не  закрыть
этой раны... Не оставляй меня. Хотя бы пока я еще жива...
     Он еще хотел спросить тогда - куда же ушел  Учитель,  что  сталось  с
ним... Так и не спросил. А она никогда не говорила об этом.
     ...Год склонялся к закату, когда Айрэнэ - теперь ее называли Аэрнэ  -
слегла, чтобы уже не подняться.  Улльтайр  почти  не  отходил  от  нее.  В
Земле-у-Моря не умирают в одиночестве. Рядом с ней были ее  друзья  -  те,
кто успел полюбить ее; да и можно ли было  не  полюбить  Айрэ?  Иногда  ей
становилось лучше, и она снова пела. Особенно часто это бывало на  закате,
когда медно-красное солнце медленно опускалось в море.  Потом,  когда  она
уже не могла петь, другие пели для нее, говорили о хорошем, будто  впереди
была не смерть, а долгие счастливые годы...
     Так она и ушла - осенним  вечером,  когда  в  окно  смотрела  Звезда.
Голова ее лежала  на  коленях  Улльтайра,  тихо  пела  флейта,  тихо  пели
девушки... И не сразу заметили они, когда дыхание покинуло Айрэ.
     Так песни Аст Ахэ остались в этой земле, как и все, что  рассказывала
Айрэнэ. Летописи сохранили ее рассказ в  хроники,  и  Странники,  уходя  в
Большой Мир, несли с собою уже утраченную там память.


     "Тяжела земля, она давит на грудь... Не в земле ты будешь  лежать,  а
огонь так жжет... Говорят, там, далеко за морем, есть дорога к звездам,  к
нашей Звезде... На закате  ладья  унесет  нас  в  море,  на  закате  волны
поднимут нас в небо..."


     ...Тринадцать лет... У Хурина и Ахтэнэ - теперь ее называли Морвен, -
было двое сыновей: старший, с  зеленовато-карими  глазами,  был  похож  на
мать, младший внешностью пошел в отца.
     Тринадцать лет.
     Что-то произошло с ней в последний год. Нет, она не  была  больна:  в
ней просто появилась какая-то усталая задумчивость, тоска, что  ли...  Она
почти не выходила из дома: сидела у окна со  своим  вышиванием,  и  часто,
неслышно войдя в комнату, Хурин замечал,  что  она  неподвижно  застыла  с
иглой в руке, а глаза ее, не мигая,  смотрят  в  пустоту  -  словно  видят
что-то, невидимое ему.
     Она почти ничего не ела - пожимала плечами  и  говорила  с  виноватой
полуулыбкой: не хочется. Она почти не спала -  лежала  без  сна,  глядя  в
темноту широко распахнутыми глазами.
     Он все пытался что-то сделать для нее, не в силах спокойно  смотреть,
как уходит по капле ее душа: она только улыбалась с  виноватой  нежностью:
видишь, какая я...
     Какая?
     Слабая... Как страшно горит эта звезда...
     Любовь моя, девочка моя милая, желанная моя, что с тобой?
     Не знаю... Мне так горько и так легко, что кажется -  у  меня  растут
крылья, и скоро я улечу отсюда...
     Она больше не вставала. Тело ее стало легким, лицо  и  руки  -  почти
прозрачными, и он иногда ловил себя на том,  что  не  может  выдержать  ее
взгляд.
     Единственная моя, родная моя, что мне делать, что?..
     Ничего... Все хорошо, милый...
     Она не плакала - улыбалась, но слезы медленно текли по ее лицу,  а  у
нее уже не было сил, поднять руку, чтобы стереть их.
     Вышивку вот не закончила... жалко, была бы красивая... Белые ирисы  -
как дома...
     Ну, что ты, ну, успокойся...
     Мне спокойно... Не тревожься, милый, не надо...


     ...В этот вечер он так же сидел рядом и рассказывал - даже  не  очень
понимая, что. Говорить все, что угодно - только бы не это молчание.
     - Я хочу взглянуть на свадебный убор.
     Он обрадовался - тому,  что  она  заговорила,  что  хотя  бы  чего-то
пожелала, и бросился исполнять просьбу, как повеление.
     И, вернувшись, натолкнулся на странный взгляд  неожиданно  зеленых  -
трава подо льдом - глаз.
     - Ты... пришел?
     Он хотел ответить - да, но слово застряло в горле.
     - Ты вернулся... Я верила, я ждала... Зачем ты  заставил  меня  уйти?
Неужели ты думал, что можно заставить забыть? Что я забуду?
     Она снова улыбалась - печально, еле заметно.
     - Пожалуйста... не уходи сейчас. Уже недолго.
     Он поспешно сел.
     - Дай мне руку... нет, не  надо:  тебе  будет  больно.  Так  я  и  не
сумела...
     Он не понимал, что происходит. Надо было,  наверно,  сказать  что-то,
чтобы разбить наваждение, но он не находил слов.
     Она приподняла руку - тень жеста:
     - У тебя звезды в волосах, смотри... а волосы - как снег...
     Он начал осознавать. И лицо - лицо ее - нет,  не  ее,  другое,  юное,
незнакомое - почти как тогда, у спящей...
     - Мне почему-то кажется - я тоже стала крылатой... Распахну крылья  -
и поднимусь в небо... Мне всегда хотелось  -  самой...  и  буду  лететь...
лететь...
     Голос угасал.
     - А сейчас так хочется спать... Ты только не уходи - ведь правда,  ты
не уйдешь?..
     Опустила ресницы.
     - Только я больше не  засну,  как  тогда...  Я  больше  не  забуду...
Пожалей меня, я не  смогу  больше...  Не  уходи...  -  уже  засыпая.  -  Я
вернусь...
     Дыхание ее было таким легким, что не  поколебало  бы,  наверно,  даже
пламя свечи. Оно становилось все тише и тише - и угасло...



       КОРОЛЕВА ИРИСОВ. 512 ГОД ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ - 32 ГОД II ЭПОХИ

     ...Когда-то давно - так давно, что она сама уже забыла об этом  -  ей
казалось, что она все время сравнивает Его лицо с другим,  похороненным  в
глубинах памяти. Но эти черты были мягче; эти глаза  излучали  покой;  эти
волосы ниспадали на плечи  волной  золотого  света;  этот  голос  струился
нежной   убаюкивающей   музыкой...   И   руки   -   о,   эти   прекрасные,
утонченно-нежные руки, по сравнению с которыми даже ее собственные  иногда
казались  жесткими  и  загрубевшими,  и   счастье,   от   которого   почти
останавливается сердце - когда  Он  позволяет  ей  коснуться  их,  ощутить
губами благоуханное тепло кожи и холодок драгоценных  перстней  -  стократ
более драгоценных, почти священных реликвий, ибо эти  перстни  украшают  -
Его руки...
     "Учитель. Возлюбленный Господин и Учитель мой..."
     Сколько она помнила себя - с той поры, когда очнулась от бесконечного
колдовского сна - всегда была рядом с Ним, и первым, что увидела,  было  -
Его лицо, окруженное мягким золотым сиянием, прекрасное, мудрое и  кроткое
лицо... И Он всегда был неизменно нежен и ласков с ней,  одну  среди  всех
называл ее - своей ученицей, и не существовало для нее никого, кроме  Него
- единственного, боготворимого...
     "Прекрасны Ванъяр - но  и  лица  дев  их  не  сравнятся  нежностью  и
чистотою красок с лицом Его; и прекрасен возлюбленный мой,  бел  и  румян,
лучше десяти тысяч других.
     Голова Его - чистое золото; кудри Его волнистые,  золотые,  как  свет
Древа Лаурэлин;
     Глаза Его - как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке,  сидящие
в довольстве;
     Щеки Его - цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы Его  -
алые розы, источают текучую мирру...
     Прекрасен Ты, возлюбленный мой, и пятна нет на Тебе...
     И певцы златокудрые, что сидят у  подножия  трона  Твоего,  устыдятся
грубых голосов своих и умолкнут, едва заговоришь Ты...
     О, если бы Ты был брат мне, тогда я, встретив Тебя, целовала бы Тебя,
и меня не осуждали бы;
     Повела бы я Тебя, привела бы Тебя в дом матери моей. Ты учил бы меня,
а я поила бы Тебя ароматным вином...
     Положи меня, как перстень, на руку  Твою,  ибо  крепка,  как  Престол
Творца Вседержителя, любовь моя. Большие воды не могут потушить  любви,  и
реки не зальют ее. Если бы кто давал все богатство дома своего за  любовь,
то он был бы отвергнут с презрением..."
     Воистину, и в Благословенной  Земле  кто  может  поспорить  красотой,
величием и мудростью с Ним, Королем  Мира?  Что  уж  и  говорить  о  Сирых
Землях... Правда, она никогда не видела их.
     Амариэ Прекрасная рождена в Валиноре.


     Амариэ. Имя - предвечный свет Благословенной Земли, звон  драгоценных
капель, падающих с листвы Золотого Древа, цветом схожей с ее волосами.
     Он сказал как-то - Мирэанна. Имя -  искрящаяся  россыпь  бриллиантов.
Назвал так - и не ошибся; воистину - Драгоценный Дар, прекраснейшая  среди
Ванъяр, чьи глаза - яснее неба Валинора, чьи волосы  -  медленный  водопад
ясного золота...
     Многие смотрят в восхищении на Амариэ Прекрасную; она - словно  яркая
искра, зажигающая сердца любовью; но для нее - существует ли счастье выше,
чем сидеть у подножия трона в чертогах на  вершине  Таникветил  и  слагать
песни во славу - Того, единственного... Пожалуй, только один удостаивается
чести хотя бы иногда быть рядом с Амариэ Прекрасной: старший сын Финарфина
Златокудрого и Эарвен из Алквалондэ,  потомок  Избранника  Валар  Финве  -
Финарато. Что? - ее родня? - ей нет до этого дела: к чему родство  даже  с
Королями Элдар той, что стала  ученицей  самого  Короля  Мира?  Но  Амариэ
Прекрасной льстит преклонение Финарато, одного из искуснейших  мастеров  и
певцов народа Нолдор.
     О  да,  она  была  прекрасна,  и  сам  Куруфинве   Феанаро   когда-то
заглядывался на нее, но ее пугали порывистость  и  неукротимость  Огненной
Души: она избегала его. Правда, то, что гордый  Нолдо  быстро  утешился  и
даже предпочел ей какую-то Нэрданэл, огорчило Амариэ, но - ненадолго.
     А потом - был освобожден из подземных казематов Мандоса Враг. Она так
и не видела его ни разу - почему-то страшилась; да и Король Мира, кажется,
не хотел этого.
     ...И угас  свет  Дерев,  и  мятежные  Нолдор  покинули  берега  Земли
Бессмертных, и стыла кровь на камнях Алквалондэ... И уходил в неизведанные
страшные Смертные Земли Финарато,  унося  в  сердце  тоску  о  несбывшемся
счастье, ибо слишком  ясно  читал  он  в  душе  своей  возлюбленной,  и  в
беспечальной земле не было ему места...

                     Прощай, любовь моя, прощай:
                     Я ухожу в Забытый Край,
                     И клятва гонит, точно плеть,
                     И тяжесть - груз чужих грехов...
                     Пусть карою нам станет смерть,
                     Сильнее смерти - Арды зов.
                     Я выбираю страдания странствий,
                     Ты избираешь покой послушанья;
                     Мне - ледяной оскал Хэлкараксэ,
                     Тебе - улыбки Варды сиянье...
                     Познает цену жизни тот,
                     Кто боль и страх перенесет;
                     Познает цену красоты
                     Лишь тот, кто видел грязь и кровь,
                     И только в ненависти ты
                     Поймешь, как тяжела любовь...
                     Боги за все назначат цену
                     Равно - строптивым и покорным:
                     Мне - умирать без надежды в застенке,
                     Тебе - петь красу небес Валинора.
                     Смерть приведет меня назад,
                     И я взгляну в твои глаза,
                     И - что скажу тебе тогда,
                     Увидев в них - один покой?..
                     О беспечальная звезда,
                     Ты не разделишь скорбь со мной...
                     Будет встреча - жесточе разлуки,
                     Каждому будет свое воздаянье:
                     Мне - не-забвенья вечные муки,
                     Тебе - невинность непониманья...
                     Прощай.


     - ...Учитель, я хочу посмотреть на него.
     Манве ласково погладил золотые локоны Амариэ:
     - Милое дитя, зачем  это  тебе?  -  мягкий  голос  ничем  не  выдавал
проснувшегося в душе полузабытого страха.
     Девушка надула губки, как обиженный ребенок:
     - Ну пожалуйста, Учитель, я хочу посмотреть!
     - Это не доставит тебе удовольствия. Он... он некрасив.
     "Но почему нет? Разве теперь она сможет его узнать? Да  и  не  помнит
его уже... и - что ей вспоминать?"
     - Но я хочу этого!
     Король Мира вздохнул:
     - Ученица моя, я не стану препятствовать тебе. Я не хотел лишь, чтобы
мое прекрасное милое дитя было опечалено  подобным  зрелищем.  Обещай  мне
только, что не будешь испытывать твердость своего сердца, если тебе  будет
слишком тяжело.
     - О, благодарю, благодарю, Учитель! - лицо Амариэ радостно вспыхнуло,
она удивительно грациозным движением опустилась на колени,  схватила  руку
Короля Мира и припала к ней горящими губами.


     ...Не оступиться. Не упасть. Выдержать.
     Сдавленный вскрик.
     Он обернулся.
     Это лицо. Эти глаза. Он помнил их всех, узнавал их - даже  взрослыми,
даже ставшими - Эльфами Света.
     Йолли, Королева Ирисов, тоненький стебелек... Йолли?..
     Красивое нежное лицо искажено гримасой ужаса и отвращения.
     Этот безглазый урод и есть тот,  кто  смел  называть  себя  -  братом
Короля Мира?! Если бы не неодолимый -  до  тошноты  -  ужас,  швырнула  бы
камнем в ненавистное омерзительное лицо, которое и лицом-то вряд ли  можно
назвать... Тварь, тварь, чудовище,  порождение  бреда...  а  тут  еще  это
отродье бездны повернулось к  ней  и  смотрит  жуткими  черными  провалами
глазниц, смотрит прямо в глаза...
     Она рванулась прочь, давясь беззвучным  криком,  слепо  натыкаясь  на
кого-то, не видя ничего расширенными от страха глазами - добежать,  упасть
к ногам, спрятать  лицо  в  складках  лазурно-золотых  одежд...  "Учитель,
господин мой, спаси меня, помоги мне!.."
     Все верно. Нелепо надеяться, что она узнала бы его  -  таким:  в  нем
ведь ничего прежнего уже не осталось, ничего,  что  может  помнить  Йолли.
Безглазый урод. Все верно, девочка. Он горько  усмехнулся  про  себя:  сам
Король Мира не придумал бы лучшей мести.  Что  боль  в  сравнении  с  этой
встречей, с  не-узнающим,  полным  доводящей  до  безумия  брезгливости  и
страха, взглядом той, что была - последней Королевой Ирисов...
     Выдержать.
     Не оступиться. Не упасть. Не закричать, только не  закричать,  только
бы...
     Они не должны увидеть этого.
     Выдержать.
     Выдержать.
     Выдержать.


     - ...Учитель... Ох, Учитель... - она горько  всхлипывала,  уткнувшись
лицом в его колени.
     - Ну, что ты, дитя мое, успокойся...
     - Этот... он... он посмотрел на меня... о-о...
     Холодок пробежал по спине Короля Мира, но он взял себя в руки:  бред,
она не могла узнать. Не могла! Нечего ей уже узнавать!
     - Я ведь предупреждал тебя, дитя мое: не нужно было тебе видеть его.
     - Да, да, Ты прав, Господин мой, Ты прав...
     Она подняла голову, невольно вспыхнув;  в  ее  взгляде,  устремленном
снизу вверх в прекрасный лик Короля, не было  привычного  смирения  -  его
место заняла жгучая ненависть. Она внезапно оскалилась, стиснув  маленькие
кулачки:
     - За одно то, что он посмел назваться Твоим... - поперхнулась  словом
"брат", - за одно это... если бы... я бы сама глаза вырвала!
     Это  заставило  Манве  вздрогнуть.  И  в  первый  раз   благоговейная
преданность  его  ученицы,  выплеснувшаяся  в  этой  неожиданно   яростной
вспышке, испугала его. Он не хотел, чтобы сейчас она оставалась рядом,  он
почти боялся ее в это мгновенье.
     Король Мира быстро встал. Прошелся по залу взад-вперед, глядя куда-то
мимо нее. Остановился.
     - Иди в Сады Ирмо... Амариэ. Пусть сон  изгонит  из  твоей  души  это
страшное воспоминание и вернет покой твоему сердцу.
     Она застыла на коленях, глядя на него широко распахнутыми глазами,  а
через мгновение дрожащим комочком прижалась к его ногам и зашептала сквозь
слезы:
     - Учитель, не гони меня... Лучше  убей...  Господин  мой,  Повелитель
мой, смилуйся, убей меня... Я ведь люблю Тебя... не гони...
     Эта отчаянная мольба тронула Короля Мира. Он поднял  ее  за  плечи  -
умоляющие, покрасневшие от слез глаза безмолвно кричат о  пощаде,  пухлые,
по-детски нежные губы дрожат, руки - молитвенным жестом сложены на груди.
     - Что ты, - как мог, мягко ответил он. - Как же я могу прогнать  свою
любимую ученицу...
     Отчаянно-счастливое лицо:
     - Правда? Ты не гневаешься на меня, Учитель?
     Манве молча улыбнулся.
     - Если Ты хочешь, я пойду к Ирмо... Я вернусь и принесу Тебе  цветов,
можно? Можно, да?..


     Оставшись один, Король Мира начал мерить шагами зал, нервно сплетая и
расплетая пальцы. Амариэ была не только и не столько его  ученицей,  сколь
самым совершенным творением. Он создал ее, он сам; в ней  нет  ничего,  не
вложенного  им  самим  в  эту  прекрасную  совершенную  оболочку,   словно
драгоценный камень в изящную оправу.  И  именно  она  сейчас  пугала  его.
Почему?..
     - Я отвечу тебе.
     Король Мира обернулся, невольно вздрогнув.
     - Целители являются без зова, иначе они могут  опоздать,  -  объяснил
Ирмо, глядя куда-то в сторону. - А я и так опоздал.
     Он глубоко вздохнул:
     - Так вот, Манве, я отвечу тебе. Скажу то, что должен был сказать мой
брат, если бы ты спросил его.
     - Намо?
     - Нет, - как-то неожиданно недобро  усмехнулся  Ирмо  и,  словно  для
того, чтобы развеять малейшую тень сомнения, прибавил горько и  отчетливо,
- Мелькор.
     Король Мира отступил на шаг; впрочем,  выражения  его  лица  Ирмо  не
видел - смотрел в сторону.
     - Так вот. Ты действительно вложил в нее все. Создал  ее  заново.  Ее
мысли, чувства, движения души. Ты создал зеркало; но даже и это не было бы
бедой. Ты создал зеркало, отражающее только одно существо -  тебя  самого.
Не ее испугался - себя, своего отражения: без этого она  пуста.  Больше  в
ней ничего нет.
     Владыка Снов невесело рассмеялся:
     - Ты, видишь ли, ошибся... учитель. Не ученики тебе нужны,  а  слуги.
Тени. Разве ты допустишь, чтобы кто-то стал равным  тебе  или,  тем  паче,
превзошел тебя? А ученики... впрочем,  ты  этого  не  поймешь.  Да  это  и
неважно теперь. Ты тень свою попытался прогнать...
     Задумался.
     - Из этого вышла бы странная сказка: прогнать прочь свою тень.  Но  я
не о том. Тебе, не ей - место в моих садах. И я бы, пожалуй, принял тебя -
если бы ты сам этого  захотел.  Просто  потому,  что  целитель  не  вправе
отказать в помощи. Но ты не захочешь. Бедная девочка. Думаешь,  она  любит
тебя?
     Манве невольно поднял руку, словно пытаясь заслониться от слов Ирмо -
нелепый жест, так непохожий на его обычные  плавные  отточенные  движения.
Наверно, именно это и остановило второго из Феантури: он замолчал, впервые
посмотрев прямо на Короля Мира.
     - А ты сам, ты, Манве: ты - умеешь любить?.. - вдруг тихо и участливо
спросил Ирмо.
     Колдовские глаза Владыки Снов  встретились  с  глазами  Короля  Мира.
Всего на мгновение.
     Этот взгляд...
     - Не бойся.  Тебя  я  больше  не  потревожу.  Целитель  нужен  только
живым...
     Тают отзвуки голоса, тает дымка тумана - и  нет  его  уже  в  золотом
зале.


     ...В этот уголок Садов Лориэна она  не  заходила  никогда.  Непонятно
было: то ли воздух другой здесь, то ли деревья другие.  Тихо  и  печально.
Она было нахмурилась, но, увидев цветы, даже в ладоши тихонько захлопала -
вот то, что ей нужно, таких нет, наверно, во всей Благословенной Земле!
     Больше  всего  здесь  было  пурпурных   цветов:   темные   стебли   с
красноватыми, похожими на клинки листьями, три причудливо изогнутых нежных
лепестка    цвета    крови    образуют     венчик,     три     бархатистых
красновато-коричневых спускаются вниз, а странный, почти неуловимый  запах
пробуждает неясные видения, печаль о чем-то потерянном навсегда.
     Были и другие: белые, густо-лиловые... Но один понравился  ей  больше
всего:  золотисто-розовый,  рассветный.  Она  протянула  руку  -  сорвать:
стебель сломался неожиданно легко, венчик качнулся - словно кивнул.
     - Что ты здесь  делаешь?  -  вопрос  прозвучал  так  резко,  что  она
вздрогнула, чуть не выронив цветок.
     Странное лицо было у Владыки Снов. Она отчего-то оробела  и  ответила
нерешительно:
     - Я... я ничего... Я хотела сорвать цветок - можно?
     - Ты уже сделала это; зачем же спрашиваешь? И зачем тебе эти цветы  -
мало ли других в лесах Йаванны?
     - Владыка Снов, - успокаиваясь,  отвечала  Амариэ,