и вовремя отвлечь...
   - Но я голоден!
   - Он сказал, что все будет.
   Летучий Хрен принял Петера с распростертыми объятиями. Это на  памяти
Петера еще никогда добром не кончалось. Всегда за этим следовало что-ни-
будь... мм... экзотическое. А тут еще и тон разговора: и  гениален-то  у
нас один Петер Милле, и потери в личном составе агромадные, аж пять  че-
ловек (двоих завалило при бомбежке, один стал заговариваться, и еще  две
машинистки не убереглись и забеременели), а учитывая, что задача под си-
лу лишь подлинному таланту, так она грандиозна и значительна, тем  более
что через завесу секретности кое-что просачивается, и он, Летучий  Хрен,
глядишь, и плюнул бы на все и поехал сам, но - приказ  есть  приказ,  он
вынужден подчиняться... Петер сразу понял, что параши не избежать,  поэ-
тому сидел тихо, в ударных местах кивал и думал, как это все обернется с
Брунгильдой - а надо ли, чтоб оно как-то оборачивалось? - и не таких ви-
дали - а жаль...
   - Итак,- бодро продолжал Летучий Хрен,- группу будем формировать  за-
ново, потому что пополнение прибыло и следует пускать его в дело, а Вар-
га твой уже оперился и ему пора давать работать  самому,  возьмешь  двух
новеньких, я их тебе покажу, и еще должен приехать  какой-то  из  минис-
терства пропаганды - будет старшим. Сам понимаешь, что старшим он  будет
только формально, потому что - ну что чиновник может  смыслить  в  наших
делах? Остальное ты знаешь все, готовься, послезавтра - адью!
   - Я есть хочу,- сказал Петер.
   - Тебя что, Камерон не накормил? Плохо. Бездельник. Ада! Ада! Где те-
бя черти носят? Накорми Милле, он у нас нынче герой. Ест он все, и  пом-
ногу, но ты придумай ему что-нибудь повкуснее, только чтобы не  обожрал-
ся, он мне живой нужен...
   Ада увела Петера в машбюро и там под стрекот десятка машинок сооруди-
ла ему гигантскую яичницу на сливочном масле. Пока Петер ел, она  сидела
напротив и пригорюнясь смотрела на него. Аде было под шестьдесят, но и в
эти годы она оставалась машинисткой экстра-класса;  ее  подобрал  где-то
Камерон и пристроил в редакции в обход всех приказов и правил, никто  не
знает, как это ему удалось.  Ада  натаскивала  девочек-машинисток,  сама
вкалывала наравне со всеми, да еще умудрялась каким-то чудом обихаживать
всех, до кого успевала дотянуться. Камерон ею страшно гордился.
   - Спасибо, Ада,- сказал Петер, подчищая сковороду корочкой хлеба.
   - Что за несчастье,- сказала Ада и больше ничего  не  сказала,  молча
убрала со стола и молча ушла куда-то.
   Новеньких Петер нашел в канцелярии. Прелесть что за новенькие:  блед-
ные, коротко стриженные, курносые, угловатые, в  коротеньких  солдатских
мундирчиках шестого срока носки с наспех нашитыми  жесткими  погонами  с
парадными золотыми офицерскими коронами. Петер разыскал Менандра -  тот,
кот помойный, сговаривался с поварихой - и погнал его  за  новой  формой
для пацанья.
   Переодетые, они преобразились, и Петер стал улавливать кой-какие  от-
личительные признаки: один чуть покрупнее, помедленнее, глаза голубые  -
лейтенант Армант; другой тоньше в талии, гибкий и быстрый, глаза темные,
лицо и руки нервные - лейтенант Шанур. Петер поставил их перед  собой  и
толкнул речь.
   - Значит, так,- сказал он.- Вы поступили в мое распоряжение, и теперь
я что захочу, то с вами и сделаю. Это ваше счастье. Я - майор Петер Мил-
ле, по должности - режиссер-оператор, по сути - та ось,  вокруг  которой
вертится все это заведение. Послезавтра мы с  вами  отбываем  куда-то  к
черту на рога снимать то, не знаю что. Поэтому сегодня и  завтра  будете
упражняться с аппаратурой. По службе я для  вас  "господин  майор",  вне
службы и по вопросам ремесла - Петер. Сейчас пойдете к майору  Камерону,
он вас экипирует, в смысле - выдаст аппаратуру и пленку. Тренируйтесь. Я
буду проверять. Можете идти.
   Новоиспеченные хроникеры вразнобой повернулись и вышли.
   - Менандр! - позвал Петер.
   - М?
   - Найди мне какие-нибудь ботинки и пары три носков.
   - Опять пропить изволили?
   - Только подошву, верх решил оставить.
   - Беда мне с вами, господин майор, как огнем на вас все горит... Зна-
ете, я тут одного интенданта раздоить хочу, у него несколько пар есть  -
видели, такие высокие, на крючках - итальянские? Но нужен шнапс. А боти-
ночки что надо, главное - крепкие, нашим не чета.
   - Бутылки две ему хватит?
   - Бог с вами, одной за глаза будет. Шнапс - это же не для обмена, это
же для смазки. Я вам тогда пока старые дам, разношенные, а завтра к  ве-
черу принесу те. Хорошо?
   - Конечно.
   - Но все равно не пойму, как вы  умудряетесь  так  обувку  уродовать?
Господин полковник за все время одну только пару износил, сейчас  вторую
изволит...
   - Вот потому, Менандр, все и стремятся зарабатывать побольше корон  -
чем больше корон, тем меньше забот об обуви.
   - Ваша правда, господин майор, но все-таки как  вы  -  ну  никто  так
больше не может...
   Менандр был пройдоха из пройдох - такой пройдоха, что Петер его  даже
побаивался... ну не то чтобы побаивался, а так  -  стеснение  испытывал.
Скажем, прямые обмены Менандр презирал как  нечто  примитивно-низменное,
все комбинации его были многоходовыми и чрезвычайно сложными;  пару  раз
он пытался растолковать Петеру смысл той или иной сделки, и Петер прихо-
дил в состояние полнейшего обалдения перед хитросплетениями ходов и  вы-
год, с точки зрения Менандра, совершенно простыми.  Полезен  же  Менандр
был чрезвычайно, так как мог все. Среди офицеров поначалу возникла  мода
заключать пари на Менандра, выдумывая самые невероятные предметы,  якобы
необходимые для редакции, но мода эта быстро прошла, исчерпав все ресур-
сы фантазии. Кажется, последним, что Менандр достал (в результате  этого
коллекция коньяков Летучего Хрена перешла в собственность Камерона), был
незаполненный, но подписанный и испещренный печатями пропуск на террито-
рию Императорского дворца.
   - Петер! - раздалось над ухом, и, конечно, кулаком по  хребту,  и  за
плечи потрясли, и опять кулаком, уже под ребра -  ну  конечно,  это  был
Хильман, кто же еще? - Петер, старина, сколько лет, сколько зим!
   Хильман, откуда-то вылетевший чертиком, чтобы, ошарашив своим появле-
нием, сгинуть - такая уж у него была натура. Когда-то они с Петером  три
дня болтались в море на сторожевике,  Петер  ничего  снять  не  смог,  а
Хильман сделал замечательный очерк, Петер потом прочел его  и  посмеялся
про себя: в очерке было все, кроме того, что было на самом деле. Там-то,
на  сторожевике,  Хильман  и  ошеломил  Петера  замечательной  фразой  о
друзьях, а именно: "У меня этих друзей,- сказал он,- ну тысячи  три,  не
меньше".- "А я?"  -  спросил  тогда  Петер.  "И  ты,  конечно",-  сказал
Хильман. "Понятно",- сказал Петер; ему на самом деле все стало  понятно.
"Ты что, не веришь? - обиделся Хильман.- Да я для  тебя  все  что  угодн
о..." - "Спасибо, Хильман,- сказал Петер.- Верю". Хильмана  звали  Роем,
но все почему-то называли его только по фамилии.
   - Что ты здесь делаешь? - спросил Петер.
   - Послали,- сказал Хильман.- Сказали, у вас тут что-то намечается.  В
смысле - отсюда поедете.
   - И ты с нами? - спросил Петер.
   - Ага. Ты чем-то расстроен?
   - Не знаю,- сказал Петер.- Нет, наверное. Просто устал. Вчера... пар-
дон - позавчера вернулся, хотел поработать здесь... Опять без меня  мон-
тируют. Ты бы дал кому-нибудь свои блокноты, чтобы они там все по-своему
переставляли?
   - А никто не просит,- сказал Хильман.- Хорошо попросили бы если - мо-
жет, и дал бы.
   - А меня вот гложет... Да нет, просто устал.
   - Когда ехать-то?
   - Не знаю. Приедет какой-то шишковатый из министерства, скажет.
   - Мне намекнули,- сказал Хильман,- что все это не на  одну  неделю  и
куда-то в тыл. Представляешь?
   - В ты-ыл? - недоверчиво протянул Петер.- Что-то ты путаешь, старик.
   - Ничего я не путаю. Что я, нашего главного не знаю?  Он  когда  губу
вот так делает - то на передовую. А если вот так - то или флот, или тыл.
Проверено.
   - Твои бы слова - да богу в уши,- сказал Петер.
   Он не знал, почему это невозможно, но это было  действительно  невоз-
можно - войти к Летучему Хрену и сказать: "Знаешь, я страшно устал.  Мне
надо отдохнуть, потому что, если я не отдохну, я сломаюсь по-настоящему.
Я очень устал". Странно, конечно, но он точно знал, что это  невозможно,
хотя никто и никогда не пытался этого сделать. Небеса бы обрушились, ес-
ли бы кто-то попытался сказать это Летучему Хрену. Молния бы сорвалась с
ясного неба...
   - ...вечером,- сказал Хильман, это он приглашал на  коньяк,  и  Петер
кивнул:  "Хорошо",-  но  вспомнил  Брунгильду  и  добавил:  "Посмотрим".
Хильман опять легко обиделся и легко распростился с обидой. "Да приду я,
приду",- успокоил его Петер, и, по своему чертикову обыкновению, Хильман
пропал мгновенно - только пыль взметнулась над тропою, только стук копыт
отдался эхом...
   Новенькие занимались с аппаратурой, и Камерон, который маячил тут же,
исподтишка показал Петеру большой палец.
   Петер лег, не разуваясь, задрал ноги на  спинку  кровати.  Неизвестно
еще, какими окажутся обещанные итальянские ботинки, а эти надо  оставить
себе: мягкие, легкие, нигде не давят, не трут и не хлябают... Он  задре-
мал и проснулся от голосов.
   - Потому что это дрянь, дрянь, дрянь! - шепотом кричал один из нович-
ков.- Потому что мне страшно подумать, что будет, если мы победим!
   - А что будет? - говорил второй.- Ничего нового не будет. Зато навер-
няка объявят амнистию, и все твои драгоценные...
   - Да разве в этом дело! Ты вдумайся:  победит  система,  для  которой
главным в человеке является что? Ум? Совесть? Деловитость,  может  быть?
Нет. Тупость, исполнительность и форма черепа. Все. Представляешь -  что
из этого получится лет через пятьдесят? Это же конец, конец...
   - Тихо ты, услышат.
   - Боишься? А представляешь: целое поколение,  которое  всего  боится?
Прелесть, а? А ведь они этого добиваются - и добьются. Каждый не от слов
своих, не от дел - от мыслей вздрагивать будет! Не дай  бог,  догадается
кто! Хочешь такого?
   - Перестань, правда. Ну что - тебе ответ нужен? Так я не  знаю  ответ
а...
   Ай да ребятки мне достались, подумал Петер. Это что же с молодежью-то
делается? А, Петер?
   Он встал, пошумел немного, чтобы не подумали чего, и вышел к ним, по-
тягиваясь.
   - Вольно, мужики,- сказал он, предупреждая их позыв бросить камеры  и
встать.- Начинаем зачет. Итак, на время: зарядить камеры!
   Мужики чуть суетились, но справились с этим делом вполне прилично.
   - Теперь пошли на натуру.
   Петер увел их в развалины неподалеку и заставил снимать  друг  друга,
непрерывно перебегая и заботясь при  этом  о  собственной  безопасности.
Чтобы создать кой-какие иллюзии, он щедрой рукой разбрасывал взрывпакеты
и два раза пальнул шумовыми ракетами - есть такие, с сиреной; вторая  из
этих ракет заметалась рикошетами по двору и произвела впечатление на не-
го самого. Потом, придерживая за пояса, чтобы не разбрелись и не попада-
ли, он отвел ребят в лабораторию. Пленку проявили  мигом,  девочки-лабо-
рантки были на высоте; тут же зарядили проектор и  стали  смотреть,  что
получилось. На экране что-то возникало и металось, обычно не  в  фокусе,
три-четыре раза появлялся и пропадал человек с камерой в  руках,  невоз-
можно было понять, кто именно, мелькали тени, дымки разрывов, стены, не-
бо, упорно вновь и вновь появлялась в кадре торчащая из груды щебня бал-
ка с кроватной сеткой наверху... Вторая пленка  была  не  лучше,  только
один кадр годился: это когда оператор снимал его самого с  ракетницей  в
руках в момент выстрела: черненький дьявол,  разбрасывая  огонь  и  дым,
рванулся прямо в объектив... Петер несколько раз  прокрутил  это  место.
Дальше шла прежняя неразбериха, но это было хорошо.
   - Это хорошо,- сказал он.- Рука не дрогнула.
   - Не успел испугаться, - сказал темноглазый, Шанур.
   - Это хорошо,- повторил Петер.- Рука должна быть твердой.  Даже  если
снимаешь собственный расстрел.
   Он гонял их по этому полигону еще трижды. Лучше  не  становилось,  но
это от усталости, к концу дня оба ног не переставляли, зато завтра, ког-
да отоспятся, уже не будут вздрагивать и торопиться...
   Брунгильда как сквозь землю провалилась, он так и не нашел  ее,  и  с
оставшейся бутылкой шнапса Петер заявился в гости. Хильман  поселился  у
Бури, инженера-оптика; Бури занимал длинную, как вагон, комнату в  полу-
подвале, свободное место у него было всегда, и постояльцам он был рад.
   Посидели, выпили и шнапс, и  коньяк,  поговорили.  Впрочем,  говорили
главным образом Бури и Хильман, Петеру  все  больше  молчалось.  Хильман
красочно и с массой подробностей рассказывал, как ходил в  смертный  де-
сант на Жопу Адмирала; Петер хорошо помнил этот  северный  архипелаг  из
двух близлежащих островов, получивших такое прозвище за округлость, мяг-
кую покатость и обширность. Прозвище настолько  привилось,  что  даже  в
официальных документах после названия аббревиатурно пояснялось,  что  же
конкретно имеется в виду. В позапрошлом году Петер сам ходил туда в  де-
сант. Три дня морская пехота и кавалергарды выбивали из окопов маленький
гарнизон; низкая облачность и дожди не давали  действовать  авиации.  На
четвертый день прояснилось, и над островами повисла  целая  авиадивизия.
Вечером, когда там сгорело все, что  могло  гореть,  кавалергарды  пошли
вперед. По ним не было сделано ни единого выстрела: бомбардировщики сме-
шали с землей всех. Потом, выходит, архипелаг снова сдали, подумал Петер
без особой грусти. Сдали, опять взяли... Перепихалочки и потягушки  -  и
вся война. Плевать.
   Голоса, кажется, звучали громче, но Петера почему-то не проняло,  ему
стало скучно, и он пошел опять искать Брунгильду и опять не нашел. В его
отсутствие Хильман и Бури заспорили о чем-то, дело дошло до взаимных ос-
корблений, и решили стреляться - здесь же, в подвале, с  пятнадцати  ша-
гов, три выстрела, беглым огнем. Отметили барьеры,  отошли,  стали  схо-
диться. Хильман начал стрелять первым, расстрелял сразу все  патроны,  и
все три раза промахнулся. Бури промахнулся дважды. Поняв, что наделал  -
пуля попала журналисту в лоб, тот умер мгновенно,- Бури сбежал. Его пой-
мали через месяц и по приговору полевого суда повесили за  дезертирство.
Если бы он не убежал, максимум, что грозило ему - это передовая или  три
года лагерей.
   - Итак, господа офицеры, вы поступаете под команду человека  штатско-
го, так сказать, шпака... да; тем не менее господин министр счел возмож-
ным сделать такое, хотя это и не в  традициях  нашей  доблестной  армии.
Позвольте представиться: Гуннар Мархель, первый советник министра. Мы  с
вами отправляемся в то место, откуда начнется наше победоносное шествие,
наш марш в историю, наше, с позволения сказать, вознесение над всеми ны-
нешними трудностями и неудачами. Экспедиция наша  продлится  около  двух
месяцев, и за это время мы станем свидетелями и участниками  величайшего
торжества нашего военно-инженерного гения, свидетелями и летописцами ве-
ликого свершения наших доблестных войск - творцов и носителей нашей гря-
дущей и неминуемой победы. Эта неминуемость нашей победы, думаю, сыграла
свою роль, отрицательную, подчеркиваю, роль в деле торжества наших идеа-
лов и нашего оружия, потому что вызвала  расслабленность  и  заторможен-
ность у некоторых молодых солдат и офицеров, уверовавших в то, что побе-
да, раз она неминуема, придет все равно - независимо от того, как ты во-
юешь. Нет, господа! Победа сама не придет! Победу  надо  добывать  потом
своим и кровью своей, ибо потоки пота и крови под ее фундамент - необхо-
димое условие ее неминуемости! Его Императорское Величество просил лично
передать вам, что всегда и во все времена герои на плечах своих поднима-
ли и удерживали здание победы, и не стоит верить своим глазам, если  вы,
ослепленные красотой этого здания, не видите, на чьих плечах оно держит-
ся. Но Его Величество никогда не забывает этого, вот потому-то и  встре-
чают с таким подъемом на фронте и в тылу  бессмертные  речи  Императора,
как всегда посвященные бессмертным подвигам наших героев, достойных нас-
ледников ратной славы великих предков, сокрушивших Древний Рим, Вавилон,
Византию, Сирию и Египет! Тех, кто пронес сквозь века и страны чистоту и
беспредельную преданность идеалам гиперборейским, воплощенным издревле в
великих атлантах: Гангусе, Слолише и Ивурчорре! От самого  Заратустры  и
до нашего дорогого Императора пролегла вечная дорога истины, и никому не
удастся опорочить ее прямизну! По машинам!
   Слава богу, все, подумал Петер. Но силен советник. Без бумажки, а как
по писаному. Редкость по нынешним временам. Все так боятся  оговориться,
что перестают говорить совсем, а только пишут. И слава богу, что у  него
своя машина. Что-то мне не хочется сводить с ним дорожное  знакомство  -
все равно придется, я знаю, но потом... но как неохота!
   - Мужики! - в свою очередь обратился он с речью к своим.Маршрута я не
знаю, все засекречено до этого самого, следуем за лидером. Так вот: сле-
дить за воздухом в восемь глаз. Тип самолета не разбирать, сразу  давать
команду "Воздух!" - и из машины. Если есть кювет, то лучше всего  в  кю-
вет. Нет кювета - отбегайте шагов на дцать - и носом в землю. И  не  ме-
таться. Вообще не шевелиться, пока все не закончится. Ясно?
   - А говорили, что у них авиации нет совсем,- сказал Шанур.
   - Кто говорил? - грустно спросил Петер.
   - В газетах писали, и по радио тоже было,- сказал Шанур, и Армант по-
кивал - да, мол, я тоже слышал.
   - Ребята,- вздохнул Петер,- это вам просто очень наврали. У них такие
штурмовики, что дай вам бог успеть навалить в штаны. Усекли? Тогда  впе-
ред.
   И они покатили.
   Сначала новички, повергнутые Петером в состояние  особой  насторожен-
ности, глазели в небо так, что стали  навертываться  облака.  Потом  они
скисли и задремали, будить их Петер не стал, от полудремных наблюдателей
толку было чуть. От наблюдателей вообще толку было немного,  штурмовики,
например, налетали на бреющем, и чтобы хоть как-то среагировать, времени
не оставалось, все решалось на уровне везения - невезения, попадет -  не
попадет... Очень высоко прошли три девятки тяжелых бомбовозов, но  расс-
мотреть, свои это или чужие, нельзя было даже в  телеобъектив.  Конечно,
тяжелые бомбить дорогу не будут, не за такой малостью их посылают, одна-
ко... Утреннее солнце стояло справа-сзади, значит, едем на север,  вдоль
фронта, и до передовой  здесь  километров  семьдесят  -  сто.  Навстречу
сплошным потоком шли грузовики, то с пехотой в кузовах, то  крытые  бре-
зентом, то с ящиками, бочками, бревнами и вообще всем, что только  можно
перевозить на машинах; прошла и колонна этих самых новейших и  секретных
до безумия установок: многоосные трейлеры волоклись за танками, у  кото-
рых вместо башен торчали какие-то непонятные фиговины - и все  под  бре-
зентом; говорили, что снаряд такой установки выжигает местность в радиу-
се километра. И перед колонной, и позади нее шло множество зенитных  са-
моходок - наготове, с торчащими вверх стволами. Надо полагать, для штур-
мовиков эта колонна была бы крепким орешком - хотя и лакомым, конечно. И
то, что их тащут днем...
   Потом встречные машины перестали попадаться. Это был плохой  признак.
Очень плохой. Это значило, что впереди что-то случилось, а что еще может
случиться на рокадном шоссе, кроме?..
   Продвижение замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Господин  Гун-
нар Мархель нервно расхаживал возле машины, поглядывая на часы. Как ток,
пробежало известие, что на перекресток впереди,  километрах  в  двадцати
отсюда, положили бомбовый ковер. Ясно было, что  следует  ждать  налета.
Машины поползли в стороны от дороги, полотно расчищалось,  и  некоторые,
самые отчаянные и бесшабашные, или те, кто ну никак не мог задерживаться
и пережидать, тронулись потихоньку вперед. Господин Марх