сходит  солнце"  мистера  Эрнеста
Хемингуэя -  и  на  титульном  листе  в  уголке  видит  аккуратный  черный
штемпель: "Библиотека Б.И.Марина, НПб".
     И все останавливается вокруг.
     - Что? - оборачивается Сол. Светлана не звала его, но  он  все  равно
оборачивается. Она молча показывает на штемпель.
     Шесть книг из пропавшей библиотеки нашлись среди всех.
     За прилавком Сол начал игру.
     - О, это же было знаменитое собрание, и  все  его  знали!  Когда  оно
пропало, это же была  настоящая  паника,  вы  не  слышали?  И  все  сильно
обрадовались, когда все нашлось. Но ой как же плохо поступили,  что  стали
такую коллекцию продавать по частям! Это же все равно  что  взять  большой
алмаз и распилить его на три дюжины мелких бриллиантиков, я  это  вам  как
специалист говорю, и даже не спорьте. Ни о чем не думали те люди, чтоб  им
так жить, как они поступили! Я уже перекупил больше сотни этих  книжек,  и
вы подумайте, это же смешно: еврей Шульман понимает цену русской  культуре
и английской культуре, а потомки русских и англичан понимают  цену  только
рыбе, и то не всегда! И вот у вас только полдюжины книжек, нет? А у  того,
кто их вам поставлял, у него что, их много? Тогда давайте сделаем так: мой
помощник, это очень приличный молодой человек, завтра к вам сюда придет  и
все возьмет и заплатит, и он будет ходить каждый раз, когда вы скажете,  а
на обратном пути я заеду сам, и мы с вами будем иметь это дело...
     В местном отделении внутренней службы имя полковника  Вильямса  знали
очень хорошо. Сола внимательно выслушали, и молодой лейтенант был назначен
его "помощником". Выйти на владельца  книг  было  теперь  делом  недолгого
времени. Шифрованная телеграмма Вильямсу была отправлена немедленно...


     - Вы говорите: вторжение... - медленно  сказал  Лев  Денисович  (пока
так: только имя, ни фамилии, ни чина,  ни  звания,  но  Байбулатов  шепнул
Глебу,  как  бы  не  замечая  его  предельной   холодности:   "Наш   самый
главный..."). - Итак, они решились... Почему именно сейчас?
     - А вы следите за обстановкой в Старом мире? - Алик наклонил голову.
     - По мере возможностей, Альберт  Юрьевич...  -  Лев  Денисович  вынул
богатый портсигар, открыл: - Угощайтесь. Да, мы следим и делаем выводы, но
ваше мнение для нас исключительно ценно.
     - Там дело идет  к  большой  войне.  Настолько  опустошительной,  что
встанет вопрос о существовании всего человечества. - Алик взял папиросу  и
теперь крутил ее в пальцах,  будто  бы  не  зная,  что  с  нею  делать.  -
Советское правительство намерено использовать Транквилиум как убежище  для
себя и определенной части населения. Для избранных... Чтобы пережили войну
и потом... впрочем, что будет  потом,  их  не  слишком  волнует...  -  он,
наконец, нервно закурил. - Извините.
     - За что?..  Итак,  Альберт  Юрьевич,  эта  часть  проблемы  понятна.
Кстати,  об  этом  же  говорят  многие  иммигранты:   называют   опасность
опустошительной  всеобщей  войны   как   главную   побудительную   причину
эмиграции. Скажите, пожалуйста -  и  не  обижайтесь  на  мой  вопрос:  вас
побудило предать своих соратников - что? Вы  хотите  сами  воспользоваться
этим бункером? Избежать гибели в той войне? Или - что?
     Глеб еще не видел, чтобы люди бледнели так: белые, как стена, щеки  и
нос - и багровые пятна на скулах. Алик сидел, все смотрели на него...
     - Я отвечу, - сказал, наконец, он. -  Я  отвечу...  Я  не  убегаю  от
войны. Но... поймите,  сама  возможность  для  одной  из  сторон  избежать
ответного удара может подвигнуть ее на то,  чтобы  войну  начать...  Я  не
сомневаюсь: если Андропов получит доступ в  Транквилиум,  он  тут  же,  не
медля...
     -  Понятно.  И  вы  считаете,  что,  если  не  допустить  превращения
Транквилиума в бомбоубежище, то удастся избежать развязывания войны?
     - Да. Существующее равновесие страха нарушено не будет...
     - А если вы ошибаетесь и война все равно начнется? Ведь тогда  гибель
всех тех, кто мог бы выжить, но не выжил - будет на вашей совести...
     - Если это так вас заботит, то почему бы вам не объявить  прием  всех
желающих перебраться сюда? И разве вы не  понимаете,  что  само  вторжение
будет гибельным для Транквилиума? Я  имею  в  виду  не  только  культурный
аспект и не только биологический - хотя это все вами недооценивается...
     - Вы так считаете?
     - Да, я так считаю. Я в этом уверен. Карантинные мероприятия, которые
вы проводите - смешны...
     - А чем вы занимались, Альберт Юрьевич?
     - Я был в группе наблюдателей-аналитиков. Мы собирали и  обрабатывали
политическую и экономическую информацию.
     - Многое ли вам известно об организации, в которой вы работали?
     -  Н-ну...  кое-что  известно.  Вероятно,  вы  знаете,  что   уровень
секретности там высочайший?
     - Знаем.
     - Что вас интересует?
     - В первую очередь мы, конечно, хотели бы знать нелегалов, работающих
против Палладии. Но это, как я понимаю...
     - Этих я не знаю. Другой отдел... - Алик развел руками.
     - Бог с ними. Мне интересно еще вот  что:  сколько  человек  в  вашей
организации имеют право принимать решения?
     - Все стратегические решения принимает лично Андропов. Тактические  и
оперативные решения - компетенция  начальника  отдела  Скобликова  Василия
Васильевича.
     - Уже не Скобликова... Такое имя: Чемдалов - вам известно?
     - Знаю я его. Неужели он теперь?..
     - Да. Как по-вашему: это хорошо или плохо?
     - Скорее плохо. Он... как бы  сказать...  очень  быстрый.  В  шахматы
отлично играет блиц-партии. Когда есть время подумать -  пасует.  Говорит,
что не может выбрать из возникающих вариантов. И еще: он целеустремлен и в
то же время зашорен. Забывает о флангах, я бы так сказал. Но - игрок очень
сильный. Сильнее Василия Васильевича.
     - Спасибо... Итак, дальше: сколько человек в курсе всех  происходящих
событий и планов руководства?
     - Всех? Не более пяти-шести. И я подозреваю,  что  эти  пять-шесть  -
включая Андропова -  и  есть  на  сегодняшний  день  реальное  руководство
страны. По крайней мере, в глобальных вопросах.
     - А Политбюро?
     - Пребывает в приятном заблуждении.
     - Сколько человек вообще знают о существовании Транквилиума?
     - Мне трудно сказать... Понимаете, есть разные  уровни  посвящения  в
тему. Скажем, я четыре года работал по  подробнейшей  карте  над  анализом
торговых путей Транквилиума, будучи полностью  уверенным,  что  это  всего
лишь модель страны... большая настольная игра.
     - То есть вас можно будет использовать как специалиста по торговле? -
чуть улыбнулся Лев Денисович.
     - Да, причем по перспективам  торговли.  Мы  прорабатывали  вопрос  с
точки зрения развития экономики и  технологии...  Думаю,  таких  -  много.
Работающих втемную. Господи, железную дорогу отгрохали -  кто  знает,  для
чего? Официальная легенда - на случай китайского вторжения... Я думаю, что
тех, кто побывал в Транквилиуме, не  наберется  и  двух  сотен.  Плюс  еще
двадцать человек,  занимавшихся  перевозкой  наркотиков  по  промежуточной
зоне. Это в Отделе. Но существуют же еще и те,  кто  проводит  эмигрантов,
кто их вербует...
     -  Эти  люди  интересуют  нас  меньше...   Итак,   Альберт   Юрьевич,
перешагивая через многие-многие пункты: что, по вашему мнению, следует нам
предпринять, чтобы избежать уготованной судьбы?
     - Убить Андропова, - сразу ответил Алик.
     Стало очень тихо. Слышно было, как заржала вдали  лошадь,  простучали
копыта - и смолкли.
     - Это решит проблему радикально? - сухо спросил Лев Денисович.
     - Это будет очень сильный ход, - сказал Алик. Он увидел вдруг в своих
пальцах потухшую истерзанную папиросу, смущенно бросил ее в пепельницу.  -
Я понимаю, что это...  отвратительно.  Но  в  руках  Андропова  все  нити.
Власть, сила, тайна. Видите ли, уровень  секретности  проекта  таков,  что
даже нынешний председатель Комитета не знает по-настоящему, чем занимается
Тринадцатый отдел. Якобы вызыванием  духов,  оживлением  мертвых,  чтением
мыслей, параллельными пространствами... Если хотите скрыть правду, прячьте
ее среди лжи.  И  если,  повторяю,  Андропова  не  станет  -  не  окажется
человека, который сумеет овладеть ситуацией. То есть рано или поздно... но
скорее поздно кто-то такой появится...
     - Понятно. Как вы предполагаете совершить убийство?
     - Мы с Глебом... Борисовичем  отправляемся  в  точку,  сопряженную  с
Москвой, по промежуточному пространству проникаем в кабинет  или  квартиру
Андропова, на короткое время выходим в тот мир, я произвожу  ликвидацию...
потом тем же путем возвращаемся.
     - С Глебом Борисовичем вы этот проект обсуждали?
     - Нет. Глеб, что ты скажешь?
     Глеб с трудом оторвал взгляд от пепельницы.
     - Да, конечно, - сказал он. - Я готов.


     Олив проснулась от приглушенных голосов. Иллюминатор каюты был открыт
- для  свежести  -  и  под  ним  проходила  галерея,  с  которой  спускали
пассажирский трап к шлюпкам. Вроде бы еще рано  брать  лоцмана,  архипелаг
Эпифани будет лишь послезавтра... По трапу кто-то поднимался, и не один. И
не два. Она  выскользнула  из-под  покрывала  и  подошла  к  иллюминатору.
Несчастный мистер Черри спал на слишком коротком для него диванчике. Лучше
бы нас назначили папой и дочкой, мельком  подумала  Олив,  а  то  неловко,
право...
     Шлюпка плескалась внизу, невидимая, а по трапу  медленно  поднимались
одетые  в  темное  люди.  Поднявшиеся  толпились  на  галерее,   тихо-тихо
переговариваясь, и Олив никак не могла понять: а о чем это они? - пока  не
сдвинулось вдруг что-то в сознании и она не поняла, что говорят по-русски.
"Два чемодана", - услышала она, и:  "Никаких  денег  не  хватит..."  Потом
кто-то строго сказал: "Тихо. Идите все за мной". И все послушно  замолчали
и пошли.
     Шлюпка отчалила, несколько раз плюхнули весла, потом  -  колыхнулись,
разворачиваясь, паруса. Сильно кренясь, шлюпка понеслась к еле  различимой
на границе темного моря и нежного, видимого будто на просвет неба - черной
зазубренной полоске Острова...
     Барк поднял паруса почти бесшумно - и лишь  по  изменившемуся  плеску
волн да по тому, что перестал влетать в иллюминатор  ветер,  Олив  поняла,
что судно их уже не лежит в дрейфе, а несется вдаль по Трубе, или  Канаве,
или Чертову желобу - короче, по проливу Эпифани,  разделяющему  материк  и
Нью-Айрленд, Остров - вот так, с большой  буквы,  его  и  называют,  самый
большой и самый  населенный  остров,  омываемый  двумя  морями...  Сейчас,
летом, когда Кольцо ветров вращается по часовой стрелке, пройти  Канаву  с
востока на запад можно легко: по ветру и против течения. Зимой  все  будет
наоборот: и ветра, и  течения  пронесут  отважившийся  на  такое  плавание
корабль  с  запада  на  восток,  из  Адриана  в  Кассивелаун,  с  безумной
быстротой: до трехсот миль за сутки. Но чтобы попасть  обратно  в  Адриан,
уйдет больше месяца: вокруг  всего  Острова,  а  то  еще  и  через  пролив
Шершова...
     Беглецы, поняла Олив. Иммигранты. Те, кого официально не  существует.
Они просидят весь путь где-нибудь в трюмном отсеке, запертые, немногие  из
членов экипажа увидят их и никто - из  пассажиров.  А  темной  ночью  барк
ляжет в дрейф у берегов запретного  острова  Хармони...  Будто  клейменных
тайным тавром, будто прокаженных везут их. И находятся же люди, готовые на
такое обращение с ними и на такую же дальнейшую долгую жизнь...
     Этого Олив, как ни пыталась, понять не могла.



                                    19

     Как и не было Петербурга... Вновь плыли горы за окном, леса сменялись
клиньями полей, и лишь деревни были другие: утонувшие в садах,  в  грузных
яблонях и сливах. Трижды  в  день  останавливался  поезд  на  столовальных
станциях, пассажиры высыпали на перрон и рассаживались  у  накрытых  здесь
же, под навесами и без навесов, столов; и сюда  же,  к  столам,  допускали
крестьянских девушек: торговать яблоками, грушами,  абрикосами,  сливой...
На всем пути по Земле Спасения, до парома, девушки  казались  сошедшими  с
картинок   рекламных   журналов   палладийских   туристических   компаний:
крепенькие, кругленькие, русоголовые, ясноглазые. После Фатьянова, на всех
станциях  Гарного  Края,  девушки  были  совсем   уже   другие:   высокие,
черноволосые, с заметной раскосинкой в  глазах.  С  удивившим  его  самого
замешательством смотрел на них Глеб...
     В салон-вагоне их ехало шестеро: Алик и  Глеб,  господин  Байбулатов,
есаул Коротченя - он обеспечивал транспорт и питание: за Корсаком никакого
регулярного  сообщения  не  было  ни  по  суше,  ни  по  воде,  -  и   два
казака-порученца, они же телохранители, носильщики и прочее.
     В Новопитере Кирилл Асгатович попытался объясниться.  Простите  меня,
если можете, Глеб Борисович, сказал он, ну - не подумал, затмение нашло...
показалось вдруг, что двух  зайцев  убью,  а  когда  понял,  что  глупость
сотворил - поздно уже... Простите великодушно. Впрочем,  если  желаете,  я
откажусь от участия в акции, сами понимаете: доверие должно быть обоюдным.
Да, сказал  Глеб,  доверие  должно  быть.  Когда  я  понял,  что  вы  меня
используете как ложную мишень... да если бы именно меня - я  бы  слова  не
сказал! Вы же... Я еще и  еще  раз  прошу  прощения,  -  Кирилл  Асгатович
наклонил голову. Я совершил ошибку, она дорого стоила - и  вам,  и  мне...
Глеб не стал спрашивать,  чем  расплатился  господин  Байбулатов.  Чем-то,
значит, расплатился - зря говорить не станет.
     ...А дама ваша жива, здорова и в безопасности, сказал он,  когда  они
пожали руки. Мне Бэдфорд сообщил...
     В Корсаке остановились  в  доме  военного  коменданта  штабс-капитана
Переверзева Игната Ильича. Дом был огромен и полупуст. Ходили сквозняки по
пустому флигелю, и палые листья лежали в углах.  Осень  торопила  события,
Коротченя и комендант сработали четко, и на второй  день  был  готов  план
похода: на шхуне до Федякиной губы, самого северного рукава  реки  Эридан,
там есть застава Крепостец, где квартирует сотня  казаков  и  с  полтысячи
крестьянского населения. Оттуда до нужного места  четыре  сотни  верст  по
прямой, и пройти их надо  на  конях.  С  сотником  Крепостца  снеслись  по
телеграфу, недавно проведенному. Он готов дать  и  лошадей,  и  казаков  в
конвой. Так будет и быстрее всего, и проще.  Господин  Байбулатов  выразил
согласие. Алик был молчалив и мрачен. Миссия его  угнетала  страшно.  Глеб
же...
     Глеб испытывал сильнейшее чувство  неизбежной  грядущей  неудачи.  Он
только не знал, не мог понять, и чем именно суть  этой  неудачи.  Впрочем,
делиться сомнениями не стал - да и чем, собственно, было делиться? Страхом
и  неуверенностью?  Нет,  просто  слишком  долог  путь.  Делаешь  -  делай
скорее...
     Но - грызло, грызло...
     Все было неправильно. Все с самого начала.
     И уже ничего не исправить. Остается жить с тем, что осталось.
     Не хотелось ни о чем жалеть. Хотелось быть жестким и сильным.
     Ничего больше и не приходилось требовать и ждать - от себя, от жизни,
от Бога...
     Но что-то зацепилось внутри и не пускало.


     Светлана возвращалась в город,  где  прожила  последние  и  не  самые
плохие годы - будто жизнь спустя. Тянулись пригороды, дачи, богатые виллы.
Она узнавала их, как сквозь  туман.  Потом  начались  сады,  парки.  Вдали
мелькнул на миг и тут же скрылся дом, где  жила  Олив  и  где  Светлана  и
Сайрус выдерживали осаду в ту жуткую ночь мятежа. А у самой  станции,  где
начинали ветвиться пути и колеса загромыхали на стрелках, стоял,  открытый
всему, двухэтажный деревянный дом. Туда,  в  тесную  квартирку  на  втором
этаже, и привез ее, пятнадцатилетнюю, отец. Два с половиной года  закрытой
школы было позади, два с половиной гнусных года. Светлана  вглядывалась  в
окна дома, занавешенные светлыми шторами - как  будто  можно  было  узнать
этим или каким-то другим способом, дома отец или нет.  Рядом  молчал  и  о
чем-то размышлял Сол. Ему нелегко далась дорога, особенно последние сутки:
банды  бесчинствовали,  поезд  останавливался  поминутно,  солдаты  охраны
растаскивали завалы - а из темноты летели пули. Но ни налета, ни  крушения
все-таки не случилось, обошлось.
     Они продолжали играть в  маленькую  еврейскую  семью,  но  уже  тихо,
устало, на излете. Светлана перестала примачивать  фуксином  шею  и  щеку,
"родимое пятно" полиняло. Тяжелый  "сэберт"  она  носила  в  вагоне  почти
открыто: в кармане летнего пальто. Но на станции Сол встрепенулся, шепнул:
работаем, - и потом долго и шумно торговался с носильщиком. А в кэбе вдруг
улыбнулся ей и крепко пожал запястье.
     В пять минут домчались до дома, и  Светлана,  выдохнув:  "Одна..."  -
взлетела на второй этаж. Дверь. Она постучала, но даже не услышала  своего
стука. И не услышала шагов за дверью.
     В первый миг она не могла разобрать, кто перед нею: так было светло в
квартире и так темно здесь, по эту сторону двери. А может быть, ей  просто
хотелось видеть другое...
     Женщина средних лет, в измятом халате, с измятым лицом  и  трубкой  в
руке.
     - К кому это вы?
     - Мистер Белов... он жил здесь... Он здесь?
     - Никогда не слышала... Может быть, Фанни? Фанни!
     - Иду, иду, - донеслось из  комнаты.  За-шаркали  шаги,  и  появилось
нечто  бесформенное,  колышущееся,  как   мешок,   налитый   киселем.   Но
удивительно -  Светлана  узнала  это  существо,  кухарку  Фанни,  когда-то
занимавшую каморку под  лестницей.  И  Фанни  узнала  ее  и  раздвинула  в
беззубой улыбке губы:
     - О, мисс Светти! Как  это  вас  занесло  к  нам?  Да  вы  проходите,
проходите же. Элинор, дай дорогу мисс...
     - Фанни, милая, скажи: папа был здесь? Недавно - здесь?
     - Нет, мисс, а что случилось?
     - Фанни, я с вокзала, я  была  в  столице,  когда  услышала,  что  он
вернулся...
     - Нет, мисс, я не слышала и этого. Но я многого не слышала, нигде  не
бываю, не вижусь ни с кем... Может быть, он и  вернулся.  Но  сюда  он  не
заходил. Да и что ему делать здесь? Проходите, я налью вам  горячего  чаю,
вы такая бледненькая...
     - Спасибо, Фанни, меня ждут внизу, я должна,  должна  найти  его  как
можно быстрее...
     - Удачи вам, милая, и простите, что ничем не помогла. Как вы доехали?
     - Это ужас, Фанни, это просто ужас... - Светлана бежала вниз. Прощай,
Фанни!
     Сол помог ей сесть.
     - Пусто? - понял он.
     Светлана кивнула.
     - Куда теперь?
     - В комендатуру порта.
     - В комендатуру порта! - крикнул Сол кэбмену.
     Лишь когда кэб остановился у начала аллеи, ведущей к тяжелому  серому
дому под красной крышей, Светлану ударило: ведь там же не только  те,  кто
что-то  знает  об  отце,  там  может  быть  и  Сайрус!  Но   поздно   было
поворачиваться и убегать...
     Мистер Пэтт так и занимал свой треугольный кабинетик,  заваленный  до
потолка пыльными коричневыми папками. Нарукавники и  круглые  очки  делали
его похожим на старого бухгалтера.
     - Леди Светлана! - он узнал ее сразу, а изумился секундой позже.
     - Это я, мистер Пэтт, здравствуйте! Скажите: папа вернулся?
     - Ваш отец, леди? Не-ет... Только не волнуйтесь, ради всего  святого,
от них есть известия, там все в порядке. Месяц назад  была  телеграмма  из
Белого Города, они готовились к отплытию, мы перевели им деньги на  свежие
продукты. А почему вы решили, что он вернулся? Нет, и мне очень жаль,  что
приходится это говорить.
     - Да, я... Это было ложное известие. Понятно. Извините. Главное - жив
и здоров, правда?
     - Конечно, миледи, конечно. Садитесь вот  сюда  -  и  не  откажите  в
компании: глоточек бренди с фруктовой водой?
     - Плохо выгляжу, да? Я знаю. Это дорога.  Устала.  Спасибо...  -  она
приняла бокал. - Такая долгая дорога, знаете ли...
     - И нигде не отдыхали?
     - Только что с поезда, кэб ждет...
     - М-м... Леди Светлана, вы можете и не знать...