пору Намо еще не совсем отвратился от пути Валар, и  слова  Оссе
были не слишком-то приятны ему. Но он пожалел Майя и  взял  его  под  руку
свою, и стал Оссе вассалом Намо.


     ...А над озером таяли туманом  последние  клочья  наваждения  Айо,  и
четверо Майяр видели все, что  случилось  в  Валиноре.  И  словно  камень,
застыл Охотник, и закрыла лицо руками в ужасе Весенний Лист, и  безудержно
плакал Золотоокий. И угрюмо молчал Айо.


     ...И в Книге, что держал в руках Гортхауэр, появлялись слова,  словно
выводимые невидимой рукой. Кровью  был  записан  этот  рассказ,  и,  читая
темные строки, бесслезно рыдал Майя Гортхауэр. Ненависть и гнев  пылали  в
сердце его, и клялся он, что за боль Учителя, за смерть Эллири Ахэ жестоко
заплатят и Эльфы, и Майяр, и Валар. И в тот черный час проклял он Финве  и
весь род его.


     "Изначально, как и  Мелькор,  творцом  был  Вала  Ауле.  Но  некогда,
устрашившись гнева Илуватара, отрекся он от творений своих и  поднял  руку
на них; тогда Майя Гортхауэр, чье имя в  то  время  было  Артано-Аулендил,
первый из учеников Ауле  и  равный  самому  Кузнецу,  ушел  от  него,  ибо
трусость Валы была ему отвратительна. И ныне  страх  ослушаться  повеления
Манве и Эру сделал Ауле  палачом.  И  после  того,  как  выковал  он  цепь
Ангайнор и оковы для Эльфов Тьмы, лишился он дара творить и не мог создать
более ничего, ибо палач не может быть творцом".


     Так заканчивается  повествование  об  Эллери  Ахэ.  Неведомо  оно  ни
Эльфам, ни людям Трех Племен: ни Валар, ни Майяр никогда  не  говорили  об
этом. Потому молчит об Эльфах Тьмы "Квента  Сильмариллион",  и  мудрые  не
говорят ничего. Только в роду Финве, короля-палача, передается  рассказ  о
Валинорском судилище. Владыки же Валинора и Майяр, слуги их, в большинстве
своем не хотят ни знать, ни помнить.


     ...Имен не осталось. Приказано забыть.


                   Восславят победителей сказанья,
                   А побежденным суждено - забвенье:
                   Осталось лишь изорванное знамя,
                   Осталась кровь на каменных ступенях,
                   И Путь - как узкий меч из звездной стали...
                   Так мы ушли.
                   Дальнейшее - молчанье.




                       ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕНЕЦ


              ВЛАДЫКА СУДЕБ И ВЛАДЫКА ТЬМЫ. ВЕК ДЕРЕВ СВЕТА.
          ВЕК ОКОВ МЕЛЬКОРА. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОДЫ 502-802

     Время в Валиноре двигалось лишь для немногих. В  первую  очередь  для
Намо, Владыки Судеб Арды, прозванного Мандосом.  Он  умел,  в  отличие  от
других, ощущать время. Для него  существовало  Прошлое  и  Будущее,  а  не
вечное Всегда. Может быть, так было потому, что в чертогах его  появлялись
и ждали своего ухода Люди, а затем  уходили  в  Неведомое,  чтобы  уже  не
вернуться; и судьбы их были не во власти Владыки Судеб. Память его держала
в себе все, что он непостижимым  образом  узнавал  от  них.  Мысль  его  и
предвидение - в этом была его сила, но Память была источником ее.
     Связывая воедино разрозненные нити событий, он сплетал  их  в  единую
струну, поющую голосом Арды в извечном хоре Эа. Казалось, он чувствует  ее
рукой, туго натянутую, отзывающуюся на любую мысль, любой  шепот  мира.  А
там впереди - опять нити, нити, и какая из них станет  новой  основой  для
струны, и сколько нитей совьется в единую - кто знает? Как будет петь  эта
струна, и кто заставит ее петь? Намо невольно усмехнулся.  Владыка  Судеб,
создатель Струны, вековечный сплетатель... Вайре. В-а-й-р-е. Тихий  уютный
рокот колеса прялки, спокойный и умиротворенный, усыпляющий. Нет,  это  не
она - пряха судеб, он - прядильщик. А Вайре лишь то видит,  что  есть,  не
то, что может быть. Нет, не будет, а может быть. Тысячи тысяч нитей, и  он
чувствует их все. Велик Эру, если его замысел  -  в  этом,  в  возможности
найти одну, самую чистую и звонкую, что дает голос всей струне. Интересно,
кто еще слышит эти песни Арды? Слышит ли их Эру? Рад ли он тому узору, что
вьется по его канве? Намо тяжело опустил голову. Сам он уже давно замечал,
что отнюдь не все ему понятно и не все по нраву в свершениях Валар. Но кто
он, чтобы судить? Эру говорит только с Манве.  Ему,  королю  Мира,  ведомо
все, и песнь хора созвучна лишь тогда, когда ее ведет единая гармония.  Но
- конечный замысел Эру? Значит ли это, что все нити все равно  сойдутся  к
одному, и выбор песни - лишь призрак? Если так, то что  делает  здесь  он,
Намо? Почему же он - Владыка Судеб? Или он  должен  все  сводить  воедино,
заставляя мир петь так, как установил Эру, а  не  слушая  его  песнь?  Кто
скажет?..
     ...В незапамятные времена начертал он первые строки своей Книги,  сам
еще не понимая, зачем. И - испугался своего открытия. Так же,  как  боялся
своего дара предвидения. Как позже боялся силы своего слова. Он  писал,  и
эти значки - выразители мысли - откуда они пришли? Они сами появлялись  на
страницах, словно кто-то водил его рукой. Намо не считал себя  творцом,  и
поэтому никак не смел признаться себе в том, что это создал он сам.  Тогда
он подумал - это дар Эру, и восславил Единого в  сердце  своем.  И  отныне
свои мысли, свою память, свои предвидения заносил он в Книгу...  Когда  же
случилось так, что собственные мысли испугали его  самого?  Он  все  время
возвращался к одному и тому же воспоминанию, больно ранившему его совесть.
Но - не желал избавляться от него, ибо Владыка Судеб должен помнить все.
     Это было давно, еще до того, как Люди посмотрели в лицо Солнцу.  Намо
изначально  поражала  и  восхищала   двойственность   бытия,   в   которой
заключалась сущность жизни Арды. Он находил  ее  во  всем,  даже  в  самом
простом, и ему всегда было радостно отыскивать ее повсюду и разбираться  в
разных ее  сторонах.  Тогда-то  он  впервые  и  подумал  о  Равновесии,  и
восхитился  глубиной  разума   Единого,   создавшего   такое,   и   вечной
изменчивостью Равновесия,  дающего  жизнь  Арде.  Но  постепенно  он  стал
замечать, что Манве заменяет Равновесие мертвой симметрией. Манве - Король
Мира, избранник Эру... Значит, такова воля Эру? Значит он, Намо  не  прав?
Намо тогда еще безоговорочно верил Эру - и перестал верить себе. Но  -  не
перестал думать. "Нет ничего дурного в моих мыслях, если я буду держать их
при себе. Пусть они будут в моей Книге. Никто не увидит их, и не будет  от
них беды", - думал он. Первый  шаг  был  сделан.  Теперь  надо  было  идти
дальше. Либо мыслить и действовать самому, либо подчиниться  Эру.  А  Намо
верил Единому и наместнику его Манве. Поэтому он отверг себя.  Но  не  мог
отвергнуть Двойственности. Она была перед ним  -  всюду  и  везде,  и  он,
сколько ни пытался уйти от нее, не видеть ее, оставался зрячим. И с ужасом
понял, что кроме него может видеть Двойственность или смеет ее видеть и не
скрывает этого только один из Валар - Мелькор.
     Изначально Намо тянулся к нему, видя, в нем нечто близкое себе,  хотя
и не понимал - что. И одновременно боялся его. Или себя? Душой он  понимал
правоту Мелькора в его деяниях, но Манве говорил, что это против воли Эру.
И эта двойственность страшно мучила Намо. Тогда,  не  выдержав,  он  решил
избрать какую-либо из сторон, и избрал -  Свет.  Так  он  думал  тогда.  И
ожесточил сердце свое против Мелькора. Он  избрал  Эру.  Потому-то  он  не
сказал ни слова против приговора Эльфам Тьмы. Он умел предвидеть,  и  ужас
охватил его, когда внезапно он понял, что с ними сделают, хотя  никто  еще
ничего не сказал. "Нет. Нет. Этого не может быть, - убеждал он себя, - Эру
милостив. Это все опять мои мысли. Гнать,  гнать  их.  Ничего  плохого  не
случится. Эру всегда прав". И в то же время душа его мучительно сжималась,
и трусливые доводы разума гасли в наползающей волне ужаса. И когда Мелькор
упал на колени перед Манве, Намо не  выдержал.  Он  ушел.  Король  Мира  в
ликовании своем не заметил его ухода.
     "Он унижается. Унижается ради других - он, Враг  Мира,  Зло,  спасает
других... Сколь бы ни были неправедны его дела, разве это  деяние  -  зло?
Творящий зло делает добро  для  своих  учеников...  Но  он  не  может,  не
способен, не должен, он - зло!" Двойственность вновь была  перед  ним.  Не
уйти. Не ослепнуть. Это было потрясением. Но его ждало еще более  страшное
потрясение. Он брел в  муке  и  смятении  по  своим  необъятным  подземным
чертогам, и, сам не зная как, оказался в покое, отведенном Людям.
     ...Они возникли, как вспышка молнии. В окровавленных черных одеждах -
такими были их тела, брошенные без погребения на поле  битвы.  Такими  они
явились перед ним - в Чертогах Людей. И, едва выговаривая слова, он сказал
не своим голосом:
     - Кто... Почему здесь...
     Его губы тряслись. И он услышал ответ, звучавший внутри него,  в  его
мозгу.
     - Мы Люди.
     Он ничего больше не мог вымолвить. Он узнал их.  И  ненависть  встала
перед ним жгуче-холодной волной - ненависть к Мелькору, что  довел  их  до
такого конца. Ненависть к Манве - тому, кто прочел приговор.  Ненависть  к
их сородичам, обрекшим их на смерть. Ненависть к себе - за то, что  посмел
себе не поверить. И это был второй шаг в  сторону  от  пути  Эру,  ибо  он
посмел взвешивать деяния Короля Мира, изначально правого во всем.
     Он не успел спросить больше ни о чем -  голос  Эонве  призвал  его  в
тронный зал. Он поднялся наверх. Там уже стояли четверо - Эонве  и,  между
Тулкасом и Ауле - Мелькор. Намо тяжело посмотрел на всех и мрачно спросил:
     - С чем пришел ты, глашатай Короля Мира?
     И Эонве, возвысив голос произнес послание Манве.
     - "В великой милости своей Эру,  Единый,  Отец  Всего  Сущего,  жалея
Арду, повелевает подвергнуть Мелькора, отступившего от пути Его, того, кто
восстал в мощи своей,  примерному  наказанию.  Посему  Король  Мира  Манве
Сулимо, наместник Единого в Арде повелевает  заточить  отступника  на  три
столетия, дабы избавить Арду от  злодеяний  его  и  дать  ему  возможность
одуматься и раскаяться.  Повелевает  он  отвести  отступника  скованным  в
чертоги Мандоса, где и будет он заточен". Я, Эонве, уста Манве, сказал.
     "Мандос, Тюремщик", - лицо Намо побагровело, словно от  прикосновения
раскаленного клейма. "Из-за Мелькора ныне  навеки  пристанет  ко  мне  это
прозвище", - зло думал он.
     - Мое имя Намо, - тяжело и значительно произнес он, и Эонве побледнел
под его взглядом.
     Все это время Мелькор стоял неподвижно, глядя куда-то мимо них.  Боль
и беспомощный ужас были написаны на его лице. Его скованные  руки  висели,
словно плети. Он ничего не слышал - он слушал другое...
     - Следуйте за мной, - буркнул Намо.
     Тулкас толкнул Мелькора в спину. Тот безвольно повиновался. Он был не
здесь. Они долго спускались в глубь плоти Арды, в глухой  темный  каземат,
где не было ни света, ни звука. Тулкас держал факел, пока  Ауле  вбивал  в
стену кольцо, от которого шла длинная цепь, соединенная с железным поясом.
Он замкнул пояс на талии  Мелькора,  который  в  продолжении  всего  этого
времени стоял в каком-то оцепенении. Дело  было  сделано.  Ауле  и  Тулкас
стояли за порогом, и Намо сказал тогда те слова, за которые проклинал себя
потом:
     - Создал Тьму, так и любуйся на нее теперь!
     "Зачем я это сделал? Зачем добил  поверженного?"  -  через  мгновение
подумал он. Эти слова вывели Мелькора из оцепенения. Он поднял  взгляд,  и
два льдисто-огненных острия вспыхнули перед глазами Намо. Ему  показалось,
что он теряет себя - сознание перестало подчиняться ему, и он едва осознал
слова:
     - Не будь Тьмы, как бы ты познал Свет?
     Намо  отшатнулся.  Последнее,  что  он  запомнил   перед   тем,   как
захлопнулась дверь, был Мелькор, стоящий закрыв глаза и стиснув  скованные
руки.
     Он вернулся в чертог Людей, но Эльфов Тьмы там уже не было. В ту пору
он вновь взялся за свою Книгу. Ибо все,  что  произошло,  было  слишком  в
разладе с предопределенностью Валинора. Эльфы Тьмы - Люди появились в одно
время с Элдар, и ни Эру, ни Манве  этого  не  знали.  И  ничего  не  могли
сделать всемогущие, кроме как казнить  их  -  "дабы  восстановить  Замысел
Эру". Изначально милостивые. А он сам? Он  ведь  поддержал  Манве...  Намо
застонал от злости на себя. Опять проклятая  Двойственность!  Но  ведь  он
выбрал! Выбрал? Нет. Он понял - и сейчас у  него  есть  выбор.  Его  мучит
Мелькор? Есть два пути - встать за него или уничтожить его, чтобы  совесть
не мучила, вечно напоминая существованием Мелькора о его, Намо,  трусости.
Нет, только не это. Идти с Мелькором?  С  ужасом  Намо  понял,  что  хочет
этого. И боится. И тут он вдруг подумал - почему не свой путь?
     "Двойственность? Пусть. Пусть будет во мне. Я пойду по грани,  зыбкой
грани Равновесия, неся его в руках, как драгоценную чашу с напитком жизни.
Свет? Если это Манве, то это не Свет. Это не моя дорога. Тьма? Не могу. Не
знаю почему, но не могу. Грань, где Свет и Тьма подадут друг  другу  руки,
поддерживая Равновесие... Это? Не знаю... Свет познают лишь те, кто  знает
Тьму... Так он сказал... А я их знаю?" Он мучительно  хотел  спросить,  но
кого? Манве? Нет, никогда. Эру? Почему бы и нет?  Разве  он  не  Айну,  не
Владыка Судеб? И он воззвал к Эру. Почему-то он знал,  что  Единый  слышит
его. Но не было ему ответа. И тогда впервые зародилась в нем  сумасшедшая,
пугающая мысль обратиться к Мелькору...


     Он не сразу пришел к нему. Работы было много у него в те годы. В  его
чертогах появились Эльфы, а с ними - Орки. И снова встала  перед  ним  эта
двойная сущность бытия - неужели Орки и есть второе "я"  прекрасных  Детей
Илуватара? Или все же Орков создал Мелькор? Так говорил Манве, но Намо уже
не верил. Он помнил Эльфов Тьмы. И тогда отважился он записать в Книге  их
историю. И историю первой войны в Арде...
     В ту пору он еще изредка посещал пиры Валар, но все тяжелее  давалось
ему  веселье.  И  потому  он  почти  обрадовался,  застав  у  себя   после
возвращения с пира Ниенну. Ниенны в Валиноре сторонились  -  уж  очень  не
вязалась ее вечная печаль с вечным весельем и радостью. Странная она  была
- сестра Намо Мандоса и Ирмо Лориэна.
     Она посмотрела брату  в  глаза,  и  внезапно  его  охватило  какое-то
странное чувство, очень мучительное и непонятное.
     - Тебе не жаль Мелькора, брат? - спросила она тихо  и,  не  дожидаясь
ответа, ушла. И тут Намо понял, что ищет какой-нибудь предлог, чтобы перед
самим собой оправдать вдруг осознанное им желание поговорить с  Мелькором.
И он нашел этот предлог.


     Он долго спускался по бесконечным темным лестницам и коридорам,  мимо
закрытых тяжелых дверей все вниз и вниз - к самому сердцу Арды, к каземату
Мелькора. Сюда не  проникал  свет.  Здесь  не  было  звуков.  Здесь  время
тянулось долго и мучительно даже  для  Бессмертных,  и  смерть  начиналась
казаться не злом, а избавлением. Но и этого не было дано Мелькору - пока.
     Намо отлично видел  в  темноте,  но  здесь  даже  он  шел  с  трудом,
спотыкаясь. И впервые ему подумалось - а  каково  там  Мелькору?  Сто  лет
наедине с самим собой - самым страшным собеседником...  И  от  этой  мысли
Намо стало не по себе. Он остановился перед  дверью.  Под  рукой  его  она
бесшумно растворилась, но Намо не вошел, отчего-то робея, а остановился на
пороге, прислушиваясь к звенящей тишине и напрасно вглядываясь в темноту.
     - Мелькор, -  нерешительно  позвал  он,  пугаясь  звука  собственного
голоса. - Мелькор, ты здесь?
     Из темноты послышался короткий злой смешок и звяканье цепи:
     - А куда же я по-твоему денусь? Я прикован, - снова  смешок.  -  Ауле
постарался на совесть.
     Голос звучал глуховато, словно  Мелькор  за  годы  одиночества  отвык
говорить. Намо молчал, не зная, как начать разговор, но  Мелькор  облегчил
ему задачу.
     - Ты ведь не просто так пришел сюда, Мандос. Спрашивай, я отвечу.
     И добавил с издевкой:
     - Вежливый гость не оставит без внимания вопросы хозяина!
     Намо молча проглотил оскорбление - он понимал, что Мелькор вправе так
говорить. Он набрался решительности и задал свой вопрос.
     - Мелькор, скажи, зачем ты создал Орков?
     - А-а,  значит  уже  появились  в  твоих  владениях...  А  почему  ты
считаешь, что я их создал?
     - Так говорит Манве.
     Мелькор зло рассмеялся.
     - Конечно, что можно ждать хорошего от злодея  Мелькора!  Ах,  бедные
Дети Илуватара!
     Внезапно он замолчал, и затем продолжил совсем  другим  голосом  -  с
какой-то затаенной тоской и горечью:
     - Не я их создатель, хотя доля моей вины здесь есть.
     - Но кто тогда?
     - Страх. Страх и темнота.
     - Но разве не ты творец тьмы и страха?
     После недолгого молчания:
     - Намо, скажи, ты боишься Тьмы?
     Намо задумался.
     - Нет, пожалуй. Я ведь привык к темноте.
     - Не путай темноту и Тьму. Темнота идет из Тьмы, но и Свет  рождается
во Тьме. Надо лишь уметь видеть... Ты видишь звезды?
     - Да, но...
     - Давно?
     Намо опять задумался и, вдруг охнул от изумления  -  в  этот  миг  он
понял, что видел их всегда, еще до рождения Арды.  Словно  рухнула  завеса
между зрением и осознанием. Почему сейчас? Неужели - Мелькор?
     Мелькор понял его молчание.
     - Значит и ты можешь видеть. Но смеешь ли?  Сможешь  ли  понять,  что
Тьма была до нас, что она не  мной  создана?  Я  могу  лишь  видеть  ее  и
понимать, и помогать другим увидеть и познать ее. Тьма не рождает страха в
том, у кого есть разум и воля не бежать от нее, но всмотреться и понять. А
Дети Единого оказались слабы духом... в большинстве  своем.  И  живут  они
теперь почти все под опекой  Валар,  не  сами...  А  Орки  -  что  ж,  они
бессмертны как и Эльфы. Они рождены страхом и мстят за  свой  страх  всем;
страх - их сущность, страх - их  оружие...  Всем  хороши  создания  Эру  -
мудры, красивы, отважны... Но им никогда не понять цену и смысл жизни, ибо
не дано им смерти. И никогда им не познать в полной мере цену добра и зла,
ибо в любом случае не будет им наказания.  По  сути  они  одно  с  Орками,
потому так и ненавидят друг друга; и те, и другие - проклятие Арды.
     С какой-то жестокой горечью говорил Мелькор эти слова,  и,  когда  он
замолчал, Намо спросил его, сам пугаясь своего вопроса:
     - Мелькор, Эльфы Тьмы... они были у меня - в чертогах Людей.  Сказали
- мы Люди... Но Люди должны прийти после Эльфов... Нет, я не о том...
     Он ответил не сразу: заговорил резко, словно бросая Намо в лицо:
     - Я не стану говорить с тобой о них. Ты пришел узнать об Орках  -  ты
узнал. Теперь уходи. Тебе может не поздоровиться за разговор со мной.
     - Мелькор, - негромко сказал Намо, - если позволишь,  я  буду  иногда
приходить к тебе и говорить с тобой.
     В ответ раздался злой смех:
     -  Если  позволишь!  Великий  Владыка  мертвых  просит  позволения  у
ничтожного Мелькора! Нет, Мандос, я не хочу ни неприятностей для тебя,  ни
милости от Манве. Уходи.
     Намо  не  видел  лица  Мелькора  в  непроглядной  темноте.   Но   ему
показалось, что Мелькор видел его. Он уходил со странным чувством в душе -
невероятной смесью боли, надежды, тяжести и облегчения. "Мелькор, -  думал
он. - Да, Манве верно выбрал ему наказание. Для него нет  ничего  тяжелее,
чем лишиться способности творить. Что бы ни выходило из его  рук  -  разве
наказанием исправить  душу?  Может,  лучше  было  понять...  А  теперь  он
озлоблен, и сделали его таким мы.  Боюсь,  что  ныне  сила  его  обратится
только к злу. А ведь он воистину сильнейший из нас". Одно теперь Намо знал
точно - он еще не раз придет к Мелькору.
     Что-то случилось с ним после первой встречи с  Мелькором.  Он  понял,
что именно, лишь после того, как вышел, наконец, из  врат  своих  чертогов
наверх. Он чуть не ослеп. Свет. С неба бил в глаза Свет -  он  понял,  что
именно это - Свет, а не то, что источали Деревья Валинора!  Намо  чуть  не
закричал  от  радости.  Свершилось  великое!  Ему  захотелось