- Лаурэ...
     - Тайо, - резко оборвал Эннэт. - И я хочу, чтобы он тоже вспомнил.


     - ...Тайо!
     Золотоволосый резко обернулся; сдвинул брови:
     - Мое имя Лаурэ.
     - Нет! Выслушай... все равно уже ничего не  исправить,  но  мы  можем
хотя бы помнить. Ты - Тайо, и ты должен остаться здесь. Потому что там  ты
забудешь все.
     - Что ты говоришь, Нолдо?..
     Губы искривились в горькой усмешке:
     - Я из Эллери Ахэ. Как и ты. Из Эльфов Тьмы. Он был  нашим  Учителем.
Вспомни - деревянный город в Лаан Гэлломэ...
     - Эльфы Тьмы? Ты безумен, - высокомерно бросил золотоволосый.
     - ...и яблони, и серебряные сосны, и вересковые пустоши у  Хэлгор,  и
Лаан Иэлли... ты помнишь - Праздник Ирисов? Йолли была Королевой Ирисов, а
Учитель...
     - Что?!
     - Тайо, я умоляю тебя!..
     - Ты безумен, - холодно и размеренно повторил  золотоволосый.  -  Это
наваждение Моргота. Сама эта земля отравлена злом.  Владыка  Снов  излечит
тебя...
     - Снова? Разве ты не помнишь - так уже было? И я теперь не уйду, я не
хочу терять память, я  не  отпущу  тебя,  ведь  мы  -  последние,  и...  -
задохнулся, лицо мучительно исказилось, - он не Враг, он  -  Учитель.  Наш
Учитель, Тайо.
     - Замолчи!..


     Эллорн закрыл глаза. Алхо-эмэ, тайро... зачем ты пошел туда...  зачем
ты...
     Он стоял, а на его плечи, на волосы ложился легкими хлопьями  снег  -
первый снег этой зимы, заметая поле, невесомым покровом одевая мертвых,  и
не было птиц, и не было ни Людей, ни Элдар - не было больше никого, ничего
живого, он был один, теперь - один, и только повторял непослушными губами,
прижимая к груди книгу - словно живое существо, которое  может  замерзнуть
на ветру, - повторял беззвучно, теряя смысл слов: нет, это  выпал  снег...
выпал снег... И ветер подхватывал слова, едва они успевали сорваться с его
губ, и уносил в снежную круговерть - и не было больше слов, и не было боли
- не было ничего, только там, внутри, бездонная  пустота,  -  и  тогда  он
пошел вперед. Ветер швырял ему в лицо снежные хлопья, а  он  все  шел,  не
зная - куда, не ведая - зачем,  зная  только  одно:  некуда  возвращаться,
значит, надо идти вперед. Надо идти.



                 ВОЗВРАЩАЮЩИЙ ПАМЯТЬ. 534-550 ГОДЫ I ЭПОХИ

     - Учитель... Тебя хотят видеть.
     Мелькор отнял руку от лица:
     - Кто?
     - Какой-то мальчик... Кажется, давно в пути. Мы не смогли не впустить
его; он... - воин замолчал, не зная, как продолжить.
     - Пусть войдет.
     Недетские глубокие глаза смотрели снизу вверх прямо в лицо Валы:
     - Приветствую тебя, Властелин Мелькор.
     - Приветствую... Как имя твое?
     - Дайолен. Дайо. Я знаю, я не должен был...
     - Я понял. Подойди.
     Мальчик осторожно приблизился к  черному  трону,  остановился,  потом
начал неуверенно подниматься  по  ступеням,  не  отводя  взгляда  от  лица
Мелькора. Вала положил руку на плечо Дайолену, помолчал:
     - Мне жаль, Дайолен. Я не смогу излечить тебя.
     - Я почти не надеялся, Властелин. Ты прости меня. Я  не  из-за  себя.
Тетушка моя, золотое сердце, когда мама умерла, взяла меня к себе. А у нее
самой - шесть ртов, да я еще... Что  ж  я,  не  понимаю?  Она  мне  как-то
сказала: "Ходил бы ты по селениям,  хоть  на  хлеб  подавали  бы  за  твои
песенки, хоть какой-то толк..." В сердцах сказала, не со зла:  добрая  она
женщина, да живется вот тяжело... Плакала потом, все просила простить, что
попрекнула этим. А я тогда подумал, вдруг все-таки поможет  кто?  Пошел  к
знахарю, а он мне: не под силу это людям. Я и сам не знаю, как  решился...
Я бы ничего, тетушку жалко... Ты прости меня, видно и правда судьба моя  -
по деревням петь... Проживу как-нибудь... это ничего... Пойду я...
     - Дайо!
     - Властелин? - снова этот неподвижный взгляд в лицо.
     - Останься.
     - Зачем я тебе... такой?
     - Ты сам не знаешь своей силы. Я помогу тебе, оставайся. У тебя  душа
крылатая, мальчик.
     - Ты... правда хочешь, чтобы я остался?
     - У тебя зрячее сердце, Дайо. Ты видишь сам.
     - Да... я вижу твои глаза... Я раньше думал: звезды - что это?  Какие
они? Теперь я знаю...


     - Дайолен.
     Юноша поднял голову. Под сводами зала гасли последние отзвуки песни.
     - Да, Учитель?
     - Собирайся в дорогу, Дайо.
     Дайолен вздрогнул:
     - Ты... ты гонишь меня, Учитель? Тебе не нравятся мои песни?  -  лицо
его стало растерянным, по-детски беззащитным.
     - Твои песни прекрасны, мальчик. Они достойны того, чтобы их  слышали
многие, не только я. Ведь не можешь ты вечно жить в замке. Да ты и сам  об
этом думал.
     - Я не хочу уходить от тебя, Учитель.
     - Не от меня. К людям. Слушай свое сердце.
     - Сердце велит мне остаться, Учитель. Я слышал,  снова  война...  Мне
неспокойно, Учитель; прости, но... но я боюсь за  тебя...  Я  останусь;  я
ведь тоже могу защищать тебя, я умею сражаться - на звон оружия...
     - Зачем тебе меч, Дайо? Слово и песня тверже  стали,  острее  клинка.
Иди. И - вот, возьми эту лютню.
     - Но у меня...
     - Это мой дар.
     Дайолен провел по струнам.  Улыбнулся,  начал  играть  одну  мелодию,
вторую...
     - Она... она живая, Учитель!.. Поет... плачет...  никогда  не  слышал
такого...
     - Я сделал ее для тебя.
     - Ты, Учитель?.. Разве я достоин такого дара?
     - Твои песни - ее душа. И живой ее могут сделать только твои  руки  и
сердце.
     - Она говорит, слышишь? И струны - как лучи звезд... Ох, Учитель, как
мне благодарить тебя?
     - Не нужно. Храни память.  И  пусть  люди  слышат  тебя.  Не  забывай
ничего, - голос Мелькора дрогнул.
     Дайолен взял руку Учителя в  свои.  Осторожные  прикосновения  чутких
пальцев почти не причиняли боли.
     - Я буду помнить все, что ты говорил. Тебя. Твои глаза. Твои руки. Ты
прав, я давно решился. Но мне тяжело уходить.  Сердцу  больно,  словно  не
встретимся больше.
     - Не думай об этом. Прощай.


     - ...Ты говорил с ним? - выспрашивал  мальчишка.  -  Ты  знаешь  его?
Какой он, расскажи?
     - У него глаза - звезды, а руки - чудо и боль. Он крылатый, но в  его
венце - вся скорбь мира. И голос - как музыка... когда он говорит, хочется
просто сидеть у его ног и слушать, слушать...
     Дайолен умолк, потом промолвил, отвернувшись:
     - Все, хватит, Андар. Иначе я не смогу уйти. Слишком  тяжело  уходить
от него. Как сердце разорвать надвое. Идем. Пора в дорогу.


     Они шли на восток  -  много  дней,  много  месяцев.  Голубые  горы  в
туманной дымке поздней осени встретили их резким ветром, хлещущим по лицу,
как  мокрое  полотнище.  Здесь  мучительно-остро   ощутил   Дайолен   свою
беспомощность и ненужность: он не  мог  охотиться,  не  мог  даже  набрать
сучьев для костра. Тем усерднее учился он разводить огонь, готовить  пищу,
искать целебные  травы  и  съедобные  коренья.  Когда  удавалось  отыскать
ночлег, надежно защищенный от пронизывающего ветра и злого мокрого  снега,
Дайолен брал в руки черную лютню, и  Андар  замирал,  иногда  в  чудовищно
неудобной позе, боясь вздохнуть, и слушал...
     Когда спустились в долину, наступила зима. Дайолен теперь спал  мало:
мучили тревожные сны, и часто он просыпался от собственного стона...
     Андар проснулся от того, что кто-то тряхнул его за  плечи.  Мальчишка
заворчал: "Ну что тебе, что..."
     Прямо в лицо ему смотрели темные неподвижные глаза Дайолена.
     - Что там? - отрывисто спросил менестрель.
     Андар взглянул и ответил сонно:
     - Ну, закат...
     Сон как рукой сняло. Какой закат на Севере? Да и ночь ведь...
     Но там, за горами, вставало зарево, и небо стекало кровью  по  черным
горным пикам... А потом - словно кто-то клинком рассек живую плоть неба  -
разошлись рваные края низких туч и ослепительно ярко  вспыхнула  Звезда...
Из груди Дайолена вырвался хриплый звук, похожий на стон раненого зверя, и
он упал ничком, впиваясь сведенными судорогой пальцами в мерзлую землю...
     И потянулись дни - краткие и туманные, а ночи длились  бесконечно,  и
Андар сидел рядом с Дайоленом, не решаясь ни на минуту  оставить  товарища
одного. И, склоняясь  к  синеватым  губам  менестреля,  слушал  бессвязные
слова, и глухие рыдания и навязчиво повторяющееся: "Я  думал...  звезды...
какие они?.. Теперь я знаю... Я вижу твои глаза... Твои глаза..."
     Он все-таки задремал, наверно. Очнулся, как от  удара,  от  страшного
крика,  рванулся  к  Дайолену  -  и   отшатнулся,   встретив   неподвижный
нечеловеческий взгляд.
     В ту ночь на землю обрушился звездопад...


     Дайолен молчал. Часто брал он в руки черную лютню, и струны стонали и
плакали под его пальцами, но он никогда не  пел.  Они  шли  на  восток,  а
Дайолен все оглядывался назад - туда, где горела Звезда - так ярко, что  и
свет солнца не мог затмить ее; туда, где билась Звезда - как задыхающееся,
рвущееся в агонии сердце. И свет ее был - свет глаз, которым не сиять  уже
никогда; и свет ее был - боль, которой нет сильнее...
     Прошла странная молчаливая весна, отплакало печальное лето,  отпылала
огнем и кровью осень... Ранняя зима застала их в лесу, к  которому  пришли
они, миновав неприветливый перевал и переправившись через  широкий  речной
поток на неумело связанном плоту.
     - Стойте!
     Стройный лучник возник бесшумно, словно из ниоткуда:  только  что  не
было никого - и  вот,  стоит  у  ствола  тысячелетнего  дерева,  и  волосы
отливают бледным золотом в лучах неяркого предзимнего солнца.
     - Кто вы, откуда и куда держите путь?
     Лучник говорил на наречии Синдар со странным непривычным акцентом.
     - Кто это? - тихо спросил Дайолен.
     - Не знаю, - так же приглушенно ответил Андар.  -  По  обличью  вроде
Эльф... Одежда странная...
     - Мы странники, - сказал Дайолен. - Идем на Восток.
     - Ты менестрель? - лучник заметил лютню.
     - Да... Позволите ли нам обогреться? Правда нам  нечем  отплатить  за
гостеприимство... разве что песней.
     Эльф подумал немного.
     - Идите за мной. Я отведу вас к правителю.
     Андар  с  некоторой  опаской  поглядывал  на  Дайолена,  но  тот  шел
уверенно, лишь  изредка  касаясь  стволов  деревьев,  и  мальчик  перестал
волноваться.
     Дом правителя здешних Эльфов был украшен тонкой  резьбой  по  дереву:
золотисто-светлый, словно пропитанный солнцем, звенящий  и  легкий.  Андар
заметно робел, но Дайолен держался с достоинством, и  мальчик  успокоился,
только старался  держаться  поближе  к  менестрелю:  мало  ли,  что  может
случиться?
     Правитель Эльфов встретил их в небольшом круглом зале. Пол был устлан
мягкими шкурами, и Люди шли словно  по  щиколотку  в  мягком  теплом  мху.
Остановившись, Дайолен учтиво поклонился. Андар последовал его примеру.
     Собравшиеся в зале Эльфы - кто сидел на резной скамье, кто  прямо  на
полу, на шкурах - с интересом разглядывали Людей.
     Старший - невысок ростом, строен и красив, в черных  одеждах.  Тонкая
талия перетянута поясом из стальных пластин - у правителя почти такой  же,
серебряный: металл здесь  -  редкость.  Черные  волосы  спадают  на  плечи
тяжелой волной, лицо  смуглое,  с  острыми  по-птичьи  чертами.  Но  самое
странное  -  глаза:  в  мягких,  по-девичьи   длинных   ресницах   -   две
темно-зеленых, горящих странным огнем звезды, неподвижно смотрящих в  лицо
правителя. Становится не по себе от глубокого взгляда: как в душу глядит.
     Младший - совсем мальчишка, светловолосый  и  хрупкий;  кожа  тонкая,
прозрачно-белая, яркий румянец на высоких  скулах.  Смотрит  настороженно,
как  лесной  зверек:  глаза  -  черные,  глубоко   посаженные.   Одет   не
по-здешнему, но цвета те же - цвета леса.  Только  -  меч  у  пояса,  или,
скорее, длинный кинжал: словно паж или телохранитель - у  старшего  оружия
нет.
     А темные глубокие глаза не отрываются  от  лица  правителя.  У  Эльфа
глаза тоже зеленые, но светлые как листва, пронизанная  лучами  солнца,  с
золотыми искрами. Если бы не это да не странная - зеленый лист с  золотыми
прожилками - пряжка подбитого мехом плаща, правитель ничем не отличался бы
от  собравшихся  в  зале:  та  же  одежда  из  тонко  выделанной  тисненой
золотисто-коричневой кожи  и  темно-зеленого  полотна,  разве  что  рубаха
вышита богаче - зелено-золотыми нитями: тонкая вязь цветов и листьев.
     - Приветствую тебя, Правитель  Лесов,  -  Дайолен  говорил  на  языке
Синдар.
     - Привет и тебе, менестрель, странник, пришедший от Заката.
     У правителя был  мягкий  звучный  голос,  похожий  на  ласковый  свет
солнца, пробивающийся сквозь  листву  -  по  крайней  мере,  так  казалось
Дайолену.
     - Ешь и пей, обогрейся у огня. Потом, если захочешь, расскажешь нам о
своих странствиях: должно быть, ты многое видел в пути...
     Андар метнул быстрый взгляд на Дайолена, но  менестрель  только  тихо
улыбнулся и поблагодарил.


     - Правитель Айонар, позволь задать тебе вопрос...
     - Спрашивай, менестрель.
     - Твои глаза... У Эльфов они другие. Почему?
     Правитель задумался. Андар внутренне ахнул: откуда Дайолен  знает?  А
если Эльф разгневается?.. Мальчишка невольно  огляделся  по  сторонам:  их
слишком много, если что - не уйти. И смотрят странно.
     - Трудный вопрос задал ты, странник. Я не знаю и сам, из какого  рода
была моя мать. Я плохо помню ее.  Она  тоже  пришла  от  Заката  в  давние
времена... вернее, ее нашли в  лесу.  Она  была  молода,  совсем  девочка,
дикарка; все молчала и смотрела,  как  испуганный  зверек.  Одета  была  в
обноски, ноги изранены и загрубели - видно, долго бродила  по  лесам.  Она
была - Эльф, но непохожа на нас: волосы - как черная  бронза,  а  глаза  -
зеленые звезды... Говорят, она была очень красива. Говорят, когда  пела  -
умолкали птицы, словно стыдясь своих грубых голосов.  Я  помню  только  ее
руки: маленькие, тонкие, теплые... Имя у нее было странное -  Айони.  Отец
мой полюбил ее, и она стала его женой. Она умерла, когда мне  минуло  пять
лет. Прилегла на траву и уснула... Так и думали, что спит.  Отец  тосковал
по ней и через несколько лет ушел. Он говорил - однажды,  незадолго  перед
смертью  матери,  пронесся  над  лесом  черный  ветер,  и   она   плакала,
протягивала руки к небу и шептала странные слова, словно вдруг  вспомнила,
откуда она и кто она... Только никому не рассказала об этом, все повторяла
что-то об ушедшем народе, о  сбитых  черных  птицах  и  о  Звезде...  Одно
осталось от нее - взгляни...
     Менестрель подошел к правителю, и в его руку легла брошь  -  кленовый
листок из камня с мягко мерцающей каплей росы. Что-то  дрогнуло  в  сердце
Дайолена:
     - Никто не знал, откуда приходили они - странники в  черных  одеждах;
но плащи летели за их плечами как  крылья  птиц,  и  глаза  их  сияли  как
звезды... Странна была их речь, печальны были их песни,  знали  они  имена
богов, но не пели о Благословенной Земле... Говорили  они  о  звездах,  но
иные давали им имена...
     - Ты слышал о них? Ты знаешь о них?
     Снова - всевидящий темный взгляд:
     - Вы храните память?
     - Мы помним... Они учили нас... Кто  были  они?  Мы  не  знаем  имен,
менестрель...
     Голос жесткий и ровный:
     - Имен не осталось. Приказано забыть. Я спою.
     Никто не успел ответить: запели струны черной лютни, и  ясный  чистый
голос взлетел под золотистые своды...
     Он пел, глядя куда-то поверх головы правителя,  и  все  ниже  опускал
голову Эльф. Человек говорил - Учитель, не называя имени; человек именовал
Людьми тех, кого знали как Эльфов  Тьмы,  Черных  Эльфов,  отступников.  И
плакала лютня, и высокая скорбь была в словах, и полынным серебром звенела
мелодия...
     Долго молчал правитель, а потом тихо сказал:
     - Этого не может быть... но песня не лжет...
     Новый голос хлестнул, как плеть:
     - Прислужник Врага! Как ты смеешь... как смеешь петь такое!
     Эльф выступил из тени. Он был  одет  по-иному:  в  доспехах,  опоясан
мечом,  чью  рукоять  стиснули  сейчас  пальцы,   унизанные   драгоценными
перстнями.
     Взгляд менестреля остановился на лице говорившего:
     - Прости, я не сразу увидел тебя, Нолдо, - с легкой  усмешкой  сказал
Человек.
     - Лжец! Морготово отродье!
     Дайолен вздрогнул как от удара, но голос его звучал спокойно:
     - Я говорю правду, и ты знаешь это. Иначе мои слова не разгневали  бы
тебя, Нолдо.
     - Я загоню их тебе обратно в глотку, смертный! - крикнул Эльф.
     Андар вскочил и схватился за меч, заслонив собой менестреля. И  тогда
заговорил правитель. Тихий голос его прозвучал властно и сурово:
     - Ты, Нолдо, и ты, мальчик - вложите оружие в ножны. Умерь свой гнев,
воитель: пока еще я властвую здесь, и  никто  не  поднимет  меча  на  моих
гостей - таков закон гостеприимства. Не заставляй меня жалеть о  том,  что
тебе позволили оставить при себе меч.
     Нолдо резко развернулся и  вышел  из  зала.  Правитель  проводил  его
долгим взглядом.
     - Странны песни Смертных...  Верно,  слово  ранит  больнее  клинка...
Горько слушать тебя, менестрель... и все же - пой. Я  хочу  слышать,  хочу
знать. Пой, я прошу тебя.
     И снова запел Дайолен - о том, чего не мог видеть, о том, что услышал
в биении Звезды. И правитель сидел, впившись в виски пальцами, а потом еле
слышно прошептал:
     - Не надо... Не надо больше... Больно...
     Звенящая  тишина  повисла  в  маленьком  зале.  Правитель  беспомощно
смотрел в глаза менестрелю, и голос его прошелестел как осенняя листва:
     - Мне нечем одарить тебя... да, кажется, ты и не взял  бы  дара,  ибо
песни твои выше всех даров... Прими хотя бы это...
     Бесшумно подошел к менестрелю слуга и, поклонившись, подал ему резной
деревянный кубок, оправленный в серебро:
     - Правитель посылает тебе эту чашу, менестрель.
     Дайолен поднял глаза на Эльфа и протянул руку. Рука замерла в воздухе
- как-то беспомощно.
     - Что же ты? - начал было правитель. И вдруг осекся. -  Ты...  ты  не
видишь?
     Горькая улыбка тронула губы Дайолена:
     - Я слеп от рождения, правитель.
     - Но как же...
     - Глаза - я вижу. Больше ничего.
     Андар осторожно принял у Эльфа кубок и положил на него руку Дайолена.
Менестрель поднялся:
     - Пью за тебя, правитель!..


     Эльф подошел бесшумно и сел рядом.
     - Менестрель.
     - Да?..
     - Я хотел просить тебя спеть мне.
     - О чем ты хочешь  услышать?  -  Дайолен  выглядел  задумчивым.  -  О
заповедных лесах Дориата? О государе Элу Тинголе и  его  королеве  Мелиан?
Или о королевне Лютиэнь, прекраснейшей из Бессмертных?
     - Да! - порывисто ответил  Эльф  -  и  тут  же  вскинул  на  Дайолена
удивленный взгляд. - Но как ты...
     - Ты Синда, и, судя по выговору, из Дориата.
     - Ты так хорошо знаешь языки Эльфов?  Откуда?  Впрочем,  нет,  потом;
пой.
     - Хорошо, - у менестреля была странная улыбка. - Только я  буду  петь
по другому. Не так, как рассказывают у вас.
     - Это все равно.
     ...Только один раз Эльф не смог сдержать тяжелого вздоха.
     - Странная... песня...
     Теперь Дайолен смотрел ему в лицо - очень серьезно и печально.
     - Откуда вы там, на Севере, знаете это?
     - Но ведь они  пришли  именно  к  нам,  -  так  же  серьезно  ответил
менестрель. - Я не думал, что ты дослушаешь до конца.
     - Теперь уже все равно. Кто тебе это рассказал?
     Дайолен не ответил.
     - Я хотел бы спеть тебе еще одну песню - и,  не  дожидаясь  согласия,
запел.

                 Из сумрака Севера вновь в колдовские леса
                 Вернулась твоя звезда, о Даэрон.
                 В вечерней тени звенят соловьев голоса -
                 Умолкла твоя весна, о Даэрон...
                 Цветы и звезды в венок вплетай,
                 Как сердце, бьется пламя свечей...
                 Прощай, любовь моя, прощай,
                 О Лютиэнь Тинувиэль...
                 Как под ноги - сердце, ты песню
                 бросаешь свою -