу - и солдатик в синем  мундире  ополченческой  кавалерии,
верхами обогнавший их. Это было до моста, а потом начался мост.
     О, мост через реку Шейди - это гордость  меррилендских  инженеров  на
много лет вперед. И в  Старом  мире  немного  найдется  равных  ему  -  не
размерами, по  красотой.  Его  не  сравнить,  конечно,  с  мостами  Нового
Петербурга, особенно с Солнечной Аркой через Баян - но там  совсем  другая
красота. Здесь же - предельный лаконизм и  строгость  форм,  и  лишь  одно
излишество позволили себе строители: пригласили  скульптора,  чтобы  высек
барельефы первых президентов: Робинса и Броди.  Да  на  середине  пролета,
там, где тросы почти касались настила, устроен был полукруглый  балкон,  с
которого открывался  великолепный  вид  на  долину  Шейди,  нижний  город,
порт...
     - Стой! - крикнул  Глеб.  Но  и  без  его  окрика  мальчишка  натянул
вожжи...
     Отсюда было видно все. "Дефендер", держась меньше чем в  полумиле  от
берега, шел в сторону Коммерческой гавани  под  стакселями,  брамселями  и
гаф-триселем.  Внезапно  два  столба  белого  дыма  вырвались  из   портов
орудийного каземата - косо вверх - и две белые линии  стали  вычерчиваться
на   синем   небесноморском   фоне.   Достигнув   немалой   высоты,    они
приостановились как бы в раздумье, а потом  весело  и  согласно  ринулись,
наращивая скорость, вниз, к городу, к кварталам, к крышам,  к  людям  -  и
там, где они соприкоснулись с землей и с тем, что на земле стояло, блеснул
грязный огонь и вспухли, как бы вывернувшись наизнанку из самих себя, тучи
дыма. Из туч  медленно  выплыли  какие-то  обломки  и  лоскуты  и  надолго
повисли. Потом донесся  плотный  сдвоенный  грохот.  А  через  секунду  из
расползшейся тучи вырос столб белого пламени, доставший до неба...
     Мальчишка визжал, крутя кнутом над головой, и  кабриолет  несся  так,
что ветер набивался в рот и нос и не давал  выдохнуть.  Глеб  до  судороги
вцепился в сиденье, чтобы не вылететь -  а  мост  качался,  и  качался,  и
качался...


     Да, сверху это было почти красиво. Крейсер  -  в  бинокль  был  виден
красный флаг на мачте, и Лоуэлл объяснил, что это флаг мятежа,  -  крейсер
плавно скользил по  глади  залива,  подгоняемый  свежим  кухулином,  легко
разворачивался  оверштаг  и  скользил  обратно  -  и  время   от   времени
выплескивал из одного или двух орудий струи дыма, расползавшиеся красивыми
клубами,  после  чего  в  городе  еще  что-то  рушилось,  взрывалось   или
вспыхивало пожаром. Пылали пакгаузы порта, черный дым стелился над  водой.
Потом Светлана увидела, как вдали,  в  стороне  доков,  возникло  какое-то
движение. Но лишь через полчаса стало ясно, что это такое.
     Едва полз, жидко дымя кургузой трубой,  плоский,  похожий  на  утюжок
пароходик. С крейсера вряд ли видели его из-за дыма горящих пакгаузов...
     Никто в этот час не знал о  мятеже  больше  того,  что  знал  капитан
канонерской лодки "Блокхед" Майкл Абрахамс. Ему сообщил племянник, морской
кадет, сбежавший с мятежного корабля еще до того, как на его палубу ступил
лорд Сайрус. Перепуганный насмерть увиденным и услышанным,  мальчишка  три
часа вплавь добирался до дядюшки. Капитан Абрахамс выслушал его  молча,  а
потом собрал всю  свою  стояночную  команду:  четверых  пожилых  мичманов.
Выслушав  неутешите