ее  к  власти  путем  нехитрых  комбинаций,  отлично
показавших себя в Африке. Хрущев очень увлекся этой идеей: вставить фитиль
Америке, установив советскую власть  в  стране,  населенной  выходцами  из
Америки. Сама идея фитиля была  у  него  чисто  фрейдистской  -  а  потому
неодолимой. Потом все-таки оказалось, что Мерриленд - это не Африка.  План
был многократно скорректирован, но цель при  этом  оставалась  неизменной:
изменить социальный строй руками самих меррилендцев.  Однако  в  семьдесят
третьем Ю-Вэ, никогда не упускавший  дела  Тринадцатого  из  поля  зрения,
поставил задачу: любым путем и любыми средствами создать в  обеих  странах
Транквилиума такие условия, чтобы к  восемьдесят  пятому  году  обеспечить
быстрое переселение  туда  шестнадцати-восемнадцати  миллионов  человек  и
размещение  пятидесяти  миллионов  тонн  груза.  Это  нереально,   пытался
возражать Вась-Вась,  но  Ю-Вэ  сунул  ему  под  нос  ньюхоупскую  газетку
двадцатилетней давности: на севере  Острова  найдены  обломки  чрезвычайно
легких металлических конструкций, и  ученые  полагают,  что  это  -  следы
катастрофы воздушного корабля из Старого мира. Север Острова  проецируется
на южную часть Якутии. Где-то там - большой проход. Ищи.
     Найти большой проход удалось  через  полгода.  И  еще  через  полгода
началось строительство железнодорожной  магистрали,  способной  обеспечить
требуемый  грузопоток.  Дело  оставалось  за  малым:  захватить  власть  в
Мерриленде.  И  по  возможности  так,  чтобы  не  настроить  против   себя
аборигенов. Прийти не  захватчиками,  а  друзьями  или  даже  спасителями.
Требовалась хорошая драматургия, и возник Чемдалов.
     Он и сам не знал, почему  Вась-Вась  из  всех  разработчиков  выделил
именно его. Может быть, потому, что его проект был самый грубый, а  потому
- самый надежный. Кроме того, Чемдалов терпеть не мог  эвфемизмов,  и  для
него шпион всегда был "шпионом", а убийство никогда не было "устранением".
А может быть, по каким-то вообще третьим соображениям. Но так или иначе, а
проект "Домино" вскоре начал осуществляться как бы сам собой.
     Цепь восстаний городской черни  (Чемдалов  так  и  писал:  "городской
черни"), соблазненной возможностью  безнаказанно  пограбить  и  поубивать,
политических убийств и прочих подобных  акций  -  должна  была  создать  в
стране  обстановку  крайне  нервозную.  Одновременный  выброс   на   рынок
огромного количества фальшивых, но  абсолютно  неотличимых  от  настоящих,
бумажных  денег  вызовет  резкий  скачок  цен  и  вскоре  -  трудности   с
продовольственным обеспечением крупных городов. Для меррилендцев, выросших
среди изобилия еды, это само  по  себе  будет  страшным  шоком.  Несколько
хорошо продуманных провокаций, дающих понять,  что  все  это  -  дело  рук
Палладии, приведут к вспышке антипалладийских  настроений.  Проведение  на
гребне этой волны президентских выборов поставит во главе страны человека,
готового войну начать. И тогда самое  простое  будет  -  вовремя  поднести
спичку... Когда же обе стороны достаточно измотают друг друга,  предложить
меррилендцам свою помощь, погасить совместными усилиями Палладию  -  после
чего диктовать свои условия...
     И вот - уже виден финал этой многолетней захватывающей игры.
     - Тонну - мелкими партиями... - повторил Пигулевский. - А что это - я
могу знать?
     - Вполне, - кивнул Чемдалов. - Это деньги.
     - Деньги? - Пигулевский изумился. - А что можно делать с деньгами  на
островах?
     - Это я тебе потом все подробно распишу, - сказал Чемдалов.
     Следующая встреча у него была через двадцать минут в одном  маленьком
ресторанчике, где всем подавали только стейк с яйцом и  томатами.  Но  что
это был за стейк! Даже неприхотливый Чемдалов  с  трудом  подавил  в  себе
желание потребовать еще одну порцию. Вот так и сбегают, угрюмо подумал он.
Нажрутся чего повкуснее  -  и  прощай,  Родина!  Его  визави,  Брянко,  ел
неторопливо, солидно, подбирая кусочком хлеба масло,  растекшийся  желток,
мясной сок. Здешние правила приличия это допускали.
     Утром Брянко был во Владивостоке.
     - Насколько все серьезно? - спросил Чемдалов, принимаясь за пиво.
     - Очень серьезно. Боюсь, невосстановимо.
     - Сдвиг?
     - И сдвиг, и Белый Огонь.
     - Погибло много?
     - С этой стороны - двое. А что с теми, которые были там...  -  Брянко
пожал плечами. - Без воды, без жратвы - не знаю, сколько продержатся. Если
вообще при взрыве уцелели...
     - Значит - не пробиться?
     - Вряд ли. Может, маленькую дырочку найдем...
     - Слушай, Андрей... - Чемдалов взял себя за подбородок.  -  А  почему
решили, что это сделал Паламарчук? Или я что-то упустил?..
     -  Так  его  же  часовой  видел.  На  тех  воротах.  Передал:   поезд
возвращается, Паламарчук один. И через минуту...
     - Понятно. А часовой, значит...
     - Саша! Там только в вагонах две тонны пластика было.  И  на  складах
еще тонн десять. Дай Бог, если они просто сгорели...
     - Все равно надо прорубаться туда.
     - Мы ж и так прорубаемся. Да, я же  тебя  поздравить  забыл.  Извини.
Поздравляю.
     - Спасибо, старичок. Только с этим вряд ли стоит поздравлять.
     - Почему нет? Какой-никакой, а начальник.
     -  Да  ладно  тебе...  Все,  хватит  о  грустном.  Во  Владик  ты  не
возвращаешься, там обойдутся и без тебя. Через... - он посмотрел на  часы,
- через три часа уходит транспортный "Ил" в  Манагуа.  Там  тебя  встретит
Павлик Лишаченко из посольства, он  должен  уже  сделать  тебе  документы.
Будто бы ты бразильский бизнесмен. Кровь из носу, а послезавтра тебе  надо
быть в Сиэтле. Оттуда ныряешь в Пикси, из Пикси, как следует запасшись,  -
в наш туннель. Дрезины там есть. В общем, постарайся успеть. Может, кто из
ребят еще дышит... А главное: попробуй  разобраться,  что  же  именно  там
произошло. Нелепая какая-то история...
     - Черт, такого кругаля давать. Сейчас бы в  аэропорт  Порт-Элизабета,
на самолет - и двадцать пять минут лету...
     - Размечтался. Ладно, может, года через три так и будет.
     - Через три, держи карман... Ну, я тогда пошел. Время дорого.
     - Ни пуха.
     - К черту тебя, начальник.
     Может, и правда - к черту? - подумал Чемдалов.
     Брянко уходил от него неторопливой походкой человека,  уверенного  во
всем. Этот доберется, подумал Чемдалов. Он допил пиво. А дороги все  равно
больше не будет, у ФБР и УБН теперь гора с плеч. Ничего, ребята,  пообещал
им Чемдалов, скоро мы новый проход освоим, потом весь Мерриленд наш станет
- вот тогда и у вас начнется веселая жизнь...  Он  расплатился  фальшивой,
изготовленной на "Гознаке" купюрой, отказался  от  сдачи  и  отправился  к
месту следующей встречи.


     Странно: Светлане почему-то казалось,  что  после  этого  кошмара  ее
немедленно выпустят. Вот просто так  возьмут  и  выпустят.  Ясно  же,  что
человек невиновен... Но ничего такого не случилось. Правда, ее перевели  в
другую камеру: попросторнее и с окном. И  -  очень  изменилась  еда.  Тебя
теперь кормят, как начальника тюрьмы, сказала подавальщица с  завистью.  И
все равно - есть было трудно. И еще труднее было  удерживать  съеденное  в
себе. Врач прописал пилюли, но непохоже было,  что  они  помогают.  Вы  не
волнуйтесь, утешал он ее, это пройдет, это у всех  проходит.  Седой  такой
маленький доктор... Пожилая надзирательница, вроде бы старшая  над  всеми,
принесла бутылку зеленой настойки. По глоточку  перед  едой,  велела  она.
Настойка оказалась потрясающе горькой - но, как ни странно,  действительно
помогла. А может, как говорил доктор, все само прошло.  Или  подействовали
наконец его пилюли. Или просто сказалась хорошая пища...  Теперь  Светлана
имела возможность заказать то, что ей хотелось - и приносили. Точно так же
- приносили любые книги, новые дамские журналы, намекнули на то, что можно
рукодельничать. Но ни на какое рукоделие у нее не было моральных сил.
     Ее так ни разу и не вызвали на допрос.
     Однажды принесли корзину цветов - не букет, букеты ей  меняли  каждый
день,  их  передавали  сыновья  Сэйры,  крепкие  такие  пареньки  лет   по
тринадцать-четырнадцать, им устроили минутное  свидание,  и  один  из  них
сказал угрюмо, что за спасение матери они для Светланы что хочешь сделают,
побить кого надо - побьют, и вообще,  -  и  Светлана,  подумав,  попросила
сообщить, где  она  находится,  полковнику  Бэдфорду  в  Порт-Элизабет.  К
корзине цветов приложена была огромная коробка шоколада. Шоколад назывался
"Олив". Это не могло быть простым совпадением.  И  хоть  ее  и  мутило  от
одного запаха шоколада, она на радостях съела маленький кусочек.
     На ужин она заказала устриц и белое вино, и принесли устриц  и  белое
вино. Она тихонечко пела и подыгрывала себе, бегая пальцами по краю стола.
     Но освободили ее только через три дня -  и  это  были  нелегкие  дни.
Слишком уж медленно тянулась время.
     Олив встречала ее и  сержант  Баттерфильд,  которого  она  узнала  не
сразу, потому что он  сбрил  усы,  а  с  ними  кто-то  третий,  маленький,
толстенький, носатый и очень подвижный. Казалось, он не ходит, а  прыгает,
как мячик. Это Сол, сказала Олив, тиская ее в объятиях и утирая слезы, это
он и нашел тебя. Он наш хранитель, хотя далеко не ангел. Здесь же, ковыряя
ботинками пол, стояли сыновья Сэйры, Билл и Джек, но кто из них кто?.. Как
мама? - спросила Светлана. С мамой  было  все  слава  Богу,  вставать  еще
нельзя, но скоро будет можно, и болит уже не так  сильно,  как  болело,  и
вообще... Спасибо вам, парни, сказала Светлана и расцеловала обоих.
     - Что с Глебом, ты знаешь? - вцепилась она в Олив, едва только  дверь
тюремного покоя закрылась за ними  и  вся  компания  оказалась  на  узкой,
пыльной, выбеленной солнцем улице.  Легкое  нежно-цыплячьего  цвета  ландо
ждало их. На козлах сидел крупный блондин с невозмутимым  лицом,  и  серый
мышастый конь выстукивал копытом редкую дробь. Блондин был как блондин,  а
вот конь мог бы составить  гордость  любой  конюшни,  если  бы  не  грубый
сине-розовый шрам на правом плече. Сол взмахнул рукой, блондин  на  козлах
тронул поводья - и ландо подкатило так плавно, будто плыло.
     - С Глебом, думаю, все в порядке, - сказала Олив. - Он был в плену  у
бредунов, но бежал. Теперь они его не найдут.
     - А ты откуда это знаешь?
     Глаза Олив сверкнули.
     - Тот, кто держал его там - сказал. Мы разгромили их гнездо.
     - Олив!..
     - Я тебе говорю. Мы их раздавили, понимаешь? Приехал Вильямс, и мы...
     - И полковник - здесь?!
     - Уже нет. Он  уже  в  Ньюхоупе.  Увез  пленного.  Там  большой  сбор
форбидеров. Ему нужно быть там. Будет брать власть. Так он сказал.  Ладно,
все это потом. Ты сама - как?
     - Уже неплохо... да, совсем неплохо. Я расскажу. И...  в  общем,  все
расскажу... - она помолчала. - Что будем делать, Олив?
     - Вильямс просил догнать его, в Ньюхоупе.
     - Я не спрашиваю: куда поедем? Я спрашиваю: что будем делать?
     - И я об этом. Мы нужны ему, Светти. А то, чем он занимается,  -  это
сейчас, наверное, самое важное. А сверх того... Сол, расскажи ей все.
     Сол пожал кругленькими плечами.  Светлана  вдруг  поняла,  что  такой
кругленький он исключительно от мышц. Ни малейшей мягкости не было  в  его
теле - сплошное железо.
     - Меня нанял ваш муж, леди. Я - частный детектив  и  охранник.  И  он
нанял меня для того, чтобы я вас нашел и  охранял.  Не  стесняя  при  этом
вашей свободы. И в рамках этих условий - я в полном вашем распоряжении.
     Светлана  вдруг  почувствовала  себя  как   во   сне:   когда   вдруг
оказывается, что ты стоишь голая на оживленной улице.
     - О нет же! Нет, нет! - она прижала ладони к щекам. Щеки запылали.  -
Только не это...
     Олив успокаивающе  коснулась  ее  плеча,  и  Светлана,  повернувшись,
неловко обхватила ее шею руками, уткнулась в грудь -  и  зарыдала:  грубо,
некрасиво... Олив гладила ее, что-то шептала. Наверное,  так  продолжалось
долго, а может быть, дорога была короткой - но Светлана еще плакала, когда
ландо остановилось. Запахом сгоревшего угля наполнен был воздух...
     Через  полчаса  они  четверо  сидели  в  салоне  первого  класса.  До
отправления остались  считанные  секунды,  когда  в  окно  салона  стукнул
костяшками пальцев блондин-кучер. Сол выглянул из вагона. Вернулся,  когда
залязгали буфера. И сел, сложив руки на животе.
     - Плохие новости? - спросила Олив.
     - Почему же сразу - плохие?
     - Ну...
     - Не надо так говорить. Чуть что, сразу - "плохие новости"...
     Из нагрудного кармана его визитки торчал голубой уголок  телеграфного
бланка. Сол  перехватил  взгляд  Светланы  и  Олив  и  засунул  телеграмму
поглубже.
     В   ней,   полученной   Хантером   на   вокзальном   телеграфе    "до
востребования",  было  следующее:  "Работа   по   леди   С.   прекращается
неплатежеспособностью клиента. Купер".


     Алик шел впереди и показывал дорогу. Вряд ли он знал ее, но все равно
показывал. А Глеб был почему-то поражен схожестью пейзажей в обоих  мирах:
там, в старом, было огромное, слегка покатое поле невысокой, но густой  не
заколосившейся пока еще пшеницы. Маленькие рощицы берез, иные по  десятку,
не более, деревьев - сохранялись посреди него. Там, куда  поле  нисходило,
тянулась зеленая змея зарослей вдоль ручья. Они шли по укатанной дороге, и
поле лежало справа, а  слева  был  лес,  густой,  березовый,  временами  с
вкраплениями осин и  сосен.  А  после  перехода:  поле  стало  слева,  уже
пожатое, и бесконечные ряды скирд тянулись желтыми пунктирами  на  черном.
Лес тоже был рядом, хотя и другой: дубы,  клены,  туи.  Только  дороги  не
было, а лишь пересекающиеся и разбегающиеся колеи. Час пришлось идти, пока
не попалась просека, а по ней - широкая конная тропа. В  ту  сторону  -  к
морю, - показал рукой Алик.
     Глеб кивнул. Сам цвет неба говорил об этом.
     Они пошли по тропе и через десять минут увидели верховых.
     - Стой здесь, - сказал Алик и пошел верховым навстречу.
     Тех было пятеро - в синей казачьей форме.
     Алик поднял руки и замахал ими.
     - Эй, кто такой тут ходишь? - последовал окрик.
     - Кто за старшого, казаки? - отозвался Алик. - Слово есть.
     - Ну, я за старшого, - от  верховых  отделился  один  и  приблизился.
Остальные уже держали в руках короткие  карабины.  -  Слухаю.  Подхорунжий
Громов.
     - "Невон", господин подхорунжий. Помните, секретная инструкция?
     - Помню,  помню,  -  подхорунжий  с  интересом  разглядывал  Алика  и
подходящего к ним Глеба. - Такое разве ж забудешь? Только как вас  сюда-то
занесло?
     - Всяко бывает, - сказал Алик.
     - Это, выходит, вам баню сейчас, и палатку отдельную, и все такое...
     - Вам, положим, тоже баню, - усмехнулся Алик.
     - Я и говорю. Эх, попаримся!.. Галанин, давай сюда,  вместе  париться
будем. Остальные - впереди на сто шагов! Вам,  господа  невоны,  седел  не
уступим, а за стремя держитесь. Верст семь до заставы будет...



                                    17

     Полковник выглядел хорошо. Слишком хорошо, пришло почему-то в  голову
Светлане,  и   она   удивилась   этому   своему   впечатлению.   И   стала
присматриваться.  Да,  полковник  выглядел  так,  будто  недавно   перенес
"лихорадку предгорий", и его энергия удвоилась. Глаза блестели, он шутил и
быстро двигался, но  лицо  почему-то  не  было  таким  выразительным,  как
раньше: терялись оттенки эмоций.
     - Мои блестящие леди! - воскликнул он. - Безумно жаль, что я не  могу
побыть в вашем обществе хотя бы часок. То, что творится... это неописуемо.
Пожар в курятнике. Так что слушайте меня внимательно. Это касается  нашего
юного князя. Тот человек, который помог ему бежать и который ушел  с  ним,
долгое время занимался поисками библиотеки Бориса Ивановича  Марина.  Той,
которая пропала во время высылки Бориса Ивановича. Девять  тысяч  томов  и
собрание рукописей.  И  очень  может  оказаться,  что  весь  этот  трюк  с
похищением и побегом имеет одну цель: добиться того, что Глеб сам  выведет
их на библиотеку.
     Он помолчал, давая им время осознать услышанное.
     - Чем именно заинтересовала библиотека наших оппонентов -  могу  лишь
догадываться. Возможно, в ней содержится  секрет  талантов  нашего  общего
друга. Возможно - и я очень на  это  надеюсь  -  Борис  выяснил,  как  нам
отцепиться от Старого мира. Как жаль, что он  позволил  себе  погибнуть...
Вот здесь,  в  этой  папке,  жизнеописание  Марина-старшего  и  карты  его
экспедиций. Где  именно  находится  библиотека,  неизвестно,  но  начинать
искать ее разумно либо с Нового  Петербурга,  либо  с  Порт-Элизабета:  из
точки отправления или  из  точки  назначения.  Где-то  между  ними  она  и
растворилась... Думаю, туда и лежит  путь  Глеба.  Понимаю,  что  в  такое
время, как сейчас, юным женщинам следует сидеть по домам, а не  скитаться.
Но мне некого больше послать. Потому что никому, кроме вас, он не  поверит
- ведь на другой чаше весов будет лежать доброе имя его спасителя. Причем,
может быть, действительно честного человека... каким,  скажем,  был  Борис
Иванович. Вот и все. Если вы беретесь за эти поиски...
     - Беремся, - сказала Олив.
     Светлана посмотрела на нее. Олив незаметно для полковника стиснула ее
пальцы.
     - Беремся, - сказала Светлана.
     - Вам будут помогать Батти и Сол. Паспорта я вам  выправлю,  деньгами
снабжу. Придется вас, правда, опять перекрашивать...
     - Ничего, - сказала Светлана. - Мне даже понравилось это  все.  Такая
жизнь.
     Она не сумела скрыть раздражения.
     Потом, когда Вильямс ушел, Светлана набросилась на Олив:
     - Зачем, зачем мы это все затеяли? Мы его не найдем... а если  найдем
- ты ведь помнишь, из-за чего мы пустились в бега?!
     - Помню, - сказала Олив.
     - Это ничто не исчезло! Это все есть!
     - Мы теперь другие, - сказала Олив. - Мы  можем  наносить  удары.  Не
убегать, а защищаться.
     - Я беременна, Олив, - сказала Светлана.


     Три дня, проведенные  на  казачьей  пограничной  заставе  на  острове
Дальний, состояли целиком из еды,  пьянства  и  лени.  Инструкция  "Невон"
обязывала отбывающих карантин ежевечерне париться в бане, а также выпивать
в течение дня две кружки водки. Казачья же водка,  настоянная  на  травах,
вызывала зверский аппетит. Удовлетворять его  было  чем:  своих  нежданных
гостей казаки кормили на убой. Подхорунжий Громов и молодой казак Галанин,
оба Иваны, жили в соседней палатке и пользовались теми же  благами.  После
отъезда "невонов" им полагалось жить так еще три дня.  Эх,  ррробяты!..  -
восклицал Громов. - Эх, почаще бы вы такие  на  меня  выходили!  Поскольку
расспрашивать  "невонов"  о  чем-либо  категорически  запрещалось,   Иваны
вперебой сами рассказывали им о бедах и прелестях  пограничной  жизни,  об
уме и коварстве контрабандистов-спиртовозов, о браконьерах, забывших  стыд
и совесть, о старателях по золоту, камешкам или кореньям, сберегающих свои
делянки со свирепостью щенных волчиц...  Потом  пели  песни.  Пели  дивно.
Прочие казаки, сидя  за  обведенным  вокруг  карантинных  палаток  меловым
кругом, подпевали.
     Утром четвертого дня пришел паровой катер: везти "невонов" в Маяцкий,
военный пост здесь же, на Дальнем, верстах в семидесяти от заставы.
     Катер был новенький, весной только спущенный с  артемьевских  верфей.
Красное дерево, медь и полированная сталь. В топках его  горел  не  уголь,
как на меррилендских пароходах (дорого было бы  везти  сюда  уголь  что  с
Сизова, что с Марьянина Яра) - а дубовые дрова, и потому  дым  над  трубой
был сизый. Мичман фон Груннер, капитан катера, на немца совсем не похожий:
смуглый  и  черноволосый,  -  сам  проводил  пассажиров  на  бак  и  помог
расположиться  в  пространстве  между  фальшбортом  и  барбетом  маленькой
четырехдульной пушечки,  показал,  как  подцепить  койки  и  как  натянуть
брезент, если море н