очему-то  видение
никак не исчезает.
     - Войди. Он ждет тебя.
     Гилмир вздрогнул: задумавшись, даже не услышал, как  вернулся  Ангор.
Не без робости Эльф открыл дверь. Недоуменно огляделся, подождал  немного,
потом обратился к человеку в свободных черных  одеждах,  стоящему  к  нему
вполоборота:
     - А где...
     Человек обернулся. Светлые задумчивые глаза скользнули по лицу Эльфа:
     - Приветствую, менестрель, - голос был глубокий, низкий.
     Гилмир застыл с широко раскрытыми  глазами,  совершенно  ошеломленный
внезапной догадкой.
     "А... каков он собой?"
     "Увидишь".
     - Ты и есть?..
     - Я. Ждал другого, да? - уголок губ дернулся - тень грустной усмешки.
Вообще,  когда  он  говорил,  лицо  его  оставалось  неподвижным:   шрамы.
Двигались только губы.
     - Ты вырос, - непонятно сказал Властелин. - Выбрал дорогу менестреля?
- и, не дожидаясь ответа. - Спой.
     - Что ты хочешь услышать?
     - Все равно. Выбери сам. Мне нечасто приходится слышать песни  Элдар,
- что-то странное было в его голосе.
     Гилмир не подумал, стоит ли петь эту песню - вот  же,  Вала  сам  дал
ключ! Пожалуй, баллада о Берене и Лютиэнь была  не  совсем  уместна...  Он
поймал себя на том, что боится оскорбить этого усталого седого человека  с
лицом, изорванным шрамами и такими странными глазами... Человека?..
     - Благодарю, эллинни.
     - Как ты сказал?.. - слово было слишком знакомым; так называли его  в
видениях те двое.
     - Ты - помнишь? - взгляд - острый и короткий: вспышка молнии. - Ты не
все забыл, эллинни?
     - Объясни, - голос не повиновался Эльфу.
     - Постой... не сразу... - Вала был взволнован, кажется, не меньше.  -
Позволь - твою лютню.
     Менестрель лютню покорно отдал, но невольно отвел глаза, увидев  руки
Валы. В этом легенды  не  лгали.  "Не  сможет  он  играть",  -  подумал  с
непонятной тоской. Тем более удивился, когда услышал первый аккорд, чистый
и звучный.
     Мелодия была медленной, светлой и напевной, как чистая глубокая река.
И - удивительно знакомой. "Колыбельная..."
     - Колыбельная? - шепотом.
     - Да... А - вот это?
     Чуткие    пальцы    пробежали    по     струнам,     сплетая     нить
пронзительно-печальной музыки.  Губы  Эльфа  дрогнули.  Он  услышал  слова
песни, не сразу поняв, что поет это он сам.

                        Андэле-тэи кор-эме
                        Эс-сэй о анти-эме
                        Ар илмари-эллар
                        Ар Эннор Саэрэй-алло...
                        О'ллаис а лэтти ах-энниэ
                        Андэле-тэи кори'м...

                        Я подарю тебе мир мой -
                        родниковую воду в ладонях,
                        звездную россыпь жемчужин,
                        светлое пламя рассветного Солнца...
                        В сплетении первых цветов
                        я подарю тебе сердце...

     Чужой язык... "Чужой? Но ведь я знаю, я помню, я понимал  его..."  Он
замер, пораженный, и Вала, почувствовав его смятение, опустил руки.
     - Еще, - попросил Эльф почти умоляюще. - Сыграй еще...
     И снова звучала мелодия, печальная и светлая, как  серебристая  дымка
тумана ясным осенним утром; и еще одна, и еще...
     - Благодарю... Учитель, - шепотом, не сразу вспоминая слова  древнего
языка, - Халлэ, Астар...
     - Гэлмор, мальчик мой, - Вала коснулся пепельных волос Эльфа - и  тут
же отдернул руку. Тот поднял глаза удивленно - и вскрикнул:
     - Учитель!.. Великие Валар, что же я наделал... твои руки...
     Вала невольно усмехнулся: "Учитель"  -  и  "великие  Валар"?  Усмешка
вышла кривой: искалеченные пальцы свела судорога.
     - Что мне  делать,  говори...  Как  помочь?  Как  же  я  мог  забыть,
глупец...
     - Не бойся, мне не больно.
     - Зачем ты лжешь, я же вижу...
     - Ничего. Главное - ты вспомнил.


     - Учитель, кто мои родители? Там - мне говорили, что их убили Орки...
     - Не Орки, мальчик. Счастье еще, что  ты  попал  к  Синдар.  Наверно,
потому, что ты похож на них. Ты ведь не первый приходишь ко мне.
     - А - кто? ты расскажешь?..


     Это была дерзость отчаянья - прийти сюда и сказать: я хочу говорить с
Владыкой. Думал - тут и убьют, но его пропустили, даже не разоружив.
     Нет, конечно, он  не  собирался  говорить  ни  о  чем.  Государь  его
Инголдо-финве: он пришел мстить. Он не задумывался  особенно  о  том,  как
осуществить это: если Врага можно ранить, быть может, можно и убить. А  не
удастся - в лицо ему выкрикнуть слова проклятия.
     Он не сразу поверил, что это и есть Враг. Да и был ли хоть один,  кто
понял и поверил бы сразу? ни короны, ни несокрушимых доспехов, ни свиты...
Но когда увидел лицо Врага, снова накатила жгуче-соленая волна ненависти.
     -  Приветствую,  Моргот,  Владыка  Ангамандо,  -  глухо  сказал   он,
подчеркнув это - Моргот.
     - Приветствую, Элда, - Вала поднялся и подошел к Эльфу; спросил  тихо
и мягко. - О чем же ты хотел говорить со мной?
     "Думаешь,  можешь  меня  обмануть  или  разжалобить?  -  не   выйдет,
проклятый!.."
     - Я хотел сказать...
     Он ударил  быстро  -  но  все  же  недостаточно  быстро:  Вала  успел
перехватить его руку, сильно, до  боли  сжав  запястье.  Эльф  зарычал  от
ярости и попытался вырваться - не вышло.
     - Значит, ты пришел меня убить... - медленно проговорил Вала. - Но  я
ведь бессмертен, эллинни.
     Эльф замер, уже не пытаясь освободиться:
     - Как... ты меня назвал?
     - Ты ведь понял. Я не стану тебе мешать. Я заслужил  кару  именно  от
тебя, Ахэир.
     Рука Валы разжалась, но Эльф уже даже не пытался нанести удар.
     - Какое... имя ты... назвал...
     - Ведь ты из Эллери Ахэ, из Эльфов Тьмы, мальчик. Твои родные были...
моими учениками. Я...
     - Нет! Ты... нет, ты лжешь...
     - Но это правда. Ты вспомнил свое имя - так вспомни же...
     - Нет! Замолчи! Я не хочу слышать!.. - Эльф зажал уши ладонями,  лицо
его исказилось, как от боли.
     - Ахэир, мальчик мой, выслушай. Ведь ты все-таки пришел...
     - Я... я хотел... Я ненавижу тебя! Будь ты проклят! И будь проклят  я
- я не могу уже убить тебя, ну, так бей же, зови своих рабов, я не  боюсь,
- потому что я буду мстить тебе, пока я жив, слышишь, ты!..
     - Успокойся, - Вала шагнул к Эльфу, заглянул в  растерянные  глаза  -
тот отшатнулся в ужасе.
     Двери распахнулись, и двое стражей ворвались в зал - услышали крик.
     - Учитель, что...
     Эльф  стремительно  обернулся  к  ним;  странно,  но,   кажется,   он
успокоился, только в глазах вспыхнул яростный огонь; он  вырвал  из  ножен
меч.
     - Стойте! - властный окрик за спиной. - Оставьте его.
     Воины одновременно и без колебаний вложили мечи в ножны; один все  же
сказал:
     - У него оружие, Учитель.
     -  Да!  -  оскалился  Эльф.  -  И  я  убью  любого,  кто   попытается
приблизиться ко мне!
     - Тогда уходи сам. Я клянусь - никто не тронет тебя.
     - Думаешь, я поверю клятве лжеца? Но я не доставлю тебе  удовольствия
видеть, как мне перережут глотку! Твои псы сдохнут первыми!  -  с  хриплым
отчаянным воплем Эльф бросился на воинов.
     - Не убивать.
     Несколькими минутами позже Эльф снова оказался  перед  Валой.  Только
теперь его держали за руки воины.
     - Трус, подлец! Я не боюсь ни твоих палачей, ни пыток, ни твоих глаз!
Тебе не удастся сломить мою душу!..
     И - та же смесь растерянности  и  ненависти  в  глазах.  Вала  горько
усмехнулся:
     - Ты воистину стал - Нолдо... Ты скорее готов умереть,  чем  поверить
мне. Что ж, я не стану неволить тебя. Калечить твою душу и отнимать  волю,
- с насмешкой прибавил он. И, обращаясь к воинам:
     - Пусть уходит. Он свободен. Оружие ему верните.
     ...У подножия поросших  редким  сосняком  гор  воин  рассек  коротким
кинжалом ремни, стягивавшие руки Эльфа, и бросил на землю рядом его меч:
     - Иди. И, знаешь... я  тебе  скажу  на  прощание:  если  б  не  слово
Учителя, я убил бы тебя, - человек говорил совершенно спокойно,  без  тени
гнева или ненависти.
     - Ну, так убей, - глухо откликнулся Эльф, не оборачиваясь.
     - У нас, - человек подчеркнул эти слова, - у нас не  принято  бить  в
спину... Нолдо. Прощай.


     - ...Ахэир... Да, я помню его. И - где же он теперь?
     - Думаю, в отряде Тени.
     - Я уже слышал о Тени. Кто он, и что за странное прозвище?
     - Не все сразу, мальчик, - в голосе Валы проскользнула  тень  улыбки.
Смущенно улыбнулся и Гэлмор:
     - Странно  ты  меня  называешь...  Нет,  просто  никто   никогда   не
говорил... Учитель, можно я пока останусь здесь? Мне так много  нужно  еще
вспомнить, узнать, понять... Можно?


     - ...Ты меня сразу назвал - Гэлмор. Почему?
     - Я ведь помню вас всех. И еще - ты похож на своего отца. Только  его
глаза...
     - ...были синими, да? Да... Ты расскажешь о нем?
     - Конечно. А как тебя называли в Дориате?
     - Гилмир. Ты не знал разве?
     - Откуда... - взгляд Валы стал задумчивым. - Конечно...  Должно  было
звучать похоже на твое прежнее имя. Наверно, так было со всеми...


     Он прожил в Твердыне Тьмы долго - покинул ее всего  за  два  года  до
Великой Войны. Впрочем, о войне тогда почти никто не думал  -  его  просто
снова позвала дорога. Учитель сказал на прощанье:  "Все  вы  -  Странники,
эллинни."
     Лютня за спиной, меч на поясе: менестрель Гэлмор...



                   БРАТЬЯ И СЕСТРА. 521-527 ГОДЫ I ЭПОХИ

     - Властелин...
     Тревожные зелено-карие глаза, напряженно-звонкий голос, режущий,  как
туго натянутая тетива. Меч  -  слишком  знакомый  меч...  как  звали  того
славного юношу? Лонньоль, кажется. Да, так, Лонньоль - Певучий. Был  одним
из лучших, и ученичество его не должно  было  быть  долгим.  Он,  кажется,
всего неделю был женат... Да, как только его выбрали, отец  невесты  сразу
дал согласие. Породниться с воином Твердыни - великая честь.  Неделя  -  и
уехал, чтобы через полгода так нелепо  и  страшно  погибнуть  в  дружеском
поединке. Меч отослали на родину - и вот  он  снова  здесь  уже  в  других
руках. А родство несомненно - те же волосы цвета  кожуры  спелого  лесного
ореха, те же глаза. Только лет меньше и лицо нежнее. Хочет мести за брата?
Может и так. Только кому мстить... да и за  что?  Ульв  тогда  ворвался  в
библиотеку с рассеченным лицом, руки, одежда, меч - все в крови, в  глазах
отчаяние и ужас. Голос не слушался его, и он  едва  сумел  выговорить:  "Я
убил..." Иногда рука действует сама, не слушаясь  разума,  особенно,  если
это рука бойца, годами приученная наносить  и  отражать  удары.  Когда  по
несчастной случайности Ульв пропустил удар - противник-то  не  рассчитывал
на эту ошибку - и меч наискось прошел по его лицу, ослепленный  болью,  он
не сумел сдержать руку. Лонньоль так и не успел ничего понять. Хорошо, что
не успел. Страшно сознавать, что умираешь от руки друга...
     - Властелин...
     - Приветствую тебя. В чем твоя просьба? Говори, не бойся.
     - Я хочу стать твоим воином. Прими мою службу и мой меч.
     Молчание, полное ожидания, надежды и страха. И мягкий голос:
     - Зачем тебе это нужно, девочка?
     - Властелин, - дрожащие губы,  совсем  детская  мольба  в  глазах,  -
ничего от тебя не утаить...
     - Для этого и не нужно особых чудес, поверь мне.
     - Не прогоняй меня, пожалуйста!
     - Я и не гоню тебя. Только зачем тебе быть воином?
     - Мой брат погиб. Должен кто-то заменить его.
     - Но почему ты? Неужели не нашлось мужчины?
     - Властелин, но разве только мужчины могут сражаться? Разве только им
дано совершать великие дела?
     - Вот ты о чем... Думаешь, у нас утром подвиги и битвы, а  вечером  -
пиры? Ты хоть что-нибудь знаешь о воинах Аст Ахэ, о Служении?
     - Они... Они сражаются... Убивают врагов... Твоих врагов...
     - Так значит, главное - убивать? Так?
     - Не знаю, - почти шепотом.
     - Я тебе расскажу, чтобы ты хоть немного поняла. Чтобы знала,  о  чем
просишь. Чтобы поняла, что это не для тебя. Пойми, быть воином - не значит
служить только мечом. Здесь все воины: и те, кто лечит  раны,  и  те,  кто
изучает книжную мудрость; ибо все посвятили себя Служению. А  те,  у  кого
меч в руках - лишь защитники Твердыни. Сюда приходят  многие,  но  воинами
становятся отнюдь не все. Хорошо, если один из десяти. А оружие я  доверяю
лишь одному из ста. Многие вообще долго здесь не задерживаются, ибо не так
просто понять и принять Служение, и  еще  труднее  изучить  все,  что  для
Служения необходимо. Ученичество - не год, не два, иногда -  десятки  лет.
Сюда приходят юными как ты... Сколько тебе лет?
     - Девятнадцать. Почти.
     - Даже мне тяжелы годы Арды, а людям и подавно. Тем более, женщине.
     - Властелин, ну почему ты думаешь, что я не смогу понять?
     - Сможешь, не сомневаюсь. Но это не значит, что ты  возьмешь  в  руки
меч.
     - Почему? Потому что я женщина, да?
     - Да, поэтому. Я не хочу сказать, что ты чем-то хуже  мужчины,  вовсе
нет. Но сейчас мужское время. Подумай - ведь ты слабее любого из них.
     - Зато гибче и ловчее!
     - Пусть так. Но, девочка, ты еще не знаешь  своей  силы.  Из-за  тебя
начнутся раздоры, соперничество. Даже, если Клятва сдержит их  внешне,  то
внутри, в душе своей воины  все  равно  останутся  мужчинами.  Ты  слишком
большое искушение для них. Я не хочу их мучить. Даже, если Клятва  сдержит
их внешне, то внутри, в душе своей воины все равно останутся мужчинами. Ты
слишком большое искушение для них. Я не хочу их мучить. Даже, если  Клятва
сдержит их внешне, то внутри, в  душе  своей  воины  все  равно  останутся
мужчинами. Ты слишком большое искушение для них.  Я  не  хочу  их  мучить.
Даже, если Клятва сдержит их внешне, то внутри, в  душе  своей  воины  все
равно останутся мужчинами. Ты слишком большое искушение для них. Я не хочу
их мучить. Даже, если Клятва сдержит их внешне, то внутри,  в  душе  своей
воины все равно останутся мужчинами. Ты слишком большое искушение для них.
Я не хочу их мучить. Да и ты сама будешь страдать.  Ты  молода,  сердце  у
тебя горячее, вдруг ты кого-нибудь полюбишь? И что тогда? Останешься верна
Клятве и погубишь свою жизнь? Знаю, сейчас ты  скажешь,  что  готова  всем
пожертвовать;  но  это  сейчас.  Пройдут  годы,  уйдет  молодость,  и  что
останется? Пустота. Женщина должна оставаться женщиной, иначе мир потеряет
одну из своих опор. Станет хромым.
     - Ты не примешь мой меч?
     - Ну почему именно меч!  Разве  мудрецы,  лекари  и  сказители  нужны
меньше? Разве проповедники - не те же воины? Разве, наконец, не нужны  те,
кто печет воинам хлеб, лечит их раны, шьет им одежду? Ну вот,  только  что
хотела стать воином, а плачешь.
     - Не смейся надо мной, Властелин...
     - Как только тебя из дому отпустили...
     - У меня нет дома. Сначала был неурожай и голод, за ними -  поветрие.
Потом пришли золотоволосые. Сказали - подчиниться им и идти воевать против
тебя. Дальше говорить нечего. Кто остался в живых - как пыль на  ветру.  И
нет мстителей...
     - И ты ради мести пришла сюда...
     - Властелин, наш народ истребили  из-за  того,  что  мы  чтили  тебя.
Властелин, позволь стать твоим воином!
     - Нет. Теперь - тем более. Послушай, девочка, я дам тебе  провожатых.
Тебя отведут в безопасное место, к хорошим людям. Там ты  сможешь  многому
научиться и выбрать свой путь...
     - Я уже выбрала. Позволь!
     - Нет. Нет, девочка.
     Он встал и, подойдя к ней, положил руки ей на плечи.
     - Не надо тебе этого.
     Она подавленно молчала, опустив голову.  Казалось,  она  готова  была
согласиться. Внезапно взгляд ее упал на тяжелый железный браслет на  руке,
что так ласково сжимала ее плечо.
     - Нет! Я хочу быть твоим воином!
     Она вырвалась, зло и упрямо глядя в его лицо.
     - Я все поняла. Все твои слова  значат  одно:  "Ты  баба,  твое  дело
угождать мужчине душой и телом, а когда умрет  -  оплакивать  его".  Зачем
тогда человек создан  мужчиной  и  женщиной?  Чтобы  один  властвовал  над
другим? Не хочу! Не хочу я этого! Нет мне места нигде, нигде!
     Она разрыдалась и бросилась к дверям зала.
     - Подожди! Ты не поняла меня! Нельзя уходить с таким сердцем! Стой, я
приказываю тебе!
     - Я не твой воин! Я не послушаюсь твоего приказа! Прощай!
     За дверью послышались звуки ее быстрых шагов, и вновь -  холодноватая
тишина покоя...
     Ее никто не остановил. Всхлипывая распухшим носом и вытирая  на  ходу
слезы, она шла куда  глаза  глядят.  В  последний  раз  обернулась,  чтобы
увидеть  замок,  словно  вырастающий  из  скал,  вонзающийся  в   холодное
бездонное небо. Из тяжелых ворот выезжал отряд всадников. Взглядом, полным
обиды и жгучей зависти, она проводила гордую кавалькаду и побрела  дальше.
Вскоре она свернула с главной дороги, и тут были потеряны ее следы, и  те,
кто были посланы догнать ее, вернулись ни с чем.
     Оставляя  по  левую  руку  горы,  она  уже  четвертые  сутки  шла  на
юго-восток по лесным дорогам. Поостыв, она пожалела,  что  не  послушалась
Властелина и не пошла с его провожатыми. После разгрома Дориата уже  много
лет здесь были случайные людские поселения. Эльфы давно бежали на юг и  на
запад. Гондолин пал, и лишь шайки  Орков  и  изгоев  бродили  по  лесам  и
дорогам. Еда, что положили ей в котомку, уже подошла к концу, а ни  жилья,
ни человека она еще ни разу не встретила. Это тревожило. Где дороги, там и
люди. А здесь - мертво.
     На шестой день она почуяла  запах  дыма.  Не  дыма  печи,  в  которой
румянится хлеб. Скорее, запах гари. Как бы то ни  было,  там  должны  быть
люди. Хоть что-то можно выяснить. Она сошла с дороги  и  пошла  на  запах,
пробираясь зарослями.
     Из кустов все было прекрасно видно. Тысячу раз она пожалела,  что  не
слепа. Страх провел по  спине  мягкой  лапой,  и  волосы  зашевелились  на
голове. Она зажала рот руками, загоняя в горло рвущийся наружу крик.
     Орки крысами бегали по развалинам,  сволакивая  в  кучу  награбленное
добро. Живых здесь не осталось, только грудной ребенок заходился  голодным
плачем возле убитой  матери.  Похоже,  ее  настигли,  когда  она  пыталась
спрятаться в лесу. Одежда на ней была разорвана,  и  что  с  ней  сделали,
прежде чем убить, было ясно с первого  взгляда.  Вместо  лица  -  кровавое
месиво, золотые волосы намокли в крови. А ребенок все кричал. Наконец, его
заметил  один  из  Орков.  Ощерившись,  он  поднял  дротик  с  зазубренным
наконечником, очевидно, собираясь  прикончить  человеческое  отродье.  Вот
этого она уже не могла вынести. Совершенно  забыв  о  мече,  она  схватила
острый камень и  запустила  Орку  прямо  в  узкий  кровянистый  глаз.  Тот
взвизгнул и бросился бежать, но, увидев, что его противник один,  что  это
совсем мальчишка, яростно метнул  свое  оружие.  Ей  показалось,  что  она
слышит хруст разрываемой плоти. Острие вошло прямо  под  левую  грудь.  Со
вздохом, похожим на судорожный  всхлип,  она  упала  навзничь,  вцепившись
обеими руками в древко.
     - Эй, рвем когти, черные на дороге! - заорал кто-то. Выругавшись, Орк
быстро перетряхнул ее котомку, отыскал  серебряные  серьги,  завернутые  в
кусочек  холста,  единственное  ее  сокровище,  дважды   ткнул   мечом   в
неподвижное тело - куда придется - и, пригибаясь, побежал к лесу.
     Еще несколько секунд она  видела  и  слышала  -  но  все  уже  сквозь
какую-то стену, отсекавшую ее от жизни. Последним усилием она перекатилась
на правый бок, не ощущая боли от шатающегося дротика, и притянула  к  себе
ребенка. Тот уже почти не кричал, только хрипло  скулил.  Обняв  его,  она
перестала ощущать что-либо.
     ...Было холодно и хотелось есть. Потом кто-то взял и обнял,  и  стало
тепло. Ребенок начал шарить ротиком, ища молоко. Вместо этого в рот  вдруг
попало что-то другое, совсем невкусное, но теплое. Ребенок снова захныкал,
но ничего не изменилось. Есть хотелось по-прежнем