же духе, ребята, а пленку
я сегодня увезу. Всю. Уезжаю сегодня, один,  остальные  остаются.  Пока.
Да... на фронте? Дерьмо на фронте. Ладно, не буду подрывать  ваш  боевой
дух...
   Веселились? А вот почему: по приказу генерала Айзенкопфа было  решено
с сегодняшнего дня вводить отправление обрядов культа Императора.  Сапе-
ров построили, но никто не знал, как и что нужно делать. Наконец кое-как
разобрались: сам генерал встал у подножья постамента, а саперы  марширо-
вали перед ним и кричали "Ура!" в ответ на провозглашаемые здравицы. По-
том стали приносить жертвы: в довольно большой чаше зажгли спирт.  Пона-
чалу спирт горел нормально, но потом, нагревшись, закипел,  пламя  стало
огромным, и занялась фанерная стенка постамента. И вот то,  как  офицеры
генеральской свиты тушили спирт и постамент, при этом старательно  делая
вид, что ничего не происходит - как они старались быть торжественными  и
благолепными,- вот это просто не  поддается  описанию!  Но  вот  проявим
пленку...
   Майор Вельт вошел в сопровождении четырех солдат комендантского взво-
да. Два солдата остались у двери, два шагнули на середину -  автоматы  у
живота, пальцы на спусковых крючках, колючие быстрые взгляды из-под над-
винутых касок,- а майор, затянутый  в  черную  кожу,  подошел  медленно,
мерзко вихляя задницей, поскрипывая в сочленениях и тем давая хорошо по-
чувствовать свое приближение, к Летучему Хрену, который побледнел -  Пе-
тер очень хорошо знал, к чему именно бледнеет Летучий Хрен! - побледнел,
но продолжал пока сидеть в позе  самой  пренебрежительной,-  подошел  и,
протягивая руку ладонью вверх, скучным голосом сказал:
   - Пленку.
   Летучий Хрен неторопливо поднялся на ноги, стряхнул  с  рукава  несу-
ществующую пушинку - как-никак, он был действительный статский советник,
чин, приравненный к генерал-майору, а полковничьи погоны  свидетельство-
вали лишь о его независимом характере - и, не глядя на майора, сказал  с
великолепным выражением:
   - Майор, подите вон.
   Майор Вельт как бы мигнул всем лицом.
   - В таком случае,- сказал он,- вы арестованы. Взять их!
   Солдаты подскочили с двух сторон к Летучему Хрену, им не впервой было
арестовывать полковников, но тут у них сорвалось,  тесноват  для  такого
рода дел оказался просторный блиндаж, и майор Вельт, шагнувший в  сторо-
ну, чтобы не мешать солдатам, оказался спиной к Камерону. Камерон посту-
пил просто: он обхватил майора рукой за шею и заорал страшным голосом:
   - Все к стене! Застрелю!
   Со своего места Петер видел, что пистолет Камерона оставался там  же,
где и был - в кобуре, и что Камерон упирается в спину майора просто кос-
тяшкой пальца, но ни майор, ни его солдаты знать этого не могли и замер-
ли на мгновение, и это  мгновение  Летучий  Хрен  использовал:  выхватил
из-за пазухи еще одну бутылку - точно такую же, рубчатую, черного стекла
- и замахнулся ею, рявкнув:
   - Ложись! Разнесу раздолбаев!
   Солдаты отшатнулись, майор делал им какие-то жесты, которые можно бы-
ло понимать двояко, и пока они опомнились, Петер и Шанур, уже с  настоя-
щими пистолетами в руках, поотбирали у них автоматы,  один  солдатик,  у
двери, плюгавенький такой очкарик с вывернутыми губами,  совсем  померт-
вевший от несообразности происходящего,  автомат  отдавать  не  хотел  и
что-то быстро-быстро бормотал в свое оправдание, и только  налетевшая  с
фланга фурия - Брунгильда оплеухой привела его в чувство, солдатик отдал
автомат и заплакал. Действуя трофейным автоматом как дубиной, Брунгильда
поставила солдат лицом к стене, майора посадили на табурет и связали ему
руки за спиной, и тут возник некий композиционный  провал.  Петер  понял
вдруг, что произошло непоправимое, что вот только что все они  поднявшие
руку на этого ублюдка, подписали себе смертные приговоры, и  обжалования
не будет... Это же почувствовал, наверное, и майор Вельт. И прочие,  ка-
жется, тоже почувствовали, потому что повисла пауза, которую было  нечем
заполнить; как в шахматной партии, когда эффектный и отчаянный ход, ока-
зывается, не имеет продолжения, развития - и все идет на пропасть, и вот
сейчас посыплется...
   Не посыпалось. Хотя и было на грани и даже чуточку за  гранью.  Вошел
господин Мархель, и вновь что-то сдвинулось и переменилось.  Петер,  как
это бывало с ним в моменты сильного волнения, будто отстранился и  смот-
рел со стороны, и вновь ему увиделась шахматная доска - как  тихий  ход,
сделанный где-то на одном ее краю, отдается громом на краю противополож-
ном, разом меняя оценку позиции и настроения и планы игроков.
   - Спокойствие, господа,- сказал господин Мархель. Он был в форме пол-
ковника кавалергардов.- Спокойствие. Итак, майор, вы пошли по шерсть,  а
вернулись стриженым? Замечательно.
   Майор зло посмотрел на господина Мархеля, но промолчал.
   - Извините, господа,- сказал господин Мархель.- Майор превысил полно-
мочия. Ему было поручено *попросить* вас ликвидировать несколько  метров
только что отснятой пленки. Я надеюсь, вы не станете возражать,  если  я
скажу, что сохранение для потомков этого прискорбного эпизода крайне не-
желательно?
   - Станем,- сказал Летучий Хрен.- Вы же знаете принципы  нашей  редак-
ции. Мы можем его не обнародовать, но сохранить обязаны.
   - Это особый случай,- мягко сказал господин Мархель.- Ведь мы с  вами
присутствуем при историческом моменте зарождения новой  религии,  идущей
на смену прогнившим насквозь верованиям в полоумного еврейского бродягу.
И допустить, чтобы наши потомки получили  страшный  эмоциональный  удар,
увидев, как мы, их легендарные предки, неумело отправляем священные  об-
ряды, допустить, чтобы их религиозные чувства были  так  оскорблены,нет,
это немыслимо! Делайте со мной что хотите, но  этого  допустить  нельзя.
Да, пусть мы сегодня чуть погрешим против объективной  истины,  но  ведь
потомки простят нам этот наш грех - они будут  добры  и  снисходительны,
наши потомки, новая религия привьет им эти качества. А об истине не  жа-
лейте: ее очень много в нашем мире. Весь мир состоит из объективных  ис-
тин. Мир бесконечен. От бесконечности отнять один - сколько будет?  Бес-
конечность! А отнять десять? Все равно бесконечность!
   - А если бесконечно отнимать по  одному?  -  ехидно  спросил  Летучий
Хрен.
   - Бесконечность есть бесконечность! - ликующе  провозгласил  господин
Мархель.- Так просто ее не исчерпать! Так что давайте пленку, и инцидент
исчерпан.
   Неловко было глядеть друг другу в глаза, потому и прощание  оказалось
скомканным и вообще не таким, как надо. Известие о том, что ему предсто-
ит уехать, Шанур неожиданно принял спокойно и вопросов не задавал.  Даже
не то слово: спокойно,- просто вспышка активности, настоящей, не  марио-
неточной, когда разоружали комендатурщиков, и внезапная  пустота  потом,
после капитуляции - они сожгли в Шануре все, что могло гореть, и  ничем,
кроме апатии, Шанур ответить не мог.
   - Я буду продолжать,- сказал ему тихонько Петер, когда таскали и  ук-
ладывали коробки с пленкой. Шанур кивнул равнодушно.
   Потом они пожали друг другу руки и даже обнялись на прощание, но пус-
то и нелепо, исполняя ритуал, не более того, и  Петер  не  мог  отогнать
ощущения, что прикасается не к человеку, а к измятой  бумаге.  Это  было
страшно, носить в себе такое ощущение, но мало ли  страшного  приходится
носить - и ничего...
   - Не стреляют,- сказал вдруг Шанур, озираясь, будто  стрелять  должны
были по ним и сейчас.
   - Уже давно не стреляют,- сказал Армант.-  Говорят,  у  зенитчиков  в
пушках пауки завелись.
   Шанура передернуло.
   - Не люблю пауков,- сказал он.
   - А я люблю,- сказал Армант.- Помнишь, у меня тарантул жил, его звали
Сарацин.
   - Помню,- сказал Шанур.- Я тогда старался не заходить к тебе.
   - Но заходил же.
   - Заходил. Но это было неприятно.
   - Я для него тараканов ловил.
   - Надо ехать.
   - Везет тебе. Будешь там с девочками баловаться.
   - Счастливого пути,- сказал Петер.
   Шанур повернулся к нему.
   - Петер,- сказал он,- я все пытаюсь вспомнить, что  хотел  тебе  ска-
зать, и никак не могу. Что-то надо было сказать - и забыл. Забыл, и все.
   - Напишешь,- сказал Петер.
   - Хорошо,- сказал Шанур,- вспомню и напишу.
   Подошел Летучий Хрен, остановился в двух шагах.  Шанур  оглянулся  на
него, кивнул головой ему, потом кивнул Петеру, Арманту, потом махнул ру-
кой и пошел к машине. По дороге он запнулся и чуть не упал.
   - Петер,- сказал Летучий Хрен.- Так неудобно все  получается.  Но  не
могу задерживаться. Ты давай. Работай. Плюй на всех - и  работай.  Учти,
что в случае чего советник - в кусты, а расхлебывать тебе  придется.  Из
этого и исходи. Пленки буду присылать больше, чем указано будет  в  нак-
ладных. Знай. Ну, вот...
   - Ладно,- сказал Петер.- Не забывай там нас.
   - Не забуду,- очень серьезно сказал Летучий Хрен.
   Эк погудел, и Летучий Хрен заторопился к машине. До темноты надо было
успеть спуститься по серпантину. На том же месте, где и Шанур,  он  зап-
нулся, не устоял и выстелился во весь рост. Помощи ему, конечно, не  по-
надобилось, он тут же вскочил, отряхнулся, чертыхаясь, и  пошел  дальше,
но Петер видел, как Менандр сморщился и энергично поплевал  через  левое
плечо. Петер помедлил и сделал то же самое. Армант жужжал камерой.
   Снова пошел снег, и машина канула в него, как  под  упавший  занавес.
Петер, давя в себе распухающее чувство уже свершившейся беды,  спустился
по скользкому склону к мосту. Мост, такой черный  и  незыблемый,  быстро
терялся в белом мельтешении. Много лет Петеру будет сниться  именно  эта
картина: мост, пропадающий постепенно, шаг за шагом, метр за метром, та-
ющий и истончающийся, как сахар в кипятке, в белом воздухе, в мелькающих
хлопьях. Это будет сниться ему то часто, то редко, то под утро, то в са-
мом начале ночи, но каждый раз он будет просыпаться от тихого, безнадеж-
ного ужаса перед уже свершившейся бедой, когда еще непонятно, откуда и в
каком виде она придет, но точно известно, что уже ничего не исправить. И
несколько раз другие мосты - обычные мосты через реки,  разные  мосты  в
разных местах - будили в нем этот ужас так внезапно и так мощно, что  он
не мог ступить или въехать на  мост,  и  приходилось  останавливаться  и
ждать, когда все уляжется...
   На обратном пути Петер подвернул ногу, поэтому арест инженера  Ивенса
снимал Армант. Арест инженера был обставлен  исключительно  эффектно:  к
блиндажу, который занимал Ивенс, солдаты приближались  перебежками,  как
под огнем; дверь блиндажа выбили толовой шашкой. Инженера и  еще  одного
капитана-сапера вытащили, завернув им руки за голову, и, подгоняя  ство-
лами автоматов, поставили перед генералом Айзенкопфом. Генерал долго и с
сожалением на лице что-то говорил инженеру, а потом своей рукой сорвал с
него погоны. При этом у генерала отклеился ус, и он машинально  поправил
его.
   На суде инженер не отрицал свою причастность к заговору с  целью  за-
держать насколько возможно строительство моста и назвал  сообщников.  По
его показаниям было арестовано еще сто восемнадцать человек.
   Сам инженер и те из сообщников, которые отрицали свое участие в заго-
воре, были расстреляны, остальные осуждены на максимальный срок.
   Новым начальником строительства стал майор Тунборг, еще  месяц  назад
ходивший в унтерах.
   Странно, но после отъезда Шанура Петер ощутил полнейшую пустоту  вок-
руг  себя.  Пустота  эта   обладала   замечательными   звукоизолирующими
свойствами: все, что происходило вокруг, Петер видел, но звуков не  слы-
шал и потому почти ничего не понимал. Брунгильда, встревоженная тем, что
Петер не только молчит, но и не реагирует на обращенную к нему речь, по-
пыталась его потормошить и, задев случайно лоб,  отдернула  руку:  Петер
был раскален, как печка. Его тут же растелешили, растерли спиртом, потом
Менандр сотворил дьявольский коктейль: красный стрептоцид, аспирин, нес-
колько капель йода, все это растворить в стакане шнапса; по вкусу  питье
напоминало опилки, и с этим ощущением - что рот набит опилками  -  Петер
погрузился в бред. Бред его был мучителен  и  поразительно  однообразен:
Петер лежал на раскаленном дне реки,  настолько  раскаленном,  что  вода
текла в метре над ним, над его лицом, и там медленно проплывали пузатые,
как пузыри, рыбы и медленно колыхались водоросли, а  потом  сверху  вниз
стали спускаться утопленники с синими лицами, и струи воды шевелили  их,
придавая чудовищные позы, утопленники достигали жидкого дна реки и выва-
ливались оттуда на твердое дно и начинали высыхать и корежиться от жара,
и оставались лежать, глядя вверх, как там проплывают ленивые пузатые ры-
бины и колышутся водоросли, и так без конца...
   При этом, оставаясь на дне, Петер ухитрялся время от времени  возвра-
щаться на свою койку в блиндаже; так, он запомнил, как приходил фельдшер
и говорил, что это точно не тиф, потому что тиф бывает только при эпиде-
миях, и тогда санитарное управление дает указание лечить от тифа, а пока
что таких указаний не было, поэтому здесь не тиф,  а  простуда,  малярия
или отравление. Потом он вернулся, когда рядом с ним сидела Брунгильда и
думала, что ее никто не видит; лицо Брунгильды было некрасивое  и  почти
старое, уголки рта опустились, а на отяжелевших веках видны стали  лило-
вые жилки. Брунгильда не знала, что ее видят, поэтому по  ее  лицу  было
легко понимать, что она думает, и мысли ее были такие же усталые и  нек-
расивые, как и ее лицо. Петер тоже был в этих мыслях, и даже не он  сам,
а карикатура на него: этакий брезгливый ломака, чистоплюйчик... и  в  то
же время он был все-таки отдельно от остальных,  которым  от  Брунгильды
нужно было только одно... он да еще Шанур, но Шанур был не окарикатурен,
а наоборот... Боже ты мой, подумал Петер, что же я натворил, я же видел,
но я хотел как лучше, ладно, это мы исправим, хоть это-то  можно  испра-
вить, завтра же, завтра... Он задохнулся от жалости, он захотел  сказать
или как-то по-иному дать понять Брунгильде, что любит  ее  и  желает  ей
счастья, но не удержался в этом мире и снова оказался на  дне  реки,  на
белом, спекшемся в бетон песке.
   Он пролежал в бреду двое суток, потом быстро пошел на поправку, но  в
день, когда привезли то, что осталось от Эка и Летучего Хрена, Петер был
еще очень слаб.
   Их нашли только потому, что хорошо искали. У полковника Энерфельда, в
которого сразу после смерти превратился Летучий Хрен, было много сильных
друзей, они-то и организовали поиски, когда полковник не вернулся в наз-
наченный срок. Полугрузовичок нашли на плоскогорье, километрах в  шести-
десяти от стройки, причем тридцать километров из этих  шестидесяти  -  в
сторону от шоссе. Там, в развалинах древнего греко-православного  монас-
тыря, и наткнулись на сожженную машину с двумя трупами на сиденьях.  Шо-
фер и полковник были приколоты к спинкам сидений офицерскими кортиками -
кортиками саперных офицеров со скрещенными топориками на темляках.
   - Садитесь, лейтенант,- сказал Петер  лейтенанту-десантнику,  который
доставил тела.- Садитесь и рассказывайте все. Извините, я  просто  очень
слаб, переболел чем-то странным...
   - Сверх рапорта - ничего, господин подполковник,- сказал  лейтенант.-
Каких-либо следов мы не обнаружили.
   Петер покивал.
   - Только два трупа,- сказал он полувопросительно.
   - Так точно,- сказал лейтенант.
   - В машине было трое,- сказал Петер.
   - Только два,- сказал лейтенант.- На переднем сиденье.
   Петер вспомнил очень отчетливо, как именно садились они в машину: Ша-
нур на переднее сиденье, Летучий Хрен - на заднее, он всегда ездил  сза-
ди, потому что там можно было поспать.
   ...могли остановить под видом патруля и потребовать старшего по  зва-
нию пересесть вперед, и Шанур мог схватиться за пистолет, и его  застре-
лили на месте и бросили - там масса мест, куда  можно  бросить  труп,  и
никто не найдет, скажем, в обломки машины  или  самолета,  а  потом  Эку
приставили пистолет к затылку и полковнику тоже, и полковник возмущался,
но ему отвечали - приказ, начальство разберется,- а потом обоих приколо-
ли кортиками к сиденьям, облили бензином и подожгли...
   - Должен быть еще лейтенант,- сказал Петер.
   - Не было. Мы вернулись к дороге по их следам.
   ...диверсанты просто убили бы на месте всех - и дело с концом. А  ре-
бятки майора Вельта не стали бы загонять машину в  глушь  и  прятать,  и
сжигать тоже не стали бы, им нужен внешний эффект, причем  такой,  чтобы
все догадывались, чьих рук дело, а доказать не могли...
   - Ну а груз? Там же был полный кузов.
   - Ничего,- сказал лейтенант.- Кузов был пуст.
   Неужели все-таки советник? Так...
   - Спасибо, лейтенант.
   - За такие дела благодарить нельзя.
   - Вас накормили?
   - Нет. Но мы уже уезжаем.
   - Пятнадцать минут. Сейчас все будет.
   - Простите, подполковник, приказ...
   Приказ есть приказ, приказы не обсуждаются, даже такие приказы, каких
вовсе не бывает, например, приказ отбыть из расположения части без  обе-
да, и тем не менее приказы следует выполнять, значит, и те приказы,  ко-
торых никто не отдавал, потому что никто не мог предвидеть такую  ситуа-
цию, когда, допустим, приглашают пообедать после  достойного  выполнения
задания, и очень легко сослаться на приказ, если  обедать  почему-то  не
хочешь, точнее, не хочешь обедать здесь, с этими людьми, и никто не оби-
дится, все поймут, что приказ есть приказ, приказы не  обсуждаются,  тем
более приказы, отданные самому себе... Но  почему,  лейтенант?  Что  мы,
прокаженные, что ли? Ты явно брезгуешь, лейтенант... или опасаешься?  Ни
черта не понимаю, подумал Петер, ни в чем ни черта не понимаю, кто и  за
что их убил - подозреваю, да, подозреваю, но ведь доказать не могу и  не
смогу... и при чем тут этот лейтенант?.. Ах, господи, чем  голова  занят
а... Где Шанур? Вот что нам надо выяснить и решить, вот  в  какую  точку
надо бить: где Шанур и что с ним? Но для этого надо понять, кто напал  и
почему, и круг замкнулся, все совершенно непонятно, я насмотрелся  здесь
таких запредельных штучек, что всякая, самая шальная версия  может  ока-
заться правильной, всякая, любая, выбирай любую и крути ее как вздумает-
ся...
   Взять советника, подумал Петер, взять...  я,  Камерон,  Брунгильда  -
Брунгильда в таком деле стоит двоих -  взять...  приставить  пистолет  к
виску... а дальше что? Все. Все... Надо же, ничего не придумывается...
   Ладно. Будем исходить из того, что он жив и захвачен. Кому  он  может
понадобиться? Почему захватили именно его? Если  это  штучки  советника,
то, может, ему понадобился личный оператор - так сказать,  взамен  меня?
А? Он ведь о Шануре имеет весьма поверхностное представление  -  зеленый
лейтенантик, не более того... это хорошо... это  было  бы  замечательно,
просто замечательно. Но слишком уж просто...
   Но кто-то же захватил пленку! А если пленка была главной целью, а Ша-
нур, так сказать, побочной? Допустим, его захватили для чисто  техничес-
ких нужд - управляться с проектором, скажем? Ну-ка... А? Что?
   - Пойдем, Петер. Пойдем, не надо тут стоять.
   Это был Камерон. Петер огляделся вокруг: он  стоял  над  обрывом,  на
открытом месте - сам не помнил, как сюда пришел.
   - Да,- сказал Петер.- Пойдем, конечно.
   - Решили здесь хоронить,- сказал Камерон.- Могилу уже роют.
   - Я найду, кто... найду, понимаешь? - Петер покачнулся, Камерон  под-
держал его.
   - Вряд ли,- сказал Камерон.- Такая каша...
   - Я найду,- повторил Петер.
   - Ну и что? - сказал Камерон.- Что из того,  что  найдешь?  А...-  Он
махнул рукой.- Ищи.
   - Он не был твоим другом,- сказал Петер.
   - Да разве в этом дело? - сказал Камерон.
   - А как же тогда быть? - сказал Петер.- Рукой на все?
   - Ему уже не поможешь,- сказал Камерон.
   - Есть еще Шанур,- сказал Петер.
   Камерон молча пожал плечами.
   - Я ведь тебя ни о чем не прошу,- сказал Петер.
   Камерон опять промолчал.
   - Можно подумать, что тебе в