ыка? Или она - не Элдэ? Она - призрак?..
     - Нет, - нарушил молчание Ирмо, - нет, она такая же, как и ты.
     - Я знаю... Но ведь тогда она не может, не может умереть!  Не  может,
пока жива Арда! Элдар не умирают!
     - Не умирают.
     - И она ведь не умерла? Да? Она спит?
     - Не совсем так, Финве. Не совсем так... Ее дух покинул тело, но он и
не в чертогах Мандоса.
     - Но она вернется? Мне говорили - она ушла, ушла совсем... Но как  же
так... Я не верю, не верю! Она не могла покинуть меня, мы  же  так  любили
друг друга!
     Ирмо сел на траву рядом с Финве. Вала смотрел куда-то вверх, не желая
встречаться взглядом с Эльфом - знал силу своих глаз и не хотел ни  в  чем
неволить Финве.
     Он заговорил тихо, ровно, успокаивающе:
     - Тебе ведь ведомо, что душа ее изнемогла и не в силах более  жить  в
этом теле. Всю силу свою отдала она вашему сыну;  ведь  ваша  любовь  дала
жизнь ему...
     - Любовь... Неужели любовь  убивает?  Значит,  это  я  убил  ее?  Да?
Значит, слишком сильно любить - смертоносно... Я во всем виноват, я, я!!
     Его снова  охватило  отчаянье;  стиснув  виски,  он  раскачивался  из
стороны в сторону, повторяя это "я, я, я". Ирмо положил руку ему на плечо.
Он многое мог бы сказать Финве и о смерти, и о любви, и о  вине...  Но  он
заговорил о другом:
     - Нет. Это не  любовь  ее  убила.  Знаешь  ли...  Не  все  могут  так
безнаказанно отдать свою силу. Иногда ее нельзя восстановить.
     - Но здесь Аман! Разве может быть такое в этой святой земле? Разве не
здесь - исцеленье всех скорбей? Владыка, я не понимаю!!
     - Не всем здесь можно жить. Некоторые не могут  вынести...  благодати
Амана. Да, Финве, она любила тебя. Да, твоя любовь давала ей силы. Но ведь
и тебе она отдавала всю себя. Ей было трудно, слишком  тяжко...  Напрягать
все силы, чтобы суметь  жить  здесь,  отдавать  любовь  тебе,  носить  под
сердцем сына... Она была сильной, Финве, но...
     Финве неотрывно смотрел на Ирмо, начиная что-то смутно осознавать.
     - Ты говоришь, -  тихо-тихо  начал  он,  -  она  не  могла  выдержать
благодати Амана? Но ведь только... только один не может... она - из тех?!
     Ирмо молчал. Однако Финве уже не нужны были слова.
     - Она знала? - глухо спросил он.
     - Нет.
     Финве долго молчал, опустив голову, - и вдруг с глухим стоном  рухнул
на тело Мириэль:
     - Ненавижу... ненавижу! Это он, он убил ее! Он  извратил,  сломал  их
души! Даже те, что ушли из его власти, не могут жить здесь! Даже здесь его
черная длань настигает их! Вот, значит, какова его месть... Он убил ее. Он
убил меня. Мириэль...
     - Согласись, если и так, ему было за что мстить.
     Финве резко поднялся, яростно сверкнув глазами:
     - Да... Он мстит за все, что против его воли! Да, их надо было убить!
Они несли зло, их уже нельзя было исцелить! Их надо было убить, чтобы хоть
души их вырвать у него!
     "Ты сам не ведаешь, что сказал, Финве. Траву рвут с корнем - и то  ей
больно. А когда душу вырывают с корнем... даже если это не твоя  душа,  но
ты пророс ею... Теперь ты знаешь, как это бывает".
     - Это все из-за него... Не будь его, Арда была бы подобна Аману, и не
было бы - этих... И Мириэль была бы  со  мной  навеки!  Может,  нам  и  не
пришлось бы уходить из Эндорэ... Ирмо. Я хочу,  чтобы  его  освободили.  Я
вызову его на поединок, и я убью, убью его!
     Ирмо молчал. Эльф тоже умолк. Затем опять посмотрел на Владыку  Снов.
Лицо его вновь стало скорбным, и черты смягчились.
     - Прости меня, Владыка, я был неучтив. И -  благодарю  тебя.  Позволь
мне остаться одному. Я должен проститься с нею... - голос его понизился до
шепота, он закрыл лицо руками.
     Ирмо поднялся и тихо отступил в тень, словно растворившись в ней.  На
поляне остались двое - Мириэль  в  непробудном  сне  и  застывший,  словно
изваяние, Финве - на коленях; белая прозрачно-светлая рука Мириэль  лежала
в его ладонях, словно он надеялся, согрев ее, вернуть возлюбленной жизнь.
     "Может, ты и вернул бы ее, - подумал Ирмо, - если бы назвал  истинным
ее именем.  Но  ты  не  захочешь  знать  его.  А  захочешь  -  не  сумеешь
произнести..."


     Словно мерцающий язычок пламени свечи -  зыбкая  фигурка  на  пороге.
Бред? Или воистину Тьма породила на его глазах живое? Но для  этого  нужна
была мысль. А он давно уже не думал  о  том,  чтобы  создавать  -  слишком
страшно представить, что это опять убьют... Да и бессилен  он  здесь  -  в
Земле-без-Тьмы, Земле-без-Света. Нет, здесь есть Свет, но они  никогда  не
узнают ни силы его, ни красоты, вырвав у него Тьму...
     А фигурка не исчезала. Кто это? Он с трудом различал лицо,  неверное,
как   ускользающее   воспоминание.   Лишь   когда   узнавание    нахлынуло
горько-соленой волной, лицо стало более  определенным,  и  он  понял,  кто
пришел к  нему.  Бесконечно  печальное  лицо,  сплетенные  тонкие  пальцы,
серебристые волосы, окутывающие фигурку, как саван...  Склоненная  голова,
глаза полуприкрыты длинными темными ресницами. "Снова здесь... За кого  же
ты теперь пришла просить, девочка? Хорошо, что ты не помнишь..."
     Глухо - как против воли - тихий горький голос:
     - Прощай, Учитель. Я ухожу.
     Боль полоснула когтем по сердцу, заставив  задрожать  и  задохнуться.
Какую-то долю мгновения слепота застила глаза,  а  когда  сумел  прозреть,
вокруг только тихо колыхалась тьма, и таяло беззвучное эхо:
     - Учитель... Учитель... Учитель...
     "Зачем, зачем ты вспомнила? Зачем?!"
     - Зачем, Тайли-и-и!!..



                       ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОД 802

     В Книге Намо появились записи о Людях. Это были непонятные  существа.
Зачастую грубые, жестокие и дикие, они тем не менее понимали  то,  что  не
было дано ни Эльфам, ни Валар, ибо им была ведома смерть. Как бы  ни  было
порой трудно распознавать добро и зло, Люди были способны не только в этом
разбираться, но и исправлять зло. И при этом их век был так недолог!
     Эльфы, сколько бы времени ни прошло, всегда были одни  и  те  же.  Их
мудрость словно застыла навеки. Люди же, проходившие  перед  ним,  раз  от
разу становились все мудрее, и Намо с удивлением видел, что многие из  них
разумом выше не только Эльфов, но и Валар, и, говоря со многими, он иногда
слышал от них те же слова, что  и  от  Мелькора...  А  потом  они  уходили
неведомо куда... Он мучительно захотел узнать путь Людей, тем  более,  что
по обычаю Возлюбивших Арду он  добровольно  взял  на  себя  все  тяготы  и
страдания этого мира, чтобы лучше понимать  Детей  Илуватара.  Он  еще  не
знал, что большинство из Валар втайне давно отказались от  этого  бремени,
сочтя его слишком тяжелым и унизительным для Могуществ Арды.  Намо  жаждал
ответа. Он не пошел к Манве - он вновь воззвал к Эру. Но  тот  не  ответил
ему. Не ответил ему и Мелькор - только сказал с затаенной печалью: "Я ведь
не человек..."
     А потом окончился срок заточения Мелькора, и Король Мира вновь собрал
Валар, дабы решить, освобождать ли мятежника. И Ниенна умолила вернуть ему
свободу. И Намо спустился в подземелье, и  радость  освещала  ему  путь  в
темноте.
     - Мелькор! -  крикнул  он;  эхо  его  голоса  прокатилось  по  темным
коридорам, словно обвал.
     Он распахнул дверь каземата. Мелькор сидел на полу,  склонившись  над
страницами Книги Намо. Хрустальный светильник отбрасывал  мягкий  холодный
свет на его исхудавшее лицо. Он  поднял  голову,  явно  удивляясь  радости
Намо.
     - Мелькор, ты свободен, -  сказал  тот,  переводя  дух.  Странно,  но
Черный Вала не обрадовался, по крайней мере, внешне.
     - Вот как, - негромко промолвил он, вставая. -  Свободен?  И  что  же
сделают со мной теперь? Будут держать на поводке,  как  собак  Ороме?  Или
приставят надсмотрщика, чтобы, упаси Эру, мерзкий  бунтовщик  не  вздумал,
что ему вновь дозволено быть самим собой? - он говорил ядовито и жестко.
     Намо вздрогнул. Он ожидал другого. Слова Мелькора больно ранили его -
ведь и он был среди тех, кто осудил его. Тюремщик. И все же - как позабыть
все то, что было между ними? Ведь он открыл Мелькору сердце, доверился ему
- и теперь так ударить в незащищенную душу... Намо было больно  и  тяжело.
Он стоял молча, закусив губу.  Видимо  еще  урок  -  не  верь  никому.  Не
открывайся никому.
     - Милостивые Валар, - с расстановкой, с брезгливой гримасой  на  лице
произнес Мелькор. - Милосердный Манве, мудрый Тулкас, добросердечный Ауле,
гостеприимный Ман...
     "Мандос", - добавил про себя Намо, опуская голову.
     Мелькор вдруг осекся.
     - Намо, - после недолгого молчания дрогнувшим голосом произнес он.  -
Прости... Я не хотел... Я не думал о тебе, прости!
     Намо с трудом ответил:
     - Все верно. За что мне прощать тебя? Все верно. Я тюремщик. Я  судил
тебя. Ты во всем прав,  -  он  не  мог  заставить  себя  смотреть  в  лицо
Мелькору.
     - Намо, умоляю тебя, прости! Неужели ты хочешь еще добавить мне боли?
Я знаю - я виноват,  мой  гнев  ослепил  меня,  но  неужели  из-за  одного
неосторожного слова ты покинешь меня?
     Он положил руки на плечи Намо, глядя ему в  глаза.  Меньше  всего  на
свете он хотел бы обидеть его. Такая боль была в глазах Владыки Судеб, что
Мелькор медленно стал опускаться на колени.
     - Нет, не надо, пожалуйста! - крикнул Намо, хватая  его  за  руки.  -
Если нужны слова - то я прощаю, прощаю, только не унижайся! Не смей...
     У него в душе была странная сумятица, он почти не  воспринимал  того,
что делает. И когда, наконец, вновь стал видеть, то первое, что он  увидел
- это цепь Ангайнор в своих руках. А потом изумленный, растерянный  взгляд
Мелькора. Тот смотрел на свои руки, словно никак не мог осознать того, что
цепь уже не соединяет наручники, что ее - нет. Искусство Ауле  и  заклятье
Варды не устояли перед волей Намо.
     - Как же ты  могуч,  Намо!  -  почти  шепотом  сказал  Мелькор.  -  Я
благодарю тебя, Владыка Судеб. Я рад, что это сделал именно ты.  Из  твоих
рук я принимаю свободу, как дар. Из рук других она была бы подачкой.
     И он низко поклонился Намо. И тогда Намо взял цепь, и, разогнув  одно
из звеньев, спрятал его на груди - на память. Разорвать цепь  и  пояс  для
могучего Валы было секундным делом, и вдвоем, рука в руке поднялись они  в
тронный зал, перепугав Ауле и Тулкаса, шедших выполнить приказ Манве.
     ...Мелькор стоял перед Королем  Мира,  не  склоняя  головы  -  только
полуприкрыл не привыкшие к яркому мертвому свету глаза. Никто из Валар  не
решался первым сказать  слово  -  только  Варда,  склонившись  к  супругу,
шепнула почти беззвучно то, что чувствовали сейчас все:
     - Он не покорился.
     Тогда заговорила Валиэ Ниенна; она просила о свободе для Мелькора,  и
в голосе ее была скрытая сила, которой не  мог  не  уступить  даже  Король
Мира. Он спросил только:
     - Кто еще скажет слово за него?
     - Я, - негромко откликнулся Ирмо. Эстэ кивнула, Намо молча поднялся и
встал рядом с Мелькором, тяжело  глядя  на  Короля  Мира.  Ауле  дернулся,
словно хотел что-то сказать, но промолчал, низко склонив голову.
     И Манве изрек, что в великом милосердии своем и  снисходя  к  просьбе
Скорбящей Валиэ Валар даруют свободу Мелькору.
     - Но, - сказал он, - ныне повелеваем Мы тебе,  Мелькор,  не  покидать
пределов Валмара, доколе деяниями своими не заслужишь ты прощение Великих.
     - Благодарю тебя...  брат  мой,  -  коротко  усмехнулся  Мелькор.  И,
повернувшись к Ниенне, совсем другим, мягким и печальным голосом:
     - Благодарю за все, сестра.
     Ниенна не ответила - кивнула и опустила голову, впервые пряча слезы.


     И в Валиноре не было ему дома; он остался в чертогах Намо, но  теперь
был принят там Владыкой Судеб как желанный гость. И часто их  разговоры  -
уже не прячась -  приходил  слушать  Майя  Намо,  тот  самый,  что  просил
отпустить его к Мелькору...



                САДЫ ЛОРИЭНА. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОД 803

     ...Он стоял, глядя в воды колдовского озера Лорэллин. Почему-то в них
отражались звезды... Ирмо подошел неслышно и остановился за его спиной, не
сразу решившись заговорить.
     - Мелькор...
     - Ирмо?
     - Я должен рассказать тебе, как было... с ними.
     - Зачем снова причинять боль своей душе?
     - Никто из нас не умеет забывать. Знаю, легче не будет; но я  виноват
перед тобой.  Я  не  ищу  оправданий,  я  только  хочу  рассказать.  Ты...
выслушаешь меня?
     Он обернулся и взглянул в  глаза  Владыке  Снов.  Ирмо  отвел  взгляд
первым.
     - Говори.


     ...Майяр в лазурных одеждах  с  прекрасными,  ничего  не  выражающими
лицами, стояли полукругом позади них.
     - Владыка Сновидений, к тебе слово Короля  Мира  Манве  Сулимо:  тебе
ведомо, что делать с ними, так исполни же, что должно.
     Ирмо промолчал, вглядываясь в перепуганные детские лица.
     - Каков будет твой ответ?
     - Я исполню, - каким-то чужим голосом выговорил он.
     Он не проронил больше ни слова, пока Майяр не  удалились.  Молчали  и
дети, каким-то образом поняв, что при этих лучше не говорить.
     - Что с нашим Учителем?  -  первым  заговорил  старший,  мальчик  лет
четырнадцати  с   удлиненными   зеленовато-карими   глазами,   смуглый   и
медноволосый. - За что убили Ориен и Лайтэнн?
     - Ты должен нас убить?  -  почти  одновременно  спросила  темноглазая
среброволосая девочка, немногим младше парнишки. К  ней  испуганно  жалась
девчушка лет четырех, -  старшая  гладила  ее  спутанные  золотые  волосы,
пытаясь успокоить.
     -  Нет,  -  поспешно  ответил  Ирмо,  внутренне  радуясь,  что   есть
возможность не отвечать на первые вопросы, стыдясь этой трусливой радости.
- Нет, вы просто отдохнете здесь, выспитесь - вы  ведь  так  устали,  -  а
потом проснетесь, и все будет хорошо...
     - Ты не умеешь лгать, - сказал старший.
     - Нет, нет, поверьте мне, я не лгу!
     - Что может быть хорошо, если там сейчас умирает мой отец?! - мальчик
безошибочно указал в сторону Таникветил, и  у  Ирмо  похолодело  в  груди:
"Видящий..."
     - Поверьте, я не причиню вам зла, - виновато, почти умоляюще попросил
Владыка Снов; он  чувствовал  себя  беспомощным  перед  детьми,  видевшими
смерть. - Поверьте мне...
     Золотоволосая малышка посмотрела на него из-под руки старшей:
     - Он говорит правду, - сказала она тихо. - Он хороший...
     Ирмо обрадовался этой нежданной защите:
     - Да, да! Идемте со мной - вы отдохнете, отоспитесь... - он просто не
знал, что еще сказать им, как успокоить. - Как вас зовут?
     - Линнэр... Тайли... - представились старшие почти в один голос.
     - Йолли... - это его златокудрая заступница.
     - Эйно, - тоже золотоволосый, сероглазый и решительный.
     - Даэл... Ойоли... - наверно, брат  и  сестра,  оба  пепельноволосые,
хрупкие и тихие; жмутся друг к другу, как беззащитные озябшие птенцы.
     - Ахэир, - темноволосый  и  ясноглазый.  -  А  это  Гэлли,  -  совсем
малышка, года полтора, которую он держит на руках.
     - Тайо, - светло-золотые волосы, золотистая  кожа,  упрямо  и  сурово
сдвинутые брови: маленький рыцарь. А вот и его  дама:  короткие  волосы  с
отливом в рыжину, пытается смотреть дерзко, хотя напугана:
     - Эрэлли.
     - Эллорн... Эннэт... - близнецы, оба черноволосые и держатся за  руки
так крепко, что костяшки пальцев побелели.
     - Торн...
     - Исилхэ... - большущие глаза, губы дрожат  -  вот-вот  заплачет,  но
держится из последних сил.
     - Тэнно...
     - Алхо...
     - Энноро...
     - Хэллир...
     - Аэлло...
     - Тииэллинн... - снова девчушка, и голосок тоненький, чистый.
     - Анта... - смешалась. - Анта-элли...
     Последняя молчит. Тииэллинн отвечает за нее:
     - Она - Элгэни. Она не... Она не будет говорить. Лайтэнн - ее сестра.
Была.
     - Остальных куда-то увели, - добавляет Линнэр. -  Мы  спрашивали,  но
нам не сказали - куда.


     Он отвел их вглубь колдовского леса, надеясь  втайне,  что  мерцающее
волшебство этих мест хоть немного отвлечет их; но дети следовали за ним  в
сосредоточенном настороженном молчании.  Несмотря  на  все  его  уверения,
добра здесь они не ждали.
     ...Засыпали они быстро: и тела, и  души  их  были  слишком  измучены,
чтобы противостоять чарам Владыки Снов. Он ласково говорил с ними, каждого
называл   по   имени,   гладил   встрепанные    волосы,    заглядывал    в
недетски-печальные глаза. Худенькие беспомощные тела едва прикрыты  рваной
одеждой - видно, с ними не церемонились.
     Линнэр был последним.
     - Ты не ответил мне, - он пристально смотрел в глаза Ирмо. - Впрочем,
я и так знаю. У нас  никого  и  ничего  больше  не  осталось;  и  он...  -
мальчишка замолчал, на мгновение опустив ресницы и стиснув зубы. - А ты, -
резко и отчетливо, - должен отнять у нас память. Последнее, что есть. Так,
Ирмо?
     Вала успел удивиться - откуда Линнэр знает его имя?..
     - Конечно. Знали, кого просить об этом. Ты  ведь  милосерден.  Ты  не
захочешь новой крови здесь, - его передернуло.  -  Соскоблить  письмена  с
пергамента. Ведь пергамент плохо горит. Да и к чему? -  ведь  можно  потом
все переписать  заново!  Но  следы  других,  стертых  знаков  -  они  ведь
останутся, Ирмо. Их не вытравить ничем.
     Он говорил с Валой не просто как взрослый - как старший; но  это  уже
не удивляло.
     - И не вся кровь прорастет травой;  след  останется.  Останется  и  в
ваших душах, и на руках ваших; и все воды Великого  Моря  не  смоют  ее...
Почему я не родился раньше! я мог бы встать там, рядом с моими братьями  и
сестрами, с мечом в руках... Да что проку.  Мы  не  умели  убивать.  Вы  -
умеете.
     Владыка Снов пытался не отводить взгляд. Линнэр заговорил о другом:
     - Этой осенью я должен был избрать Звездное  Имя.  Я  уже  знал  его:
Гэллэйн. Я ведь Видящий. Но нет Учителя, чтобы он сказал - "Ныне имя  тебе
Гэллэйн; Путь твой избран - да станет так". И Пути уже не будет. Не  будет
- здесь. И не достанет сил вернуться. Да и некуда.
     Он приподнялся на локте и оглядел спящих.
     - Сколько из них поднимут меч против него? - тихо и горько.
     Ирмо не смог сказать ни слова.
     - Я ведь уйду, Владыка Снов. Я знаю, ты не желаешь нам  зла.  Учитель
рассказывал о тебе. Прости, что я так говорил с тобой; ни  перед  ним,  ни
перед нами ты не виновен.
     - Нет, Линнэр. Я молчал, когда говорили о Великом Походе. Я  запретил
себе верить в то, что видел и знал. Я боялся. Боялся, что  меня  покарают,
как Ауле. И - молчал.
     - Я помню. Учитель рассказал и о нем.  Мы  только  одного  понять  не
смогли: как можно запретить творить. Зачем это нужно. И как убивать людей,
он нам тоже не объяснял, - криво усмехнулся. - Ну, да  ничего:  это  мы  и
сами увидели.
     - ...Так что я просто трус, Линнэр. Вот и мой Майя ушел от меня,  как
Артано от Ауле...
     - Гортхауэр, - поправил мальчик.
     - Как?..
     - Гортхауэр. Учитель его иногда называл по-другому: Ортхэннэр. Но  на
нашем языке - так.
     - Да-да, конечно, - поспешно согласился Ирмо.
     Помолчали.
     - Я хотел бы, чтобы ты остался со мной, - раздумчиво сказал  Ирмо.  -
Только ты ведь не захочешь. Я бы, наверно, тоже не захотел...
     Линнэр положил руку на руку Ирмо:
     - Ты... нет, не трус. Ты просто не смеешь поверить себе.
     Ирмо невольно вздрогнул; ему показалось, что эти слова  произносит  -
другой, тот, кого сейчас в оковах вели в чертоги Мандос.
     - На тебе нет вины перед нами, Владыка Снов, - повторил Линнэр.
     - Я хотел бы... - почти моляще продолжил Ирмо, -  чтобы  ты  остался.
Мне ведь даже говорить почти не с кем... Но ты стал  Человеком,  и  Эльфом
мне тебя не сделать, а тем паче, в Майя не превратить. И жить здесь ты  не
сможешь... Мне кажется, что я - с ним говорю. Сам - не посмел, пока  можно
было. И после того, что я сделал, наверно, уже не смогу...
     - Ты не желал зла. Да что я: никто здесь не желал зла!  Только  слепо
вершили чужую волю.