сраке, не был так  тяжел  и
томителен, как эти полчаса в красной приемной. Секретарь смотрел  холодно.
Потом сказал:
     - Вы покурите пока, Василий Васильевич. На вас лица нет.
     - Не курю, - Василий Васильевич похлопал себя по карманам. - Три года
уже не курю, два и никому не советую...
     -  Это  правильно,  -  сказал  секретарь.   -   Готовится   и   такое
постановление... Да, - он взял трубку. - Заходите.
     Генеральный был в кабинете, как и прежде, один, но  запах  изменился.
Где же они сидят, тайные советнички, подумал Василий  Васильевич.  А  ведь
сидят где-то...
     - Значит, так, - сказал Новый, не предлагая сесть. - Группу "Буря" не
выводить и принять все меря к тому, чтобы самостоятельно она просочится не
смогла сюда, ясно?
     Несколько секунд Василий Васильевич стоял ошеломленный.
     - Как же так? Там же наши люди...
     - Ничего с  ними  не  случится.  Пусть  на  новом  месте  обживаются,
осваиваются. Те, кто опыт имеет, научит  новичков,  передаст,  то  есть...
Пусть новую жизнь строют. Во-от. И тех, без кого здесь  можно  обойтись  -
тех тоже всех туда. Болтунов чтоб поменьшше,  поменьшше...  ясно  вам  или
как?
     - Ясно, товарищ Генеральный секретарь... Это приказ?
     - Формалист ты какой, генерал. Понимай так, что приказ.
     - Разрешите идти?
     - Иди...
     Василий Васильевич повернулся, но получилось  так,  что  вместо  него
повернулась какая-то картонная бесчувственная кукла. Он заставил ее  выйти
из кабинета, закрыть дверь. Голова кружилась  со  звоном.  Сейчас  ударит,
подумал он без  страха.  Кто-то  подбежал,  помог  лечь.  Чернело,  летели
звезды. Кислород, кислород!.. Медленно, опрокидываясь назад,  назад  -  он
погружался в далекий холод.  Рука  сама  поднялась  и  попросила  чего-то.
Стальные жала слетались отовсюду.  Трубки  и  провода,  и  много  странных
голосов, шепчущих не в такт. Пи-ип... пи-ип...  пи-ип...  Они  смотрели  в
бинокль, а маленькая звездочка ползла по дикому небу. Щека к щеке...
     Безумно хотелось жить.



                                    7

     - Такая диспозиция, товарищи, - Туров обвел глазами сидящих. Воздух в
штабном автобусе был плотный и тревожный. Брянко,  похоже,  еле  держался:
белый и в испарине. - Если есть вопросы, задавайте.
     Поднялся майор Баглай, высокий, бритоголовый, - командир  разведроты.
Туров начал, кажется, привыкать,  что  ротами  здесь  командуют  майоры  и
подполковники, батальонами - полковники. Турову, с его майорским  счастьем
на погонах, было поначалу вроде как неловко.
     - Товарищ командующий операцией, - начал он,  и  по  тону  его  Туров
понял, что вопрос он задает не от себя лично и не просто что-то  уточняет.
- Прошу разъяснения: кем именно отдан был приказ  на  ввод  группы  и  кем
отдается приказ на вывод ее?
     - Приказ на  ввод  был  дан  мною,  начальником  Тринадцатого  отдела
Комитета госбезопасности,  -  сказал  Туров.  -  Я  нахожусь  в  прямом  и
непосредственном подчинении у Генерального секретаря ЦК КПСС.  То  есть...
понятно. Приказ на вывод также отдан мною, и именно я несу за него  полную
ответственность.
     - То есть с высшим политическим руководством он не согласован?
     - Так точно.
     - Тогда я прошу  разъяснить,  чем  оперативно-тактическая  обстановка
сейчас  отличается  от  таковой  месяц  назад?  Почему  мы  без  малейшего
противодействия со стороны вероятного противника торопимся покинуть  театр
военных действий?
     - Отличатся чем? Всем. Мы не можем обеспечит того, ради  чего  пришли
сюда: приема людей и грузов с Большой земли. Без этого вся операция теряет
смысл, а поэтому рисковать вами я не вправе. Я не намерен жертвовать  хотя
бы одним бойцом бесцельно, вы меня понимаете? Я уже не говорю о  том,  что
снабжение группы становится также невозможным. Сейчас мы имеем около  трех
заправок горючего на машину и продовольствия  на  две  недели.  Удерживать
территорию мы не в состоянии в силу нехватки последнего, проводить широкие
наступательные  операции  -  в  силу  нехватки  первого.  Без  координации
действий с командованием трудовиков мы не добьемся ничего, кроме  ненужных
трупов.
     - Офицеры группы имеют на этот счет иное мнение, товарищ майор.
     Вот тебя и назвали по чину, поставили вровень с собой...
     - Я примерно представляю, в чем  оно  выражается,  -  очень  спокойно
сказал Туров. - И в определенном смысле я с вами согласен. В конце концов,
именно я привел вас сюда, имея в виду конкретные цели.  И  я  же  принимаю
решение вывести вас отсюда живыми и невредимыми - уже хотя бы потому,  что
знаю здешнюю обстановку и знаю этих людей... и знаю,  что  у  вас  жены  и
дети,  черт  вас  всех  побери,  и  потом,  когда  сложатся  благоприятные
обстоятельства, мы вернемся сюда и сделаем то, чего не сделали сейчас... а
пока хватит с меня и тех двух дюжин, которых мы не вывезем уже никогда...
     - Я о другом, товарищ майор, - дослушав его, продолжил  Баглай.  -  Я
думаю, что мы имеем достаточно сил и  средств,  чтобы  прекратить  здешнюю
бессмысленную войну. И  уже  потом,  сделав  это  -  покинуть  территорию,
оставив о себе добрую память. Легче будет возвращаться, когда надумаем...
     Знал  бы  ты,  мальчик,  каких  сил  и  средств  стоило   эту   войну
раскочегарить, подумал Туров. Знал бы ты!..
     - Не будем заниматься ерундой, - сказал он вслух. - И не потому,  что
это невозможно - хотя это именно невозможно! -  а  потому,  что  не  менее
бессмысленно, чем мой первоначальный план. Хотя бессмысленность эта  и  не
столь очевидна... -  Болтаю,  подумал  он.  -  Короче,  приказ  следующий:
готовиться к маршу. Карты  с  указанием  маршрута  получите  у  начальника
штаба. Протяженность маршрута по дорогам - пятьсот  пятьдесят  километров.
Не исключено, что  идти  придется  с  боями.  Хотя  -  хотелось  бы  этого
избежать... Готовность - в десять ноль-ноль.  Майоров  Баглая  и  Демченко
прошу задержаться...
     Баглай был разведчик, а Демченко - пилот вертолета, а разведка сейчас
стоила всего остального.
     Красная линия на карте  упиралась  в  заброшенный  замок  на  высоком
берегу Агатового моря, а по ту сторону это была станция Ерофей Павлович...


     Корвет  "Князь  Сокальский",  стоявший  на  якоре  в  тихой  закрытой
безлюдной бухте милях в двадцати к северу от поселка Хеллдор, был захвачен
внезапной атакой на рассвете  пятого  августа.  Стоял  молочный  туман,  и
часовые заметили лодки лишь после того, как на  борт  полетели  абордажные
кошки. Минута ожесточенной перестрелки - и разоруженные офицеры  оказались
запертыми в кают-компании, а матросы -  в  носовом  кубрике.  Может  быть,
сопротивление было бы гораздо более длительным, жестким и  даже  успешным,
но сбивало с толку то, что нападавшие были не вполне  обычны:  на  всех  -
маскарадные маски, на многих - клоунские балахоны и колпаки, кто-то просто
голый, разрисованный с головы до пят... как драться с такими? Как  драться
с хохочущими женщинами в перьях? С лилипутами и горбунами?
     Полчаса спустя замок щелкнул, дверь открылась,  и  в  круг  смущенных
офицеров вошел Дэрин Фландри - веселый, энергичный, румяный.
     - Господа! - возгласил он по-русски без малейшего акцента. - Я  прошу
прощения за этот небольшой инцидент -  и  прошу  вас  передать  мои  самые
искренние и горячие извинения и благодарности Глебу Борисовичу.  Счастливо
оставаться. Можете нас не провожать.
     - И кто вы есть на самом деле? - мрачно спросил капитан Стрыйковский.
     - Леонид Самсон, к вашим  услугам.  Леонид  Самсон  -  и  даже  можно
добавлять "тот самый". А мистер  Фландри  умер,  к  несчастью...  как  раз
сегодня сорок дней бедняжке, он очень страдал. Я  предлагаю  помянуть  его
душу.
     - Вы бы не ерничали... - капитан, не сходя с места, как-то навис  над
лже-Фландри.
     - Помилуй Бог! Я и не думаю ерничать! Дэрин был прекрасным человеком:
честным, порядочным, целеустремленным, Он умирал у меня на руках и просил:
вручить книги господину Марину, вручить ему книги... С  последним  вздохом
вырвалось у него: "Книги!.." Я  исполнил  его  волю...  другое  дело,  что
теперь  мне  приходится  забрать  собственный  подарок,  это  не   слишком
порядочно, но я ведь и не Фландри, а  Самсон,  так  что  мне  можно.  Этот
сундук - он ведь не имеет ценности сам по себе, а лишь помогает  владельцу
стать тем, кем  он  должен  стать.  Впрочем,  мне  пора.  Еще  раз  -  мои
извинения...
     Он выскользнул из кают-компании, а потом проследовал  по  коридору  в
сопровождении жутковатого эскорта: огромного горбуна с руками до палубы  и
угольно-черной, блестящей и  тонкой,  будто  вытянутой  из  расплавленного
стекла, женщины под подволок ростом, одетой лишь  в  патронташ  и  кожаный
пояс с десятком узких ножей к ножнах.
     - Во! - гулко изумился боцман Чижик. -  Бабу  ваксой  обмазали.  Ваше
благородие, зачем?!
     - Водятся такие, - сказал капитан. - В Мерриленде, в горах, на юге  -
целые, говорят, деревни таких. Игра природы...
     Бойки с орудий скручены, прицелы  сбиты.  Кабестан  заклинен,  шлюпки
качаются грустно, как селедки на крючке: половина талей  обрезана.  Пахнет
угольным дымом: где-то в тумане нападавших дожидается пароход...
     Из каюты Глеба было вынесено все, включая салфетку со  стола.  Вместо
салфетки лежал конверт с надписью: "Господину Марину лично. Прочих  просим
не беспокоиться"
     И - воткнут длинный узкий нож...
     Матрос Иванько, получивший удар абордажной саблей в живот,  умер  два
часа спустя. Остальные раненые, числом  шесть,  тихо  лежали  в  лазарете.
Ошеломление не проходило.


     Глеб пришел в себя среди ночи.  Тупо  болела  грудь,  плечо,  в  теле
царила слабость, но голова была  ясной.  Впервые,  может  быть,  за  много
месяцев, тут же усмехнулся он. Небо вверху слабо светилось,  как-то  особо
пах воздух. Пыльный мир... Он попытался приподняться - боль выстрелила  от
горла к солнечному сплетению. Стало дурно, мутно.  Глеб  осторожно  вернул
себя в прежнее положение.
     Итак, пыльный мир...
     Очень  ясно  помнилось  и  понималось  все:  как  она   гнал   коней,
перепрыгивая из реального мира сюда и  назад,  зная,  что  катастрофа  уже
произошла, что уже ничего не спасти и никому не  помочь...  но  необходимо
было своими глазами увидеть, как это выглядит. И когда он увидел  вдруг  в
пыли цепочки следов... О, как он  шел  по  этим  цепочкам,  угадывая,  что
делали эти люди, как друг на друга смотрели  и  что  говорили.  Идти  было
трудно, потому что громоздились скалы и  зияли  пропасти,  и  еще  слишком
много сил уходило, чтобы находить воду и траву коням. На  исходе  восьмого
дня пути  он  настиг,  наконец,  их  -  черных,  измочаленных,  лишившихся
рассудка людей. И один из них выстрелил в него и попал...
     Он помни, что узнал  тогда  этого  человека,  а  вот  сейчас  не  мог
вспомнить, кто же он...
     Тогда еще небо нервно мерцало, и он лежал, зажимая  рану  рукой  -  и
вдруг полосы и пятна на небе сложились в лицо Олив. Страдание и порыв были
на этом лице... потом все ушло в темноту.
     Однако те люди, похоже, пришли в себя. Он вез воду, много воды, и  ее
хватило, чтобы вернуть их из безумия. По крайней мере, все до сих пор были
живы - а прошел не один день.
     В первую очередь, жив был он сам: жив, перевязан, уже в сознании...
     И, услышав, наверное, что он не спит, не в обмороке -  привстал  один
из носильщиков. Они несли его  на  руках  последние  дни:  видимо,  лошади
погибли от жажды...
     - Эй, - тихо позвал он. - Ты меня слышишь?
     Это была английская речь со странным акцентом.
     - Слышу, так же тихо отозвался Глеб.
     - Полковник, проснитесь! - заорал тот. - Он пришел в сознание!
     - Глеб! - раздалось с другой стороны. Глеб медленно повернул голову.
     На него в упор смотрел полковник Вильямс - и, не стесняясь, плакал.


     Остров Тихий - равнинный, зеленый, со множеством укромных бухточек, к
красновато-желтым  песком  пляжей,  -  казался  воплощением  земного  рая.
Известно было, что является он частным владением и весь,  с  населением  и
зверьем,  принадлежит  графу  Добротворскому,  крупнейшему  землевладельцу
Палладии. "Санфлауэр" шел на юг, держась милях в  трех  от  линии  берега.
Сайрус стоял на мостике, слушал штурмана. Повязку ему снимали на два  часа
в день. Видел он уже несколько  лучше,  боли  почти  не  чувствовал  -  но
фельдшер честно сказал, что острота зрения  потеряна  безвозвратно  и  что
большим счастьем будет, если все вот так  и  останется:  иногда  некоторое
время спустя начинает мутнеть роговица...
     - А вот и речка, - сказал штурман неуверенно. - Да! Ясно  вижу  устье
реки, сэр!
     - Командуйте, лейтенант, - сказал Сайрус. -  Считайте,  что  меня  на
мостике нет.


     На "ты" они перешли как-то незаметно для обоих  -  обратили  внимание
уже потом, спустя время, и даже удивились, как естественно это  произошло.
Лев выздоравливал, хотя и медленно: новые его раны,  от  камней  и  щепок,
были обширны, но неглубоки. Ах, как сражался он тогда, перед лицом смерча,
за право получить эти раны!..  Светлана  засмеялась  про  себя.  Благодаря
Левушке она отделалась двумя черными кровоподтеками:  на  бедро  и  повыше
бедра. А Билли вообще остался  без  царапины.  Вот  он,  катится  по  лугу
колобком наперегонки с Софти, безобразным псом грязно-белой масти и породы
двортерьер, больше всего на свете обожающим подкрасться тихо или  внезапно
наскочить - и облизать все лицо. Эти двое, маленький  человек  и  огромный
пес, подозрительно быстро нашли общий язык...
     Лейтенант Дабби не посвящал ее,  понятно,  в  планы  своих  действий.
Отряд   совершил   марш   на   восток   и   находился   сейчас   милях   в
пятнадцати-двадцати  от  восточного  побережья  Острова.  Светлана   знала
только, что населения здесь очень мало и что палладийская  армия  сюда  не
приходила, да и не стремилась.
     Что тогда здесь делали партизаны?..
     - А о каком Марине ты сказала, что он твой брат? - спросил Лев,  тоже
глядя на резвящихся на лугу. - Я слышал эту фамилию.  Но  ведь  братьев  у
тебя, насколько я знаю, нет?
     - Не могла же я сказать, что он был моим любовником, - пожала плечами
Светлана. - А где ты эту фамилию слышал?
     - Там, у себя...
     - А-а...
     - Знаешь, я все жду, когда ты начнешь меня расспрашивать: кто я,  чем
занимаюсь... и прочее. Ведь я же тебя тогда чуть не...
     - Я обратила внимание.
     - Всякая женщина...
     - Я не всякая, к сожалению. От этого  мои  проблемы.  А  относительно
тебя - все и так ясно. А если что не ясно, так просто не хочется узнавать.
Как не хочется, например, снова встретиться с Глебом.
     - Он обидел тебя?
     - Нет. По крайней мере, в  обычном  смысле.  Просто  мне  было  очень
больно, когда я поняла, что - все. Что больше ничего не будет. И  я  боюсь
повторения этой боли... Ладно, будем  нелогичными.  Тогда,  в  восемьдесят
третьем - что ты делал в том доме?
     - Закрывал проход. Через этот дом бредуны проходили к нам.  Приносили
подарки...
     - А дядюшка Лоуэлл просто попал под горячую руку?
     - Да нет, что ты. Это был агент бредунов, один из самых-самых...
     - Это - точно? Ты не ошибаешься?
     - Абсолютно точно. Я видел своими глазами, как он принимал тех,  дары
приносящих...
     - Так ты можешь... проникать в тот мир?
     - В общем, да. Я могу находить проходы. Я скаут.
     - Здорово. А вот Глеб умел перемещаться без всяких проходов.
     - Я знаю. Правильнее сказать,  он  умел  создавать  разовые  проходы.
Таких, как он, называют сквозниками, пенетраторами...
     - Таких? Их что, много?
     - Что ты. Единицы. В нашем ведомстве был один, да  и  тот  погиб.  По
глупости: начал чистить револьвер, а разрядить - забыл...
     - Как его звали? - вздрогнула Светлана.
     - Игорь Павлович... Да нет, ему было за шестьдесят. Твой Глеб  сейчас
служит в ведомстве князя  Кугушева,  это  Департамент  охраны,  а  я  -  у
контр-адмирала Сахновского, военная разведка. У Глеба свое  подразделение,
он там царь, и бог, и воинский начальник... Не знаю, чем  именно  они  там
занимаются.  Будто  бы  намерены  нанести  поражение  бредунам  на  их  же
территории. И будто бы - уже нанесли...
     Светлана  хотела  что-то  сказать,  но  замерла.  Знакомый  и  жуткий
механический клекот донесся откуда-то  -  справа,  слева?..  Она  вылетела
из-под крон, чувствуя себя и Билли крошечными медленными жучками на темном
стекле, сгребла детеныша в охапку и метнулась обратно. Навстречу ей  из-за
леса косо вывалилось чудовище, сверкнуло глазами, пронеслось с грохотом...
Не веря себе, Светлана остановилась и посмотрела чудовищу вслед.  Каким-то
невероятным усилием  зоркости  и  памяти  она  сумела  увидеть  и  узнать.
Различить в бледном пятне за бликующим стеклом черты лица...
     Это был мистер Пэтт.


     Туров даже оглянулся и  попытался  увидеть  еще  раз  ее,  женщину  с
ребенком на руках. Что-то смутно знакомое и  даже  тревожное  мелькнуло  и
пропало. Лишь много позже, глубокой ночью, устраиваясь кое-как на  жесткой
койке постоялого двора в небольшом полувымершем поселке  с  гордым  именем
Кастл-Маунт, он вспомнил вдруг эту женщину и даже  не  то  чтобы  узнал  -
седьмым, восьмым чувством проник, кто она такая. Жена  Сайруса  Кэмпбелла,
лорда Стэблфорда. Любовница Глеба Марина - и, весьма  вероятно,  мать  его
ребенка...
     Он даже сел в кровати. Но ничего сделать было уже нельзя.


     Передняя машина остановилась,  окутываясь  пылью  и  дымом.  За  нею,
громоздясь, пристраивались остальные. Хорунжий  Громов  с  трудом  сдержал
заплясавшую кобылу:  "Тихо,  Зорька,  тихо..."  С  передней  машины  ловко
соскочил высокий человек с пятнистой  форме  и  быстро  пошел  к  казакам,
отмахивая рукой.
     За спиной зачпокали затворы, громов сказал через плечо:
     - Отставить, робяты. Без нервы, ясно?
     Сам - соскочил с седла  и  пошел  навстречу  пятнистому,  придерживая
шашку.
     - Майор Баглай, - сказал пятнистый спокойно, поднося руку к голове, к
мягкой бескозырке без околыша. - Командир разведывательной роты.
     - Хорунжий Громов, - лихо и небрежно отсалютовал Громов.  -  Командир
заставы.
     - Не проводите меня к своему начальству, хорунжий? - спросил  Баглай.
- Надо бы как-то миром все уладить...
     - Миром был бы в самый раз, - согласился Громов. - Верхами  ездите  -
или все более на железе?
     - Больше на железе, - сказал Баглай. - Но и верхами можем -  как  без
этого?


     Поднятый внезапной телеграммой (телеграф  при  трудовиках  работал  с
перебоями, судорожно, но - работал),  Виктор  Пигулевский,  он  же  Виктор
Виндам, последние полгода - начальник тюрьмы Свитуотера,  самого  большого
города на восточном побережье Острова, -  начал  немедленно  готовиться  в
дорогу. Он знал, что этот час придет, поэтому все основное всегда было под
рукой.
     В Свитуотере  проходы  были,  но  использовали  их  редко,  поскольку
Свитуотере сопрягался с китайским городом Аньда. У Пигулевского, да  и  не
только у него, всегда вызывало изумление, почему сверхтекучие  китайцы  не
просачиваются в Транквилиум? Казалось бы, чего проще... Но китайцев, как и
вообще азиатов, здесь было  по  пальцам  перечесть.  Феномен,  не  имеющий
достойного объяснения... Идти через Китай было долго и  муторно,  проще  -
здесь доехать до Тринити и перейти в Благовещенск.
     Поезда ходили только воинские и какие-то "специальные". Как раз такой
и готовился к отправке, когда Пигулевский, потрясая своими  пасскардами  и
пауэрбэджами, налетел на вокзального "мастера" и принудил его к  сдаче.  В
результате отправку поезда задержали, к  неудовольствию  двух  профсоюзных
шишек, то ли везущих  какой-то  груз  героям-фронтовикам,  то  ли,  скорее
всего, намылившихся вывезти какое-то добро из  прифронтовой  полосы.  И  к
Пигулевскому они до поры относились прохладно - но