поделиться
радостью своей со всеми, он думал - это дар Эру, и все знают об  этом,  но
никто не понял его. Никто ничего не видел. Он встретил  испуганный  взгляд
Манве и внезапно понял - Манве боится его, Намо! И кощунственная  мысль  о
том, что он сильнее Короля Мира, смутно зашевелилась в душе.
     Ноги сами  привели  его  к  Мелькору.  На  сей  раз  он  нес  в  руке
хрустальный сосуд с упавшей звездой, и впервые, со дня  суда  увидел  лицо
Мелькора. Мятежный Вала сидел, прислонившись к стене.  Он  слегка  прикрыл
глаза - отвык от света.  Волосы  его  поседели,  и  морщины  наметились  в
уголках рта и на лбу. Руки в тяжелых кандалах бессильно лежали на коленях.
Это было так неестественно, так нелепо - сильные, гибкие,  красивые  руки,
предназначенные создавать, были скованы, чтобы не смели творить  ничего...
Намо тяжело вздохнул, переступая порог, и на  лице  его  были  смятение  и
раздумье. Мелькор, увидев это, сам спросил его:
     - Что тяготит тебя, Владыка Судеб, Повелитель Мертвых?
     Голос его был ровен и спокоен, не как в прошлый раз. Намо  показалось
- Мелькор ждал его. Все же ждал.
     - Похоже,  что  я  видел  Свет,  -  не  то  вопросительно,  не  то  с
уверенностью сказал Намо. - Понимаешь, я вышел - а в небе свет! Там что-то
огненное, яркое, прекрасное! Я радовался, я говорил: "Смотрите, вот  он  -
Свет!" А они...
     - А они ничего не видят и пугаются твоих слов. Да?
     - Да, да! И Манве - он испугался! Чего? Не понимаю...
     - Тебя. Твоего зрения. Твоей мощи, Намо. Ты умеешь видеть. Ты  смеешь
видеть. Ты сильнее их, - в голосе Мелькора звучали  мягкие  ноты,  и  Намо
улавливал в его речи едва заметные отзвуки радости и восхищения. - Ты ведь
силен, Намо. Изначально ты повелеваешь Судьбами Арды. А теперь  ты  смеешь
видеть и знать все, что хочешь - не то, что позволяет тебе Манве.
     - Но... может, это наваждение... -  Намо  не  договорил.  "Наваждение
Врага", - хотел сказать он, но ведь Враг -  вот  он,  здесь,  беспомощный.
Намо запнулся, мучительно подбирая слова, но  Мелькор,  видимо  поняв  его
замешательство, усмехнулся и заговорил:
     - Нет, это не наваждение. И не ты один  видишь.  Но  ты  -  видишь  и
смеешь видеть, другие же намеренно закрывают глаза. Ибо Эру  не  велел,  -
злая насмешка звучала в его голосе. - Ничего. Не Валар, так Майяр  увидят.
Как Гортхауэр, - резко закончил он.
     - И кто из Валар видит, кроме тебя? - спросил Намо.
     - Ты, думаю, твои брат и сестра. Может, Эсте. Наверное видят, но  еще
не осознают. И Варда.
     Голос его стал сухим и жестким, когда он произнес последнее имя.
     - Варда? Но когда я пришел... когда я сказал...
     - Все верно. Она видит, но в ее воле закрывать глаза  другим.  Такова
воля Эру. Но ты - сильнее.
     - Откуда ты знаешь волю Эру? Он говорил с тобой?
     Мелькор слегка  насмешливо  посмотрел  на  Намо,  и  тот  ощутил  всю
нелепость своего вопроса.
     - Да, конечно. Иначе бы Эру не боялся тебя.
     - А откуда ты знаешь, что Эру боится меня?
     - Н-не знаю... Знаю и все... Почему? - изумленно спросил Намо.
     - Но так и должно быть. Мы часть разума и замыслов Эру.  И  любой  из
нас, обретя себя и осознав себя, способен сравняться  с  Эру  и  превзойти
его. Только не все на это осмелятся. Ты - посмеешь. Намо, поверь  мне,  ты
очень силен, и никто в Валиноре не может сравняться с тобой. Так перестань
же бояться себя, поверь себе!..
     Теперь разговоры с Мелькором сделались для Намо необходимостью,  как,
похоже, и для его узника. И после каждой  беседы  Намо  замечал,  что  его
видение мира меняется. Не из-за  Мелькора,  нет,  Намо  начинал  познавать
бытие сам, и лишь подтверждения искал у Черного Валы. Ему казалось, что он
идет по узкой тропинке, и по обе стороны - пропасть. Он ступает медленно и
осторожно, но - продвигается, и Мелькор протягивает ему руку, чтобы он  не
упал...  Он  научился  принимать  Великую  Двойственность  в  целом  и  не
отвергать ни одной из ее сторон, и,  главное,  он  осознал  суть  Великого
Равновесия Миров и видел его вечное движение  и  изменчивость  -  то,  что
давно превратилось  в  неизменность  в  Валиноре.  Здесь  Равновесие  было
принесено  в  жертву  Великой  Предопределенности.  Он  теперь  по-другому
смотрел на Валар, и их деяния; все яснее в душе его разгорался великий дар
предвидения, и знал он теперь, что воистину он  -  Владыка  Судеб,  и  что
слово его может стать - свершением. Он понимал теперь, что замыслил Эру, и
что пытался сделать Мелькор, и с болью смотрел на его скованные  руки.  Он
теперь много писал, и Книга его становилась все больше.
     Он часто говорил с Мелькором об Арде, об Эндорэ. И улыбка  появлялась
на губах Мелькора, когда он вспоминал  о  Смертных  землях.  Казалось,  он
видит то, о чем говорит.
     - Там время идет. Там - жизнь. И каждый день - новый, не  похожий  на
другой. Там даже звезды светят по-иному. Нет, не Эльфам там жить - они  не
знают цены жизни, они не понимают сладостную боль летящего времени...  Те,
кто будет там жить - Люди. Они придут.  Они  увидят  Солнце,  и  никто  не
сумеет закрыть им глаза. Они будут жить, а не  существовать.  И  будет  им
дано право выбирать и решать, судить и вершить...
     - Мелькор, но если ты  сумеешь  сделать  Людей  такими,  то  ты  куда
сильнее Эру...
     Мелькор резко поднял скованные руки и до предела натянул  цепь.  Лицо
его стало непроницаемо-холодным.
     - В этом Эру сильнее меня. Велико искусство Ауле -  не  вырваться,  -
тихо и обреченно добавил он, опуская голову.
     И Намо стало настолько больно и стыдно, что он, повинуясь  внезапному
порыву, бережно взял эти скованные руки в свои  могучие  ладони  и  крепко
сжал их.
     - Прости меня, Мелькор. Прости, если можешь,  -  глухо  сказал  он  и
вышел из каземата. И не видел потрясенного взгляда Мелькора; ибо жалость -
оружие, способное сокрушить и крепчайшую броню.
     Когда он в следующий раз пришел к Мелькору, то увидел, что  тот  ждал
его. Теперь оба они были нужны друг другу. Отныне они говорили  на-равных.
Намо считал Мелькора выше себя, и потому был  счастлив  и  удивлен,  когда
Мелькор сказал ему, что у него руки творца. Намо недоуменно  воззрился  на
свои руки.
     - Да, ты способен создавать, Намо. Ты еще этого не  осознаешь,  но  я
вижу это. Ты сможешь. А Ауле... - он посмотрел на цепь и продолжил  горько
и тяжело. - Это - последнее его творение.  Когда  творец  начинает  ковать
цепи, он становится палачом и уже ничего не сможет создать  никогда.  А  в
твоих руках - я это вижу - лежит великая способность создавать...
     - А твои руки скованы... И даже имени ты лишен, Возлюбивший Арду.
     - Как и ты, Владыка Судеб. Но для  меня  ты  -  Намо,  а  не  Мандос,
"Тюремщик".
     Намо покачал головой.
     - Нет. Именно тюремщик. И я виноват перед тобой.
     - Не ты. Ты брат мне, Намо. И останешься  им...  -  Мелькор  внезапно
умолк, и лицо его в этот миг было полно такой тоски  и  обреченности,  что
Намо вздрогнул.
     - Даже здесь я вижу  звезды,  -  почти  шепотом  сказал  Мелькор,  не
обращаясь ни к кому, и неясное мучительно-тяжелое предчувствие возникло  в
глубине души Намо, и он понял, что Мелькор сейчас чувствует то  же  самое.
Они в тот вечер больше не говорили - просто  молчали,  не  глядя  друг  на
друга...
     Уходя, Намо чуть не сбил с ног  притаившегося  за  дверью  одного  из
своих Майяр. Тот  прижался  к  стене  и  смотрел  на  взбешенного  Намо  с
отчаянным страхом, и одновременно с вызовом. Намо схватил его за  плечо  и
толкнул вперед.
     - Иди!
     Майя послушно пошел впереди. Наверху, в тронном  зале,  Намо,  закрыв
все двери, в гневе обрушился на своего ученика.
     - Ты посмел! Ты следил за мной? Подслушивал? А, может, и  доносил?  -
рычал он, тряся его за плечи. - Отвечай!
     Майя отчаянно мотал головой.
     - Нет, нет, Повелитель! Нет! Я  слушал...  я  понимал...  Учитель!  -
внезапно крикнул он, схватив руку Намо и прижав  ее  к  груди.  -  Умоляю,
позволь мне уйти с ним! Когда его отпустят на свободу... Учитель!
     Намо с любопытством смотрел на него.
     - Ты пока еще мой Майя, - неторопливо сказал он.
     - Даже если не отпустишь - уйду сам.  Как  Артано,  -  упрямо  сказал
Майя.
     Намо нахмурился. Майя невольно ставил его на одну доску с Ауле.
     - А ты не думаешь, - сурово сказал он, - что я могу сейчас  приказать
заковать тебя в кандалы и отправить в подземелье за ослушание?
     Майя резко отступил назад. Лицо  его  вспыхнуло,  глаза  сузились  от
гнева и презрения. Он протянул руки и глухо, сквозь зубы, бросил:
     - Зови. Пусть закуют. Все равно уйду.
     Намо невесело рассмеялся.
     - Ты, кажется, путаешь меня с Ауле. Ладно. Я отпущу тебя.
     - Учитель! - Майя упал на колени.
     - А ну, встань! - рявкнул Намо. И, посмотрев на Майя, добавил тихо:
     - Но все-таки ты вернешься ко мне.
     "Мой Майя, - думал он, - воплощение моих мыслей и разума... Он избрал
путь Мелькора... Неужели это - вторая сторона моей сущности?  Надо  же..."
Намо тепло улыбнулся, вспоминая детское упрямство ученика.


     - ...Ты сказал, у меня руки творца. Мне трудно в это поверить. Иногда
я сам не понимаю себя. Кто я есть? Зачем я здесь? В чем моя роль?
     - Наверное, ты здесь потому, что полюбил этот мир, как и мы все.
     - И что? Я ведь не сделал здесь ничего. Ничто здесь не создано  мной.
Зачем я здесь?
     - Но разве ты ничего не замыслил в ту пору, когда мы творили  Музыку?
Разве у тебя не было своей нити в общей ткани?
     - Я не помню ее. Я не понимаю ее. Ведь тогда мы ничего не знали ни об
Эльфах, ни о Людях. А ведь теперь их судьба - в моей  руке,  я  -  Владыка
Мертвых. В чем же моя доля? Я не был нужен при  Творении  Арды.  Или  я  -
забыл?
     - Я не могу тебе помочь. Просто не знаю - чем. Это правда.  Я  всегда
думал - почему ты, твои брат и сестра пришли в этот мир сразу, когда в нем
не было, да могло и не быть боли, смерти, страданий? Что  было  оплакивать
Ниенне? Над чем властвовать тебе? Или все же ты что-то предвидел?
     - Я не знаю. Я забыл. Я, все помнящий Владыка Судеб - забыл. Не  могу
вспомнить... Иногда мне кажется, что меня нарочно  низвергли  сюда,  чтобы
быть твоим тюремщиком.
     Оба молчали. Наконец, Мелькор покачал головой.
     - Я не знаю, что ты увидел, что ты создал тогда - в изначальную пору,
чем ты так испугал Единого, что тебя заставили  забыть,  что  тебя  лишили
права создавать. И воля твоя подчинена... И все же тебя боятся... Не знаю.
     - Даже ты не знаешь.
     - Я не могу знать все, Намо. Я же не Единый, -  усмехнулся.  -  Да  и
Единый, боюсь, не скажет, хотя он-то наверняка знает. Впрочем, дело  не  в
нем. Ах, зря они сделали тебя моим тюремщиком!..



                   О ФИНВЕ И МИРИЭЛЬ. ВЕК ОКОВ МЕЛЬКОРА.
                    ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОДЫ 654-655

     ...Полторы сотни лет... Теперь он не был так  чудовищно  одинок:  все
чаще Намо приходил в его темницу, чтобы говорить  с  ним.  Тем  тяжелее  и
страшнее было каждый раз снова оставаться одному.


     На  этот  раз  тяжелая  дверь  не  скрипнула,  но  он  ощутил   чужое
присутствие раньше, чем поднял глаза.
     Тонкая фигурка замерла на пороге: не темная  -  серебристо-мерцающая,
как лунный свет, и он вскочил на ноги прежде, чем осознал, что - ошибся.
     - Мириэль... - с трудом глухо выговорил он. -  Что  нужно  прекрасной
королеве Нолдор от пленного мятежника?
     Видение  заколебалось,  словно  готовое   растаять,   но   в   голосе
говорившего было больше боли, чем насмешки, и она ответила:
     - Не называй меня так. Назови... как прежде.
     - Как?
     - Тайли. Разве ты не помнишь... Мелькор?
     - Тайли... Я помню все. И - всех. Но как ты пришла сюда?
     - Для души в Мандосе нет преград... Мелькор. И для памяти...
     - Ты помнишь? - он жадно вглядывался в ее лицо.
     - Помню. Тебя...  -  серебристая  фигурка  качнулась,  словно  хотела
приблизиться. - У тебя волосы совсем седые...
     Он промолчал. И вдруг страшная мысль обожгла его: ведь живой не может
прийти в Чертоги Мертвых! Неужели ее - тоже?!..
     - Как ты оказалась здесь?
     - Они говорят - я уснула... Я... ушла; мне было так тяжело...  Воздух
жжет, и свет... Но покидать сына... Феанаро, он так похож на... на  нас...
и - Финве... ведь он любит меня; и я...
     Его лицо дернулось, когда он услышал ненавистное имя.  Конечно,  ведь
она - его жена... жена того, кто вынес приговор последним из ее  народа!..
какая насмешка... Знал ли сам Финве, кого взял в жены?
     - Ты словно ненавидишь его...  Мелькор,  -  в  голосе-шорохе  -  тень
печального удивления. - Ты был другим. Ты не умел ненавидеть.
     - Думаешь, так можно научить любить? - он поднял скованные  руки  но,
увидев боль на полупрозрачном лице, мягко прибавил. - Прости.
     Она снова заговорила о Финве:
     - Он такой светлый, открытый - как ребенок...  Мне  иногда  казалось,
что я старше его; хотелось помочь, защитить... Разве  можно  его,  такого,
ненавидеть?
     "Защитить... Вот как..."
     Он долго молчал, потом сказал задумчиво:
     - В чем-то ты, может, и права.  Можно  сказать  и  так...  Испуганный
ребенок...
     Его руки невольно сжались в кулаки, глаза вспыхнули ледяным огнем:
     - Не могу, Тайли!.. Не могу...
     - Мой Учитель не умел ненавидеть, - повторила она, и он понял, почему
каждый раз она с такой запинкой произносила его имя. - Я понимаю... иногда
его лицо становилось таким странным... это тень твоей  ненависти.  Что  он
сделал тебе? - она прижала узкие бледные руки к груди, посмотрела почти  с
мольбой. - Что он мог сделать тебе?
     "Конечно. Ты же не знаешь, не видела этого".
     - Мне? - он не удержался от сухого смешка. - Мне он ничего не сделал.
Даже пальцем меня не коснулся.
     - Но все же ты ненавидишь его... И сына - его сына - ты тоже  станешь
ненавидеть?! - с отчаяньем выдохнула она.
     - Ты пришла, чтобы просить за них? Нет, я не возненавижу твоего сына,
Тайли, - его голос дрогнул, но  тут  же  вновь  обрел  прежнюю  твердость,
зазвучал жестко, почти жестоко. - Но не  проси,  чтобы  я  простил  твоего
супруга, королева Мириэль!
     Мерцающая фигурка опустилась на колени.
     - Не понимаю, - обреченным шепотом, - не понимаю...
     - Ты помнишь, что стало с твоей сестрой?
     - Ориен... да... ее убили... и Лайтэнн тоже...
     - А потом?
     - Я не помню... - она смешалась, поднесла прозрачную руку к виску.  -
Не помню... Не знаю... Я спала... Потом Владыка Ирмо взял меня за руку,  и
я пошла с ним... Он был почему-то таким печальным... Был свет, и  цветы  -
много  цветов...  красивые...  другие.  Не  как...  дома.  Королева  Варда
улыбнулась  мне  и  сказала  -  как  ты  прекрасна,  дитя  мое...  Я   так
растерялась, что даже забыла поклониться... А он... Его я увидела в  Садах
Ирмо. Он был такой красивый...
     "Верно, красив. Это я помню. Высокий, стройный, сероглазый..."
     - ...в короне из цветов... Мы смотрели друг  на  друга  -  как  будто
вокруг и не было никого... Потом мы часто виделись, и однажды я сплела ему
венок из белых цветов, и он...
     - Нет!..
     Она вздрогнула и отшатнулась. Он стиснул до хруста зубы,  сжал  седую
голову руками:
     - Нет, нет! Только не это... Не так...
     - Что с тобой?
     "Нельзя  говорить...  Душа  так  беззащитна...   но   как   объяснить
по-другому? как сказать - да, я не должен ненавидеть Финве, да,  не  он  -
главный виновник, да, он не понимал, что творит,  он  был  как  испуганный
ребенок - но я не могу простить его, не могу забыть те слова,  не  могу...
Пусть я несправедлив, но быть справедливым - выше сил. Может, я так  и  не
перестал быть богом, но не могу остаться беспристрастным. Велика  же  твоя
любовь, дитя: ведь ты пришла не затем, чтобы узнать, что случилось с твоим
народом, почему убили твою сестру, где  твой  брат  -  пришла  просить  за
Финве..."
     Он молчал. Она долго ждала  ответа,  потом  скользнула  к  двери,  но
обернулась  на  пороге  и  спросила  как-то  беспомощно-удивленно,  словно
впервые задумалась об этом:
     - Мелькор... Почему ты - здесь? Зачем тебе сковали руки?
     Он поднял на нее глаза - и внезапно, не выдержав,  хрипло  и  страшно
расхохотался.
     Она исчезла - легкий утренний туман под порывом злого ледяного ветра,
- а он все смеялся, пока смех не перешел в глухое бесслезное рыдание  -  и
умолк.
     "Спроси у моего брата, почему я здесь. Спроси у Ауле, почему  у  меня
скованы руки. Спроси у Тулкаса, как  погиб  твой  отец.  Спроси  у  Ороме,
почему убили тех, кто сопровождал вас. Спроси  у  своего  мужа,  как  умер
Ахтэнэр, твой брат!"
     ...Ахтэнэр - черные с золотыми искрами  глаза,  черные  с  отливом  в
огонь волосы, дерзкий и насмешливый... Знал ли будущий Король Нолдор,  что
обрек на смерть  брата  той,  которая  стала  его  возлюбленной  супругой?
Наверно, нет; и она не знала...
     А Манве, должно быть, радовался этому союзу: как же, сумел  исправить
зло, содеянное негодяем-отступником, выиграл  битву  за  юную  душу,  смог
излечить ее! И сколько еще таких детей в Валиноре?  Детей  ведь  не  стали
убивать, Великие милосердны: зачем казнить, если можно приказать забыть...


     Ирмо медленно шел среди теней и бликов, шорохов и  отдаленного  звона
падающих капель росы. Там, где проходил Владыка Снов и Грез, Сады обретали
новую, целительную силу. Медленно, в задумчивости шел он,  словно  скользя
над травой, не оставляя и легкого следа на земле.  Говорили,  что  Сады  -
часть самого Ирмо, его сила и разум.  Наверное,  это  было  правдой  -  он
ощущал Сады, как самого себя. И сейчас дергающая боль  в  виске  вела  его
туда, где от чьего-то горя умирали травы.
     Ветви почти сплетались над  маленькой  круглой  поляной,  оставляя  в
зеленом куполе окно, сквозь которое падал сноп мягкого рассеянного  света.
Там, в круге света среди мелких белых цветов,  спала  юная  женщина.  Ирмо
настолько хорошо знал этот уголок Садов, что почувствовал острую  боль  от
того, что нарушено  печальное  совершенство  этого  места.  Тихий  быстрый
шепот, всхлипывания - листва тревожно дрожит... Темная  коленопреклоненная
фигура, плечи вздрагивают от рыданий. Ирмо уже понял, кто  это.  Он  часто
приходил сюда. Вала неслышно  приблизился  и  встал  перед  плачущим.  Тот
поднял голову; красивое, переполненное отчаянной тоской лицо  было  залито
слезами.
     - Владыка, - срывающимся шепотом, - почему... О, почему? Они  сказали
- Мириэль больше не проснется... Почему, почему, Владыка?! Почему  она  не
возвращается? Ведь я же люблю ее! И она тоже... Ведь она не может умереть,
ведь правда? Правда?!
     Ирмо покачал головой и ничего не ответил. Но Королю  Нолдор,  похоже,
было не до ответа. Он говорил. Говорил скорее себе, чем Ирмо.
     - Я помню, помню... Ведь это здесь, в этих Садах я встретил ее...  О,
как же она прекрасна...


     ...Она казалась ему душой белого цветка.  Тень  -  в  тени  деревьев,
серебристый утренний туман, хрупкий  стебелек...  Девушка  с  серебристыми
волосами и прекрасными  нежными  глазами  испуганной  лани.  Как  медленно
падали из ее рук  белые  цветы...  Как  медленно  взлетали  крылья-руки  в
широких  просвечивающих  белых  рукавах...   Она   сама   казалась   такой
прозрачной, призрачной... И он бежал,  бежал  ей  навстречу,  задыхаясь  и
плача от неведомого мучительно-прекрасного чувства. В этот миг он подумал,
что знает теперь, что значит - умереть. Ему казалось,  что  он  умирает...
Они молча стояли, крепко обняв друг друга, и им казалось, что у  них  одно
сердце. И лишь потом, когда  этот  полуобморок  отпустил  их,  они  смогли
заглянуть друг другу в глаза. Шепотом, задыхаясь, он спросил:
     - Кто же ты...
     - Мириэль... - как вздох ветра в траве.


     - Она ушла из твоих Садов, и вот - вернулась, чтобы уйти  от  меня...
За что, за что, Влад