тний  примерно  дядька  рабочего  вида,
поднял руку. Глеб натянул поводья.
     - Молодой сэр, а не найдется ли у  вас  как  бы  табачку  для  нашего
брата? Свой искурил уж, а казенный не везут никак...
     - Нету, солдат, - развел Глеб руками. - Не потребляю я его.
     - Жалко, жалко, - понурился ополченец. - А новости есть какие? Слышно
что?
     - Про новости мы вас хотели спросить.
     - Нам последним новости приносят, так-то. Сержант  вон  говорил  наш,
что теперь только ждать приходится:  пойдут  те  на  высадку  или  нет.  Я
своей-то головой как думаю: им теперь, после пушек, терять нечего,  только
на дне их и примут. А сержант говорит, что те торговаться  начнут,  пощаду
выпрашивать - в обмен на офицеров-то. Офицеры все у них там,  под  замком.
Злая теперь матросня...
     - Мистер, - наклонилась Олив, - а сигары вы  будете?  У  меня  только
сигары есть. - Она протянула ополченцу кожаный портсигар.
     - О, мэм! Спасибо, спасение вы  наше!  Если  позволите,  я  еще  одну
возьму, мы по штучке на троих пустим...
     - Вы все берите, все. И не высыпайте, зачем?..
     - Мэм, простите, не смею. Это дорогая вещь, да и муж ваш не поймет...
     - Поймет, - засмеялась Олив. - Берите, вам это  сегодня  нужнее,  чем
кому-то еще...
     Закат  был  рубинов  и  стремителен.  Солнце  скатилось  к   подножию
фиолетовой тучи с безумной лилово-пурпурно-ало-розовой короной, безучастно
пожирающей небо, и вскоре мгла и тревога поглотили все.
     - Едемте скорее, -  ежась,  сказала  Светлана.  -  Олив,  пожалуйста,
сегодня... не уходи, а? Я боюсь...
     - Хорошо, - сказала Олив, и слышно было, как она  улыбается.  -  Я  с
тобой, с тобой...
     Обратный  путь  оказался  на  удивление  короток.  Возок   фонарщиков
вынырнул из-за угла навстречу, и улица позади  него  сияла  теплым  желтым
газовым светом. Донесся  гудок  локомотива  и  частые  удары  станционного
колокола: уходил в свой путь  восьмичасовой  пассажирский  до  Свитуотера.
Подумать только, люди едут на курорты...
     Впрочем, это, наверное, мудрые люди.
     Далеко-далеко замигал маяк  Гард-рок.  Три  проблеска,  пауза,  пять.
Снова три. Во время осенних и весенних перелетов птиц к  маяку  собираются
лодки, лодки, лодки: собирать разбившихся и упавших в  море  курочек.  Там
же, на Острове, их жарят  на  вертелах,  или  запекают  в  углях,  обмазав
глиной, или варят в котлах и ведрах - курочки неизменно вкусны... но  само
это действо: выуживание из волн  поверивших  обманному  свету  и  погибших
поэтому птиц - вызывало и вызывает  у  Светланы  непонятное  отвращение...
хотя, казалось бы, чего ради? Там музыка,  огни,  вино,  танцы  на  пляже,
смех, флирт... азарт добычи...
     Чужой кабриолет стоял у дома.
     - О! - сказала Олив. - Гости. Чего только не...
     - Тише... - поднял руку Глеб.
     Светлана не услышала ничего.
     Но - Глеб явно что-то услышал, и Олив услышала тоже, потому  что  оба
мигом оказались на земле, Глеб метнулся  к  двери,  но  Олив  скомандовала
шепотом: "Через двор!" - и они бросились к приоткрытым воротам, ведущим во
двор и к конюшне, и Светлана внезапно осталась одна при трех лошадях  -  и
чуть, растерянная  от  необъяснимой  своей  глухоты,  она  замешкалась  на
несколько секунд, цепляя повода своей лошади и лошади Олив к  карабинам  у
ворот, лошадь Глеба отбежала на  несколько  шагов...  Светлана  почти  уже
прошла ворота, пустынный  темный  двор  был  перед  нею,  запертые  ворота
конюшни, белые на черном, и  невидимая,  с  долгим  скрипом  затворяющаяся
задняя дверь дома - вот, в семи шагах, за углом... и и этот  миг  грохнула
парадная дверь, и кто-то в сером серой тенью по светлой дорожке метнулся к
кабриолету. "Глеб! Сюда!" - закричала Светлана, и этот, в сером, обернулся
на крик и взмахнул рукой, и что-то с хрустом и коротким звоном врезалось в
столб ворот, к которому она прижалась, а серый запрыгнул в экипаж,  ударил
вожжами, засвистел, закричал -  лошадь  рванула.  Глеб  выбежал  следом  -
кабриолет был уже почти под аркой. Он выстрелил дважды,  и  после  второго
выстрела из-под арки долетел звук удара - как палкой  по  доске.  А  потом
закричала Олив...
     И Глеб, бросившийся было к лошадям, вернулся.
     А Светлана поняла наконец, почему все происходящее она видит  размыто
и как бы необязательно. Просто взгляд прикован  к  другому.  В  столбе  на
уровне ее груди торчал длинный узкий нож.


     Потом, когда в событиях возникали паузы: например, в вагоне поезда по
пути в Корсак, или в каюте  "Музгара",  или  в  дешевом  номере  гостиницы
"Тихая пристань", где он целыми днями лежал, не желая хоть как-то заявлять
о себе окружающему миру, -  Глеб  пытался  восстановить  в  памяти  полную
картину  происходившего  в  этот   вечер,   первый   вечер   ненормальной,
неправильной жизни, - и так и не сумел никогда этого сделать. Наслаивались
чужие рассказы, события менялись местами  в  цепочке  последовательностей,
что-то главное упорно ускользало. Так, он совершенно не помнил, что  вынес
из огня один, на руках, лорда Сайруса - но знал, что да,  он  это  сделал,
раз это видели другие и сам лорд, хоть и сквозь опиумное полузабытье, тоже
видел  его  и  разговаривал  с  ним.  Самому  Глебу  казалось,   что   вид
распростертого  у  подножия   лестницы   Лоуэлла:   запрокинутая   голова,
фонтанирующая кровью рана от уха до уха, руки все еще судорожно скребут по
ковру - поразил его настолько, что он застыл  перед  ним  и  простоял  так
долго, что упустил убийцу, - но Олив сказала, что он лишь мельком взглянул
на труп и метнулся к двери, и через секунду раздались два его выстрела,  и
Светлана подтвердила,  что  все  произошло  почти  мгновенно...  С  другой
стороны, никто не мог припомнить, как начался пожар -  казалось,  никакого
начала не было, огонь уже бушевал, когда... но ведь и этого быть не могло,
не так ли?
     Дом спас дворецкий Виктор. Единственный из слуг, он не растерялся при
выстрелах, при криках, при виде дыма и  пламени:  взобрался  на  чердак  и
открутил кран  специально  для  таких  целей  установленной  бочки;  через
трубочки под потолком полилась вода. Потом Виктор  вылез  на  крышу  и  по
водосточной трубе спустился на землю. Когда подъехали пожарные,  огня  уже
не было, но валил из разбитых окон удушливый вонючий дым.
     Больше всех пострадали Констанс  и  секретарь  Лоуэлла,  Тревор.  Они
пытались  спасти  какие-то  документы  из  кабинета   мистера   Бернсайда,
несколько раз бросались туда, в  огонь...  Ничего  у  них  не  получилось.
Констанс с опаленным лицом  и  руками,  Тревора,  наглотавшегося  дыма,  -
отвезли в госпиталь. Остальные отделались легко.
     Потом был какой-то неприятный разговор  с  полицейским  следователем.
Настолько неприятный, что  присутствовавшая  здесь  же  леди  Светлана  не
выдержала: "Как вам не  стыдно!  Что  вы  себе  позволяете?  Оставьте  эти
грязные намеки!" Следователь посмотрел на нее, пожал плечами  и  удалился.
"Совсем обнаглели..." - жалким голосом сказала Светлана и вдруг заплакала.
     Было всего лишь девять часов.
     - Так, - сказала Олив. - Командование переходит ко мне...
     Вдали заворочался гром.



                                    3

     После третьего роббера Сайрус отложил карты, встал молча, увернул газ
в висящей над столом лампе  и  подошел  к  окну.  Только  теперь  Светлана
поняла, что к дроби дождевых капель добавился мелкий частый треск.
     - Палят из магазинок, - помолчав, сказал Сайрус. - Где-то  у  Якорной
заставы.
     - Наверняка у мятежников были сообщники на берегу, - сказала Олив.
     - Да. Или они высадились на берег сами.
     - А войск в городе практически нет, - напряженно сказал Глеб.
     - Войска - это еще  не  все,  -  непонятно  сказал  Сайрус.  -  Хотя,
конечно, Господь всегда на стороне больших батальонов, но...  Подождем.  И
не волнуйтесь так, друг мой, - повернулся он к Глебу. - То, что вы  здесь,
а  не  там,  не  наносит  урона  вашей  чести.  Согласитесь,  что   нельзя
единственному мужчине покидать трех женщин и раненого.
     - Думаю, мне лучше спуститься вниз, -  сказал  Глеб.  -  Иначе,  если
начнут ломиться в дверь, я могу не успеть.
     - Глеб прав, - сказала Олив. - Извини, Сайрус, я тоже покину тебя.  А
ты ложись спать. Вернее - садись спать.
     - Я спал весь день, - возразил  Сайрус.  -  Или  ты  думаешь,  что  я
способен на большее?
     - Как скажете, милорд. Тогда - оберегайте  сон  вашей  очаровательной
супруги. Похоже, ей нужно лишь доползти до кровати.
     - К сожалению, нет, - сказала Светлана. - Я внутри  вся  подпрыгиваю.
Олив, у тебя здесь можно добыть стакан теплого молока?
     - Сейчас узнаю...
     Олив подергала свисающий с потолка витой желтый шнур. Где-то в недрах
квартиры тренькнул колокольчик.
     Через минуту раздались шаги. Редкие и тяжелые.
     - Да, мэм?
     - Сью, у нас не осталось молока?
     - Молока, мэм? Вы сказали: молока?
     - Да, Сью. Стакан теплого молока для леди.
     - Я поняла, мэм. Сейчас вспомню. Нет, мэм, молока нет. Но если  нужно
средство от бессонницы, я могу сделать миндальный крем.
     - Светти, ты будешь миндальный крем?
     - А что это такое?
     - Миндальное молоко с ликером. Очень вкусно и прекрасно успокаивает.
     - Хорошо. Я буду пить миндальный крем...
     Почему-то голос ее зазвенел, и Светлана  замолчала.  Эй,  что  это  с
тобой? Да нет, ничего страшного. Просто  переволновалась.  Просто  устала.
Жуткий день. Жуткий бесконечный день и жуткая ночь впереди...
     С новой силой и ближе, гораздо ближе донеслась трескотня  винтовочных
выстрелов.
     - Констанс сойдет с  ума,  -  Светлана  решительно  встала.  -  Пойду
попроведаю ее.
     Час назад Констанс вернулась из госпиталя - вся  в  бинтах,  пахнущая
рыбьим жиром.
     - Не стоит, - сказал Сайрус. - Я знаю ее, поверь... не стоит.
     - Зря мы притащили ее сюда, - сказала Олив. - Надо было  ей  остаться
при доме, а мне - при ней... Сью,  сделай  кувшинчик  крема  -  и  принеси
бутылку бренди. Впрочем, забыла, бренди есть и тут... - она сама встала  и
открыла бар. Там, в полумраке и тайне, замерцало разноцветно и хрустально.
- Да, Сью, - только крем.
     И Сью удалилась, медленно и чинно, походкой тяжелой  языческой  жрицы
каменного бога. Олив наполнила бокалы.
     - Нас четверо, - сказала она. - Двое - русские безусловно,  да  и  во
мне четверть русской крови. Поэтому давайте вспомним  обычаи  Палладии.  А
там с теми, кто остался чудом в живых, пьют братскую чашу. Сайрус, не надо
морщиться. В чужих обычаях ничуть не меньшая мудрость. Но я  хочу  сказать
немного о другом. Сай, один человек сегодня вынес тебя из воды и из  огня.
Поверь, такого не бывает просто так. Это знак, это намек свыше. Светти,  и
ты дважды избежала смерти: от огня и от холодного железа. И  Глеб  остался
жить благодаря стечению обстоятельств - по крайней мере однажды...
     - Был и второй случай, - неожиданно севшим голосом сказал Глеб. -  Но
я... не хочу об этом...
     Светлану вдруг пробрала дрожь.
     - Значит, и ты дважды. И я сама: в тот момент, когда ахнул селитряной
склад, я как раз выходила из оранжереи Тимоти Диксона, и стеклянная  крыша
рухнула в полушаге от меня. А через два часа, когда я беседовала  с  Китом
Вильямсом, шальная пуля пробила мою шляпку: кто-то из ополченцев не с того
конца взялся за винтовку...
     - Насыщенный у нас день, - помолчав, сказал Сайрус.
     - Да, Сай. Всевышний дал нам понять, что  обратил  на  нас  внимание,
пометил нас... окольцевал, если хочешь. И мы  будем  последними  свиньями,
если не заметили этого...
     - К чему ты ведешь, Олив?
     - Не знаю... Но мне кажется, что это нас к чему-то обязывает...  и  в
то же время от чего-то освобождает. Согласитесь, что после такого мы можем
быть абсолютно уверены, что все наши побуждения контролируются там, -  она
кивнула на потолок. - И по-настоящему дурная мысль просто не придет в наши
головы. Но даже не это главное. Но даже не это главное. Между нами сегодня
возникло какое-то новое родство, которому нет еще  названия.  Так  давайте
выпьем за него - за то, чтобы считать его выше прочих уз, звать друг друга
только по именам и помогать друг другу так, как не помог бы,  может  быть,
брату или жене. Поклянемся в этом. Клянусь.
     - Клянусь, - решительно сказала Светлана.
     - Клянусь, - почти прошептал Сайрус.
     - Клянусь, - выдохнул Глеб. - И ничто, никогда...
     - Сдвинем бокалы, отопьем по глотку - и поменяемся, - велела Олив.  -
Сайрус?..
     - Понимаешь, меня это немного смущает...
     - Здесь все свои. Ближе, чем семья. И у нас свои обычаи.
     - Пусть будет так. А заодно, Олив, поскольку именно ты  открыла  наше
племя, не стать ли тебе вождем и законодателем? Хотя бы на первое время?
     - Если это всех устраивает...
     - Вполне.
     - Устраивает.
     - Да.
     - Быть по сему, - сказала Олив  по-русски,  и  поэтому  ее  не  сразу
поняли. - А теперь осушим наши бокалы,  нальем  снова  и  вспомним  нашего
бедного дядюшку Лоуэлла. За что ему такая смерть? Не знаю, Сайрус, как ты,
а я ему многим обязана.
     - Я обязан ему спокойствием сестры,  -  сказал  Сайрус.  -  Ей  будет
сложно теперь. Не понимаю, кому он мог помешать?
     - Он мог помешать твоему убийце,  -  тихо  сказала  Светлана  и  сама
сжалась от этих слов.
     - Пожалуй... - раздумчиво протянул Сайрус. - Это вполне возможно...
     - Извините, - Глеб встал. - Мне все кажется, что я сплю... ну,  такой
уж день. Я же хотел идти вниз... Могу я взять из ящика  винтовку...  ми...
э-э-э... прошу прощения... - он сглотнул. - Я как-то...
     - Скажи: "Сайрус", - велела Олив. - Отвернись, ни на кого не  смотри,
просто скажи слово "Сайрус". Ну же, давай.
     - Сай... кх... рус. Сайрус.
     - Отменно, дружище,  -  рассмеялся  шепотом  Сайрус.  -  Сразу  видна
порода. Правда, Олив?
     - Не шути с этим, капитан. Мы ведь даже не поинтересовались - а вдруг
наш Глеб князь или граф?
     - Я - дворянин, - сказал Глеб, - и этого достаточно.
     - Да, - согласился Сайрус. - Насколько я знаю, в Палладии отношение к
титулам не столь легкомысленно, как у нас.
     - Да где же эта Сью? - вдруг вскочила со стула Олив.
     И тут вошла Сью с кувшином.
     - Мэм! Миледи, ваш крем...
     - Так я возьму винтовку, Сайрус?
     - Конечно. Разве я не сказал?..
     - Сай, а может быть, мне зайти к Констанс?
     - Нет, Олив, не стоит и тебе. Чуть позже зайду я сам.
     - Ты же не держишься на ногах.
     - Так. А патроны, насколько я помню...
     - Светти, Светти, ты меня слышишь?
     Слышу, подумала Светлана и повторила, как личное карманное эхо:
     -  Слышу.  Я,  кажется,  устала  наконец.  Пойду  прилягу.  Если  что
случится... Ах, Олив!
     - Да, милая?
     - Нет, ничего. Все хорошо. Я буду спать как я не знаю  кто.  Прощайте
до утра, мои хорошие: мужья,  жены,  братья,  сестры,  соплеменники...  Вы
знаете, кто я? И я не знаю. Как вождь сказал... сказала: имени нам нет. Но
сами-то мы есть! И это странно. Я вас люблю. Прощайте до утра.
     Кто-то - кажется, Сью - помог ей раздеться,  а  потом  подушка  ловко
метнулась под голову...


     Чай пили смоляной и курили крепчайший табак, от одной затяжки которым
Глеба бросило в пот. Четверо джентльменов из квартир дома и  пятеро  слуг,
все с оружием, сидели в просторной затемненной привратницкой и старательно
не позволяли друг другу засыпать.  Время  от  времени  с  крыши  спускался
шестой слуга и приносил известия от  наблюдателя,  тринадцатилетнего  сына
мистера Вебстера. Стрельба шла по  преимуществу  в  двух  районах:  вокруг
верфей, где постреливали постоянно, но лениво,  и  в  нижнем  городе,  где
короткие яростные стычки возникали то у мэрии, то у комендатуры порта... В
ближайших кварталах было пока абсолютно тихо.
     С половины третьего газовые фонари начали меркнуть и  скоро  погасли.
Дом и город погрузились во тьму.
     Мокрую неспокойную тьму.
     А через несколько минут кто-то забарабанил в дверь.
     Высыпали из привратницкой, передергивая  затворы  винтовок  и  взводя
курки револьверов. Встали полукругом. Во всем происходящем  была  какая-то
чертовская неловкость. Глеб оказался на нижних  ступенях  лестницы,  прямо
напротив входа. Если ворвутся и побегут сюда, надо  успеть  передернуть...
нет, лучше бросить винтовку и выхватить револьвер...
     - Кто там?
     - ........ - неразборчиво.
     - Громче!
     - ...цер! ...чения! Открывайте!
     - Один?
     - ...ое!
     - Входить с поднятыми руками!
     - ........!
     - Что-что?
     - ........ вам на голову! Открывайте же!
     - Без фокусов. Иначе - стреляем сразу.
     Дверь приоткрыли, и  в  щель  скользнул,  действительно  с  поднятыми
руками, невысокого роста мужчина в черном макинтоше, блестящем  от  дождя.
Слуга, открывавший дверь, тут же поднял к  его  лицу  керосиновый  фонарь.
Теперь его видели все, он же - никого. Следом протиснулся еще  один,  чуть
выше ростом, но страшно худой, в мокром обвисшем мундирчике  ополчения.  С
них текло ручьями.
     - Чарльз, проводи джентльменов к столу и  усади  спиной  к  двери,  -
распорядился отставной артиллерийский капитан Эббингтон, жилец из квартиры
этажом ниже  квартиры  Олив.  Ему,  как  единственному  военному,  хоть  и
инвалиду (капитан  ковылял  на  негнущейся  ноге),  поручили  командование
гарнизоном дома. - Джентльмены, можете сесть, но руки лучше всего положите
на стол. Оружие у вас есть?
     - Есть. Не желаете ли отобрать? - спросил тот, который вошел  первым.
Лицо его показалось Глебу знакомым, но потом он понял: человек в макинтоше
просто был очень похож на Полония с иллюстраций Виктории Хэрридж к "Десяти
мировым шедеврам".
     - Не желаю, - спокойно сказал капитан Эббингтон. - Просто не  советую
делать резких движений. Садитесь. Садитесь медленно, руки на  стол...  вот
так. Теперь можно и поговорить. С кем имею честь?
     - Я ланд-майор Финчли. Это - мой адъютант  волонтер  Дэдмонд.  С  кем
говорю?
     - Капитан Эббингтон. Слушаю вас, джентльмены.
     - Капитан... Если вы капитан, то что вы  делаете  здесь,  за  стенами
дома? Дюжина вооруженных здоровых  мужчин  под  командованием  капитана  -
отсиживаетесь под крышей? Бог даст, не тронут, да? Город полон вооруженной
пьяной матросней! Капита-ан...
     - А где ваши люди, ланд-майор?
     - Где мои люди? Хотел бы я знать, где мои люди!  Это  измена,  говорю
вам, измена! Кто-то приходит, предъявляет документы, отдает приказ - и мои
люди, как бараны, прутся куда-то, и их теперь не найти  до  утра!  Это  же
ополчение, это не регулярные войска! Они же не  понимают  сами  ни  черта!
Осталось три десятка - таких тупых,  что  не  сумели  даже  выполнить  тот
предательский приказ... Короче, капитан: здесь я  не  распоряжаюсь,  но  -
волонтеров возьму столько, сколько захотят пойти. Если честно, то дом  вам
не удержать: влезут в окна, и все. Матросня - отчаянная...
     - Так, значит, они высадились...
     - Около полуночи.  Думаю,  город  в  их  руках  -  по  крайней  мере,
стратегические узлы. А флот подойдет лишь к вечеру... Не знаю, что  будет.
Знаю только, что нужно воевать, а не сидеть по щелям и не ждать,  когда  у
матросни дойдут руки до вас...
     Четверть часа спустя вслед за ланд-майором и его адъютантом  из  дома
вышли шестеро. Глеб, все в той же охотничьей куртке, которую уже  перестал
считать чужой, с набитыми патронами карманами  и  позвякивающим  заплечным
мешком. Он уже пожалел, что не освободил свой школьный ранец и не  насыпал
патроны туда - было  бы  удобнее.  На  Олив  тяжело  покачивалось  плотное
непромокаемое  пальто  до  щиколоток,  подпоясанное  патронташем;   легкий
весткотт висел на плече стволом вниз. Два сына капитана  Эббингтона,  один
чуть старше, один чуть младше Глеба, и с ними двое  молодых  слуг,  все  с
винтовками, держались позади  плотной  кучкой.  Через  кв