Андрей Лазарчук. 
Опоздавшие к лету. Том 1 
 
   Роман
 
   Том 1
 
   Мы лежим под одною землею,
   Опоздавшие к лету,
   Не успевшие
   к свету пробиться.
 
   Токогава Ори
 
   ПРЕДИСЛОВИЕ
   КОРИДОР ЗЕРКАЛ
 
   Сейчас стало модно писать предисловия в манере "я и автор". Тут важно
верно выдержать пропорцию: первое не должно  перевешивать  второго.  Это
трудно, потому что пишешь все равно о себе - о своем  видении,  о  своем
восприятии... Следует осознать свою роль. Предисловие задает  интонацию.
Подход. Дает новый угол зрения. Прочитав идеальное предисловие, читатель
должен заранее любить еще не начатый роман.
   Предисловие - это блик, отброшенный книгой на первые страницы.  Автор
предисловия - зеркало,  отразившее  (и  исказившее)  испускаемый  книгой
свет.
   Представьте себе зеркало, прекрасно сознающее, насколько оно несовер-
шенно, насколько искажено возникающее в нем отражение.  Тема  для  роман
а...
   Впрочем, если одни зеркала ограничиваются тем, что принимаются  само-
забвенно проклинать свое несовершенство, то другие все-таки  имеют  сме-
лость отражать... Вы думаете, это я о себе? Нет, это я  уже  об  авторе.
Автор - это ведь тоже зеркало. Автор создает книги - отражения  мира,  в
котором он живет. И тоже - отражения неизбежно искаженные.
   Тот, кто сотворил наш мир, тоже создал отражение чего-то.  Интересно,
чего именно... Мы-то можем только гадать, поскольку видим это - тоже ис-
каженное - отражение в совершенно невозможном ракурсе - изнутри.
   А если еще учесть, что совершенных отражений не бывает...
   Зеркало, отраженное в зеркале, отраженном в зеркале. Коридор  зеркал,
уходящий в бесконечность. А в центре - вы, читатель этой книги.
   И теперь вам уже никуда отсюда не уйти.
 
   x x x
 
   Миры рождаются по-разному.
   Одни возникают в затмевающей реальность грандиозной вспышке вдохнове-
ния. Истинная их жизнь коротка - такой мир едва успевает бросить тусклый
отблеск на бумагу - и погибает.
   Другие миры строятся долго и старательно: от аксиом  к  теоремам,  от
теорем - к их следствиям, загромождая бумагу трупами подлежащих и сказу-
емых.
   Третьи миры рождаются от великой тоски. Просто взлетает однажды  раз-
рываемая скорбью и печалью душа в сырое небо...
   "Почему мир несовершенен, Господи?.."
   Бог знает - почему; знает, но не говорит.
   И душа, так и не дождавшись ответа, возвращается в  тело,  стоящее  в
очереди за молоком.
   Мир рождается в момент воссоединения души с телом. Мир, возможно, еще
менее совершенный, чем мир реальный. Пусть так. Но  одному-единственному
человеку в нем дано не стать подонком. Или он может уклониться от  летя-
щей в него пули. Или способен понять несовершенство своего мира...
   А мир, осознавший свое несовершенство, рождает следующий.
   И так - до бесконечности.
   Андрей Лазарчук вовсе не собирался становиться Создателем Несовершен-
ных Миров. Когда он писал "Тепло и свет", "Середину пути" и другие прит-
чи,- а это было адски давно, в начале восьмидесятых,- он лишь  выплески-
вал из себя скопившуюся в душе тягостную накипь  обыденности.  Она  была
невероятно мерзка, эта накипь. Она заполняла, топила в себе каждый вновь
созданный мир. Она чувствовала себя в своем праве.
   Но в рожденном мире немедленно появлялся человек, к которому эта мер-
зость не липла. Рыцарь. Мастер. Творец. Он не пытался вступить в  борьбу
с накипью. Он просто был способен ее осознать, увидеть - и  отделить  от
мира. И его мир не то чтобы очищался - он чувствовал себя чище...
   Невозможно возродить погибший в ядерном пламени мир, но можно создать
в глубоком подземном убежище искусственное Солнце, которое будет  разго-
раться от любви одного человека к другому. Разве для тех, кто остался  в
живых, мир не станет от этого хоть немного прекраснее?
   Когда-то давно Лазарчук написал об этом повесть "Тепло и свет".
   Он уже тогда знал (собственно, он знал это всегда), что человек не  в
силах преодолеть несовершенство мира. Провозглашение этой цели -  всегда
ложь. Пусть прекрасная, как Царствие Небесное, пусть логичная, как  Уто-
пия, пусть научная, как Коммунизм,- но все-таки ложь.
   И не бороться с несовершенством мира - немыслимо. Антиутопии  никогда
не рисуют будущее - лишь настоящее.  То  настоящее,  которое  необходимо
свернуть в рулон и навсегда замуровать в прошлом. То настоящее, с  несо-
вершенством которого должно бороться. То настоящее, которое не имеет бу-
дущего.
   Андрей Лазарчук не писал ни утопий, ни дистопий. Это  было  для  него
лишено интереса. Действие его рассказов всегда происходят между  прошлым
(которого нет у утопий) и будущим (которого лишены  антиутопии),  в  том
настоящем, которое никогда не станет ни беззаветно светлым, ни безнадеж-
но мрачным.
   Вот рассказ "Мумия". Наше время. Много лет  назад  черное  колдовство
оживило мумифицированного Вождя. Мумия, не способная жить сама по  себе,
поддерживает свое существование за счет  жизненных  сил  детей,  которых
приводят в кремлевский кабинет на экскурсии - обязательные и жуткие, как
похороны.
   Гротескна ли в этом настоящем фраза "Ленин и теперь  живее  всех  жи-
вых"?
   В этом мире властвует диктатура мертвенных суеверий. Поразительно, но
от той диктатуры, которая так долго царила в нашей реальности, она отли-
чается какими-то мелочами. Атрибутикой.  Лексикой.  Списком  запрещенных
книг. И все! Ужас несказанных слов - тот же. Голодный паек на ребенка  -
тот же. Талант, скрываемый либо уничтоженный,- тот же.
   Страшно.
   Но реальность страшнее.
   В той реальности злое волшебство победило. Но в ней же  существует  и
волшебство доброе...
   В нашей реальности чудес не бывает.
   Никаких.
   В нашей реальности все рационально. Рациональны радость, любовь, рож-
дение, смерть... Иррационален лишь страх темноты. Страх этот собрался из
боязни себя, ужаса перед слепотой и вечного испуга перед неведомым. Мозг
неспособен справиться с этим страхом, ибо мозг тоже рационален.
   У Лазарчука есть рассказ  "Из  темноты".  Жуткий  водоворот  иррацио-
нального страха втягивает в себя людей, соединяет их,  как  пузырьки  на
поверхности воды. Слившись, как эти пузырьки, в нечто единое, люди  ста-
новятся вратами, через которые Ужас прорывается в мир.
   Выбирай.
   Первое - смерть. У тебя не будет больше страха перед темнотой. Ты сам
станешь ее частью.
   Второе - одиночество. Уничтожь свою любовь, забудь своих друзей, живи
один в ночи вечного, сводящего с ума кошмара.
   Третье. Пропусти Ужас в мир. Освободись от него. Утешься тем, что  ты
сделал это не один (один ты не смог бы сделать это), и живи дальше.  Тем
более что с ужасом, находящимся вне тебя, можно бороться.
   Четвертого не дано.
   Герой рассказа принимает на себя одиночество. Он не спас свой  мир  -
Ужас нашел другой путь. Но теперь в Ужас можно было стрелять,  ибо  Ужас
стал рациональным.
   Стоит ли бояться того, что можно понять?
   По-настоящему страшна лишь темнота.
   Государство изобрело гениально простой способ заставить себя бояться:
оно стало превращать привычное в иррациональное. Самые невероятные  кош-
мары, ворвавшиеся на страницы  романов  Дика  из  наркотического  бреда,
бледнеют перед искусством правительств превращать жизнь в ад. Лишите быт
человека логики - и его можно брать голыми руками. Извратите его прошлое
- и он готов стрелять в собственных детей. Скажите, что мир построен  на
лжи,- и он поверит вам.
   Роман "Опоздавшие к лету" тоже построен на лжи. Колдовской сад -  ми-
раж, Полярная звезда - морок, правдива лишь великая ложь войны и смерти.
В какую ложь верить? Идти ли вечно на Север, прикрепив на  бушприте  По-
лярную ввезду, или рубить шашкой картонные танки?
   Что есть правда? Что есть вера? Правда ли то, во что можно верить?
   Каждый пролет гомерического Моста можно потрогать руками, но если са-
мо тело твое перестает существовать для пуль, взглядов и прикосновений -
как верить своим ощущениям? Кинопленка беспристрастна и  правдива,  пока
она не проявлена и не смонтирована, но, извлеченная из камеры,  она  не-
медленно начинает лгать.
   Неужели это всеобщий мировой закон? Или же эта ложь - необходимое ус-
ловие существования человека? Или - Государства?
   Но мир сам по себе не знает лжи, а человек способен эту ложь  распоз-
нать - какая бы она ни была изощренная. Государство же  существует  лишь
благодаря лжи. То, что человек нуждается в опеке свыше,- ложь; отвергнув
опеку Бога, человек не нуждается больше ни в чьей. То, что общество нуж-
дается в упорядочении,- ложь; Государство разрушает упорядоченность жиз-
ни, меняя законы по своему желанию.
   Ложь - естественное состояние Государства.
   В одном из миров, созданных Андреем Лазарчуком,  существует  Голем  -
разум, порожденный Государством, ублюдочное дитя  социальных  потрясений
двадцатого века. Он существует, но он не существо - это  кибернетический
разум, воплощенный не в металле и полупроводниках, но в колоссальной бю-
рократической системе.
   Смыслом существования Голема является преобразование лжи бумаг в ложь
действительности. Начав свое существование в мире, где ложь была  безыс-
кусна и наивна, он придал лжи глобальную стройность и монументальную ве-
личественность. Мир Голема превратился в мир тотальной лжи - лжи мыслей,
слов, поступков, лжи смерти и забвения. Мир диктатуры лжи,  где  ложь  в
принципе невозможно обнаружить - ибо не на что опереться при этом, кроме
как на другую ложь. Человек, который не может существовать, не определив
для себя каких-то основополагающих истин, вынужден принимать в  качестве
таковых ложь.
   И человек перестает быть человеком.
   Или просто перестает быть.
   ...Мы живем в Мире Великой Тоски.
   В нем есть все - красота и порок, золото и смерть. В нем бездна несо-
вершенства, которое - помните? - порождает такие же несовершенные  миры.
Может быть, в нем есть Бог.
   Но если Он есть, то мир наш Он создал, не летая над бездною во  тьме.
Он создал его, стоя в очереди за молоком.
 
   x x x
 
   Есть авторы, чья творческая эволюция изумительно легко  прослеживает-
ся. Вот простенькая базовая идея, от которой автор оттолкнулся  в  своем
первом произведении. Вот во втором произведении эта идея  повернута  под
несколько иным углом и приобрела очертания концепции. В третьем она  па-
радоксально подана. В четвертом - вывернута наизнанку... Автор как будто
отмечает новым произведением каждый шаг своего взросления.
   Ярчайший пример автора такого рода - ранние  братья  Стругацкие.  Это
уже потом они начали перепрыгивать через ступеньки, воплощать в  повести
и романы одну задумку из десяти...
   Невозможно говорить о Лазарчуке, не упомянув  Стругацких.  Стругацкие
построили интеллектуальный фундамент  всего  творчества  Лазарчука.  Они
создали социально-психологическую фантастику, смоделировав  многие  пре-
дельные ситуации взаимоотношений личности и социума. И в какой-то степе-
ни закрыли эту тему.
   Но они так никогда и не брались - не решились? - смоделировать  проб-
лему взаимоотношений личности с реальностью как таковой. Проблему  чело-
века, которого существующая реальность не устраивает. И который в  силах
создать реальность новую.
   Они так и не решились осознанно стать Творцами Миров.
   Лазарчук пришел к этому уже на втором шаге своего пути.
   А первый его шаг был вполне строевым. В когорте так называемых "моло-
дых фантастов", которых так успешно мариновали на семинарах Союза  писа-
телей в восьмидесятых годах, его имя почти не выделялось. Рассказы,  ко-
торые удавалось опубликовать в то время, свидетельствовали о  профессио-
нализме - редко чуть более того. "Гран-при",  полученная  на  зарубежном
конкурсе фантастического рассказа,- только ленивый тогда не получал  та-
ких премий, благо конкурсов было много... Буква "л" в  алфавите  устрои-
лась где-то посередке, а потому в бесконечных перечнях "талантливых, но,
к сожалению, мало публикующихся" авторов Лазарчук  занимал  центристские
позиции.
   "Тепло и свет" он написал примерно в это время. Повесть эта  помечена
той же романтичной отвлеченностью, что и метафорические "Сказки", писав-
шиеся тогда же и чуть раньше. Пройдет немного времени -  и  творимые  им
миры приобретут осязаемость и конкретность.
   А пока он предпринимал первые попытки издать книгу.
   Сборник "Сад огней", предложенный Красноярскому книжному издательству
в 1986 году - всего десять лет назад! - рубили смачно и под корень.  Ру-
били массово - четыре разгромные внутренние рецензии! Рубили с идеологи-
чески  выдержанных  позиций:  упрекали  в  излишней  отвлеченности   ("В
абстрактной стране живут герои рассказа "Середина пути"...") и  чрезмер-
ной привязанности к реализму ("Спрашивается, в какой  стране  платят  за
диссертации, не имеющие смысла - ни прикладного,  ни  теоретического?  В
нашей, социалистической, вынуждены мы признать...").  Рецензенты  держи-
мордствовали и развлекались вовсю. Естественно, книга была отвергнута.
   В 1987 году он предложил тому же издательству новый сборник. На  этот
раз в сборнике обнаружилась "философия, чуждая нашим национальным тради-
циям", герои рассказов вдруг оказались "безродными",  а  их  поступки  -
"антигуманными". Книга не пошла.
   В 1988 году родился роман "Опоздавшие к лету". Первый том его,  пред-
ложенный в то же самое Красноярское книжное издательство, также был  от-
вергнут - на этот раз по соображениям эстетическим. Внутренний отзыв пи-
сал тонкий стилист. Оцените, попробуйте на вкус: "...соединение устойчи-
вых  клишированных  формул  с  неопределенным,  размытым  контекстом"...
"...история строительства стратегического моста  становится  не  столько
шифром к символике, сколько замещает собой героев"... "...слишком  много
риторики вперемешку с допинговой взвинченностью отдельных эпизодов"...
   Теперь его рукописи ошеломленно читают и обсуждают на Всесоюзных  се-
минарах ("Семинары дали мне все", скажет Лазарчук позже в одном  из  ин-
тервью). Ольга Ларионова высказывается в том смысле, что если бы ей дали
новую рукопись Стругацких и новую рукопись Лазарчука, то  она  не  знала
бы, что ей читать в первую очередь. В узких кругах его уже отлично  зна-
ют. Любители фантастики, окольными путями добывшие рукописи его  расска-
зов, приносят их в местные журналы. Кое-что даже  удается  опубликовать!
Рассказ "Из темноты", например, внезапно появляется в полутолстом регио-
нальном журнале "Днепр". И с тех пор, кажется, так нигде и не  переизда-
вался...
   Проходит еще пара лет - и у Лазарчука почти одновременно выходят пер-
вые две книги - несколько эклектичный сборник "Тепло и свет" и - в серии
"Новая фантастика" - первый том романа "Опоздавшие к лету".
   Это была действительно *новая* фантастика. Сильная социально-психоло-
гическая проза, сравнимая по мощи с лучшими произведениями Стругацких  -
но гораздо более свободная. Стругацкие сильнее привязаны к реальности. У
них никогда не возникало желания превратить героя в призрака, лишить его
телесности, оставив обнаженную душу,- они в таких  случаях  вполне  ком-
фортно обходились голограммами. У Лазарчука же это  получилось  легко  и
естественно. В его прозе трезвая философичность поздних Стругацких впол-
не уживалась с мрачным восторгом Данте, идущего по кругам Ада, и  песси-
мистичными апориями Дика...
   (Кстати, с прозой и идеями Филипа  Дика  Лазарчук  знаком  достаточно
близко - ему принадлежит, пожалуй, лучший из опубликованных в России пе-
реводов знаменитого "Убика".)
   Уже тогда Лазарчук начал опасную игру с реальностью.
   Точнее - с реальностями.
   Но об этом - в предисловии ко второму тому.
 
   x x x
 
   Роман писался не так уж и долго - пять лет. За это время  из  мощного
дебютанта Лазарчук превратился в практически  всеми  признанного  лидера
отечественной интеллектуальной фантастики.  Единственный  приз,  который
его миновал,- "Старт", приз за лучшую дебютную книгу. Ну да не  очень-то
и хотелось. Зато:
   опубликованная в 1991 году новелла "Священный  месяц  Ринь"  получает
читательский приз "Великое кольцо";
   опубликованному в 1993  году  рассказу  "Мумия"  присуждаются  премии
"Бронзовая улитка", "Интерпресскон" и "Лунный меч", а роману "Иное небо"
- премия "Странник";
   опубликованный в 1994 году роман "Солдаты  Вавилона"  снова  приносит
Лазарчуку премию "Бронзовая улитка";
   "Опоздавшие к лету" получают в 1994 году в Новосибирске  на  конкурсе
неизданных фантастических произведений "Белое пятно" первый приз  -  как
лучший неопубликованный роман.
   И - едва вспоминается на фоне всех этих лауреатств - скромная  премия
"За демилитаризацию общественного сознания", присужденная ему за повесть
"Мост Ватерлоо"...
   Лазарчуку становятся равно тесны условности реализма  и  традиционной
фантастики. Он умеет писать реалистические романы о сотворении  миров  и
роли человека в структуре мироздания. Он создает каноны новой  литерату-
ры. Его проза стала уже слишком сложной для традиционной аудитории  фан-
тастики. И в то же время другой аудитории у него нет. Впрочем, наверное,
и не надо...
   Но иногда мне становится обидно, что российский  литературный  истеб-
лишмент прозу Лазарчука практически не замечает.  Обида  эта  совершенно
бессмысленна. В конце концов, этот истеблишмент давно  уже  интересуется
не столько литературой, сколько  окололитературной  и  околополитической
возней. Аналитических способностей теоретикам этой тусовки хватит только
на констатацию того, что Лазарчук пишет фантастику,- да и то вывод  этот
они сделают лишь в одном случае - если удосужатся открыть эту книгу. Что
уже само по себе маловероятно. "Ширпотреб-с..."
   Это не ярлык. Это карма. Все, кто пишет  "не-реализм",  попадают  под
эту крышку с надписью "Недолитература". Истеблишмент читает реалистичес-
кого Пьецуха ("Роммат" - это реализм!) и  снисходительно  дает  "Букера"
Пелевину. *Малого* "Букера". Малого - чтобы, не дай бог, не  возомнил  о
себе.
   Что ж это я переживаю-то? Из-за кого? Из-за литераторов, вершиной фи-
лософской мысли которых является трибуна какого-нибудь съезда, а  преде-
лом карьерных устремлений - кресло в Думе?
   Сам удивляюсь - как я не устал обижаться?  В  недавно  опубликованной
беседе Андрея Измайлова с Борисом Стругацким снова были повторены  слова
Ричарда Фримена о том, что о жанре детектива судят по его отбросам, тог-
да как о всех прочих жанрах - по их достижениям, и снова  было  сказано,
что детектив в этом смысле не одинок. Фантастика полностью разделяет его
горестный триумф.
   Впрочем, мне не обидно за покойных Немцова, Охотникова и  Гамильтона,
равно как и ныне здравствующих Казанцева, Медведева  и  Ван  Вогта.  Мне
обидно за Стругацких, произведения которых  не  понимают  второстепенные
литературоведы, берущиеся о них писать,- а литературоведы высшего класса
либо считают это делом ниже своего достоинства, либо  (как  великолепный
исследователь А.Зеркалов) некогда начав, в конце  концов  отступаются  -
негде печатать такие работы... Мне обидно за Вячеслава Рыбакова, который
никогда в жизни не сумеет мало-мальски достоверно  описать  какой-нибудь
"сопространственный мультиплексатор", но воспринимается  критиками  так,
будто он пишет книги о роботах. Мне обидно за Андрея Столярова,  который
сам вынужден подводить литературоведческую базу под  то  направление,  в
котором он работает,- ибо знает, что ни  один  профессионал  за  это  не
возьмется. Не потому, что эта задача ему не  по  плечу,  а  потому,  что
слишком много чести - сравнивать какого-то Столярова, скажем, со Стринд-
бергом...
   И, конечно, мне обидно за Андрея Лазарчука.
   А с другой стороны... Какое это имеет значение? Если вы  держите  эту
книгу в руках - значит, роман "Опоздавшие к лету" все-таки выпущен, и  у
каждого читателя - будь он хоть снобом, хоть, напротив, фанатичным почи-
тателем Берроуза - есть прекрасная возможность самому оценить  философс-
кие концепции автора.