е грязные повязки почти  не  скрывали  раны.  Человек
внимательно смотрел на него. Мелькор медленно провел  ладонью  над  раной,
чтобы ощутить, насколько она серьезна - обожженные  ладони  чувствительны.
Затем, положив руку на лоб человека, оторвал присохшие повязки  -  тот  не
ощутил боли. Ее ощутил Вала.  Дрянная  рана.  Грязная,  страшная.  Осколки
кости торчат из мяса. Вновь потекла кровь. Хорошо, что легкое  не  задето.
Но артерии... Надо спешить.
     Вала закрыл глаза и молча, замерев, медленно-медленно вел ладонью над
раной, переливая свои силы в тело умирающего. Казалось, шевельнешься  -  и
все рухнет, рассыплется миллионами осколков.
     ...Ртутные точки крутились в глазах. Звон в  ушах  стал  нестерпимым.
Вала открыл глаза, тяжело дыша. Рана побелела, кровь уже  не  сочилась,  и
разрубленные кости соединились, хотя еще совсем  непрочно.  Он  улыбнулся,
глядя в лицо раненому, и внезапно увидел жалость в темных глазах. Он видел
там отражение своей  улыбки,  стекающей  кровью  из  незаживающих  ран.  И
человек заговорил - хрипло, прерывисто, слабо:
     - Не надо больше... Все уже, ладно... Пусть я помру - все равно. Куда
ж я без руки... Ты-то... как же тебя так... У тебя же в крови  все...  Как
же так... Ведь больно  тебе,  вижу...  А  говорили  -  с  гору  ростом,  и
неуязвим... Надо  же...  Я-то  думал  -  боги  огромные  ростом  и  потому
могучи... А ты вроде и не очень велик, а такое можешь, что... уж не знаю и
как сказать... Словом, великий ты бог, и нет тебя сильнее. Только не  лечи
меня больше. Ведь ты в крови весь. Я и так выживу. Ты только скажи  -  кто
тебя? Я людям скажу - голову его тебе принесем.
     "Что делать? Плакать или смеяться? Ведь в глаза говорит,  что  ожидал
увидеть богатыря, а встретил плюгавое ничтожество...  И  ведь  от  чистого
сердца! Конечно, не клан Совы, дикари совсем - а все же Люди. И  сердца  -
верные и отважные..."
     - Голова его и так мне досталась. Он убит.
     - Ну и верно. Месть - дело святое.
     - Я мстил не за себя, - глухо ответил Вала.
     Человек что-то почувствовал в его голосе.
     - За друзей тоже надо мстить. Эх, только встану...
     - И - детей?
     - Но из них же мстители вырастут!
     "Попробуй, разубеди его".
     - И не жаль?
     - А они нас жалели?
     - А ты хочешь быть таким же, как они?
     Человек замолчал.
     - Я как-то не думал.
     - А ты подумай, - резко сказал Вала. - Лежи тихо. Я продолжу...


     Человек стоял  перед  ним,  изумленно  рассматривая  свое  плечо.  Он
несколько раз крутанул рукой и, блестя глазами, сказал радостно:
     - Вот я и воин снова! А то куда я - без руки?
     Он встал на колени и низко поклонился, коснувшись  лбом  пола.  Когда
поднял лицо, на нем скорее, было раздумье, чем улыбка.
     - Вот когда так на тебя смотрю - совсем как рассказывали!
     - И как, позволь спросить? - усмехнулся Вала.
     - Как в песне поют:

                   И вышел к бою, башне подобный,
                   В высокой короне, где звезды светились.
                   И щит его туче в руке подобен,
                   И Молот Подземного Мира в деснице;
                   Великий, могучий, непобедимый!
                   И след его - больше расщелин горных,
                   В которых по десять коней бы укрылись,
                   И крик его - страшнее грома,
                   И хохот его - обвалом горным!
                   И шел он - земля под ним сотрясалась!
                   И страшным ударом врага сокрушил он,
                   На горло ему ногой наступил он,
                   И хруст костей заглушил вопль предсмертный,
                   И кровь затопила по локоть землю...

     - Замолчи! Хватит! Не надо...
     - Но ведь ты сам просил... - растерялся человек.
     - Просил... Теперь ты сам видишь - каков я. Не похоже на башню? А что
до того боя... Смотри, у меня ведь тоже живое тело. И его можно  ранить...
Ну, что ты скажешь обо мне?
     - Скажу, - хрипло произнес человек, -  что  ты  более  велик,  чем  я
думал. Легко быть великим воином, когда ростом с гору! Легко раны  лечить,
ежели это от тебя ничего не требует. А ты - все из себя берешь. И если  ты
при этом против всех альвов один воюешь - кто выше тебя? И  знай  -  я  за
себя отслужу. И за твои раны они сполна получат. Клянусь своей рукой!  Вот
этой рукой.
     - Мне не надо мести.
     - А мне - надо. Говоришь, жесток я? А ты вот чересчур добр.
     "Это что-то новое".
     - А на одной доброте не продержишься. И пусть лучше  я  жесток  буду,
чем ты.
     Человек помолчал. И потом добавил, глядя в пол:
     - Но детей я не трону. И женщин. И раненых. Не хочу походить на этих.
     "И на том спасибо".
     - А ежели убьют меня - прими меня в своем дворце! Буду твоим  воином.
Буду пить из черепа врага твоего на пирах в доме твоем. Буду  рубиться  на
потеху тебе.
     "Что он несет? Ведь видит же мой дворец... Или у этих людей нет связи
между тем, что видят и тем, во что верят?"
     - Ты о каком... дворце?
     - Ну там, на небе. Ты ведь туда уйдешь, когда победишь! И я с  тобой!
Воин должен умереть в бою, а не в постели.
     Он помолчал.
     - Ну, до встречи, Властелин! Мой меч - твой меч.
     - Возьми кинжал. Отдай Гортхауэру и скажи - благодарю за Гонна,  сына
Гонна. Так и скажи. Прощай.
     - Скажу. Он великий воин! Честь - служить у него! Ну, прощай. Обо мне
еще услышишь!
     "Люди. Все-таки Люди. Хватит. Однажды уже пытался  сделать  все  сам.
Хватит не доверять другим. Я слишком виноват. И перед Гортхауэром, и перед
Людьми. Надо действовать. Надо же -  как  этот  дикарь  сумел  расшевелить
меня! Люди. Люди..."



                            502-506 ГОДЫ I ЭПОХИ

     Из "дневника" Майдроса:
     ...Похоже, что Сильмарилл действительно проклят. Гроза не миновала  и
Дориат. Надо же - Гномы возжаждали Камня! Элве погиб. И как!..
     Вот и нет больше  Венца  Мелиан.  А  ожерелье  с  Сильмариллом  носит
Диор... Похоже, наш час настал. Если мы не  смогли  разгромить  Врага,  то
хоть Сильмарилл будет наш...
     ...Мы ничего, ничего не знали  о  них.  Я  шел  по  опустевшим  залам
Менегрота, и мне было страшно. Такой красоты и величия я не  видел  нигде.
Мы не знали их! Мы вырезали их всех. Мало кто ушел - мы напали внезапно.
     В  пустом  тронном  зале  я  увидел  короля  Диора.  Мне  никогда  не
приходилось видеть лица столь красивого  и  благородного.  Он  был  мертв.
Кто-то из его воинов, видимо, посадил его на трон, уже убитого. Они  верно
поступили - никто не осмелился коснуться его тела. Его правая рука с мечом
была по локоть в крови Нолдор. Здесь была и кровь моего братца  Келегорма.
Во что превратилась его хваленая красота! Он валялся у  подножья  трона  с
рассеченной головой. У Синдар хорошее оружие.
     Снизу послышался отчаянный вопль. Я побежал туда.  А  там  сидел  мой
братец Карантир. Двое его слуг поджаривали пятки какому-то  из  Синдар.  Я
понимал моего братца - он торопился. Он  был  смертельно  ранен  Диором  и
хотел успеть хоть что-то, чтобы не вернуться в чертоги Мандоса с  позором.
Он хотел дознаться, куда делась Элвинг, дочь Диора,  с  Сильмариллом...  Я
это  уже  знал.  Карантир  смотрел  на  меня,   криво   ухмыляясь   своими
ярко-красными губами, слишком красными на белом  лице.  Почему-то  всегда,
когда я видел его, мне казалось, что у него черные глаза, хотя я знал, что
это не может быть так... Я помог ему умереть. Так же, как и всем, кто  был
сейчас в этой комнате.
     Почему я сделал это? Не знаю. Может, потому, что знаю:  не  в  первый
раз здесь вырезают целый народ... Но я не должен об этом вспоминать!..
     ...Но как не вспомнить его слова - изведай чужую боль...
     ...А детей Диора, его  маленьких  сыновей,  что  Келегорм  бросил  на
смерть в лесу, я так и не нашел. Только волчьи  следы,  хотя  крови  и  не
было.
     ...Кто я? С кем я и кто со мной? Неужели я,  старший  сын  Феанаро  -
предводитель банды убийц, изгнанников вне закона? Что вообще  осталось  от
нас, Нолдор? Из детей Нолофинве  и  Арафинве  -  никого.  Все  убиты.  Все
погибли честной смертью, в бою с врагами. Только мы, сыны Феанаро,  гибнем
от руки своих же. Неужели мы лишены даже почетной смерти?
     ...Осталось нас четверо - я, Маглор, Амрод и Амрас.  И  еще  остались
Сильмариллы и клятва. Никого больше нет из видевших свет  Валинора,  разве
что Галадриэль, что затерялась где-то на востоке. Или на юге?  Не  все  ли
равно...
     ...Теперь мы страшнее Врага для тех, кто бежал из опустошенных земель
к устью Сириона. А Враг все чего-то ждет... Что  же  ты  не  добьешь  нас,
проклятый, чего ты ждешь? Мы все равно не откажемся от клятвы, никогда!



                              506 ГОД I ЭПОХИ

     Орки напали ночью, неожиданно. Перебили всех, кроме Маэглина.  В  нем
сразу распознали вождя;  конечно,  надо  бы  доставить  его  Гортхауэру...
однако Оркам хотелось  позабавиться.  Маэглин  в  ужасе  слушал,  как  они
обсуждают, что с ним делать. Выхода не было. Сейчас, пожалуй, даже Ангбанд
пугал его меньше грядущей расправы.
     Люди появились из-за деревьев бесшумно, как тени.
     - Это еще кто? - прищурился их предводитель.
     - Эльф, - неохотно буркнул кто-то из Орков.
     - Я не слепой! - рявкнул человек. - Я спрашиваю, кто, какого рода?
     У Маэглина затеплилась слабая надежда на  спасение.  Он  привык,  что
Люди почтительно относятся к королям Нолдор и их родне.
     - Я Маэглин, племянник короля Тургона, - сказал он,  пытаясь  придать
своему голосу внушительность и уверенность. Удалось это ему плохо,  однако
лицо человека просветлело. Маэглин перевел дух и приободрился.
     - Значит, племянник Тургона? - как-то ласково сказал человек.
     - Отдай его нам, Гонн, - мрачно вымолвил кто-то из воинов.
     - Нет, ты подожди. Племянник Тургона - это хорошо. Это очень  хорошо.
Это, значит, что же, ты  королю  Финголфину  внуком  приходишься?  Да  мне
просто повезло! Ты не бойся, Оркам я тебя не отдам.
     - Он наш, - прорычал предводитель Орков. - Наша добыча!
     - Сразу видно, что альвы и харги -  братья  по  крови.  Верно,  очень
хочешь ты поговорить с ним по-братски. Но  скажи-ка  мне,  кто  ты  такой,
чтобы решать? - недобро усмехнулся Гонн, положив руку на рукоять  меча.  -
Может, тебе и владыка Твердыни не указ?
     Орк колебался. Гонн снова повернулся к Эльфу:
     - И в Аст Ахэ я тебя не отправлю, альв, внук Финголфина. И ребята мои
тебя не тронут, - он ласково улыбался. Потом вдруг его  лицо  дернулось  в
злой усмешке. -  Я  сам  тобой  займусь.  Я  твою  голову  сам  Повелителю
доставлю, сволочь! - проревел Гонн.
     Маэглин вжался в  ствол  дерева.  Все  происходящее  было  похоже  на
бредовый страшный сон. Выхода не было. Он  проклинал  день  и  час,  когда
покинул Гондолин, нарушив запрет Тургона. Этот человек был страшнее  Орка,
и из глаз его смотрела смерть - неотвратимая, чудовищная, жестокая. Бежать
было некуда. Гонн сделал шаг вперед...
     Приглушенный стук копыт. Статный всадник в черном  на  вороном  коне.
Бледное, красивое и жестокое лицо. Гонн склонился перед ним:
     -  Здравствовать  и  радоваться  вечно  тебе,  Гортхауэр,  Повелитель
Воинов!
     - И тебе здравствовать, Гонн, сын Гонна из  рода  Гоннмара,  отважный
воитель. Кто это? - всадник небрежно указал на Эльфа.
     - Маэглин, альв, племянник Тургона, внук Финголфина.
     Гортхауэр угрюмо усмехнулся.
     - Славная добыча досталась тебе сегодня, Гонн, сын Гонна.
     - О великий! Это мы схватили его. Отдай его нам, - предводитель Орков
хищно оскалился.
     Гортхауэр, казалось, не обратил на Орка никакого внимания:
     - Пленник твой. Он в твоей воле.
     - Благодарю...
     Стоявший в каком-то оцепенении Маэглин,  наконец  пришел  в  себя  и,
отпихнув воина, бросился к всаднику:
     - Повелитель! Пощади!
     Гортхауэр холодно усмехнулся:
     - Ты знаешь, у кого просишь пощады?
     - Да, владыка Гортхауэр! Пощади, милосердный!
     Майя расхохотался:
     - Совсем свихнулся от страха. Милосердный, надо же! Да нет,  вы  меня
называете Гортхауэр Жестокий. И это правда. И ты в этом убедишься, Нолдо!
     - Пощади! Все тебе расскажу, все! - Маэглин дрожащими руками вцепился
в стремя. Гортхауэр брезгливо отстранился:
     - Ну, что ты можешь рассказать?
     - Все! Я племянник Тургона, я знаю,  как  добраться  в  Гондолин.  Ты
завоюешь это королевство, я помогу тебе!
     - Тоже мне, помощник, - сквозь зубы  процедил  Гортхауэр.  -  Ну,  да
ладно. Иди вперед.
     Гонн вздохнул, потом, не сдержавшись, сплюнул и бросил:
     - Не вздумай бежать, альв. Сойдешь с тропы - считай, мои ребята  тебя
получили. И тогда пощады не жди.
     Маэглин  рассказывал  торопливо,   сбивчиво.   Гортхауэр   слушал   с
непроницаемым лицом - не угадать, что думает.
     - Тургон не устоит перед твоей мощью. Только я прошу тебя отдать  мне
принцессу Идрил...
     Гортхауэр отвернулся.
     - Я буду править Гондолином, предан тебе буду, служить буду...
     - Высоко ценишь свою жизнь,  Нолдо,  -  тяжело  сказал  Гортхауэр.  -
Ладно. Теперь убирайся.
     - Да, да, Великий... Скажи, твои слуги не тронут меня?
     - Здесь тебя никто не тронет. И ты получишь то, что заслужил.
     Какой-то второй смысл почудился Маэглину в этих словах.
     - Ты обещаешь, господин? - нерешительно спросил он.
     - Тебе что, мало моего слова? Вон отсюда!
     "Ты  получишь  свое,  Нолдо,  внук  Финголфина,  потомок  Финве.  Ты,
равнодушно  смотревший  на  гибель  своего  отца,  ты,  пожелавший   стать
господином и предавший своего родича  и  короля,  ты,  презирающий  людей,
возжелавший над трупом Туора взять в жены Идрил, ты, в  чьих  жилах  кровь
палача - будь проклят! Ты купил свою жизнь ценой крови  своего  народа,  и
наградой тебе станет ненависть друзей, презрение врагов и позорная смерть.
И не будет могилы тебе, предатель; высоко хотел взлететь ты - тем страшнее
будет твое падение. Грязная тварь. Я достигну двух  целей  сразу:  никогда
более воинство Гондолина не придет на помощь Нолдор, сыновьям Феанора, и я
отомщу за кровь Учителя. Да будет так".
     Он резко поднялся, набросил на плечи  плащ,  застегнул  его  у  горла
стальной  пряжкой  -  черно-серебряная  змея  с  холодными  бриллиантовыми
глазами.
     "Пора действовать".



                     ЛЕСНАЯ ТЕНЬ. 493-515 ГОДЫ I ЭПОХИ

     Элион вспоминал  рассказ  о  страшной  участи  пленников  Моргота,  о
чудовищных пытках, которые измышлял Проклятый для своих врагов. Тысячу раз
он проклинал свою злосчастную судьбу, позволившую ему выжить в том бою.
     С удивлением обнаружил, что кто-то  умело  перевязал  его  раны.  Это
угнетало и страшило еще сильнее: что доброго может быть из Ангамандо?
     Он начал на ощупь исследовать каземат, в  котором  оказался,  видимо,
когда был без сознания. Вопреки ожиданиям, здесь было сухо  и  не  слишком
холодно. У вороха сена, на котором он лежал, Эльф обнаружил кувшин с водой
и еду. Попробовал с опаской. Вода была чистой и холодной,  пища  -  вполне
сносной. Плохо было одно: в каземат не проникал ни один луч света.  Полная
темнота.
     И потянулись часы - а, быть может, дни и недели. Раз в день появлялся
какой-то человек, приносивший воду и еду. Ожидание  было  страшнее  всего;
Элион, кажется, был бы даже рад, если  бы  его  повели  на  допрос:  легче
умереть, чем бесконечно терзаться неизвестностью  и  ожиданием.  Но  время
шло, и ничего не происходило. Он уже с  нетерпением  ждал  прихода  своего
тюремщика, несколько раз пытался заговорить с ним, но не добился ни слова.
     Он начал разговаривать сам с собой - но здесь, где, казалось,  умерли
все звуки, голос его звучал слишком громко, пугающе.  Он  чувствовал,  что
сходит с ума. Тьма и беззвучие. Безвременье. Беспамятство...


     ...Солнце.  Свет.  Элион  плакал,  как  ребенок,  протягивая  руки  к
бледному светилу. Он смеялся, и слезы текли по его лицу; он  нес  какую-то
несусветную чушь, и снова плакал и смеялся... Если б знать, кто вывел  его
из вечного мрака - сюда, к свету, - благословлял бы имя его, будь то  хоть
сам Враг. Быстро начали болеть отвыкшие от света глаза,  но  когда  кто-то
поднял его за плечи - беспомощного, слабого, - он взмолился:
     - Лучше убей меня... я не могу, не хочу снова - туда... я не могу...
     Он снова потерял сознание.


     Первое, что осознал, придя в себя - лежит на  постели.  На  настоящей
постели, не на ворохе сена. Осторожно, боясь снова увидеть мрак  каземата,
Элион открыл глаза.
     Небольшая комната с высокими сводами была  освещена  бледным  светом,
падавшим из узкого стрельчатого окна. Элион приподнялся и огляделся.
     У стены - стол, заваленный книгами и  свитками,  невысокое  кресло  с
резной спинкой, еще одно - у постели, на  нем  аккуратно  сложена  одежда;
камин... Ничего лишнего, почти  аскетически  строго;  только  на  стене  -
какой-то гобелен. Эльф поднялся, натянул одежду, набросил  тяжелый  темный
плащ - огонь в камине, похоже, погас давно,  и  в  комнате  было  довольно
прохладно.
     Гобелен поразил его. Он никак не мог понять, как вещь, исполненная  с
таким мастерством, могла оказаться здесь, в Ангамандо? Правда,  сюжет  мог
показаться странным: в ночном звездном небе парила огромная сова, раскинув
серебристо-серые крылья. Сияющие золотые глаза ее, казалось, внимательно и
настороженно изучают Эльфа. В лапах птица сжимала меч с витой  рукоятью  и
непонятным заклятием, начертанном на светлом клинке.
     "Может,  похищено   из   какого-нибудь   разграбленного   эльфийского
поселения? Вряд ли... Странная картина; прекрасная,  но  слишком  мрачная.
Ночная птица... Что-то зловещее. Нет, это не работа Элдар..." - растерянно
размышлял Элион.
     С трудом оторвавшись  от  гобелена,  Эльф  подошел  к  окну.  У  него
теплилась еще безумная надежда, что каким-то чудом его вырвали из  вражьих
лап, и теперь он у друзей. Одного взгляда в окно  было  достаточно,  чтобы
развеять все сомнения. Черные горы, вырастающие из скал сумрачные башни...
Тангородрим. Ангамандо. Твердыня Моргота.
     "Кто знает мысли Врага? Может, все это  -  ловушка,  слишком  искусно
расставленная, чтобы я мог понять сразу?.. Может, он просто решил поиграть
со мной, как хищный зверь с подранком, зная, что я в его власти?"
     Он шагнул к столу. Судя по количеству рукописей,  он  был  в  обители
какого-то книжника. Один лист был, похоже, написан совсем недавно. "Может,
в этом я найду разгадку?.." Элион присел в кресло и принялся за чтение.
     Письмена были чем-то знакомы, но в то же время какие-то иные.  Однако
Элион был Нолдо, да и немного понимал речь тех, у кого ныне был  в  плену.
Сначала с трудом, потом все  легче  разбирая  такие  похожие  и  непохожие
письмена и слова, он погрузился в чтение - где-то читая, где-то угадывая и
домысливая. Хотя писал явно враг, все-таки было немного неловко...
     "Звезда моя, королева Севера!
     Каждый час, проведенный вдали от тебя, кажется вечностью. И лишь  то,
что ты не забыла меня, согревает душу.  Глупо,  конечно,  но  я  почему-то
боялся, что не смогу вспомнить твое лицо...  А  потом  понял,  что  помню,
помню все. Я часто теперь возвращаюсь мыслью к  нашей  первой  встрече.  Я
взглянул на тебя, и показалось мне - глаза твои сияют, как  ясные  голубые
звезды, недостижимо-далекие и  манящие...  Я  помню  каждую  мелочь.  Твое
темное платье, расшитое серебром, было  похоже  на  траву,  едва  тронутую
инеем, на которую опустились две  снежно-белых  прекрасных  птицы  -  твои
руки... Те  мгновения,  что  ты  молчала,  длились  бесконечно,  но  когда
заговорила, голос твой показался звоном замерзших ветвей под первым теплым
ветром, когда только-только сердце начинает предчувствовать весну. Если бы
ты знала, моя королева, как я хочу снова услышать твой голос,  твой  смех,
похожий на песню лесного ручья... Когда ты смеешься