Значит,  я,  Элда,  и  она,
Человек, - мы суждены друг другу! Значит, мы не разные, пойми же это!
     - Хорошо, хорошо, брат... Но подумай сам -  она  недолговечна.  Скоро
поблекла бы ее красота, а ты остался бы юн. Каково было бы ей? Ты разлюбил
бы ее. Даже если не сказал бы этого - разве так тяжело понять?  Разве  это
не унижение - сознавать, что ты ждешь, пока она умрет?..
     - Нет! Нет, тысячу раз нет! Разве те фэар, которым  суждено  слиться,
не питают друг друга? Разве я позволил бы ей постареть? Нет. Я сильнее,  я
не дал бы ей угаснуть!
     - Ты сильнее, верно. Но не забывай - не зря дано тебе  огненное  имя,
Ярое Пламя. Вспомни - фэа Куруфинве сожгла его мать, а она была из  Элдар!
Так и ты сжег бы ее.
     - И сгорел бы сам! Моя фэа иссякла бы, но мы умерли бы вместе...
     - Умерли, говоришь? Ты, кажется, забыл о Даре Единого, брат.  Да,  вы
ушли бы оба. Но ты сам говорил - ты сильнее. А у Элдар и Атани разные пути
там. Говоришь - суждены друг другу и в жизни, и в смерти. И  оба  страдали
бы оттого, что вашим фэар  больше  не  слиться  никогда.  Но  ты  -  Элда,
мужчина, ты сильнее, а она - слабая смертная женщина! Что было бы  с  нею,
какие муки приняла бы она?
     - Дар... Скорее, это дар Моргота, если этот дар  разлучает  тех,  что
должны быть вместе!.. Нет, я не отпустил бы ее. Я обнял бы  ноги  Намо,  я
сказал бы - ты Владыка Судеб, так не препятствуй же нашим судьбам  слиться
в одну! Так суждено, так должно быть! Я сказал бы - нет крови сородичей на
руках моих, а свое ослушание разве не искупил я тем, что до конца бился за
правду Валар, что  претерпел  и  смерть,  и  потери,  и  страдания,  почти
сравнившись в этом со Смертными? Я сказал бы -  суди  меня,  покарай  меня
судьбою Смертных, пусть я не буду знать своего пути, пусть уйду во Тьму  -
но ради нее, Владыка, ты же любишь всех Детей Единого, ради нее -  позволь
мне идти с ней, она не выдержит одна!
     Он, тяжело дыша, повернулся к Финроду - больные глаза полны безумного
света:
     - Брат, может, это вовсе не дар Единого - наше бессмертие  и  память?
Может, это кара? Или - мы прокляты?..
     - Сядь! - резко крикнул король, ударив кулаком по  столу.  -  Сядь  и
слушай. Ты вынуждаешь меня говорить о слишком сокровенном, Айканаро. Да, я
виноват перед тобой. Я убедил тебя тогда, вернее,  заставил  покинуть  эту
девушку...
     - Да, верно! Странная же у тебя приязнь к Людям, Атандил!  Ты  любишь
их снисходительно. Жалеючи. Свысока. А я любил ее, как равную...
     - Перестань! Ты же мужчина - так умей стиснуть  сердце  в  кулаке!  И
слушай - я твой старший брат. Я твой  король.  Не  горячись,  Ярое  Пламя.
Успокойся.
     - Слушаю тебя... Прости, брат. Я слушаю.
     - Так вот. Это было, потому что  я  все  время  вспоминал  -  "в  них
слишком много от Моргота". И - не  мог,  и  не  могу  этого  понять!  Ведь
сказано - Дети Единого, и никто из Айнур не ведал о нас,  доколе  Отец  не
дал им сего видения! Так откуда же это - "от Моргота"?  Или  не  все  было
так? Брат, я боюсь своих слов - но, мне  кажется,  Люди  -  Старшие  Дети.
Только вот чьи... Дар Эру, говорят нам - но смерти Арда не  знала,  доколе
не принес ее Моргот! Так чей же это дар? И не было ли так -  мы  сотворены
бессмертными, чтобы отдалить нас от творений Врага, Смертных?  Может,  так
было, и не зря именно он рассказал нам об Атани? Но что же делать с  собой
- ведь я люблю их, брат. Меня  тянет  к  ним  как  к  утраченным  и  вновь
обретенным братьям. И они, с  тьмой  в  душе  своей,  сражаются  на  нашей
стороне, против Тьмы! Против своих же! Да, есть и у нас усобицы, но  Элдар
всегда были на стороне Света, никто ради мести не продался Тьме! А  они...
И не становятся Орками, как мы. Я уже ничего не понимаю, брат. И пойму ли?
Я путаю местами доброе и злое. Если смерть - Дар, дающий свободу, то  чей?
И почему он не дан нам, рыцарям  Света?  Если  это  кара,  то  почему  мы,
братоубийцы, ослушники, не осуждены на недолговечность и старость?  Почему
даже наша смерть - игра? И за что же тогда покарали Людей, за  какой  грех
отцов платят дети? Я хочу знать, брат. Только, боюсь, одни не скажут  мне,
а у другого не спрошу - я.
     - Почему же? Сдается, он не обошелся бы с тобой, как с Майдросом,  ты
же внимательнее всех слушал его - разве не так?..
     - Я Элда. Я Нолдо. Я внук Финве и племянник  Феанаро.  Он  мой  враг.
Потому я и не хотел тогда, чтобы ты был с Андрет. Мне  казалось,  что  мои
мысли - из Тьмы.  Оттого  что  я  был  с  Людьми  слишком  долго.  А  быть
рассеченным надвое - нельзя. По крайней мере, нам, Элдар. И я избрал Свет.
Я не знаю, как в Людях уживаются две силы: для нас это невозможно.  Видишь
теперь, что со мной? Я не хотел такого для тебя.
     Айканаро невесело рассмеялся.
     - Не хотел боли для меня, не хотел боли для Андрет...  Брат,  неужели
ты не понял - не в твоей это воле? Она ведь все равно любит меня, хоть я и
бежал... И все равно нам страдать там, за Пределом Жизни, ведь нашим  фэар
уже никогда не слиться! У нас был только один случай - в  этой  жизни.  О,
если бы только она забыла, возненавидела меня!
     - Я говорил с ней.
     После недолгого молчания Айканаро глухо промолвил:
     - Как она?
     "Она чудовищно стара. Она уродлива. Она страшно  одинока.  Она  любит
тебя..."
     - Она прекрасна и молода, как прежде. Она  любит  тебя.  Видит  Отец,
Айканаро, это правда! Что за дело до ее дряхлой плоти, уродливой оболочки,
в которой скрыта ее душа? Она - юная девушка с  холмов.  Она  любит  тебя,
Айканаро...
     - Какой же я трус... Послушный малодушный трус... Мне все равно,  что
будет со мной, но что я сделал с ней? Ведь у нее одна жизнь, ей уже ничего
не повторить...
     - Брат, это не твоя вина.
     - Ты умеешь убеждать, государь. Но только не сейчас.


     ...Ночью полыхнули огнем черные  горы,  сполохи  невиданного  пламени
знаменами качались в небе. Казалось, весь Ард-гален в огне.
     Братья были готовы уже через  полчаса  выступить  навстречу  врагу  -
врасплох их не застали. Ангарато отправил гонцов к Ородрету и  Финроду,  в
Нарготронд. Отдав приказ, он обернулся к брату  и  неодобрительно  покачал
головой:
     - Слишком ты горд, Айканаро! Не испытывай судьбу, надень шлем!
     Тот тряхнул золотыми кудрями:
     - Если на то воля Единого, то и без шлема я останусь жив. А  иначе  и
шлем не спасет.
     Он обернулся к своему отряду.
     - Сегодня наш боевой клич - "Андрет"! - и почти весело пустил коня  с
места в галоп.


     ...И в Огненной Битве был он воистину Ярым Пламенем. Издалека  видели
воины золотой факел на ветру - золотые волосы Айканаро из  Дома  Арафинве,
и, словно холодный огонь,  белой  молнией  сверкал  его  меч,  не  знавший
промаха.
     - Андрет!..


     ...Сначала что-то сильно ударило его в  грудь,  чуть  ниже  ямки  под
горлом. Потом небо и  земля  стали  медленно  меняться  местами,  вращаясь
вокруг кровавого ока солнца, пылающего над черными клыками  западных  гор.
"Я падаю", - почти удивленно подумал он. Потом  стало  больно,  и,  скосив
глаза, он увидел черное оперение стрелы. А в небе, таком страшно  далеком,
над битвой парил орел... Птица Манве. А  потом  над  ним  склонилось  юное
нежное лицо Андрет.
     - Андрет... - произнес он  одними  губами.  Кровь  потекла  изо  рта,
превращая светлое золото Дома Арафинве в червонное.
     - Я здесь, любимый... - голос или ветер?
     - Андрет... Больно...
     - Закрой глаза, любовь моя, и все пройдет... я рядом... я с тобой...


     ...Со сдавленным воплем боли и ярости Ангарато бросился к телу  брата
и встал над ним с мечом...



                         ПОЕДИНОК. 457 ГОД I ЭПОХИ

     По исчерна-серой равнине, загоняя коня -  вперед,  вперед,  вперед  -
пепел заглушает  частый  перестук  копыт.  Серебряная  стрела  -  всадник;
лазурный плащ бьется за плечами - на север, на север, на север...
     Никто не ждал, что Инголдо-финве, верховный король Нолдор, отправится
сюда один. Он научился владеть собой - когда-то именно это  делало  его  в
собственных глазах выше порывистого и яростного Феанаро. Он надеялся,  что
отец думает так же. В глубине сердца гордился  тем,  что  в  его  лице  не
дрогнул ни один мускул, когда, во власти белого гнева, Феанаро приставил к
его груди острие меча. Сталь легко пропорола тонкое полотно рубахи,  и  из
крошечной ранки  выступила  капля  крови...  Так  же  внешне  спокоен  был
Нолофинве, когда небо над далеким берегом  Эндорэ  вспороли  ярые  сполохи
пожара, хотя первым понял - горят корабли. И в бесконечную  ночь  Великого
Исхода Нолдор во льдах Хэлкараксэ ни разу не дал он стону сорваться с губ.
Даже когда умирала Эленве, и Тургон распростерся над ее телом,  содрогаясь
от глухих рыданий. Она не проронила ни  слова  упрека  -  только  смотрела
печально, большеглазая умирающая птица, смотрела - даже  мертвая...  Слова
были не нужны: виновен был он, предводитель. Но он не повернул назад... Ее
могила - там, во льдах. Некому было оплакать ее - не было сил. Холод выжег
слезы.  Он  стискивал   зубы   и   шел   вперед,   а   над   его   головой
зловеще-праздничными знаменами  колыхались  полотнища  ледяного  огня.  Не
позволял себе думать  ни  о  чем,  кроме  одного:  выжить.  Выжить,  чтобы
отомстить.
     Лишь один раз он дал волю чувствам - когда стоял над  телом  отца,  и
слезы, кровавые в отблесках факелов, текли по  лицу,  и  все,  все  видели
это... Он не стыдился своего горя, но гордость  заставляла  ненавидеть  за
это Врага едва ли меньше, чем за гибель отца. И  когда  Феанаро  выкрикнул
слова клятвы, меч Нолофинве первым взлетел к небу. Он не клялся  вместе  с
сыновьями Феанаро: он молчал. Но в тот час  боль  и  ненависть  пересилили
затаенную неприязнь к старшему брату...
     ...Дробный  перестук  копыт  -  на  север,  на  север,  на   север...
Серебряная  звезда  в   колдовском   сумраке   -   Инголдо-финве.   Король
Инголдо-финве - какая насмешка! король без королевства, король, чье  слово
- пепел на ветру... Он не надеялся победить бессмертного  Валу;  но  лучше
пасть в бою, чем ждать, пока псы -  Моргота  затравят  его,  как  красного
зверя. Ярость, ледяная ярость - холоднее льдов Хэлкараксэ:  на  север,  на
север, на север... Конь  споткнулся  -  дурная  примета;  но  король  лишь
стиснул зубы - вперед... Только кружит в  тяжело  нависшем  над  Ард-гален
свинцовом небе - огромный орел, Свидетель Манве.
     Всадник резко осадил коня, спешился - холодный  чистый  звук  боевого
рога разорвал мертвую тишину, эхо подхватило слова:
     - Я вызываю тебя на бой, раб Валар, повелитель рабов!
     Он не слишком надеялся  на  честный  бой;  глупо  было  бы  верить  в
благородство Врага.  А  потому,  когда  навстречу  ему  вышел  медленно  и
спокойно - один, король еще успел удивиться, прежде чем услышал:
     - Что тебе нужно от меня, Нолдо?
     Вала говорил спокойно и горько; какая-то усталость чудилась за  этими
словами - бесконечная усталость Бессмертного.
     Финголфин ответил не сразу. Словно, выкрикнув слова вызова, растратил
весь свой гнев - внезапно он ощутил безразличное спокойствие, и даже мысль
о предстоящем поединке не вызывала в нем более прежней  радости  -  жгучей
отчаянной радости обреченного. Все осталось позади,  в  другой,  прошедшей
жизни - смерть отца, кровь Алквалондэ, ледяной оскал Хэлкараксэ, победы  и
поражения, радость и отчаянье; все, что было - бесполезный  ненужный  сор,
пепел под ногами. Нет больше ничего: только он - и  Враг.  Последний  бой,
последний подвиг - да и подвиг ли? и - что проку в посмертной славе?..
     - Ты бросил мне вызов - я здесь. Чего же тебе нужно от меня?
     С тем же горьким спокойствием:
     - Я пришел взять виру за смерть  моего  отца.  И  ты  заплатишь  мне,
Моргот - своей кровью.
     - Мне не нужна твоя смерть.
     Король коротко усмехнулся:
     - Сначала нужно убить меня.
     - Ты думаешь, мне это не под силу?.. Но  я  о  другом:  разве  ты  не
желаешь мира для своего народа... Инголдо-финве?
     - Я ненавижу тебя, - ровно и устало. - Ты убил моего отца.  Я  пришел
мстить.
     - Мои ученики были казнены по слову Финве. И  Гэлторн  умер  на  моих
руках - помнишь его? И все же...
     - Разве твой прихвостень не передал тебе мое слово? - снова  усмешка.
- Думаю, у него хватило времени.
     - Тебе не следовало так говорить, - глухо  молвил  Вала.  Взвесил  на
руке черный щит, резким движением отшвырнул его в сторону - слишком  тяжел
для больных рук:
     - Ты хотел поединка?
     Финголфин молча поднял меч.


     Силы были равны. Почти равны. Если бы  не  наручники,  не  обожженные
ладони... Впрочем, Вала старался забыть об этом.
     "Если он думает, что я стану играть в благородство и брошу щит  -  он
ошибся, - угрюмо думал Финголфин. - Не время и не место для таких игр".
     Черный  меч  рассек  кольчугу  короля  как  тонкую  ткань;  Финголфин
невольно дернулся, словно хотел схватиться за раненое плечо -  и  внезапно
увидел, как Враг повторяет его движение. Нолдо не стерпит насмешки  ни  от
кого - тем паче, гордый до безумия король Инголдо-финве;  гнев  ожег  его,
как удар плети, и с яростным криком Эльф рванулся вперед...
     На мгновение Валу охватило болезненное недоумение: "Что это? Почему -
со мной - так?.." Резкая боль - боль чужой раны - заставила  его  невольно
дернуться, словно он хотел схватиться за плечо; в следующее  мгновенье  он
едва успел отклонить удар, нацеленный в его сердце.
     Эльф рассмеялся, увидев, как  расплывается  на  черных  одеждах  Валы
кровавое пятно. "Его все же можно ранить. Можно. Может, можно и  убить..."
Теперь он бился яростно и уверено, словно больше не ощущал  боли  от  ран,
наносимых врагом. Ее ощущал Вала.
     - Я еще  отмечу  тебя...  так,  что  ты...  нескоро  забудешь...  эту
встречу! - с гневной радостью выкрикнул Финголфин.
     Вала не ответил. Теперь Эльф метил в лицо и  в  горло;  длинная  рана
рассекла правую руку Валы от локтя  до  запястья,  до  тяжелого  железного
браслета - он с трудом удерживал меч. Семь ран нанес ему Финголфин, хотя и
сам был не раз ранен; Вала терял кровь - терял силы  -  и,  чувствуя  это,
впервые крикнул страшно и яростно. Король  отшатнулся  -  и,  оступившись,
упал навзничь.
     Вала встал над  ним,  поставил  ногу  на  грудь  поверженному  врагу.
Близко-близко - ледяные светлые глаза; слова тяжелы и горьки:
     - Я не убью тебя, сын Финве...
     Он не договорил: дотянувшись до  меча,  король  вслепую  нанес  удар.
Клинок рассек связки, распорол ногу длинной рваной раной -  Вала  скрипнул
зубами и пошатнулся, но смолчал. Кровь его капала  на  Эльфа,  и  внезапно
король почувствовал ожог. Один... Второй... Кровь Мелькора жгла  его,  как
расплавленный металл, боль впивалась в тело, как когти орлов. И тогда Эльф
закричал...
     Последнее,  что  он  услышал  -  словно  издалека  доносящийся  голос
Мелькора:
     - ...и не будет ни жизни, ни смерти духу твоему.  И  не  будет  покоя
тебе ни в свете, ни во тьме...


     ...С трудом, опираясь на  меч,  словно  на  посох,  Вала  выпрямился,
поднял окровавленное тело короля. "Пусть лежит на вершине черных  гор.  Не
будет опозорено тело его - ведь он уже мертв..."
     Огромная тень с клекотом упала вниз. Орел подхватил тело Эльфа,  удар
острых когтей рассек лицо Мелькора. Он согнулся  от  боли,  закрывая  лицо
рукой - кровь ползла из-под его пальцев.
     - Как же им было больно... - простонал он.


     Они видели все. И не смели сдвинуться с места. Такова была его  воля.
Но когда ринулась с неба с клекотом огромная  тень,  и  он,  пошатнувшись,
закрыл лицо руками, они бросились к нему.
     - Глаза... глаза целы? - выдохнул один.
     Закрыв ладонью изуродованное  лицо,  он  протянул  руку,  словно  ища
опоры, и сжалось сердце от этого беспомощного жеста.
     - Носилки, живо! - крикнул второй.
     - Не надо, - сквозь зубы. - Я дойду сам. Покажите дорогу.
     - Обопрись на мое плечо, Учитель...
     Он старался идти сам. В какое-то мгновение он почти потерял  сознание
от слабости и боли, и буквально повис на руках воинов. В голове  мутилось,
все плыло перед глазами, но он  снова  делал  шаг.  Бесконечные  лестницы,
мучительно  тянущиеся  коридоры,  высокие  залы   -   бесконечная   пытка,
мучительно тянущиеся мгновения пути, высокая звенящая нота -  как  игла  в
истерзанный болью мозг... Лица рыцарей  Аст  Ахэ  -  высеченные  из  камня
маски,  смесь  потрясения   и   ужаса   от   кощунственной   невозможности
случившегося. Кровавые следы на ступенях, на черных плитах, кровь на руках
воинов, кровь сочится меж пальцев. Как много крови...


     Его подвели к ложу. Один из воинов пошел было к дверям.
     Не отнимая руки от лица, властно и твердо:
     - Куда ты?
     - Я позову целителя.
     - Не надо. Принесите воды и чистого  полотна.  И  уходите.  Никто  не
должен входить сюда. О том, что видели - молчите. Это приказ.
     Он  скрипнул  зубами,  отдирая  от  ран   присохшую   ткань.   Голова
закружилась, ему пришлось сесть - сейчас он мог себе это позволить. Сейчас
его никто не видел. Промыл раны и неловко перевязал их полотном  -  мешала
боль. С трудом натянул чистую одежду. Лег. Боль немного  утихла  -  только
для того, чтобы снова нахлынуть  при  малейшем  движении.  Слишком  быстро
понял - так будет всегда. Не помогут целители. Никто не поможет. Он закрыл
глаза.
     - ...Учитель!
     Мелькор рывком приподнялся на ложе:
     - Я же приказал!..
     Гортхауэр в ужасе смотрел в изуродованное лицо Мелькора.
     - Почему... Кто... Как же это... Это - ты?..
     Сухой смешок:
     - А кто же, по-твоему? Сильно изменился со  времени  нашей  последней
встречи, верно?
     Края ран разошлись. Гортхауэр невольно отвел глаза.
     - Вот теперь и ты не можешь смотреть на меня.
     - Нет, Учитель!..
     Это было мучительно - видеть, но Гортхауэр  испугался,  что  оскорбил
Учителя. Теперь он не смел опустить взгляд.
     - Учитель, - внезапно охрипшим  голосом  попросил  он.  -  Ты  ранен,
позволь я...
     - Нет.
     - Я только хочу помочь...
     - Не сумеешь, - ровно сказал Мелькор. - Никто не сумеет. Я  справлюсь
сам.
     - Я осмотрю раны, перевяжу... Я ведь умею...
     - Нет.
     Гортхауэр склонил голову:
     - Учитель, я понимаю... Но я не могу так... Позволь, я останусь.
     - Уходи. Уходи, я прошу тебя. Пожалуйста, уходи, Ученик.
     Можно было не подчиниться приказу. Можно было остаться, если бы  гнал
прочь.  Но  не  послушаться  этого  печального  и  твердого  голоса   было
немыслимо; была сила, заставлявшая исполнить просьбу. Майя вышел, не  смея
оглянуться.
     Лицо неподвижно. Голос глухой и ровный:
     - Властелин болен. Не нужно тревожить его.
     Гортхауэр замер у порога,  опираясь  на  меч:  безмолвный  и  грозный
страж.


     Из "дневника" Майдроса:
     ...Инголдо-финве - погиб. Вот и не стало у  нас  никого  из  старшего
поколения. Ангарато и Айканаро тоже убиты. Мы не ожидали такого  разгрома.
Прав  был  Финголфин  -  надо  было  напасть  первыми.  Дождались.  Огонь.
Ард-Гален выжжен дотла, Хитлум отрезан  от  Нарготронда.  Орки  прорвались
через Аглон, и мои братцы Келегорм и Куруфин  драпанули  на  юго-запад,  к
Финарато, оставив мой левый фланг и тыл без защиты. Мы удержались чудом. Я
припомнил Оркам свои мучения в плену. Я им все припомнил... Карантир бежал
на юг, вместе с Амродом и Амрасом... И что осталось?  Островки  -  Хитлум,
Нарготронд, Гондолин, Химринг да Дориат. А  вокруг  -  враги...  Финголфин
отчаялся  и  помчался  в  Ангамандо.  Вызвал  Врага  на  бой  -  и   убит.
Подробностей не знаю. Говорят, Враг раздавил ему  горло  ногой.  Не  знаю.
Жаль Финголфина. Жаль.
     ...Со мной только Маглор. Пожалуй, я был несправедлив к нему...
     ...Пришлось обратиться-таки к людям.  Эти  пришли  недавно.  Смуглые,
темноволосые и темноглазые, ро