е  стекла,  разбросанные  везде  в
изобилии, не звенят,  а  так  -  слабо  похрустывают,  как  сухарики?  что
обязательно находится какая-то дверь, или ниша, или калитка, или арка, или
просто   поворот,   при   приближении   к   которым   начинается    темная
смертно-восторженная  истома?  и   что,   наконец,   по   возвращении   вы
обнаруживаете, что вашего отсутствия никто не заметил?..) - а страх прошел
быстро, сменившись неумеренным любопытством, и Глеб воздал  должное  этому
неожиданному свойству своего организма и даже приближался несколько раз  к
притягательно-запретным дверям все ближе и ближе... пока не встретил следы
чужого и отвратительного присутствия в этом, казалось бы, безраздельно его
мире. Ладно бы просто следы. Хотя следы, конечно, тоже были:  огромные  до
бесформенности, тупо-уверенные,  хозяйские.  Но  страшнее  и  убедительнее
следов была большая куча дерьма, наваленная просто под стеной... С тех пор
Глеб старался не бывать там, а если это случалось помимо его  воли  -  как
сейчас, например, - возвращался поскорее из оскверненного  когда-то  мира.
Впрочем, не в самой оскверненности было дело: он просто  панически  боялся
возможной встречи с обладателем огромных следов и исполинского кишечника.
     Чтобы вернуться, надо было  просто  вдохнуть  поглубже  и  напрячься:
будто надуваешь тугой мяч. Глеб набрал воздух... и тихо выдохнул.
     Он не знал, что его задержало. Шепоток на ухо... За окном -  погнутый
и почерневший переплет без стекол - за неплотной шеренгой  как  бы  зимних
лип открывался пустой  двор  четырехэтажного  многоподъездного  дома.  Над
многими окнами чернели языки копоти. Арка, через которую  можно  выйти  на
Розельстрит, к магазину "Сладкая жизнь" (кондитерская, разумеется) -  была
завалена  каким-то  мусором.  Да,  домик  Бернсайдов   действительно   был
расположен неприметно...
     Он услышал шаги и внезапно окостенел. Никого  не  могло  быть  здесь,
кроме того гадящего  где  попало  чудовища...  Стараясь  не  наступать  на
осколки стекла, Глеб метнулся к камину и присел за экраном. Только бы тот,
кто спускается сейчас по лестнице, не стал  оглядываться,  спустившись,  а
оглянувшись,  не  догадался  бы,  что  за   экраном   обязательно   кто-то
прячется... Глеба нельзя было увидеть, но взлетевшая от быстрого  движения
пыль попала ему в нос.
     Шаги спустились - и смолкли.  Глеб,  зажав  нос,  сдерживая  рвущуюся
бурю, на миг поднял глаза - и сквозь узор  решетки,  как  в  щель  забора,
увидел джентльмена лет сорока в макинтоше, котелке и с тростью-зонтиком  в
руке. Будто был март, а не июнь... Он стоял пять секунд, десять - Глеб уже
не видел ничего, слезы застилали глаза, но он как-то  знал,  что  этот,  с
тростью, здесь и пока не уходит... Сдерживаться больше не было возможности
- только умереть.
     - Ой, Глеб, что это с вами?
     И он чихнул, и чихнул еще, и чихнул вдогонку, не  успев  вдохнуть,  и
сквозь темные пятна увидел, полуобернувшись, леди Светлану - и понял,  что
вернулся.


     Смеяться над мальчишкой, пусть таким  уморительным,  не  хотелось:  в
глазах его было что-то, что сделало бы смех глупым. Светлана взяла платок,
дотронулась до его щеки. Убрала пыль. И руки у него были в пыли,  и  рукав
школьной фланелевой курточки, и колени... Откуда в доме  пыль?  Спрашивать
она не стала.
     - Извините, мы все бросили вас, - сказала она. - Это свинство. Но  не
обижайтесь, пожалуйста. Я не хочу, чтобы вы обижались.
     - Сто лет не говорил по-русски, - улыбнулся Глеб. - Даже во рту стало
приятно. От английского почему-то устает н„бо, не замечали?
     - Если бы  только  н„бо,  то  полбеды  -  главное,  совершенно  иначе
думаешь. Хотите чего-нибудь вкусного? Какой тупой день  сегодня,  хоть  бы
прошел скорее... Я не сказала вам спасибо за Сайруса?  Ох,  как  нехорошо.
Спасибо вам, Глеб, огромное, просто не знаю, как выразить... -  Она  вдруг
отступила на шаг и поклонилась ему, и сделала это неожиданно  для  себя  и
для него. О Господи, что-то я делаю не так, и вообще - смутно... - Если бы
можно было, я поцеловала бы вас... - А вот  этого  нельзя  было  говорить,
паниковал кто-то внутри, что ты делаешь, одумайся! - Но хоть и нельзя, все
равно - позвольте числить вас в моих друзьях... навсегда. Это ни к чему не
обязывает вас...
     Он стоял пунцовый, и Светлана вдруг замолчала.
     - Я... да. - Он сглотнул. - Буду счастлив. Счастлив.
     - Вы понимаете, - она перевела дыхание, - я  так  давно  не  говорила
по-русски, что... я так разволновалась, простите...
     - Нет, - сказал он. - Все прекрасно.
     - Иногда нестерпимо хочется...  -  "чтобы  все  было  по-другому",  -
беспощадно закончил кто-то внутри - тот, кто пять секунд назад бил в рынду
и кричал: нельзя, нельзя! - ...открыть  окно  -  а  там  березы  и  осень.
Теплая-теплая осень. И лошади пасутся... Я в гарнизоне росла, лето и осень
- это лагеря, офицеры семейные жили в таких легких разборных домиках прямо
в лесу... Глеб, а как вы сюда попали? Я имею в виду - в Мерриленд? Или это
нескромный вопрос?
     -  Ничего  нескромного.  Отца  выслали,  а  я...  В  общем,  за  меня
походатайствовали, а Ее Величество позволила мне уехать.
     - Меня тоже вывез отец, - сказала Светлана.
     - А кто он?
     - Офицер. Бывший  артиллерийский  офицер.  Сейчас  он  картографом  в
экспедиции адмирала Маккуэя. Они изучают море Смерти...
     - Картограф? - изумился Глеб. - И мой тоже. Только...
     - Боже! - воскликнула Светлана. - Сейчас выяснится,  что  мы  брат  и
сестра!
     - Да нет, не может быть, - неуверенно  сказал  Глеб.  -  Моего  звали
Борис Иванович. А вашего?
     - И моего Борис Иванович... - она испуганно замолчала.
     Шутка вдруг показалась не шуткой, а - почти катастрофой. Господи,  да
с какой стати?..
     - Но мой умер, - торопливо сказал Глеб. - Полгода назад.  Его  убили.
Лорд... ваш муж... знал его.
     - Да, конечно, -  Светлана  торопливо  закивала.  -  Конечно,  такого
просто не могло быть. Такое вообще бывает только в романах. Я  никогда  не
слышала, чтобы такое происходило в жизни. Совершенно  невозможно,  правда?
Ох, я что-то не то несу... Вы ведь любили его... Убийц, конечно, нашли?
     - Нет, - покачал головой  Глеб.  -  Не  нашли.  Комната,  где...  все
произошло... она была заперта изнутри. И - совершенно невозможно...
     Он вдруг замолчал, и взгляд его устремился куда-то мимо Светланы. Она
непроизвольно оглянулась - но там была лишь лестница наверх...
     Что-то случилось. Смятение, которое она ощутила в нем, вспыхнуло.  Он
был уже почти не здесь.
     - Глеб, - сказала она мягко. -  Не  сердитесь  на  меня.  Я  ведь  не
знала...
     - Что вы, - сказал он, возвращаясь. - Я разве же могу сердиться?..
     - Не сердитесь, - повторила она.
     Шшш... шшш... - будто хлопанье крыл. Привычное одиночество показалось
вдруг зыбким. Ты ведь совсем не знаешь его,  предупредила  дуэнья  -  там,
внутри. Ах, тетушка, засмеялась  Светлана,  мне  это  так  безразлично!  И
вообще - не трогайте меня. Не трогайте. Я - вс„ - сама...
     Часы тихо зажужжали, а потом  мягко  и  вкрадчиво  стали  отсчитывать
удары: первый... второй... третий... четвертый.
     - Еще час до чая, - услышала Светлана свой приглушенный голос.  -  Не
прогуляться ли нам хотя бы по двору?
     И  тут  грянул  дверной  колокольчик,  а  потом  кто-то   нетерпеливо
забарабанил в дверь. Глеб вздрогнул и перестал улыбаться. Светлана шагнула
к окну, приподняла штору.
     - О, это же Олив! - воскликнула она. - Это Олив, и сейчас  тут  будет
шумно. Глеб, не старайтесь принимать ее слишком всерьез.
     Олив, которой в наследство  от  последнего  мужа  досталась  странная
фамилия Нолан, племянница Лоуэлла, не походила ни на кого  -  и  тем  была
знаменита. В свои двадцать шесть она успела  четырежды  побывать  замужем,
носила яркие платья, фасоны которых придумывала сама - и всегда  угадывала
моду будущего сезона; любые деньги в ее руках вели себя странно - исчезали
или умножались: так, однажды  Олив  четыре  раза  подряд  сорвала  банк  в
рулетку, оставив казино  на  целый  вечер  без  денег  и  став  богаче  на
четыреста тысяч фунтов; этого ей хватило ровно на  полтора  месяца.  Никто
толком не  знал,  на  что  она  живет;  по  ее  словам  -  на  выигрыши  в
тотализаторе. В это было легко поверить. О ней сплетничали: что  она  пьет
наравне с  мужчинами,  что  перепробовала  все  известные  наркотики,  что
участвовала  в  скандальных  спиритических  сеансах  доктора  Файрбразера,
позировала голой мастеру Тиму Лофтону, играла в театре "Любовное поветрие"
в Эннансиэйшн, была в плену у пиратов и  бежала  оттуда,  соблазнив  троих
своих охранников, на пари пешком пересекла  Остров  от  Порт-Элизабета  до
Кассивелауна, была абсолютно независима как в суждениях, так и в  лексике,
называя предметы своими именами с непосредственностью пейзанки...  короче,
ничем не напоминала своего тихого, малозаметного и мягкотелого дядюшку.
     И наверное, одна только Светлана чувствовала в ней  скопившуюся,  как
запах дешевого табака, усталость - и  глубокую,  неявную  несчастность.  А
Олив в ответ чувствовала в ней родственную  душу  и  готова  была  сделать
многое, чтобы хотя бы вот эта штакетина с потрясающей гривой  и  странными
глазами не превратилась через десяток лет в  усталое  чудовище,  скучающее
посреди жизни...
     Она влетела, а с ней влетел и заклубился городской шум, запах,  блик.
Олив была в мягком,  тонкой  бежевой  шерсти,  наряде:  блузе  с  овальным
воротником, подхваченной на тонкой  талии  широким  коричневым  поясом,  и
просторных, сужающихся вниз брюках с пуговками  на  икрах.  Тисненой  кожи
полусапожки завершали ансамбль.
     - Так! - сказала она, влетая. - И где тут моя сердечная подруга,  дай
я поздороваюсь с тобой! - и,  целуя,  шепнула  на  ухо:  -  А  он  ничего,
симпатичный...
     - Ой, что ты... - испугалась Светлана.
     - Упустишь - будешь дура, - строго сказала Олив. - Вас я знаю, хоть и
заочно, - она шагнула к Глебу и протянула руку для  поцелуя.  -  Я  видела
Кита Вильямса, и он сказал, что есть такой прекрасный парень по имени Глеб
Марин. Я рванула в дом лорда, а там уже хозяйничает Красный Крест. Тогда я
- сюда. Не каждый день выпадает знакомство с настоящим героем.
     - Вы что-то путаете, - сказал Глеб. -  Настоящие  герои  -  моряки  с
канонерки. А я ничего не сделал...
     - Те - да. Но с ними уже не познакомишься... Похороны завтра.
     - Что?!
     - Вы не знали? О, это было ужасно... Канонерка зацепилась за бакен  и
стала вокруг него ходить, и когда поднялись на борт, оказалось -  там  все
мертвые! Кит -  это  он  и  поднимался  -  сказал,  что  комендоров  убило
взрывами, капитан умер от ран, а те, которые были в машине, задохнулись от
дыма. Не смогли выйти - заклинило дверь...
     - Боже... - прошептала Светлана.  -  Им  кричали  "ура",  а  они  там
умирали, умирали... - она отвернулась.
     - Да, дорогая, - Олив положила ей  руку  на  плечо.  -  Конечно,  это
ужасно. Все - ужасно. На каждом шагу... Найдется в этом доме глоток бренди
для усталой женщины?
     - Найдется... Только давайте поднимемся в гостиную, что мы тут...
     Наверху  расселись  в  плетеных  легких   креслах   вокруг   темного,
инкрустированного костью низкого столика, и старый Гарри,  лакей  Лоуэлла,
знавший Олив с пеленок, принес бутылку "Эвридик", бокалы, налил: на  треть
Олив и Глебу, на полпальца - Светлане. К вину были поданы  ягоды  лианы  и
ломтики мармеладных груш.
     - За героев, - подняла бокал Олив. - Мертвым - пухом земля,  живым  -
слава и женщины. До дна.
     - Земля им пухом, - повторил Глеб и выпил.
     Сейчас он влюбится в Олив, подумала  Светлана,  глядя  на  них  через
бокал. Это неизбежно. Это рок всех мужчин, подошедших к ней ближе  чем  на
семь футов. Может быть, оно и к лучшему... потому  что  Олив  свободна,  а
я... Ой, а о чем это я думаю? -  фальшиво  спросила  она  сама  себя  -  и
устыдилась фальши. Нравится он мне, вот и все,  и  что  теперь?  Красивый,
смелый, воспитанный... нравится. Да только что с того? Я жена  Сайруса,  и
буду ему верна... пока он со мной не разведется. То есть еще  год  я  буду
ему верна. Ну не глупость ли? Боже, я даже не пригубила, а  мысли  у  меня
уже пьяные. Что  будет,  если  захмелею?  Полезу  отбивать  его  у  Олив?
Смешно...
     - Народ! - сказала Олив, сама разливая  по  второму  кругу.  -  А  не
прошвырнуться ли нам верхами, черт возьми? Я вообще не понимаю, как это  у
вас получается сидеть дома. Меня всю трясет... У дядюшки  Ло  есть  совсем
неплохие лошадки.
     - Это стоящая идея, - сказал Глеб. - Но без оружия...
     - Почему же без  оружия?  Арсенал  дядюшки  Ло  ничуть  не  хуже  его
конюшен. Гарри, дядюшка не спит? Проводи меня к нему...
     Она исчезла. Светлана взглянула на Глеба. Вид у него  был  и  вправду
слегка-ошарашенный.
     Она хорошая, подумала Светлана отчетливо, но если он...  если  она...
они... Я тогда не знаю, что сделаю...
     - Что? - спросил Глеб. - Светлана Борисовна, вы что-то сказали?
     Она покачала головой.
     Двигались легкой рысью. На Светлане  был  костюм  для  выездки,  Олив
осталась в прежнем, а Глеб в последний момент решился: в последнюю  минуту
сменил  школьную  курточку   на   чью-то   потертую   кожаную   охотничью,
предложенную ему Гарри. В ней было жарко, но  он  терпел.  Один  револьвер
"сэберт",  пятидесятого  калибра,  с  картонными  картечными  патронами  в
барабане, покоился в кобуре на боку; второй, "сэберт" же, но с  удлиненным
пятидюймовым стволом и пулевыми патронами, был заткнут за пояс. Осторожнее
с этим, ткнула в него пальцем Олив, случайный выстрел - и  сто  женщин  на
всю жизнь останутся несчастными... У него не хватило сил не покраснеть.
     Сначала он ехал на полкорпуса сзади и  со  стороны  тротуара,  как  и
подобает телохранителю, но потом дамы со смехом затащили его в середину, и
вдруг - стало легче. Даже совсем  легко.  Оказалось,  можно  непринужденно
смеяться, и шутить, и рассказывать разные  истории  из  школьной  жизни  -
благо их накопилось достаточно. Не забывая,  разумеется,  оглядываться  по
сторонам... Впрочем, шутки сегодня не получались. Не получались вот, и все
тут.
     А город отходил после встряски. Кажется, прохожих  было  больше,  чем
всегда,  и  больше,  чем  обычно,  было  какой-то  неправильной,  обманной
веселости. Будто мальчишка,  получивший  оплеуху,  отскакивает  и  кричит,
хохоча: не больно, не больно,  не  больно!  Размазывая  кровь  и  слезы...
Дважды попадались группы уличных акробатов, на  углу  у  памятника  Розену
маленькая толпа пела что-то по  листочкам;  по  Рипаблик-лэйн  проезд  был
ограничен, рухнул фасад древнего дома  Морского  купеческого  собрания,  и
Олив увлекла всех на набережную, где в  обычные  дни  появляться  верховым
было не то чтобы запрещено - не принято. Но сегодня,  разумеется,  был  не
вполне обычный день. На  набережной  разрушения  были  огромны.  Несколько
домов сгорели дотла, деревянное здание таможенного суда нелепо покосилось,
и  от  него  старались  держаться  подальше.  Публики   было   неимоверное
количество. Газон перед  Оперным  театром  превратился  в  подобие  свалки
вещей: сюда стаскивали все, что уцелело в развалинах. Здесь же монахини  и
послушницы из православного  монастыря  собирали  пожертвования  в  пользу
лишившихся крова. Леди Светлана опустила в подставленную кружку  портмоне,
даже не открывая его. Олив сняла с пальца перстень,  а  Глеб,  стиснув  от
стыда зубы, выудил  из  кармана  три  соверена  -  ровно  половину  своего
состояния - и подал чернобровой девочке в белом  глухом  платке.  "Дзякую,
панове", - сказала девочка. У нее были яркие пухлые губы. Такой-то  что  в
монастыре делать, сердито подумал Глеб, глупость какая...
     Крейсер был виден вдали за сгустившейся мглой.
     По небу со стороны островов веером расходились высокие белесые перья.
Над самыми островами горбатилось что-то, пока не слишком отличимое  цветом
от неба, но обещающее вырасти и еще показать себя.
     Район "Торгового двора" пострадал особенно жутко.  Короткий  яростный
пожар на селитряном складе, в полутора сотнях ярдов  отсюда,  окатил  дома
огнем и неистовым жаром. Каменные фасады потемнели, обуглилась  краска  на
железных крышах, почернели до угля  деревянные  ставни  и  двери.  Сгорели
легкие павильоны, навесы над окнами, вывески, рекламные щиты. Ближе к огню
-  горели  деревья;  теперь  они  стояли  черные,  обломанные,  угловатые,
страшные. На тех, что оказались подальше, скрутились и пожелтели листья  -
и уже начали опадать. Словоохотливый констебль, случившийся на углу - Глеб
с удовольствием отметил, что полицию успели вооружить: за спиной  у  бобби
висела янсеновская магазинка, - рассказал,  что  здесь  оказалось  страшно
много пострадавших, и все от огня: на прохожих вспыхнула одежда, волосы...
Если бы мальчишка-кэбби поехал здесь, подумал Глеб, мы как раз угодили  бы
под этот огненный смерч... Повезло еще, сказал тот же констебль, что часть
селитры взорвалась, ударом воздуха погасило начавшиеся пожары  -  так,  по
крайней мере, ему самому  объяснил  отставной  офицер-артиллерист,  бывший
здесь недавно. И если бы не взрыв, сказал он, если бы продолжалось горение
- заполыхало бы полгорода...
     - Получается,  меня  сегодня  спасла  Констанс,  -  сказала  Светлана
погодя; они ехали по каменному нижнему мосту через  Шейди.  -  Я  как  раз
собралась ехать за покупками, когда она появилась, чем-то встревоженная...
впрочем, не встревоженной я ее никогда не видела. И мне пришлось побыть  с
нею, а потом привезли Сайруса, и я, конечно,  никуда  не  поехала...  Надо
поблагодарить ее за спасение... хотя доставит ли ей это радость?..
     - Фи, Светти, - сказала Олив. - Не ожидала от тебя.
     - Разве я говорю что-то плохое? Констанс - хороший человек. Просто ей
не хотелось бы видеть меня в числе своих родственников, вот и все. А так -
она прекрасно ко мне относится.
     - О, Глеб, - Олив улыбнулась ему будто бы чуть виновато. -  Я  совсем
забыла. Кит мне сказал, что вам нужна работа, не так ли? Других источников
дохода у вас нет?
     - Да, это так, - сказал Глеб. - Но я думаю...
     - Дело в том, что у меня есть на примете одно неплохое местечко.  Имя
адмирала в отставке Вэллора вам говорит что-нибудь?
     - Пожалуй, нет.
     - Это  совершенно  прелестный  старичок,  помешанный  на  собственных
мемуарах. Нужно только, чтобы  ему  их  написали...  Работа  литературного
секретаря - вы понимаете, что это? Он будет рассказывать или диктовать,  а
ваше дело -  все  это  записывать.  Сможете?  Вряд  ли  это  займет  много
времени... потому что адмирал грозен лишь утром, после ленча у него сон, а
вечером гости. При этом он не скуп: предыдущий секретарь  получал  у  него
двадцать фунтов в неделю. Рекомендую на меньшее  не  соглашаться.  Учтите,
что это при комнате и столе. Кстати, миледи, это именно он  привез  вашего
милорда мужа домой.
     -  Вот  почему  показалась  знакомой  карета...  Соглашайтесь,   Глеб
Борисович, это хорошее место. Олив, а если ты не прекратишь тыкать  мне  в
нос моим титулом...
     -  Чудный  титул,  я  бы  не  отказалась.  Ты  просто  не  умеешь  им
распорядиться.
     - Мне кажется, что я его просто ненавижу.
     - Ах, перестань.
     - Без него было бы проще и лучше. Это точно. Я знаю.
     - Ну, радость моя... Без многих вещей в этой жизни было  бы  проще  и
лучше. Я права, Глеб?
     - Пожалуй, да, - помедлив, согласился Глеб.
     - Видишь, Светти, мужчина согласен. Это значит, что я не такая  дура,
какой хочу казаться...
     Во дворе мэрии полсотни мужчин  в  мундирах  ополченческой  кавалерии
упражнялись в ружейных приемах под покровительством пожилого  седобородого
офицера-пехотинца. Несколько ополченцев стояли у ворот. Лошадей  нигде  не
было видно.
     Один из  ополченцев,  сорокале