кора.
     - Учитель, ты не доверяешь мне?
     - Почему ты так решил? Ведь другие так не считают.
     - Но почему тогда ты не открыл всем той цели, для которой выбрал этих
девятерых?
     - Тебе я могу сказать, почему.  Это  опасная  тайна.  Для  того,  кто
знает. Потому ее лучше не знать.
     - Но почему нельзя мне? И почему ты не выбрал меня?
     - Потому что ты равновелик. Все,  кого  я  выбрал,  первые  в  чем-то
одном. Хотя в целом каждый гораздо слабее тебя.  И,  к  тому  же,  ты  мне
будешь нужен здесь.
     С одной стороны, это польстило  ему,  но  и  встревожило.  Опасность.
Здесь какая-то угроза. Он хотел знать. С пятью  старшими  бесполезно  было
иметь дело.  Оннэле  Кьолла  не  доверяла  ему  никогда.  Оставались  трое
младших. Их можно было заставить. А что? Разве он хочет дурного? Он просто
хотел знать...
     Странно, Эленхел оказалась куда сильнее, чем он думал.  Он  никак  не
мог пробиться сквозь непроницаемый заслон к ее  мыслям.  С  Айони  повезло
больше. Девочка даже не  поняла  ничего  -  будто  заснула  на  минуту  и,
конечно, ничего не запомнила. Теперь он знал.  Не  понимая,  правда,  цели
Учителя, но причастность к тайне как бы возвышала его надо всеми.


     - Никогда не подумал бы, Мастер, что ты выберешься из  дому  в  такое
ненастье! Заходи и будь гостем!
     Мастер сбросил промокший плащ и вошел  вслед  за  хозяином.  Дом  был
большой, из крепких дубовых бревен, весь изукрашенный резьбой.  В  большой
комнате ярко горел камин, на столе лежала толстая  книга,  которую  хозяин
расписывал  затейливыми  инициалами  и  заставками.  Рядом,  на  отдельных
листах, были уже готовы разноцветные миниатюры.
     - Красивая  книга  будет,  -  сказал  Мастер,  рассматривая  искусную
работу. - Хочешь, я сделаю к ней оклад и застежки?
     - Кто же откажется от твоей работы,  Мастер  Гэлеон!  Думаю,  Книжник
будет рад, что и ты поможешь ему. Да и Сказитель тоже. Впрочем, - Художник
усмехнулся, - не за этим же ты пришел, Мастер.
     Гэлеон отчаянно покраснел. Не  зная,  куда  девать  глаза,  он  вынул
из-под руки небольшой ларец резного черного дерева и подал его Художнику.
     - Вот. Это свадебный подарок. Для Иэрне.
     Художник рассмеялся.
     - Это для меня не новость. Разве я слеп и глух? Разве не знаю, что  у
вас уговор? Что ж, всякому лестно породниться с Мастером. И я рад, хотя  и
тяжко мне будет расстаться с дочерью - других детей у меня нет. А ведь она
еще и танцовщица, каких мало. Сам Учитель любит смотреть  на  ее  танец  в
день Нового Солнца и в праздник  Начала  Осени...  Ну  что  ж,  если  дочь
согласна - да будет так. В конце лета начнем готовить свадьбу,  и  в  день
Начала Осени будет у нас большой пир.  Идем  же,  выпьем  меду  по  случаю
нашего сговора!


     Не было цены дару Мастера - не  потому,  что  дороги  были  металл  и
каменья, не это ценили Эллери. Бывало, что резную деревянную чашу  ставили
выше драгоценного ожерелья. А здесь - в сплетении тонких серебряных  нитей
сгустками тумана  мерцал  халцедон.  Все  уже  видели  подарок  Мастера  и
говорили, что драгоценный убор  будет  очень  красить  Иэрне  в  свадебном
танце. И говорили еще, что красивая будет пара - ведь  хотя  Мастер  и  из
Старших, Изначальных, но вдохновение хранило его юность, и лишь в лучистых
глазах таилась древняя мудрость. А Иэрне всегда слыла красавицей.
     В середине лета пришлось ковать оружие, о свадьбе  и  думать  забыли.
Больше Мастер не плавил серебра, не шлифовал камней - из его рук  выходили
мечи и щиты, шлемы и кольчуги. Он не украшал их - не до того было.  Только
один меч - легкий и удобный - был с красивой витой рукоятью. Меч,  что  он
подарил Иэрне.


     Бои у Аст Ахэ были жестокими. Здесь впервые столкнулись Бессмертные с
Ахэрэ - Пламенем Тьмы, демонами Темного Огня - Валараукар. Майяр отступили
было, но предводители Светлого Воинства были непреклонны.
     И пала крепость.


     Гортхауэр гнал коня на север, к деревянному городу  Эльфов  Тьмы.  И,
опережая его, огненным  ветром  летели  к  Хэлгор  Духи  Огня,  а  позади,
чудилось ему, слышалась тяжкая поступь воинства Валинора.


     - ...Нет, Гортхауэр. Я понимаю твою тревогу; но Учитель ведь говорил,
что по велению своей любви к Миру и ради Эльфов и  Людей  пришли  Валар  в
Арту. Так он сказал, и я верю ему. Валар не тронут нас; а мы  объясним  им
все, и они поймут. Мы ведь никому не делаем зла, за что же нас убивать? Да
и как это можно - убить? -  Художник  пожал  плечами  и  улыбнулся.  -  Не
тревожься, все обойдется...


     - ...Куда же я пойду, Гортхауэр? Посмотри - колосья  налились,  время
жатвы близко: земля говорит - еще день-два, и можно будет убирать  рожь...
И яблоки уже спелые - вот, попробуй! Какие-то особенные они в  этом  году,
верно? Тоже мне, придумали: воевать в самый сбор урожая! Глупости это все.
Никуда я не пойду: хлеб пропадет, жалко ведь...


     Все-таки многие ушли. И многие  -  остались;  а  принудить  их  силой
покинуть свои дома, свою землю Гортхауэр не мог. Да и в его душе еще  жила
надежда, что их и вправду не тронут. Может и сам погорячился. Балрогов  на
них выпустил, как будто забыл - самому-то куда как страшно  было  идти  на
чужой, неведомый Север - к Врагу. Немудрено, что они  вооружились:  и  сам
Гортхауэр тогда, случись что, не преминул бы пустить в ход кинжал...
     Но Балроги, хоть и живые - и жаль, что многие погибли  -  все  же  не
Люди... Действительно, Великие не должны причинить им зла:  это  ведь  как
ребенка ранить, поймут же!.. Разум говорил - ты прав. Сердце билось птицей
с перебитым крылом...  "Может,  я  все  испортил?  Почему  же  Учитель  не
остановил меня? А почему - должен был остановить... Он  просто  не  считал
меня глупым неловким ребенком. Только я, видно, именно таков и есть. После
гибели стольких воинов - станут ли те слушать Учителя? Захотят ли  понять?
Поверят ли?.."


     - Послушай, Гортхауэр, - золотоглазый Странник Гэллаир говорил,  чуть
растягивая слова, - я видел многие земли и много племен... Ты  говоришь  -
война; но ни от кого больше  я  не  слышал  этого  слова.  Ты  говоришь  -
жестокость; но нигде я не видел жестокости. Нет, я верю  тебе;  но  думаю,
если поговорить с ними, они поймут. Поверь, я говорил со многими.
     - Ты говорил с Эльфами. Они - не Эльфы и не Люди.
     Странник с улыбкой пожал плечами:
     - Но Учитель - тоже Вала, а ты - Майя... Разве вы  непохожи  на  нас?
Разве не понимаете нас? Разве хотите войны?
     - Но мы хотели стать такими же, как и вы!
     - А прочие Валар? Разве они приняли облик, сходный с обликом Эльфов и
Людей не для того, чтобы лучше понять их? Ведь Учитель говорил так; ты  не
веришь ему? - Странник снова улыбнулся: есть ли хоть один,  кто  не  верит
Учителю? Подумать смешно!
     Положил руку на плечо Гортхауэру, сказал мягко и успокаивающе:
     - Ничего не случится. Они поймут, Гортхауэр...


     ...Когда вспыхнул первый дом, и пламя веселыми язычками  взбежало  по
резной стене, он застыл на мгновение, а потом бросился к ним, вскрикнув  с
болью и непониманием:
     - Что вы?.. Зачем вы это делаете?.. Остановитесь, выслушайте... Разве
мы делали вам зло?
     Некоторое время Майяр не обращали на  него  внимания;  потом  кто-то,
поморщившись, - что этот тут мелет... - потянул  из  ножен  меч.  Странник
словно оцепенел.
     - Нет... - его голос упал до шепота. - Да нет же... не может быть...
     Больше он не успел сказать ничего.


     Деревянный резной город,  не  имевший  стен,  сгорел.  Сгорел  и  дом
Художника. Сам он был убит на пороге, и погребальным костром был ему пожар
его жилища. Какой-то Майя с  любопытством  рассматривал  чудные  значки  в
толстом томе и забавные рисунки, но Тулкас вырвал книгу и швырнул в огонь,
а Майя получил здоровенного тумака, чтобы не отвлекался от великого дела.


     ...Маг с  трудом  спешился  и  рухнул  на  руки  подбежавших  к  нему
товарищей. Открыл подернутые дымкой страдания глаза:
     - Они... не щадят... никого... Ты был прав, Гортхауэр... Прости,  что
не поверили тебе... Учитель... Там больше... никого... живых... я  один...
чтобы успеть... сказать... Гэллаин, Гэллаин, снежная звезда  моя...  -  он
обхватил руками голову. - Что же я наделал, почему не сказал тебе  уйти...
Ведь ты бы защитил ее, Учитель, да?..
     Страшно это чувство полной беспомощности. Тебя почитают всесильным  -
а ты можешь положиться лишь на крепость рук  и  остроту  меча...  И  можно
оградить, можно  защитить  -  можно,  если  вырвать  из  тела  Арды  кусок
кровоточащей плоти... а ты не в силах сделать это -  ведь  она  живая,  ей
будет больно...
     Он пробовал говорить мыслями со своими братьями.  Плохо  помнил,  что
было потом: такая жгучая волна ненависти обрушилась внезапно в  его  мозг,
ненависти к нему самому и к его ученикам... Сквозь эту стену  он  не  смог
пробиться. И бесконечные дни и ночи осады были лишь  отсрочкой  неизбежной
развязки, обращавшей ожидание в пытку...


     Те, кто добрались до замка Хэлгор, мало что унесли с собой  -  теперь
ценнее всего было оружие. Немного книг все  же  удалось  спасти.  От  той,
счастливой, невероятной, как бред, жизни у Мастера  остался  лишь  змеиный
перстень - Кольцо Ученика; у Иэрне - похожая на темный миндалевидный  глаз
большая бусина из  халцедона,  которую  она  носила  на  шее.  Вот  и  все
сокровища.
     Замок Хэлгор был последним пристанищем и оплотом Эльфов  Тьмы.  Осада
не могла быть долгой - они плохо умели сражаться, да и  мало  было  их,  а
уйти никто не захотел. Накануне Начала Осени, тихой лунной ночью стоял  на
скале Майя Гортхауэр и смотрел на лагерь внизу... "Их так  мало.  Учитель,
ты не хотел, чтобы они познали ненависть - и вот расплата. Что толку в  их
мечах, если они не умеют  убивать...  Ты  думал  -  они  уйдут  по  твоему
приказу, а видишь вот  -  не  захотели  оставить  тебя...  Видно,  Мастеру
Гэлеону следовало сначала сделать клинок, и лишь потом - перстень..."


     ...Только теперь  они  начали  постигать  смысл  слова  "война".  Это
понятие, казавшееся страшной выдумкой, стало  ныне  еще  более  чудовищной
реальностью. То, что они считали игрой, упражнениями в  силе  и  ловкости,
оказалось необходимым, чтобы выжить; все, что знали  и  умели  они,  кроме
этого, стало бесполезным, ибо не могло помочь остаться в живых.  И  нужнее
всего было то, чего ни один из них не знал и не умел: убивать.


     - ...Уходите. Уходите все. Теперь же. Сейчас. Немедленно.
     - А как же ты, Учитель?
     - Я... уйду тоже. После.
     Видящий отвел глаза:
     - Ты не умеешь лгать. Ты решил, что мы оставим тебя,  сбежим,  спасая
свою жизнь? Зачем ты так унижаешь нас, Учитель?
     - Поймите, это необходимо!
     - Они убьют тебя, как убили Странника.
     - Я бессмертен, вы - нет. Я приказываю вам...
     - Ты не можешь, - впервые глаза Оружейника смотрели с таким сумрачным
вызовом. - Мы - Люди, и вправе сами сделать свой выбор!
     Он растерялся. Впервые он пожалел, что не властен над ними, не  может
заставить их слепо повиноваться приказу. Мысль об этом была кощунственной,
но стократ страшнее было - знать, что  сделают  с  ними,  останься  они  в
Хэлгор. Он обернулся к тем двоим, что недавно пришли сюда, в земли Севера.
Такое иногда случалось: Эльфы  забредали  в  сумрачные  леса,  выходили  к
деревянному городу - да так и оставались тут, среди ясноглазых и  открытых
Эллери Ахэ.  Брат  и  сестра,  Гэлнор  и  Гэллот,  оба  пепельноволосые  и
сероглазые, стояли, держась за руки. Было что-то детское в их лицах;  даже
юная Артаис из Слушающих Землю казалась сейчас старше. Но в ответ  на  его
молчаливый вопрос они в один голос сказали - нет.
     - Учитель, - с трудом подбирая слова, прибавил Гэлнор, - мы старались
быть достойными того, чтобы зваться твоими учениками. Может, мы многого не
понимали из того, что говорил ты; может, часто совершали ошибки. Но скажи,
как могли бы мы оставить своих друзей, тебя - в час беды? Да, верно, мы не
успели научиться сражаться, мы не сможем защитить  тебя.  Мы  не  постигли
очень и очень многого, но Путь избран. Прости, мы не уйдем.
     - Вы еще не видели ни смерти, ни крови. Если в бою...
     Менестрель вспыхнул:
     - Если нужно, мы дадим клятву! Я клянусь...
     Он жестом остановил ученика:
     - Не надо. Не спеши говорить за всех.  Если  таково  ваше  решение  -
выбирать самим - я не волен изменить его, - голос Учителя звучал горько  и
тяжело; он опустил глаза. - Но пусть каждый обдумает и взвесит все.  Я  не
связываю вас клятвой. Я прошу, - он подчеркнул это слово, -  лишь  одного:
не судите тех, кто останется жить.
     А немного спустя в его комнату вошел Гэлеон и сказал - тихо и твердо:
     - Мы остаемся. У тебя и у нас один путь. А кто оставит своего учителя
в час беды - достоин ли называться учеником?


     "Какие-то четыре месяца - а как  повзрослели.  Даже  эти  двое  самых
юных, да что там - самых маленьких. Крохи. Что же я еще могу..."
     - Пришло время. Пора вам идти.
     Молчание. Затем заговорил Наурэ:
     - Почему? Почему мы должны уйти именно сейчас, когда случилось такое?
Ведь сейчас каждый меч дорог!
     - Есть кое-что дороже меча. Постарайтесь понять меня. Вам,  наверное,
кажется сейчас, что я чудовищно несправедлив, что жертвую остальными  ради
вас. Это не так, поверьте! Да, вы знаете, какие надежды я возлагал на вас,
но увы - не успел сделать ничего, и кто знает, когда я снова смогу  помочь
вам. Я обещаю - как только  кончится  война,  я  найду  вас.  А  сейчас  -
уходите. Остальных я защищу - не бойтесь. Я все же Вала, и я  еще  властен
над стихиями. Но вас я хочу укрыть надежно.
     Он обвел их глазами. "Не  верят  ни  одному  слову.  Кого  ты  хочешь
обмануть?"
     - И потому я возьму с вас клятву. Вы уйдете.  Вы  выполните  то,  для
чего я избрал вас. ("Жестоко, жестоко, подло! Бедные дети...")
     Они молча целовали льдистую сталь меча, преклоняя колени, и  потом  -
кто звонко, кто почти беззвучно повторяли - во имя Арты. Все. Теперь легче
на сердце.
     - И вот, примите дары от меня. Каждый из них поможет вам развить ваши
еще спящие силы. Я, видите, не успел. А ждать, когда  встретимся  снова  -
кто знает, когда это случится? Только - не отступайте. Эти  знаки  помогут
вам всегда быть единой силой, всегда слышать и понимать друг друга, всегда
помогать. Найти, если потерялись и вспомнить, если забудете. Это  -  сила.
Это - все, что я смогу вам дать...
     - Наурэ - ты старший. Тебе объединять. Вот твой знак...
     Браслет, выточенный из цельного  кристалла  мориона,  пульсировавшего
светом, словно внутри него билось сердце. В центре алого круга,  там,  где
пересекались почти невидимые лучи, в  воздухе  возникла  руна  Эрат,  руна
Пламени, знак Движения и Творения.
     Моро - горькие  темно-синие  ночные  глаза.  Он  уходил  один.  Ориен
оставалась.
     - Тебе - определять путь.
     Тяжелая девятилучевая звезда из вороненой стали.  На  каждом  луче  -
руна. Его руна - Кьот, руна Пути и Прозрения.  Тот  же  знак  серебром  на
печатке простого железного перстня.
     Олло. Прозрачно-голубой кристалл на  тонкой  цепочке,  ледяным  огнем
очерчена руна Хэлрэ: Очищение и Ясность Разума,  знак  Льда.  Юноша  низко
склоняет золотоволосую голову,  принимая  дар,  и,  выпрямившись,  уже  не
отводит странных своих - отраженное в глубокой реке небо -  глаз  от  лица
Учителя.
     Аллуа - пламя жизни,  светильник,  зажигающий  души  других.  Гладкий
овальный камень без оправы, цвета  вина  или  крови,  внутри  бьется  алая
искра. А на черном обсидиановом медальоне - руна Жизни и Возрождения, знак
Земли, знак Арты - Эрт. Девушка вздрогнула и тихо прошептала: "Кровь..."
     Голубая брошь-капля, где из глубины, на пересечении двух лепестков  -
прошлого и будущего - искрой горит Тэ-Эссе, вечная Вода, течение Времени.
     - Это тебе, Оннэле Кьолла.
     - Глоток воды... - грустно улыбается девушка.
     - А это - тебе, Элхэ.
     Больше - слов нет. Тихий, еле слышный ответ:
     - Благодарю тебя.
     И все.
     - Тебе, Альд.
     Юноша коротко вздохнул и шагнул  вперед.  Привычно  тряхнул  головой,
отбрасывая со лба волосы. Резкий, порывистый, как ветер. Вот  и  знак  его
таков - Ол-аэр, руна Крыла и Ветра. Руна  Мысли  -  и  серебряный  дерзкий
сокол с аметистовыми глазами.
     - Надежда моя, Айони...
     Кленовый лист, золото-зеленый перстень из того  же  камня  -  слишком
велик для тоненьких пальцев девочки, - и руна Надежды и Света, Аэт.
     - И ты, Дэнэ.
     Наверное, в другое время это было бы смешно - мальчик - и руна Силы и
Твердости, руна Железа Тор-эн. Пряжка с изображением дракона. Мальчик взял
ее - солидный, серьезный - и нарочито низко проговорил:
     - Я все исполню, Учитель.
     Вот и все. Небо, как же пусто в душе, как же больно...
     - Теперь, Оннэле, ты знаешь, какая она - смерть. Ты видела.
     - Да. Какой бы ни была свобода там, за  гранью,  жизнь  прекрасна.  И
нельзя уходить до срока... Может, я неправа? Но, кажется, пока не свершишь
все, что можешь из  того,  что  суждено,  нельзя  уйти.  Слишком  слаба  и
бесполезна будет душа, чтобы сохранить силу, волю и образ  и,  тем  более,
свершать... А смерть страшна, даже когда знаешь...
     - Учитель, - тихий и какой-то режущий как осколок стекла, голос Элхэ,
- а вернуться можно? Если шагнешь за грань?
     - Не знаю... Но если дан выбор... Если нужно, если что-то не окончил,
не исполнил, не завершил, и больше  -  некому...  Наверное,  можно.  Зачем
тебе?
     - Просто. Чтобы знать.
     Больше ничего не добьешься. Он это знал.
     - Что же, пора. Будьте благословенны. Теперь все зависит от вас...


     Она  остановилась  перед  зеркалом  и  долго  вглядывалась   в   свое
отражение. Потом тряхнула коротко  остриженными  волосами,  стянула  через
голову черненую длинную - до колен - кольчугу.  Слишком  тяжела,  стесняет
движения. А вот шлем пригодится...
     - Элхэ!..
     Аллуа распахнула дверь в комнату подруги. Хрупкий юноша,  стоявший  к
ней спиной, вздрогнул и обернулся.
     - Элхэ?.. - девушка растерянно остановилась. Юноша снял шлем, и Аллуа
улыбнулась:
     - Тебе идет... и не узнать тебя... -  посерьезнела.  -  Думаешь,  это
понадобится в дороге?
     Элхэ не ответила, только закусила губу.
     - Ты... идешь?
     - Нет, - тихо и твердо.
     - Почему?.. Но ведь... А Учитель - знает?
     Элхэ отрицательно покачала головой.
     - Но нужно сказать... - Аллуа окончательно растерялась.
     Взгляд зеленых глаз стал жестким и холодным.
     - Ты не скажешь ему.
     - Элхэ! Ведь это наш долг - исполнить...
     - Я вернусь, - коротко, как удар клинка.
     - Послушай, - Аллуа прикрыла дверь и заговорила серьезно и  печально,
- ведь ты понимаешь... Это война, а смерть не выбирает...
     - Знаю. Я не уйду.
     И вдруг рванулась к Аллуа, порывисто сжала ее горячие  руки  ледяными
пальцами, заговорила тихо и торопливо:
     - Пойми, поверь - знаю, все знаю, вижу, но - не могу, не могу уйти...
Прости - может и он простит - я должна остаться. Я вернусь; не знаю, как -
знаю одно: так будет. Не останавливай.  Не  говори  никому.  И  ему  -  не
говори. Он не должен знать. Я прошу тебя - так надо, верь мне, верь мне...
     Аллуа долго стояла молча, глядя куда-то в сторону.
     - Что же, ты права. Вот как... как же я не поняла раньше... Не бойся,
я никому не скажу, никому и никогда. И ничего  не  стану  объяснять,  если
спросят...
     - Да, да! Пусть обвинят в предательстве, пусть проклянут - я не  могу
иначе, не могу! Если я не останусь сейчас, я перестану  быть  тем,  что  я
есть, моя сила погибнет, я стану никчемной пустышкой, зачем я - такая...
     - Не надо, молчи. Я все понимаю. Но ведь нас должно быть - девять. Мы
вряд ли сможем совершить задуманное, если хоть кто-то уйдет.
     - Я вернусь, клянусь тебе! Аллуа, ты