панораму  событий,-
да и не было, наверное, такой точки.  Зато  раз  Петер  сделал  чудесный
портрет Юнгмана, тот что-то говорил, показывая рукой, и на этот  раз  не
требовалось ему кричать: "Держи лицо", лицо и так было что надо:  встав-
шие дыбом короткие седоватые волосы, обширный лоб с залысинами  чуть  не
до темени, округлый, как каска, и, как каска, нависающий над лицом, раз-
витые надбровные дуги то ли совсем без бровей, то ли с чрезвычайно свет-
лыми бровями, а ниже - пещероподобные глазные впадины; какие-то неживые,
жесткие и малоподвижные, как у черепахи, веки, но под этими веками глаза
- яростные, страшные, быстрые; острые обтянутые скулы, острый нос, почти
безгубый маленький рот и нежный девичий подбородок, решительно не  имею-
щий никакого отношения к прочим участкам лица. Когда он  говорил,  поче-
му-то казалось, что щеки у него тонкие, как пергамент,- так они  натяги-
вались и сминались. Вообще, инженер был быстр и экономен в движениях  и,
кажется, очень силен, хотя производил на первый взгляд  впечатление  хи-
лости. Петер потратил на него метров пятьдесят пленки и знал, что потра-
тил очень не напрасно.
   Наконец генерала увезли. В последний момент он потерял лицо,  пытался
спорить с адъютантом, хватался за кобуру и вдруг заплакал. Петер  видел,
как Шанур, держа камеру у бедра, пытается снять этот эпизод.
   В гудение механизмов, скрип и скрежет металла посторонний звук прони-
кал тяжело и, проникнув, значение свое почти утрачивал;  поэтому  частый
перебойный стук, напоминающий стук многих молотков в отдалении и вызыва-
ющий такое же мелкое и частое подрагивание под ногами, внимание на  себя
обратил не сразу. Только когда вокруг стали поднимать головы и указывать
пальцами вверх, Петер догадался, что бьют зенитки. Небо  было  рябое  от
разрывов, в кого стреляли, было неясно, потом среди белых, быстро темне-
ющих комочков сверкнул огонек, не погас и  стал  падать,  рисуя  длинную
бессильную черту; зенитки перестали стрелять сразу - самолет  был  один.
Он упал далеко за каньоном, даже звук взрыва не долетел сюда; лишь  нес-
колько минут спустя над скалами поднялся тонкий столб синего дыма.  Сна-
чала он поднимался вертикально, потом резко переломился под прямым углом
и потянулся на север - там, наверху, дул ветер.
   - Я это снял,- сказал Армант Петеру, вернее, не сказал,  а  прокричал
на ухо.
   - Молодец,- крикнул в ответ Петер.
   Работы не прекращались и ночью, саперы сменяли друг друга, работая  в
две смены по двенадцать часов. Быт саперов  снимать  было  фантастически
трудно - они размещались поотделенно в таких тесных блиндажиках, где  не
то что с освещением - с ручной камерой было невозможно повернуться. Поэ-
тому по распоряжению генерала саперы в свободное от работы время  соору-
дили декорацию: поставили просторный сруб без окон и без передней стены,
внутри отделали его - не без фантазии, надо сказать: там были не  только
нары, но и стол, и пара плетеных кресел, и аквариум, в  котором  плавала
деревянная утка, и кинопроектор. Саперы изображали там фронтовой быт,  а
потом уходили спать в свои норы, неуютные, но почти неуязвимые при любой
бомбежке. Потом господин Мархель придумал эпизод с баней, и саперы пост-
роили баню; после съемок они продолжали баней пользоваться, баня  понра-
вилась, раньше мылись просто из ведра.
   Побывал Петер и у зенитчиков. В  районе  строительства  было  собрано
что-то около восьмисот стволов, из них  половина  -  в  непосредственной
близости от моста. Однажды там его застал налет - даже не то  чтобы  на-
лет, просто пара истребителей на малой высоте пыталась прорваться к мос-
ту, а может, это были свои, заблудившиеся; потом  оказалось,  что  огонь
вели только малокалиберные орудия,- но от этого акустического  удара  он
долго не мог опомниться.
   - Как вы не шалеете от этого? - спрашивал он потом.
   - Почему не шалеем? - ответили ему.- Шалеем.
   Весь район был запретен для полетов, летчики, конечно, знали это,  но
иногда или теряли ориентировку, или выбора не было  -  когда  тянули  на
последнем... Не так давно, рассказывали ему, пришлось  сбивать  ну  явно
свой бомбардировщик: он шел на одном моторе - куда уж тут огибать...  Ну
постарались, сбили чисто: по второму мотору, кабину  не  задели,  экипаж
выпрыгнул. Оказалось, в экипаже этом был командующий  воздушной  армией,
генерал. Он тут же стал орать и требовать, чтобы ему под пистолет подве-
ли того, кто стрелял, он ему растолкует, в бога  душу,  как  ясным  днем
стрелять в самолет с имперскими опознавательными знаками. Он так  шумел,
что кто-то вслух засомневался, а надо ли было стрелять так аккуратно. От
этого генерал еще больше раззадорился, стал требовать  самого  главного,
кто у них тут есть, тогда вышел командир полка Шторм и голосом скорбным,
но твердым сказал, что выполнял категорический приказ генерала Айзенкоп-
фа, к коему генерала-летчика сейчас доставят. Генерал-летчик уехал,  ос-
тальной экипаж напоили спиртом и положили спать,  а  на  следующий  день
отправили восвояси. С генералом же летчиком произошла странная  история:
в штаб он вошел, а из штаба не вышел, и это абсолютно точно, потому  что
ребята с той батареи, что стоит там рядом, секли за этим зорко.  Поэтому
сейчас - со ссылками на писарей, шоферов, адъютантов - поговаривают, что
генерал-летчик томится в подвале штаба, оборудованном под тюрьму; в  том
же подвале, но оборудованном под вертепчик, пьет по-черному с адъютантом
генерала Айзенкопфа по особым поручениям майором Вельтом; в том же  под-
вале преисполняется наслаждением посредством кинозвезды  Лолиты  Борхен;
вынесен по частям в офицерских портфелях и сброшен то ли в каньон, то ли
в нужник. И, надо сказать, это еще не самое странное, что  происходит  в
штабе и вокруг него...
   Мост был уже длиной около двухсот метров, когда случилась беда:  лоп-
нул один из гидроцилиндров домкратов. Струя масла под  давлением  триста
атмосфер ударила в группу саперов, работавших  на  участке  сварки,  они
собрались у трансформатора, что-то там не  ладилось;  пятерых  рассекло,
как сабельным ударом, остальные девятеро были ранены, покалечены, конту-
жены, обожжены - трансформатор-то вспыхнул... Конечно, сработала  блоки-
ровка, пожар погасили, масло теперь вытекало густой синей струей,  нест-
рашной и безопасной, но работа остановилась. Запасной гидроцилиндр весил
четыреста тонн, и установка его в такой тесноте была мероприятием, мягко
говоря, трудоемким. Шанур, дежуривший в то время,  умудрился  почти  все
снять, но господин Мархель пленку отобрал и тут же засветил, не вдаваясь
в объяснения.
   Трое суток потребовалось саперам инженера Юнгмана, чтобы  снять  лоп-
нувший гидроцилиндр и поставить новый. Это была адская работа, Петер был
там, в самой гуще, то снимал, то, когда кричали: "Помогай!"  -  помогал:
подбегал и подставлял плечо, или тянул, или наваливался... Никто, навер-
ное, не уходил отсюда все трое суток, если становилось невмоготу,  спали
тут же, вповалку - час, два, не больше. Юнгман посерел  лицом  и,  когда
монтаж цилиндра закончили, потребовал - именно потребовал - у Айзенкопфа
отдых для саперов; Айзенкопф отказал, поскольку из-за аварии аж  на  три
дня выбились из графика.
   Ближе к вечеру господин Мархель устроил съемки в штабе. Петер сидел в
уголке с камерой, а у стола в свете софитов решалась судьба  двух  якобы
виновников аварии: помощника инженера Юнгмана, молоденького, только  что
из колледжа, паренька - его так и звали Студентом,- и саперного  старши-
ны. Суд вершили два майора из свиты Айзенкопфа и сам  господин  Мархель,
почему-то в форме полковника кавалергардов и с приклеенными усами.  Гос-
подин Мархель проинструктировал обвиняемых, как вести себя  перед  каме-
рой, чтобы все выглядело естественно. Допрос начинался вроде бы с  сере-
дины.
   - Так вы признаетесь, что намеренно  монтировали  дефектный  гидроци-
линдр, заранее зная, что это приведет к аварии? - спросил господин  Мар-
хель.
   - Да,- тихо сказал Студент. Старшина кивнул головой.
   - Громче,- сказал господин Мархель.
   - Да! - сказал Студент громко.
   - Да, признаю,- сказал старшина.
   - Таким образом вы намеревались сорвать постройку моста в срок и дать
противнику возможность подготовиться к отпору? - снова спросил  господин
Мархель.
   - Да,- сказал Студент.
   - Да,- сказал старшина.
   - Вы действовали по идейным соображениям, или по недомыслию, или  вас
подкупили?
   - Я вообще против войны,- сказал Студент так, как его научил господин
Мархель.- Я пацифист.
   - Мне пообещали поместье и сто тысяч динаров,- сказал  старшина  так,
как его научил господин Мархель.
   - Ясно,- сказал господин Мархель.
   Он написал что-то на листочке бумаги и передал его одному из адъютан-
тов. Тот прочел и подписал. Потом  подписал  другой  адъютант.  Господин
Мархель встал.
   - Именем Его Императорского Величества,- сказал он.- Согласно  статье
четвертой, пункт "д" вы, господин Валентин Болдвин, и по статье  четвер-
той, пункт "с" вы, господин Иржи Костелец, в полном соответствии с поло-
жениями Процессуального кодекса Военно-уголовного  Уложения,  были  под-
вергнуты допросу и суду тремя офицерами высшего и среднего ранга,  имею-
щими допуск к проведению правоохранительных и судебных мероприятий. Каж-
дый из вас признан виновным в инкриминированном ему деянии и  приговорен
к лишению жизни посредством расстреляния. Приговор привести в исполнение
немедленно.
   Студент побледнел, старшина чуть улыбнулся в усы. Вошли четыре солда-
та комендантской роты и лейтенант в белых перчатках. Сложив руки за спи-
ной, Студент и старшина вышли. Старшина был спокоен, его  забавлял  этот
спектакль, Студент нервничал, на пороге он оглянулся и попытался поймать
взгляд или жест господина Мархеля, но тот углубился в бумаги, вполголоса
обсуждая что-то с одним из майоров. Потом он поднял голову.
   - А ты что сидишь? - вскинулся он на Петера.- Марш за ними!
   Петер нагнал конвой. Впереди шел лейтенант, потом два солдата,  потом
осужденные, потом еще два солдата. Петер шел, снимая с руки, потом забе-
жал вперед и пропустил их мимо себя. Получилось неплохо. Дошли до  обры-
ва, лейтенант поставил осужденных на край (Петер снимал), солдат -  нап-
ротив, встал сбоку и посмотрел на Петера.
   - Снял? - спросил он.
   - Нет еще.- Петер отбежал подальше и снял всю группу.
   Раздался долгий автомобильный гудок. Стоя в машине и  размахивая  ру-
кой, сюда несся господин Мархель.
   - Стой! - кричал он.
   Лейтенант пошел ему навстречу, но господин Мархель объехал его и  ос-
тановился перед Петером.
   - Слушай, майор, я подумал - а если дождаться заката, и тогда, а?  На
фоне заходящего солнца? Очень символично получится, как ты думаешь?
   - Можно на фоне,- сказал Петер. Ему было все равно.  Такие  спектакли
он просто презирал.
   До заката оставалось с полчаса. Приговоренные и солдаты сели  в  кру-
жок, закурили. Лейтенант стоял в стороне. Господин Мархель встал на  са-
мый край обрыва и, сложив руки за спиной, раскачивался на носках.  Петер
забрался в его машину, шофер приподнял голову, спросил "Куда?"  и  потя-
нулся к ключу. "Спи, спи",- сказал Петер. Наконец господин  Мархель  ре-
шил, что антураж созрел, и велел всем строиться. Петер  от  обрыва  снял
солдат комендантской роты: в касках, с автоматами наперевес - очень  во-
инственный вид; потом отошел так, чтобы в кадре были и те, и  другие,  и
заходящее солнце тоже, отрегулировал рапид, крикнул: "Готов!"
   - Именем Императора! - надрываясь, прокричал лейтенант.- Пли!
   Коротко треснули автоматы. Старшина сразу стал падать навзничь, туда,
в пропасть, а Студент поднял руку и будто что-то крикнул -  хотел  крик-
нуть, но не успел... Он упал лицом вперед, и солдаты, подойдя,  сапогами
спихнули его с обрыва.
   Петер понял, что он все еще снимает, хотя пленка кончилась: индикатор
горел, а он все давил и давил на спуск...
   Он приходил в себя как-то послойно - вот ему казалось, что уже все  в
порядке, и то, что было на обрыве,- просто сон, от которого трудно изба-
виться, но потом приходило понимание, что сон - это не то, что  было  на
обрыве, а то, что происходит сейчас, когда тебе кажется, что  сном  было
то; потом он посмотрел отснятую пленку и окончательно убедился, что  все
это было наяву, но потом ему стало казаться, что пленку  он  смотрел  во
сне, а настоящая пленка еще лежит у Баттена непроявленная, а Баттен,  по
обыкновению, смотался куда-то, и найти его  невозможно,  потом  приходил
Баттен и говорил, что все давно проявлено, просмотрено  и  складировано,
потом появлялся господин Мархель и требовал от Баттена реальной  работы,
а не ее имитации, и оказывалось,  что  непроявленных  лент  чуть  ли  не
больше, чем проявленных, в записях Баттена разобраться было  невозможно,
потом Петер все-таки разыскал эту ленту. Все было так, как ему  запомни-
лось, это потом память стала,  щадя  рассудок,  подсовывать  миражи.  И,
просмотрев ленту несколько раз, Петер понял наконец, что игра здесь идет
совсем по иным правилам и сначала надо в этих правилах разобраться, а уж
потом делать ставки...
   Постепенно Петер стал ощущать, что теряет плотность. Такие вещи  слу-
чались с ним и раньше, и он знал, что это бывает и с другими  кинохрони-
керами и корреспондентами: на них меньше обращают внимание, иногда вооб-
ще не замечают, они становятся как бы полупрозрачными и  полупроницаемы-
ми. Часто Петер входил без стука, и это никого не возмущало и не прекра-
щало разговоров, причем всяких разговоров. Армант и Шанур  тоже  жалова-
лись ему, что никто не обращает на них внимания до тех пор, пока они са-
ми не заявят о себе. Это было, конечно, в порядке вещей  и  даже  удобно
тем, что вело ко многим творческим удачам, так, раз Петер зашел к  инже-
неру Юнгману и застал его за листом, исчерченным эпюрами моментов и нап-
ряжений и испещренном формулами сопротивления на сжатие и  на  разрыв  -
Юнгман сидел и так напряженно смотрел на бумагу, будто хотел  испепелить
ее взглядом. Петер снял метров двадцать, и Юнгман его так и не  заметил.
Но в обыденной жизни это было весьма обидно: их  не  приветствовали,  не
приглашали к огоньку, ну и так далее. И еще надолго испортил  настроение
нехороший разговор с господином Мархелем.
   - Прекращайте тратить пленку впустую,- потребовал господин  Мархель.-
Прекращайте. Есть сценарий, вот и работайте по нему. Зачем  вам  понадо-
бился этот идиотский эпизод с трактором?
   Петер вспоминал, что это был за эпизод с трактором, вспомнил и объяс-
нил, что эпизод нужен был, во-первых, для демонстрации беззаветной  пре-
данности саперов делу строительства моста, во-вторых, для показа  объек-
тивных трудностей, с которыми им приходится сталкиваться и сообща  прео-
долевать, в-третьих, для колорита.
   - Кончайте самодеятельность,- строго сказал господин Мархель.- Впредь
работайте только в соответствии со сценарием. Ясно?
   - А как будем снимать диверсантов? - поинтересовался Петер.
   - До диверсантов еще дойдет очередь,- сказал господин  Мархель.-  Вот
отснимем воздушные налеты и тогда примемся за  диверсантов.  И  помните:
все изменения в сценарий вношу я. Не вы, а я. Поняли?
   Налеты начались на второй день после этого разговора. Рано утром, не-
видимые простым глазом, прошмыгнули в вышине разведчики. Два были сбиты,
но несколько, видимо, сделали свое дело. В полдень из-за каньона, покры-
вая шум работы механизмов, накатился  мощный,  ровный,  нарастающий  рев
множества моторов.
   - Воздух! - раздалась команда, и тут же завыла сирена.
   Саперы не суетясь покидали свои места и уходили в укрытия. Бояться до
сих приходилось не столько бомб, сколько осколков своих же снарядов. Пе-
тер загнал операторов в блиндаж к саперам, а сам пока остался.
   Он выбрал себе место на краю обрыва, под скалой:  отсюда  хорошо  был
виден и мост, висящий над пропастью, и самолеты, которые шли так  высоко
и так густо, что отдельные машины не улавливались взглядом, просто нака-
тывалась туча, серая и тяжелая, только вот слишком  уж  быстро...  Почти
как свою уязвимость, Петер ощутил вдруг уязвимость моста -  мост  замер,
ожидая, что будет, замер, накрепко притянутый к  скале  тросами,  замер,
как человек в ожидании выстрела,-  Петер  удивился  этому,  но  удивился
мельком, потому что туча начала распадаться,  эскадрильи  расходились  в
стороны, а часть, те, что шли в центре, заскользили, снижаясь,  разгоня-
ясь для удара, предстоял знаменитый "звездный налет", когда самолеты на-
падают одновременно со всех сторон и с разных высот - Петер сумел  снять
это развертывание для удара, снять панорамой, кадр получался отменный, и
мельком ему подумалось, что этот отменный кадр может сегодня и  не  уце-
леть... И тут грохнули зенитки.
   Это было как мордой об пол, а потом медленный звон в ушах, и  мягкими
кулаками молотило по голове, и где-то позади глаз сверкали белые  вспыш-
ки, сливаясь в единое пламя, и Петер снимал, перезаряжал и снова снимал,
уже плохо понимая, что происходит и что он сам в этом происходящем  зна-
чит,- орудия били, захлебываясь от спешки, и снаряды торопливо,  обгоняя
друг друга, лопались в вышине,  выплескивая  в  небо  свой  жар  и  свою
ярость, и небо сначала побелело, а потом  раскалилось  до  ярко-розового
сияния, и в сиянии этом истаивали бомбовозы и уже закопченными скелетами
валились вниз, волоча за собой шлейфы сгоревшего стооктанового бензина и
когда-то живой плоти,- земля дрожала, ходила ходуном и вздрагивала, дер-
галась от ударов, и черные искры сыпались из разворошенного неба, и  так
было долго и кончилось как-то поразительно сразу, только  пойманное  эхо
металось в каньоне и валил откуда-то тяжелый жирный дым.
   Петер сидел на земле, камера валялась рядом, и не понять было, откуда
взялась такая тишина, но вот кто-то подошел к нему и помог  встать.  Это
был Шанур, вся морда в копоти и куртка прожжена  во  многих  местах,  он
что-то сказал, но вновь вернулось эхо от того берега, и Петер не расслы-
шал и переспросил, Шанур повторил, теперь Петер расслышал, но не  понял.
Шанур снял с него каску, сверху на каске была вмятина, а на голове - Пе-
тер потрогал - на голове вроде ничего такого не было, только болело  под
пальцами. Шанур и Армант, он тоже оказался здесь, взяли Петера под  руки
и повели. Петер шел спокойно, ноги были как ноги, только земля покачива-
лась, как палуба.
   - Отбились на первый раз,- сказал кто-то.
   - И на второй отобьемся,- сердито сказал еще кто-то.- И на третий.
   - Снарядов бы хватило,- сказал первый кто-то.
   - Самолетов бы у них хватило, вот что,- сказал второй.Видел,  сколько
сбили?
   - Видел,- сказал первый.- Много.
   - То-то же! - сказал второй со значением.
   Странно это было: можно было либо слышать, что говорят, либо  видеть,
кто говорит, вместе это не складывалось, не стыковалось... хотя нет, вот
вроде бы начала возвращаться острота, будто наводился фокус, и возникали
звуки и цвета, фигуры и числа, и вроде бы объединялись в единую картину,
как мозаика: кусочек белого стекла, кусочек красного стекла, три кусочка
синего - глядь, и лебедь на пруду дует в медную дуду, а под деревом лиса
распустила телеса, на нее взглянул монах и не смог сдержаться - ах!..
   - Мужики,- позвал Петер, и немедленно в  поле  зрения  сформировались
встревоженные физиономии обоих мужиков.- Баттена - хоть с того света,  и
пусть немедленно проявит, что я тут наснимал...
   А мост-то цел? Петер оглянулся. Мост был цел. Даже воронок поблизости
от стапеля не так уж много наковыряли.
   Второй налет произошел часа через два. На этот раз бомбили с  большой
высоты и целились, видимо, по батареям. Сбит был только  один  бомбарди-
ровщик. Вечером, перед самым заходом, батареи отбомбили еще раз. И  весь
следующий день налеты продолжались беспрерывно: эскадрильи с  предельной
высоты вываливали бомбы и уходили, уступая место  следующим,  не  нанося
существенного урона, но и