-
ротивления, терялся, когда вместо каменной стенки на его  пути  оказыва-
лась труха, и не доводил дело до конца. Сейчас, почуяв слабину, он  дви-
нулся дальше:
   - Да, Гуннар! Мы ведь забыли об одном деле - об  одной  сцене.  Арест
майора Вельта - до сих пор не снят. А может получиться очень эффектно!
   - Да-да,- согласился господин Мархель.- Надо снять. Сделай это, пожа-
луйста. Комендантских тебе дать?
   - Не надо,- сказал Петер.- Ну их. Я саперов возьму.
   - Хорошо,- согласился господин Мархель.- А вечером суд.
   Петер уже выходил, когда господин Мархель окликнул его:
   - Подожди! Мы же не переснимали предателей - так за что же  арестовы-
вать майора?
   Петер нашелся сразу - вероятно, ответ был уже заготовлен и лежал  под
рукой, один из многих:
   - Как за что? За гомосексуализм, конечно.
   - А! Ну да,- вспомнил господин Мархель.- Конечно. Извини, склероз...
   Но арестовать майора Вельта не удалось: увидев вооруженных саперов  и
операторов, он понял, в чем дело, попытался бежать, потом открыл пальбу;
саперы, разумеется, в долгу не остались...
   - Ну вот,- недовольно сказал Петер.- Хоть бы  морду  целой  оставили,
что ли...
   - Душу отвели,- сказал Козак, забрасывая автомат за спину.
   Выход нашли: Арманта, похожего фигурой на майора, одели  в  майорскую
форму, и Петер снимал со спины, как его ведут в блиндаж, запирают за ним
дверь и пломбируют ее, и два сапера с автоматами становятся  на  стражу;
потом господин Мархель в полковничьем обличии  прочел  Арманту  -  Петер
опять снимал со спины - приговор, согласно которому майор Вельт за пове-
дение, позорящее честь офицерского мундира, приговаривался к пожизненно-
му заключению и полному поражению в правах.
   - Скомкали эпизод,- сказал с сожалением  Петер.-  Могло  лучше  полу-
читься.
   - Сойдет,- сказал господин Мархель.- Не будем отвлекать внимание зри-
теля на второстепенные сюжетные ответвления.
   Вечером этого дня Петера попытались  убить.  Он  возвращался  из  па-
вильона один, и вдруг перед ним вырос человек, и  скрипнул  снег  сзади,
там тоже кто-то был, человек поднял руку и что-то сказал, Петер не расс-
лышал, потому что, сделав обманное движение вправо, сам отклонился влево
и повернулся боком, выстрел был глухой и мимо,  Петер  бросился  в  ноги
стрелявшего, но тот успел выстрелить еще раз,  и  Петера  обожгло  вдоль
спины, он сбил мазилу с ног, кто-то топтался рядом, Петер крепко  держал
своего противника за кисть с пистолетом, еще раз грохнул выстрел,  потом
из темноты мелькнул сапог - прямо в лицо, вспышка была  поярче,  чем  от
гранаты, но Петер выскользнул из-под этой вспышки, пистолет  был  уже  в
его руке, и он выстрелил по метнувшемуся еще раз  сапогу,  и  тут  вдруг
стало легко, кто-то оторвал от него противника, потом ему  терли  снегом
лицо, и, кажется, Козак сказал: "Ну и уделали тебя!" И тут вдруг  поплы-
ло, и очнулся Петер уже в тепле.
   Это был тесный блиндаж саперов, он лежал на нарах, было душно и наку-
рено, горел свет, саперов было много, во рту горело от  рома,  и  кто-то
сказал: "О! Сразу и полегчало. Налей-ка еще",- и ему поднесли еще  круж-
ку, Петер выпил и пришел в себя окончательно. На правом глазу был  бинт,
вообще вся правая половина лица была как деревянная,  и  страшно  горела
спина.
   - Говорил же я тебе - на хрена ты ходишь в одиночку? - сказал  Козак,
он был здесь, и еще были знакомые лица, а в углу сидели двое с  набитыми
мордами - должно быть, покушавшиеся.
   - Эти, что ли? - кивнул на них Петер.
   - Они,- сказал Козак,- они, родимые...
   - Зачем это вы, ребята? - спросил их Петер.
   - Мы уж тут пытались  им  внушить,-  сказал  Козак.-  Но  тупые,  как
пеньки. Деревня...
   - Сами вы тупые! - сдавленно сказал один из тех, помоложе.Не  видите,
что ли - продали нас всех на корню! Это же заговор! А-а...- Он обреченно
махнул рукой.
   - Так ты что же думаешь - киношников перебьешь, и все пойдет  как  по
маслу? - спросил Петер.
   Тот промолчал, глядя исподлобья, зло, как хорек.
   - Чего молчишь? - ткнул его в бок Козак.
   - Погоди, Карел,- сказал Петер.- Ребята не разобрались - бывает.  Да-
вайте с начала. Не было киношников - все шло хорошо. Приехали  киношники
- все стало плохо. Значит, убить киношников - и все опять будет  хорошо.
Так, что ли?
   - Ну,- сказал один из тех. Другой молча кивнул.
   - Поздно убивать,- сказал Петер.- Надо было сразу. В первый же  день.
Теперь уже поздно. Карты сданы, и игра сделана...
   - Вот и Христиан про то же говорил,- сказал Козак.
   - Да,- сказал Петер.- Это все равно что пытаться остановить камнепад,
вытащив из него самый первый камень - с которого началось... да и  нача-
лось-то еще до нас... Я не знаю - все так перемешалось,- где  есть  наша
вина, где ее нет... но главное - это подлость и трусость и вашего  гене-
рала, и нашего советника... и ваша, господа саперы, черт  вас  подери  с
вашими доносами и тотализаторами...
   Саперы зашевелились, но никто ничего не сказал.
   - Ладно, дело прошлое... хотя... ладно,- решительно оборвал себя  Пе-
тер.- Вот я вас спрашиваю: вы все - хотите, чтобы о вас - о таких -  па-
мять осталась? Или не хотите? Или - чтобы пригладить, причесать,  подма-
зать? Как вам желательно?
   Мялись саперы. Мялись, чесали затылки, подбородки,  ладони,  было  им
неловко говорить, что выбрали бы они, конечно, вариант подслащенный, чу-
точку сокращенный - потому что же... живые ж  люди...  жить-то  хочется,
правда?
   - А, Карел? Ты-то что молчишь?
   - Да я не молчу... В общем, так: делай, как нужно. Понял? Мне, может,
и не все хочется... только надо - чтобы все. Правильно, мужики?
   Мужики ворчали что-то неопределенное, что, мол,  грехи  и  прочее,  и
жись прожить - не поле перейти, да ты не обращай внимания, жаль,  конеч-
но, когда о нас плохое думать будут - так не надо было по-свински,- ну и
так далее...
   - А вашего черного я все равно убью,- сказал тот, похожий на хорька.
   - Толку не будет,- сказал Петер.- А себя погубишь.
   - Я не для толку. Я так... для себя.
   - Ваши тогда, до газов, убили?..- Петер сглотнул, так почему-то реза-
нуло это воспоминание о предчувствии, что вот этот, сидящий перед  ним,-
и есть убийца Летучего Хрена, Эка и Шанура.- Убили полковника, оператора
и шофера?
   - Наши,- кивнул тот.- Оператора не убивали, неправда. Он  сбежал  по-
том.
   - Сбежал? - выдохнул Петер.
   - Так я же тебе говорил, что видел его потом,- сказал Козак.
   - Ничего ты не говорил.
   - Только что говорил - видел его и разговаривал.
   - Я не понял - что после того... Где он сейчас?
   - Не знаю. Ходит где-то. Говорил, что будет ходить и смотреть - и ду-
мать.
   - Подожди.- Петер опять повернулся к террористу.- Если это ваши -  то
где киноленты?
   - Раздали по рукам. На сохранение. Но это еще до газов  было,  теперь
где и что - мало кто знает.
   - Ваш же Менандр их на тушенку выменивал,- сказал Козак.Ходил и выме-
нивал. Штук пятьдесят, наверное, унес, а то и больше.
   - Менандр? - удивился Петер.- Ничего не понимаю.
   - Он тебе не говорил?
   - Ничего. Ну допрыгается он у меня. Ты тоже отдал?
   - У меня не было,- сказал Козак.
   - Проклятье...- Петер сжал пальцы так, что они хрустнули.Ребята - ес-
ли кто найдет, если у кого есть, если кто знает, где спрятано - отдавай-
те мне. Тушенки у меня нет, но что-нибудь придумаем.
   - Да что мы, совсем уж шкурники, что  ли,-  сказали  саперы.Принесем,
если найдем, чего уж там...
   Менандра не было, Петер перевернул весь блиндаж вверх дном, но ничего
не обнаружил. Камерон и Брунгильда, матерясь, помогали ему, причем Каме-
рон вспомнил, что дня три назад видел Менандра  перебиравшим  коробки  с
лентой, но и не подумал поинтересоваться -  проклятье!  -  а  Брунгильда
высказывалась весьма произвольно по поводу всего на свете, пока Петер не
сообщил ей свежую информацию о Шануре - она ахнула, села и молча  сидела
очень долго, будто ждала, что вот сейчас он войдет - никто, конечно,  не
вошел, а Петер вдруг ощутил страшную тяжесть во всем теле и еле дотащил-
ся до койки, оставив Камерона убирать все, что они пораскидали, в  обжи-
том блиндаже оказалось поразительно много вещей, однако уснуть не  смог,
задремал и застонал, так заныло лицо и  спина.  Брунгильда  разбинтовала
его и, чуть не плача, стала промывать заплывший глаз и прикладывать снег
к скуле, а со спиной вообще ничего нельзя было сделать, пуля сорвала уз-
кую и длинную полоску кожи, даже перебинтовать это было трудно,  наконец
Камерон придумал приклеить бинт вдоль раны клеем для киноленты, и,  нео-
жиданно успокоившись, Петер крепко уснул. Во сне он видел Шанура,  Шанур
что-то говорил ему, но Петер не понимал ни слова, будто Шанур говорил на
каком-то ином языке, а потом Шанур повернулся и пошел прочь, Петер попы-
тался удержать его, но рука проходила сквозь Шанура свободно, как сквозь
призрак...
   Утром его разбудила короткая, но злая канонада - звук, когда-то фоно-
вый, стал редким, а потому резким и тревожным. Через несколько  минут  в
блиндаж влетел Армант, схватил камеру и выскочил наружу, потом  медленно
и разочарованно вернулся и в ответ на вопрос Петера:  что  случилось?  -
рассказал, что только что над мостом появился странный круглый, как  та-
релка, самолет, завис неподвижно - зенитчики, наверное, растерялись, по-
тому что огонь открыли не сразу - и стал спускаться, и уже метрах в  ста
от земли его накрыли. Самолет оказался чрезвычайно живучим, видно  было,
что снаряды попадают прямо в него и взрываются внутри, а он все  пытался
уйти из-под огня, поднялся довольно высоко, но попал в  сектор  обстрела
восьмидюймового дивизиона, и эти его доконали - упал в каньон. Очень жи-
вучий. Круглый такой. Никогда таких не видел...
   Три дня Петер не вставал - не мог.  Организм  взбунтовался,  ноги  не
держали, от малейшего усилия пробивал пот, и, втайне от  себя  довольный
этим, он пролежал, читая какую-то ненормальную книжку без начала и  кон-
ца, не зная ни автора, ни названия - речь шла о владетеле какого-то  за-
терянного в горах города-государства, который расчетливо и жестоко  выт-
равлял в своих подданных все человеческое, превращая их постепенно в по-
добия марионеток, послушных воле и руке владетеля; в начале описывалось,
как он, размышляя о жизни, жег спички и смотрел на огонек - точно так же
в конце он, размышляя, доводил своих подданных до  убийства  или  самоу-
бийства, не прямыми приказами, а непонятными на первый взгляд  действия-
ми, поручениями, словами, но в результате получалось именно то, чего  он
хотел,- причем обязательно в его присутствии. Можно  было  бы  подумать,
что он развлекается этими убийствами, но, наоборот,- с каждым  разом  он
становился все мрачней и мрачней и, предаваясь размышлениям о человечес-
кой природе, поджигал новую спичку... Конец был оборван, и неясно  было,
чем это все может кончиться.
   Только в конце февраля удалось "восстановить" фильм. Господин Мархель
вновь был оживлен и вновь все понимал - но теперь у него было более бла-
годарное, чем натура, место приложения сил. Менандр стал вдруг неуловим,
как Фигаро,- Менандр здесь, Менандр там - именно там,  где  Петера  нет;
Петер уже подумывал о том, не арестовать ли гада, но решил не  рисковать
- черт его знает, что выйдет из этого ареста, а у него вон какая  семья.
Саперы, хоть и обещали поискать спрятанные ленты, так ничего и  не  при-
несли.
   Первого марта день был ясный, небо прозрачное, и бомбардировщик  уви-
дели вовремя, но он шел высоко, один, и огонь пока не открывали - смысла
нет тратить снаряды по цели, идущей в двенадцати километрах  над  тобой.
Крохотный светлый крестик прошел над головой в тыл,  там  развернулся  и
пошел обратно, и всем было ясно, что это разведчик и следует  готовиться
к налету - как вдруг высоко, прямо  в  зените,  раскрылся  парашют.  Ма-
ленький белый круглый купол. Один. Это было непонятно, и все приникли  к
биноклям, а парашют снижался довольно быстро, и вот под куполом, в цент-
ре его, стало видно что-то черное и круглое, это был явно не  человек  -
бомба! Все знали уже об этих новых бомбах и потому сначала оцепенели,  а
бомба спускалась сверху, как по нитке, прямо на головы, и вот сейчас она
вспыхнет белым - и все люди испарятся, как  капли  воды  на  раскаленной
броне, и камень, размягший, потечет вниз, туда, где в  немыслимом  жаре,
оседая, плавятся и корежатся железные балки, потом по всему этому сверху
туго ударит волна и расплещет, смешивая, камень и металл, и потом, когда
все остынет, никто никогда не поймет, где и что было и где кто стоял...
   Петер увидел это - и в тот же миг воздух над его головой  загудел  от
густой пулеметной струи, кто-то успел - бомба задергалась под куполом и,
оторвавшись, полетела вниз, упала - Петер не мог оторвать взгляд от нее,
- и, раскалившись, загорелась зеленоватым и очень жарким пламенем, осты-
вающим в густой белый дым, и несколько саперов бросились туда, к  облом-
кам бомбы, и ломами, лопатами, прикладами, сапогами  стали  подталкивать
их к обрыву, и Армант был среди них с камерой, потом он бросил камеру на
землю и тоже, схватив руками что-то, побежал к  обрыву  и  швырнул  туда
это, потом вернулся и вдвоем с кем-то, прикрываясь руками от жара, пота-
щил по снегу  горящий  обломок,  другие  пытались  снегом  тушить  самый
большой костер, но от снега он только разгорался, но  уже  кто-то  завел
трактор и несся туда на тракторе, вспарывая снег, и вот все отошли, и  в
дело вступила техника. В две минуты бульдозер сгреб все в кучу и спихнул
вниз, и саперов тут же раздели догола и голых погнали в баню - так  было
надо. Все побросали вниз - и одежду, и то, чем они работали, только  ка-
меру Арманта Петер подобрал и, вынув из нее кассету, бросил камеру  туда
же.
   Пережитая почти наяву смерть-испепеление смутила его, да и не  только
его, все вокруг говорили чересчур громко и весело и смеялись или против-
но, или ненатурально, стараясь притвориться дурачками, которым все равно
- жить или не жить; на войне вырабатывались своеобразные правила хороше-
го тона. Но скоро они примут свои законные двести пятьдесят, и все  ста-
нет простым и вполне приемлемым - так вот и живем... и помираем  так.  А
что? Нам помереть - это раз плюнуть.  Эх,  солдаты-солдатики,  оловянные
лбы...
   Вечером Арманта сильно морозило, но к утру он успокоился и уснул. Пе-
тер намеревался отправить его в тыл, но господин Мархель  и  слушать  не
захотел - самого дисциплинированного оператора - и в тыл? Ну нет!
   Кассету, снятую Армантом на тушении бомбы, Петер  проявил,  но  лента
почему-то оказалась засвеченной.
   Наконец Петер выловил Менандра. Для этого пришлось устраивать формен-
ную засаду. Менандр, прижатый к стенке, сознался в том,  что  выменял  у
саперов шестьдесят две коробки с отснятой лентой и  что  действовал,  не
ставя в известность начальника; но, оправдывался  он,  секретность  была
необходима для безопасности самого начальника - резонно? - а ленты  хра-
нятся в самом надежном месте, в берлоге Баттена, и о них можно не беспо-
коиться. Все было логично, и Менандр был предан и смотрел прямо в глаза,
готовый обидеться за то, что возникли такие гнусные подозрения - в  том,
что он, Менандр, мог совершить нечестный поступок,- а все  равно  беспо-
койство Петера не уменьшилось, просто он уже не мог понять,  из-за  чего
оно. Не из-за лент, выходит? Из-за Шанура, да? Или еще что-то висит?  Ни
черта не понятно...
   Еще неделю возились в павильоне, доснимая кое-что - так, детали;  Ар-
мант почти поправился, только изредка его знобило. Сняли  фантастическую
сцену, сочиненную господином Мархелем, вероятно, в момент обострения ге-
ниальности: полковник Мейбагс, узнав, что бомбой убило повара, сам  ста-
новится на его место, готовит саперам обед и, в белом халате и  колпаке,
разливает им по котелкам суп.
   Петер, пользуясь своей невидимостью, пробрался мимо часовых на насто-
ящую стройплощадку. То, что он увидел там, даже не удивило его, но поче-
му-то надолго испортило настроение: все суетились, на сборке саперы ста-
рательно приваривали звено к месту его крепления, потом так же аккуратно
отрезали электропилами; шум стоял дикий. Насосы работали и исправно гна-
ли масло в гидроцилиндры, но штоки поршней  были  отсоединены  от  фермы
моста и выдвигались вхолостую. Петер снимал это и чувствовал, как что-то
тяжелое сдавливает  грудь,  мешая  вдохнуть.  Нет,  какого  дьявола,  со
злостью отбросил он от себя эту тяжесть, мне он,  что  ли,  нужен,  этот
мост? Пусть у тех, кто это все затеял, голова болит, а я... Не  помогало
почему-то. Он повесил камеру на плечо и ушел.
   Камерон выслушал его, похлопал по плечу, сказал: "Так оно все же луч-
ше, чем если он обвалится", но проклятая тяжесть не проходила.
   Штрафники, работающие в павильоне, рассказали Петеру, что генерал Ай-
зенкопф на самом деле не погиб; на него  готовилось  покушение,  но  его
вовремя предупредили, и он успел скрыться, и сейчас он  готовит  в  тылу
танковую армию - ту, которая должна пройти по мосту и принести нам  пол-
ную и окончательную победу,и скоро будет здесь с танками и снесет к чер-
тям лагерь, и будет судить всех, и тогда все свое и получат: и Вельт,  и
этот ваш черный, и комендантский взвод - все.
   Примерно такие слухи ходили и среди саперов. На ухо шептали, что  ко-
нец бардака не за горами и скоро вернется человек с твердой рукой. Козак
сказал, что многие саперы носят с собой фотографии генерала, хотя по ны-
нешним временам за такую фотографию легко влететь и за проволоку.
   Наконец, появились подметные листки. От руки  или  по  трафарету  был
изображен генерал в профиль, и текст гласил: "Я иду".
   Армант разболелся по-настоящему. Он  температурил,  кашлял,  покрылся
какой-то гнусной сыпью, Петер не выпускал его наружу и заставлял лежать.
Брунгильда, после газовой атаки смотревшая сквозь  Арманта,  не  устояла
против женской природы - обиходить болеющего - и подолгу сидела рядом  с
ним, то молча, то беседуя о чем-то. Шла уже середина марта, все еще зим-
него месяца в этих широтах, но день становился заметно длиннее,  и,  ка-
жется, изменился воздух - не было теперь в нем сплошной заледенелости  и
звонкости, что-то добавилось, что-то ушло, и небо странным образом поме-
няло оттенок; иней с него смахнули, что ли? Бледные зимние закаты  нали-
лись кровью, и однажды такой закат, раскатанный на полнеба, вдруг  обор-
вался пронзительной зеленью. В этот вечер пришел Шанур.
   Менандр рыскал где-то, Камерон и Брунгильда были заняты в  павильоне,
Армант спал, тяжело дыша; Петер чистил пистолет. Шанур  вошел  неслышно,
не открывая двери, позвал:
   - Петер!
   Петер, хоть и ждал подспудно этого визита, хоть и узнал голос,вздрог-
нул и судорожно ухватился за рукоятку собранного пистолета. Потом заста-
вил себя расслабиться и обернулся. Шанур шел к своей койке,  застеленной
по-прежнему, как и было в тот день, когда он уехал. Поначалу  Брунгильда
ухаживала за койкой, как за могилой, а потом как-то по-другому.
   - А, это ты,- сказал Петер.- Хорошо, что пришел. Почему не сразу?
   Шанур смотрел на него темными глазами и ничего не говорил.
   - Я почему-то уверен был, что ты жив,-  внутренне  суетясь,  чувствуя
эту суету и ненавидя себя за нее, продолжал Петер.Внутри, знаешь ли, та-
кое... ну, понимаешь, как лампочка горела - живой... хорошо, что так по-
лучилось... то есть что я несу - хорошо, что обошлось. Ну рассказывай.
   Шанур покачал головой.
   - Ты суетишься, Петер,- сказал он негромко.- Ты устал?
   - Конечно,- сказал Петер.- Я вот и чувствую, что суечусь. Но я  очень
рад тебя видеть.
   - Хорошо,- сказал Шанур.
   - Где ты...- Петер хотел сказать: "Скрываешься", но не  сказал,  неу-
добно получилось.- Живешь?..
   - Хожу,- сказал Шанур.- Просто хожу везде. Нигде не задерживаюсь.
   - Вот ты-то и устал, наверное?
   - Смешно,- сказал Шанур,- но как раз на этом я замечательно отдохнул.
А ты устал