лавками и  мастерскими.  Обнаруживаются  и  неплохо владеющие  грамотой
женщины и книжная лавочка. Боюсь,  что  такого  уровня развития не было даже
после возникновения более или  менее централизованной Киевской Руси. Но  при
всем том ни о едином государстве, ни о христианстве упоминаний в романе нет,
хотя  Суд Божий,  то есть поединок, к которому не раз  приходилось прибегать
Волкодаву для защиты чести и справедливости - это изобретение рыцарских, уже
христианских времен.
     Каким-то богам  персонажи романа, конечно,  поклоняются;  сохранились и
некоторые  родоплеменные  пережитки,  так, сам Волкодав  - последний из рода
Серых  Псов, рода, истребленного жестоким и вероломным соседом-кнесем, бежит
с каторги, чтобы отомстить тому за сородичей. Но и в своей мести, и в прочих
подвигах герой не прибегает к помощи ни богов, ни дьяволов. Ему противостоят
обыкновенные  люди - грабители, предатели,  завистники,  и  в борьбе с  ними
Волкодав полагается только на сметку  да на крепость рук. То есть перед нами
возникает    нормальный,    добротный    приключенческий   роман,    а    не
псевдомифологическая  жвачка, где  герою приходиться сражаться  с различными
страшилами, за которыми не стоит ничего, кроме многостраничного пустословия.
     Все же я не договорил: что же это за время? Идеализированный конец IХ -
начала Х веков, когда Киевская  Русь только-только начинает формироваться, а
скажем, Новгород и "путь  из варяг в греки" уже существовали? Но  автор и не
давал нам обязательства быть точным в деталях - фантастика имеет свои права.
Семеновой  удалось  воссоздать  наполовину  реальную,  наполовину выдуманную
среду так естественно, что хочется согласиться с аннотацией, которая обещает
не только увлекательное чтение, но и знакомство с обычаями того времени.
     Приключенческий   роман,   интригу  которого   ведет   отважный  герой,
приковывающий читательские  симпатии  -  в отечественной литературе  большая
редкость.  Если  исключить   из  этой  рубрики  детективную  литературу,  то
практически такого жанра у нас не было  и нет. Таково первое отличие  романа
Семеновой от сонма книг с похожими обложками.

     Но  позвольте,  возразят  мне  многочисленные, надо  полагать, любители
"фэнтези": да под каждой  из упомянутых обложек  скрывается такой же  бравый
молодец. А вот и нет - не скрывается. Вернее, скрывается, но не такой. И это
второе,  и,  моей точки  зрения, главное  достоинство "Волкодава",  делающее
книгу  и  впрямь  почти  уникальной.  Дело  в  том,  что  могучий  и,  когда
необходимо, беспощадный к врагам  Волкодав -  добр и справедлив. А доброта -
это такое качество, которое  не только  не присуще многочисленным меченосцам
под  ламинированными  суперами,  но,  похоже,  как  мне  не  раз  приходится
повторять: авторы и  слова такого-то  не знают или  боятся  признаться,  что
все-таки слышали о забытом раритете. То ли по наивности, то ли действительно
из-за сердечной  пустоты,  многие  авторы убеждены  -  раз  уж  они сочиняют
боевик,  то должно быть как можно  больше вывалившихся внутренностей  и тому
подобных натюрмортов. А во имя чего льется кровь, их  не очень-то  занимает.
Чаще всего просто во имя самоутверждения - вот, мол, какой я умелец! На двух
мечах  могу  любого сразить. Говорят, что  книги не воспитывают и  не должны
воспитывать - чушь собачья,  по-моему. Но уж  эти-то  бесспорно воспитывают.
Жестокость. Бездушие. Бесчеловечность.
     И  вдруг появляется  герой,  который не прольет и  капли даже вражеской
крови  без крайней необходимости, который заступается не  только за слабых и
обиженных  людей,  но  и  за  беспомощных щенков. А  трогательно  выписанная
фигурка  неотлучного  спутника  и "защитника" Волкодава - всегда сидящего на
его плече Летучего Мыша - это просто находка, тоже вызывающая к герою добрые
чувства. Летучая  мышь! Эпические герои  имеют обыкновение  носить на плечах
беркутов.  Снижение сознательное, в  нем чувствуется авторская улыбка. И это
третья черта книги, который - вот  уж точно! - я ни у кого не встретил. Юмор
Семеновой,  как и все остальное в книге, тоже ненавязчивый, но - как бы  его
определить - настоящий. Не зубоскальство, а именно юмор.
     Если  можно  наметить  линию, которая  вела  бы  от  шестидесятников  к
"фэнтези-90", то, боюсь, на снежной целине мы найдем только один след: здесь
прошел Волкодав  Марии  Семеновой.  Приятно,  что национальным  бестселлером
стала  книга  с такими  характеристиками.  Может,  наш  читатель  не  совсем
безнадежен. Подумайте об этом, господа сочинители.

     Не стану утверждать,  что среди многочисленных "фэнтези" больше нет  ни
одной книги, которая  не заслуживала бы доброго слова, но чтобы сразу  стало
ясно, что я противопоставляю таким книгам,  как "Волкодав", я прейду к циклу
романов  знакомого нам  Юрия  Никитина.  Задача эта  нелегкая, хотя бы чисто
физически: в уже опубликованной серии несколько тысяч  страниц, а еще больше
обещано. Я  приведу пока название первого из вышедших томов - "Трое из Лесу"
/1993  г./. Вначале замысел  Никитина  кажется  в  чем-то схожим  с замыслом
Семеновой,  а главный  герой  Мрак  опять-таки  на  первых  порах напоминает
Волкодава. Если  и здесь попробовать прикинуть, в какое же  время происходит
действие,  то  сначала представляется,  что  сделать это  даже  проще, чем в
предыдущей книге, так как автор называет народы и племена так или почти так,
как  они  назывались  в  действительности.   Трое  его  центральных   героев
принадлежат к племени невров. Такое племя  и вправду обитало в Причерноморье
в VI -  V веках до нашей  эры, и действительно  некоторые  ученые считают их
прапредками славян. И степные кочевники, называемые в книге  киммерами, тоже
жили в тех же местах, правда,  на пару  веков ранее. И первоначальный  облик
лесных охотников,  одетых  в звериные шкуры и  не  знавших железных  орудий,
соответствует  избранной  автором эпохе. Но я  не  случайно  повторяю  слово
"первоначально". Вскоре  с героями  произойдут чудесные изменения.  Описание
быта  племени,  обряд  испытания  молодежи  на  звание  настоящих охотников,
изгнание из племени невыдержавших  испытание, и даже сказочно-мифологические
элементы  пока еще не нарушают  заявленной  стилистики. Разве что  отдельные
диссонирующие  штрихи. Конечно, в первобытном племени не могло быть книг  /и
вообще книг тогда не было/, тем более не  могло быть грамотеев, читавших эти
книги, начертанные неизвестно на какой и откуда  взявшейся письменности. Все
же  это   мелочи,   которые   можно   списать   на  фантастический  характер
повествования. Однако выдержать цельную стилистику автору удается страниц на
сто-двести,  хотя бы в  рамках его  собственного  задания, а  оно очевидно -
утвердить  мысль  о  первородстве  славян  и  их  необыкновенной  древности,
уходящей в каменный век. Но как только его троица выходит из лесу и попадает
в  большой мир, начинается такой сказочно-мифологически-исторический ералаш,
что вскоре перестаешь понимать не только в каком времени все это происходит,
но и зачем он автору понадобился.
     Сплавляются, скажем, герои по реке Данапр /понятно - Днепр/  и видят на
берегах  его неизвестно  как забредших  сюда из Греции кентавров,  над  ними
пролетает   в  огненной   колеснице  Аполлон,  небрежно  включенный  ими   в
собственный  пантеон:  "Один  из наших древних богов... От  наших  за что-то
изгнан, так он стал главным... почти главным богом далеко на юге. Правда, на
зиму всегда возвращается  в  наши Леса..." А мать Аполлона и  Артемиды Лето,
как доподлинно  известно охотникам с каменными  топорами, так  и  вовсе  "из
нашего племени невров"...  Преодолев  днепровские пороги, герои попадают  не
много не мало... в Запорожскую Сечь, даром что  она образовалась в  ХVI веке
нашей эры, а ее гостеприимным гетманом, кто бы мог подумать,  был Конан, да,
да,  тот  самый  шварценегеровский  Конан-варвар,  который по  свидетельству
знающих  конановедов жил за несколько  тысяч лет  до нашей  эры.  Киммериец,
кстати... Оказавшись каким-то образом в  песках  и передвигаясь на верблюдах
/конечно  же,  "кораблях пустыни"/, бравые  ребята  забредают в киммерийский
каганат,  бегут из  него на украденном ковре-самолете /то есть  подключается
свежий сказочный слой, уже из  "1001 ночи"/, попадают в плен к добрым и злым
восточным  магам, навещают  неподвижного богатыря Святогора, который,  между
делом,  оказывается последним из  атлантов, общаются  с избушкой  на  курьих
ножках...  /Изнакурнож,  как названо  это учреждение  у Стругацких...  Но  у
Никитина  нет  ни капли  спасительного юмора, напротив,  он,  как  говаривал
Гегель, трудится со "звериной серьезностью"/. Хозяйка избушки Баба Яга вдруг
ударяется  в  экологические сетования  и,  упомянув  мимоходом о  ледниковом
периоде, горюет по поводу загубленных мамонтов. "Запамятовала, как их  звали
-  молодой была, когда последнего  на мясо пустили". Олегу, который сам себя
называет Вещим, то есть заглядывающим в будущее, бабка пророчит, что его щит
будет висеть  на вратах  большого  города.  /До  этого события должно пройти
минимум веков пятнадцать/. Затем и сам  Олег становится магом, одним из Семи
Тайных, управляющих миром, а  его спутник  Таргабай  так и вообще  языческим
богом  Сварогом; в  дальнейшем  автор  уточняет, что  он же  был и Гераклом,
которого греки ошибочно считали своим парнем, и заодно уж и великим скифским
вождем...
     Читая подобное  алхимическое  варево, трудно отделаться  от  мысли, что
перед нами пародия,  а  лучше сказать - капустник. Но, пожалуй, для  пародии
эпопея, которая, видимо, перевалит за десяток томов, немного великовата.
     Привлекает  также  язык, на  котором  изъясняются  доисторические герои
Никитина.  Дикий  охотник  Мрак  употребляет  латинское  слово  "патриот"  в
современном  его значении, сыплет современными пословицами  и поговорками  -
"эти волхвы  крутые парни" или "не  бери в голову", не стесняется и одесских
оборотов  -   "бабушке  своей  скажи!",  безмятежно  цитирует...  Маршака  -
"открывает рыба рот,  но  не слышно, что  поет", а Олег так  и Мао Цзедуна -
"пусть лучше цветут все цветы"...
     А  чудеса  все  продолжаются.  Скрывая  свой возраст  от девушек, Олег,
озабоченный тем,  что  славянские племена враждуют друг с  другом, в  романе
"Гиперборей" /1993 г./ чуть  ли не  за  шиворот притаскивет  им князя Рюрика
безмятежно  разбойничаюшего на острове Буян, который /Рюрик,  а  не  остров/
оказывается тех же славянских  корней, как,  впрочем, и все остальные народы
Европы.  А в двухтомном "Святом Граале"  /1993-94 г.г./ Олег помогает одному
крестоносцу перевезти с Востока в Британию чашу Грааля,  встречается с Ильей
Муромцем,   а   значит,   и   с   Соловьем-Разбойником,   Царевной-Лягушкой,
многочисленными   драконами,  некоторым  из  которых  приходится  поотрубать
головы,  а иных использовать  как транспортное  средство. Ковер-самолет тоже
порхает  над  Европой.  Впрочем,  есть  и  лирические  отступления.  Так,  в
промежутках между  поединками Олег любит  пофилософствовать о  разнице между
цивилизацией и  культурой,  не  уступая, пожалуй, в  толковании  сих сложных
субстанций самому  Бердяеву. А  один польский пан начинает оказывающуюся уже
тогда  актуальной   дискуссию  о  всемирном  жидовском  заговоре...  Успешно
продравшись через весь материк и женив британского короля на русской княжне,
Олег решает вернуться на родину... О  его дальнейшей судьбе мне прочитать не
удалось  /может быть, очередной  том еще не вышел/, но я  подозреваю, что он
должен же добраться до киевского престола, повесить щит на вратах Цареграда,
отмстить  неразумным  хазарам и  принять смерть  от  коня  своего.  Досадно,
конечно, но против  Пушкина Никитин вряд ли  решится пойти,  а  то бы прожил
Олег  еще  тысчонку  лет  - для него  это  не  срок - и  стал  бы, например,
президентом России. После Ельцина, конечно.
     Нет,  нет,  многотысячелетний  Олег,  сохранивший  богатырскую  силу  и
сексуальные способности,  Грааль, лягушка, Геракл, ковер-самолет... Все-таки
пародия...  Хотя  вообще-то  замысел  показать   этакого  Агасфера,  который
проходит  через века, наблюдая  становление новой истории,  мог  быть  очень
любопытным, если бы Никитин обратил главное внимание на движение народов, их
обычаи, характеры; народов, а не на драконов, даже если они тоже славянского
семени.
     В послесловии  к одному из  томов  сообщается о трудной  судьбе автора,
которому в брежневские  времена  пришлось перебраться из  Харькова в Москву,
спасаясь    от   преследований   украинских    агитпроповцев,   еще    более
ортодоксальных,  чем московские, во  что  я  охотно  верю. Но  как же он  не
понимает,  что  панславянская философия  идет  как раз  от  них, оттуда,  из
великодержавного  официоза, еще в  те  времена  осмеянного  емкой  формулой:
"Россия - родина  слонов".  Право же, у нас достаточно  богатые и самобытные
история и  культура,  так что вряд  ли  мы  нуждаемся для  укрепления имиджа
воровать чужие святыни  и записывать всех европейцев в свою домовую книгу. У
вдумчивых читателей  подобный суперпатриотизм вызовет прямо  противоположную
реакцию. Вопрос, правда, в том, читают ли вдумчивые читатели книги Никитина.
     Впрочем,  Никитин с  его  историческими  коктейлями далеко  не  одинок.
Разница с  другими любителями этого напитка в том, что он повсюду откапывает
славянские корни, утирая пот, а другие просто дурачатся.

     Прочитав десятка  полтора отечественных "фэнтези", от чего стала слегка
кружиться  голова, я  пришел  к  выводу,  что мне удалось отыскать  алгоритм
конструирования подобных  произведений. Он чрезвычайно  прост и звучит почти
как надпись  над Телемской обителью: "Пиши, что хочешь!" Ежели вы пожелаете,
чтобы эта  формула  звучала  более поэтически  возвышенно, то я  прибегну  к
строкам поэта:

     Да здравствует консолидация Каина с Авелем
     и поиск консенсуса между Христом и Иудой...

     Так,  в  книге  М.Успенского "Там,  где  нас  нет" /1995  г./  сюжетный
стержень  составляет  бесконечное  путешествие двух чудо-богатырей. Русского
богатыря Жихаря и варяга, который при ближайшем  рассмотрении оказался самим
королем Артуром. Но  это  только  начало действия  закона. Вслед  за Артуром
появляются персонажи древнегреческих мифов, например, кентавр Китоврас вкупе
с царем  Соломоном. Тоже  тем самым. /Побил  Никитина, побил!/  Среди прочих
происходит встреча с  амазонками. Здесь, правда, автор позволил себе немного
отступить от книги "Что рассказывали греки о своих  богах и героях". Даннная
разновидность амазонок оказалась  совсем не воинственной.  Напротив. Завидев
наших  добрых  молодцев,  они  не  стали  отрезать  себе правую грудь, чтобы
удобнее  было  стрелять  из  лука,  а  фигурально  выражаясь,  завизжали  от
восторга, немедля потащили несчастных хлопчиков на сеновал и, выстроившись в
очередь, не отпускали их до тех пор, пока не истощились богатырские силы.
     Как и у Никитина, в этой книжке ничему нельзя удивляться:  на страницу,
где  только  что шествовал  библейский Соломон Давидович,  нежданно  влетает
милицейский джип  и  поэтический  стиль  Песни  Песен  сменяется  колоритным
сленгом   российских  омоновцев.  Между  делом  там  успевают  проскочить  и
Сервантес, и  Шекспир, и  советские  песни прошлых,  а  также  нынешних  лет
/ничего, что я тоже назвал их советскими?/ Никакого смысла во всем этом нет.
Приключения есть,  занимательности  не  отрицаю,  сцены,  воздействующие  на
первую  сигнальную  систему -  кровь,  пытки,  обнаженные женские груди -  в
большом ассортименте. А вот смысла нет.
     Если прежние "научники" верили, что так и  только  так, как считали они
/например,  Ефремов/,  и нужно сочинять фантастику,  то  нышешние  прекрасно
знают, что к чему. В наши цинично-рыночные времена пишется прежде  всего то,
что продается. А я уже говорил, что лучше всего продается то, что хуже всего
написано.  В общем-то такая  литература существовала всегда  - Анна Радклиф,
Понсон дю Террайль, Эжен Сю, различные Наты Пинкертоны и Ники Картеры...  Из
той же  компании  Бова-королевичи  и  "милорды  глупые"... Я сомневаюсь, что
такой тяжелый и  неблагодарный труд,  как писательство, стоит выполнять ради
лишь одного гонорара.  В более  широком плане о том же говорил еще Вересаев:
"Если смысл всей борьбы за улучшение жизни - в том, чтобы превратить жизнь в
пирушку, сделать ее "сытою" и "благообразною", то не стоит она этой борьбы".
Впрочем, может быть, я продолжаю рассуждать, как отсталый шестидесятник.
     Но  я  бы  назвал  приведенные   примеры  сравнительно  безобидными.  С
некоторыми дело обстоит куда хуже.
     Критически настроенный  к  роду человеческому немецкий  зоолог К.Лоренц
как-то в  сердцах  сказал: "Будучи  далек от  того, чтобы видеть в  человеке
подобие  Божие,  лучше которого  ничего  быть не может,  я  утверждаю  более
скромно  и,  как  мне  кажется,  с   большим  почтением  к  Творению  и  его
неиспользованным возможностям:  связующее звено между животными  и  подлинно
человечными людьми, которое долго ищут и никак не могут найти, это мы!"
     Как бы обидно ни звучали для людей его слова, но когда мы познакомимся,
например, с романом  Сергея  Иванова  "Железный  зверь" /1996  г./, то мы не
только вспомним Лоренца, но  и подумаем: а не польстил ли он и автору, и его
герою?
     "Роман "Железный  зверь"  -  это  жесткий  сюжет..."  - так  начинается
обложечная аннотация сочинения Иванова. Фраза малость безграмотна, но черт с
ней, с грамотностью... "Жесткий  сюжет"  - это новомодный критический термин
для  обозначения  описаний  непрерывного  мордобоя.  Парадокс  на  этот  раз
заключается в  том, что в романе  сюжета-то и  нет. В нем нет  практически и
ничего  остального, что  должно  наличествовать  в  полноценном литературном
произведении, но и  на этом  мы сейчас останавливаться не будем,  а  вот без
сюжета не обойтись.  В подобных "жестких"  "фэнтези"  именно сюжет, интрига,
сцепление событий - единственное, что делает эти книги читаемыми.
     Но  что-то же должно  быть в  пятисотстраничном  романе?  Да,  конечно,
что-то есть. Правда, всего два компонента, зато в большом количестве. Первый
-  все те же поединки со всеми  встречными и поперечными - от стражников  до
пауков. Вторая составляющая книги... мм, как бы ее обозначить, учитывая, что
мы  имеем  дело  не  с  издательствами  "АСТ"  и  "Terra  Fantastica",  а  с
воспитанными,  надеюсь, читателями  этой  книги. Но  вы и  сами  догадались.
Главный герой  занимается застенчиво неназванным мною  видом спорта столь же
непрерывно, как и поединками,  попеременно, а зачастую  и  синхронно.  Автор
превзошел самого себя, запихнув одну из  соблазнительниц  вместе  с героем в
объемные доспехи  и разместив ее  так,  что руки с мечами у  него оставались
свободными  для  прочих  действий.   А  больше  в  книге  нет   ничего,  ну,
ничегошеньки, не говоря уже о таких высоких понятиях, как  идеи, размышления
или хотя бы простой смысл.
     Но  если оставить ерничество, то философию в книге найти  можно. Это та
самая  "жесткая",  злая  философия,  философия  дикого  зверя,  единственная
радость  которого - убивать.  Впрочем, самый свирепый хищник убивает только,
когда  он  голоден. А у  Д*'Терика-Терика-Эрика  в  душе  нет  даже  зачатка
великодушия, милосердия, жалости... Он знает  лишь  такие слова, как месть и
ненависть.  Воистину  -  хищник-убийца.  Вот  почему я  считаю,  что  Лоренц
польстил им  обоим. От  гамадрилов они,  пожалуй,  уже  отслоились.  Владеют
членораздельной  речью. Автор, как видим, даже  освоил  письменность. Что же
касается  их  морального облика, то они находятся  на  уровне питекантропов.
/Автор нигде не размежевался с героем, так  что я вправе считать Эрика alter
ego Иванова/. Словом, это такая книжка, что  "когда прочтешь ее... сотворишь
больше крестных знамений, чем при виде сам