нашем окружении происходят с людьми страшные вещи -
они по-настоящему сходят  с ума,  по заказу и без заказа  расстреливают друг
друга,  ненавидят так,  как ненавидят  врагов  на  войне,  пятнадцатидневное
заключение воспринимается как конец света,  совместная жизнь как ад,  работа
как каторга. Ни одной улыбки, ни одного лучика радости. В таких черных тонах
написана, например,  книга Александра Бородыни  "Конструкции" /1990  г./.  В
редакционном  послесловии заявлено, что  автор обращается не к чувствам, а к
разуму читателей. Да нет!  Книга  написана как раз для того, чтобы отключить
разум, который несмотря ни на что свидетельствует, что пока еще, слава Богу,
есть и жизнь, и любовь, а у некоторых даже и счастье, да и грусть  не всегда
бывает  мертвенной,  бывает и  светлой, и  умиротворенной. А книга  Бородыни
хочет,  по-моему,  смешать  наши  чувства с  грязью,  изобразить и  без того
нелегкую жизнь еще тоскливее, еще непереносимее.
     Такая же вселенская тоска  проступает и в сборнике Сергея Смирнова "Без
симптомов"  /1990   г./,   Александра  Бачило  "Ждите  событий"  /1991  г./,
Александра Тесленко "Искривленные пространства" /1988  г./... Пожалуй, всего
нагляднее все эти мотивы сконцентрировались  в рассказе Валерия Роньшина "Мы
все давно мертвы" /1994 г./. Излагать содержание рассказа после знакомства с
его названием нет нужды. Ну, что касается  всех, то по  этому  поводу у меня
есть кое-какие сомнения, но если автору угодно при жизни присоединить себя к
почтенному  большинству,  то  я с  ним спорить не  стану.  Ему,  безусловно,
виднее. Но  зачем в горизонтальном положении  писать  рассказы? У покойников
иные заботы.  Вот тут  и  раскрывается тайна  новоявленных смертяшкиных.  Их
"пужалки" и "ужастики" - это не боль за оскорбленных и  униженных, не скорбь
по невинно убиенным, не  трещина, расколовшая  им сердце, не  желание помочь
людям,  облегчить им жизнь или  хотя бы  предупредить, как избежать  чего-то
страшного,  кошачьими шагами  подкрадывающегося  в ночи.  Честное  слово,  я
начинаю с  умилением  думать о  так разруганной мною "нуль-литературе".  Она
была почти безвредна и отнимала у читателей только время. Эта  претендует  и
на душу.
     Разумеется, пугать можно  по-разному.  И  часто не  только можно,  но и
нужно. Ведь опасности подстерегают нас взаправдашние. Только подходить к ним
нужно с  талантливыми  руками... После этих слов  становится ясно , что речь
пойдет о романе Чингиза Айтматова "Тавро Кассандры" /1994 г./.
     Апокалипсисом нам  грозят  со всех сторон.  И не  только авторы мрачных
антиутопий.   Отыскались   и   практики,   энергично  принявшиеся  убыстрять
переправку  землян в иной мир. Странно - генеральные  репетиции  Судного Дня
прогоняются  в  странах вполне  благополучных, где жить  бы  да  радоваться,
например, в  Японии,  США, Швейцарии. Растет  число фанатических сект, члены
которых  подчинили свою  волю самозваным гуру  и готовы идти за ними, даже в
огонь,  на сожжение. Кто они,  эти новоявленные  пророки  -  полусумасшедшие
изверги, властолюбивые честолюбцы, слуги дьявола? Кем бы  ни были по природе
эти  сгустки  мирового зла,  они свидетельствуют:  что-то  неладно  стало  в
Датском королевстве, если иметь в  виду под королевством  всю планету. Может
быть, оправдывается гипотеза, высказанная  в повести Стругацких "За миллиард
лет до конца света": какая-то сила предупреждает  людей, что они въехали под
"кирпич" и что им не следует касаться запретных тайн мироздания. Но  каких -
неизвестно.

     На одно из  предупреждений и обращает внимание  герой романа Айтматова.
Необычный  герой  для  нашей  литературы:  советский  ученый-космонавт  стал
именоваться монахом Филофеем и заточил себя в необычной келье - он отказался
вернуться  на  Землю  и  остался на орбите.  Впрочем,  суть его  открытия  с
космонавтикой не связана, а вот с Космосом - может быть.
     В  романе  текст филофеевского послания человечеству занимает несколько
печатных листов,  но  упрощенно его можно  изложить так: у некоторых женщин,
зачавших   ребенка,   на  лбу   появляется   маленькое   пятнышко,   которое
сигнализирует о том, что будущее дитя  -  еще даже не зародыш,  а всего лишь
несколько слившихся клеток - не хотело бы появляться на свет, потому что его
появление может внести в жизнь дополнительную частичку зла, а мир и без того
ужасен.  Автор  старается избежать  мистических обоснований  придуманного им
феномена, упирая скорее  на генетическую память человечества,  действующую в
целях самосохранения.  Истые материалисты должны возмутиться: нас учили, что
человек  есть совокупность  общественных  отношений, а  тут  нам  предлагают
предположить, что злые начала заложены в нем заранее - гитлеры, сталины, пол
поты, киллеры,  террористы, фундаменталисты появляются не только оттого, что
у  них  в  детстве  не  было   хороших  гувернанток.   Кощунственная   мысль
протаскивается  в романе  - а  может, и вправду  кое-кому  лучше было бы  не
появляться  на  свет  Божий,  если,  конечно,  знать  заранее,  что  из  них
получится.  И  как пример тех,  без которых  наша планета спокойно могла  бы
обойтись, в романе фоном проходят  два  призрака, ведущих в глухую полночь у
Кремлевской стены нервный диалог: кто из них виноват перед людьми больше.
     Но  и в этот спор мы встревать не будем, да  и автор  не к нему  сводит
роман.   Как   во   всякой   хорошей   фантастике,   он    создает   острую,
трагически-гротескную модель  нашего существования,  в данном  случае модель
еще одного тупика,  в которые все  чаще стала упираться земная  цивилизация,
хотя  люди  упорно делают вид,  что  этих  тупиков  не  замечают.  Защитники
природы,  например,  очень   напоминают  наших   демократов:  они  прекрасно
понимают, что в  одиночку им не устоять, но сговориться  о единых  действиях
все же не в состоянии.
     Самая сильная сторона романа - в самой гипотезе. Даже острейшие  из тех
забот,  которые беспокоят сейчас людей, не потребуют таких моральных усилий,
такого   страшного  бурелома  исковерканных   человеческих   судеб,   такого
кардинального пересмотра религиозных догм и основ философских доктрин, какие
вызвала бы айтматовская гипотеза, осуществись она на деле. Нет сомнения, что
писатель хочет этого глобального пересмотра, о чем можно судить и по прежним
его  книгам. На то  и  существует  фантастика - доводить дело до  логических
концов.  Писатель прижимает читателя  к стенке: а как бы ты поступил в таком
случае? Отказался бы от собственного, может быть,  долгожданного ребенка? Не
слишком  ли непосильна для  отдельной личности цена  за маленькое укрепление
позиций неощутимого, растворенного в воздухе  мирового Добра? Какое счастье,
что   это   всего   лишь   выдумка  и  нет   ничего   проще,   чем  объявить
разглагольствования  Филофея  бредом,  выбросить его из головы  и перейти  к
действительно  волнующим делам -  выборам  президентов,  производству  новых
боеголовок и шампуней,  проведению конкурсов  красоты и поимки  террористов,
отравивших сотни ни в чем не повинных людей в токийском метро.
     Собственно, так поступают  люди и  в романе, и в  действительности. Вот
только  звездочки  на  лбу  у  несчастных матерей  продолжают  мерцать  -  в
фигуральном  смысле, разумеется. Будущие гитлеры  и сталины беспрепятственно
рождаются на свет. Предупреждение остается в  силе, хотя  по роману  Филофей
проиграл, как на данный момент проиграны и все остальные - и философские,  и
практические сражения за  будущее,  в котором придется жить  нашим  детям  и
внукам. Нас теперь так убеждают,  что жить ради будущего не ст*ит, что мы  о
нем, многие из нас, по крайней мере, позабыли совсем. Куда-то мы идем, а вот
куда - не знаем.
     Прощальное письмо-исповедь Филофея о  его  предыдущей  жизни в ипостаси
видного советского ученого меня этически не устраивает. Вместо сброшенного с
пьедестала  демона  под названием "международный  империализм"  у  фантастов
появился новый, отечественный, обобщим его под шифром КГБ,  понимая под этой
аббревиатурой нечто большее,  чем учреждение на  Лубянке. Как говорил  поэт:
госбезопасность в России больше, чем госбезопасность.
     И хотя  я вовсе не думаю, что тема КГБ исчерпана, многочисленность книг
начинает  производить  впечатление клиширования, от  чего  не удержался даже
Айтматов.  История  о том, как  талантливого,  но простодушного  профессора,
мечтающего, разумеется,  принести  максимальную  пользу людям,  прибирают  к
рукам  военные и политики  и какой дорогой ценой дается ему прозрение - это,
пожалуй,  один  из самых отработанных сюжетов  так называемой НФ,  и вряд ли
большому писателю к лицу тиражировать  его один к одному. Правда, в  прежней
советской  фантастике   изуверскими  опытами  над  людьми   занимались  лишь
спецслужбы  проклятых  буржуинов,  а  у  Айтматова  на  лабораторию  ученого
наложило лапу КГБ.
     Да и само занятие бывшего Филофея - производство иксодов, ничьих детей,
этаких чистых досок, на которых сызмальства можно будет написать желательные
правящим кругам свойства и мысли - тоже не сенсация. О том, какие  бы  черты
постарались вложить  в  живых роботов далеко смотрящие вперед хозяева жизни,
можно было прочитать  еще  в романе О.Хаксли "О  бравый новый  мир". Правда,
правители бравого мира не помышляли называть себя коммунистами...
     З.Юрьев, расставшись наконец со своим Шервудом, тоже написал полуутопию
на  современную тему. И  хотя действие его  повести  "Дальние  родственники"
/1990 г./ происходит в таком невеселом заведении, как дом для престарелых, и
его герои по  большей  части  больные, умирающие старики, нет в этой  книжке
хватающего  за  грудки  ужаса,  нет  безысходной  тоски.  Юрьева  в  прошлые
десятилетия  можно было причислить  к литераторам коммерческого направления,
но школа шестидесятников оставила на нем благотворный след.
     Да, его герои живут в ожидании смерти, зачастую они  одиноки, но все же
это нормальные  люди,  и если в их жизни  выпадает солнечный день,  они  еще
способны ему порадоваться.
     Перед  одним  из юрьевских  стариков возникает возможность  выбора, Его
дальние прапрапра... внуки из ХХIII века, прочитав его пролежавшее несколько
столетий письмо, предлагают ему переселиться к ним, там он будет избавлен от
болезней  и старости и проживет еще долгие  годы.  Но  он  никогда не сможет
вернуться назад, к нам. И он,  побывав у потомков в гостях, решает вернуться
в свою комнатушку, которую он делит с таким же больным, с таким же умирающим
стариком.  Он  скрасил  последние   дни  друзьям  из  Дома  престарелых,  он
перевернул душу молодому,  поверившему  ему  врачу.  А  вот  психиатричка  с
"равнодушными  и недоброжелательными  глазами"  подумала про него так:  "Ну,
конечно, псих. Хотя бы потому... что он  вернулся. Она бы...  такой глупости
не сделала.  Она бы не вернулась в свою однокомнатную квартиру, где ее ждала
парализованная  мать,  которую  нужно  было  каждый  день  кормить,  мыть  и
переворачивать... О, она бы не вернулась, это уж точно!" Ну, что ж, прав был
Алексей Герман,  утверждая, что люди делятся на тех,  которые плакали, когда
Христа вели на казнь, и которые смеялись ему в спину...

     Все остальные книги, о  которых пойдет речь,  не могли быть написаны до
совсем уж новых времен, хотя сам по  себе этот факт ничего не  говорит ни об
их направленности, ни о  литературных достоинствах. Мне казалось, что  после
Ефремова будет нелегко писать утопии. Я ошибался. Количество изданных утопий
свидетельствует о том, что  писать их легко. Но  это совсем не те утопии,  к
которым мы привыкли /или к которым нас приучили/.
     Современные   пророки  не   заглядывают  далеко   вперед.  Боятся.  Они
предпочитают   иметь   дело  с   ближайшими   годами,   в  крайнем   случае,
десятилетиями. Наше  будущее в их  зеркале выглядит настолько  мрачным,  что
перед  этим  мраком пасуют  даже великие  предупреждения прошлого. Да, в них
тоже  описывались, скажем,  казни,  но на улицах в  открытую  не  резали,  и
граждане не ходили  на прогулки с "калашниковыми" на шее,  зорко вглядываясь
во  встречных,  чтобы в  случае чего выстрелить первым. Такую картину мы уже
видели, например, в  "Невозвращенце" А.Кабакова. Автор тогда  не  мог  знать
популярного афоризма популярного генерала: "Хорошо смеется тот, кто стреляет
первым". А кажется, что это цитата из романа.
     Большинство  появившихся вслед за  Кабаковым утопий -  это те  или иные
варианты "Невозвращенца". Невольно начинаешь думать - что это? Действительно
боль и тревога за  общую, а может, и  за  собственную  судьбу или следование
литературной моде, кстати, пользующейся неплохим спросом. Должно быть, людям
нравится, попугав себя как следует, выглянуть в окно и убедиться, что солнце
еще светит и стреляют под окнами и в окна не так уж часто.
     Но не слишком ли легким и безответственным делом  стало  это постоянное
пуганье? Коммунизм потому и не  сдает своих позиций,  что  он  рисовал  пути
создания более совершенного  общества наглядно и  доступно. И оказалось, что
люди готовы отдавать жизни за этот  идеал.  Не их  вина,  что путь  оказался
ложным,  и  миллионы  жизней  были  потрачены  зря.  Дорогую  цену  пришлось
заплатить, чтобы убедиться, что  насилие - это та повивальная бабка, которая
умеет  вытаскивать  из  исторического чрева  нежизнеспособных, хотя  и очень
крикливых младенцев. Признаться, во дни сомнений, во дни  тягостных раздумий
приходит в голову  и такая  мысль: а  может,  столько людей еще держится  за
социалистические  предрассудки  лишь   потому,   что  очень  уж  не  хочется
признаваться в  бесцельно прожитых годах, ушедших на борьбу за  освобождение
человечества, в результате которой мы не только его еще  более закрепостили,
но и уничтожили значительную толику.
     Вот две характерные для  нынешней фантастики повести Андрея Лазарчука -
"Жестяной бор" и "Там  вдали,  за рекой" /обе  -  1996 г./.  Основная  мысль
первой повести: самые  благородные начинания современного общества влекут за
собой непредвиденные, но всегда неприятные, а то и губительные  последствия.
Попытка спасти  искусственными  средствами  от антропогенного  загрязнения и
вытаптывания любимое место отдыха горожан приводит  к тому, что чудесный бор
становится "жестяным", исчезает его таинственное очарование, из леса улетают
птицы, а горожане  перестают  туда  ходить...  Некий  врач открывает  способ
воздействия на человеческий организм,  приводящий к сенсационным результатам
- в  городе исчезает наркомания. Но  радость  была  недолгой: оказалось, что
психика излеченных людей перестраивается на воинственную агрессивность,  они
становятся  опасными  насильниками...  Попытки  отдельных  порядочных  людей
справиться с  напастью оказываются безрезультатными,  а  всех  свихнувшихся,
заодно   с  их  преследователями  расстреливают  "прогрессоры"  из  соседней
тоталитарной страны,  где не  знают  других  способов борьбы  с  угрожающими
национальной  безопасности  явлениями.  В  этих  эпизодах есть  рациональное
зерно:  они  воочию  демонстрируют,  что  могло  бы произойти  в реальности,
осуществись  планы  некоторых  "крутых"  политиков по немедленной ликвидации
преступности. Но  в целом итоги книги безрадостны  - ни в  каком направлении
выхода нет, не спасут людей ни  благие порывы, ни достижения науки, ни  даже
расстрелы, потому что это борьба со следствиями, а не с причинами.
     Еще  мрачнее   наше  недалекое  будущее  выглядит  во  второй  повести.
"Большое" общество в нем  не  показано, но о его состоянии можно  судить  по
тому, что часть его сограждан решает  бежать  от достижений цивилизации. Они
основывают  колонию  в заброшенном городе,  порывая прямые связи с остальным
миром,  так в  свое время поступали  староверы. Правда,  некоторые  симптомы
человечности еще не совсем утеряны: "большой" мир приходит на помощь жителям
Леонидополя,    когда    несколько    подростков,    решивших    исследовать
труднодоступное  подземелье,  попадают в  беду.  Вместе с  тем  первое,  что
интересует  тамошнее  министерство  по  чрезвычайным  ситуациям:  сумеют  ли
взывающие  к  помощи  оплатить стоимость посылки  вертолетов  и  спасателей.
Весьма относительная гуманность. А если бы не смогли?
     В  пещерах  подростки наталкиваются на живущее в вечной  темноте племя,
имеющее  человекообразный  облик, но со звериной моралью. Они убивают детей,
чтобы  полакомиться редко достающимися им протеинами.  Откуда же взялись эти
нагие  люди-звери?  Выясняется,  что  они  тоже  питомцы прогресса, мутанты,
созданные  в  результате  безответственного  эксперимента  в области  генной
инженерии. Итак,  по мысли  автора -  высочайшие  достижения  науки приводят
прямым  ходом  к  первозданной  дикости.  Помните,  я  говорил об  опасности
смешивания  человеческого и  обезьяньего  естества? Вот вам  и результат. Ни
будущие социумы, ни достижения науки, ни попытки сохранить человеческую /или
- если хотите  -  христианскую/ мораль не  способны спасти человечество. Все
заводит людей в клин, то есть в тупик.
     Впрочем, и "чернуху" можно разделить на два категории: просто чернуху и
чернуху  со  смыслом,  как,  например,  в  повести  "Не  успеть"  /1989  г./
В.Рыбакова, одного из самых заметных фантастов новой волны, с котором я  уже
успел  поспорить. На  фоне всеобщей  разрухи жителей  нашей  страны поражает
странная болезнь: у них вырастают за спиной  крылья, и они улетают  в другие
страны. Многих  из тех, кого поразила эта болезнь, вовсе  не хотят  покидать
свою, даже такую, истерзанную страну, и воспринимают случившееся  с ними как
трагедию. У  них  здесь  все  - жена,  дети,  но  неведомая  сила  поднимает
"ангелов" в воздух. Автор как бы все перевертывает, раньше было перебежчики,
а  некоторых  выставляли  против  воли. Теперь власти готовы на  все,  чтобы
остановить болезнь, но она поражает самых лучших, самых умных.  Они не хотят
улетать, но приходится.
     Метафорический  смысл притчи  достаточно откровенен. Жить в этой стране
нельзя  ни  при  каких  условиях,  и  сама  природа,  действуя  с  бездумной
жестокостью, опустошает ее. Остается  распахать землю плугом на месте бывшей
России.  Можно заподозрить,  что  иные  молодые фантасты  поставили на своей
стране крест.
     В какой-то степени их можно понять. В мире и в стране происходит не то,
чего бы они хотели. Но если вас не устраивают наши гуманистические ценности,
скажите  же,  чем вы их предлагаете заменить.  Да  только  не найдете  вы им
замены.   Ничем   нельзя   заменить   Доброту,   Человечность,   Милосердие,
Великодушие,  Любовь...   Это   отобранные  за  тысячелетия   элитные  зерна
человеческого выживания. Еще три-четыре  тысячи  лет назад, на  другом  краю
Ойкумены некто И в  своих  наказах  определил  моральные нормы  для  древних
китайцев: Не  убивайте. Почитайте отца и мать, чтобы  продлились дни ваши на
земле.  Не  пляшите  с  утра и до  утра. Возымейте  иную цель  жизни, нежели
накладывать руку на чужое богатство и на женскую красоту...
     Конечно, евангельские заповеди полнее очерчивают круг нашей  морали, но
разве не  бросается  в глаза  сходство? Иначе жизнь прекратится.  Вы  хотите
этого?
     К сожалению, я не могу назвать ни одного произведения, с которым был бы
полностью  согласен,  как  был   согласен  с  большинством   из  написанного
Стругацкими, их взгляды были и моими взглядами,  разумеется, ими выраженными
полнее, глубже, не говоря уже о  чисто художественной стороне дела..  Но все
же есть книги, в которых поиски хотя бы ведутся  и в которых  действуют есть
не безвольные, опустившие руки берендеи. В частности, я хотел  бы поговорить
о  двух  романах  шестидесятилетнего дебютанта,  врача из  Львова  Владимира
Кузьменко.
     Из этого вовсе  не следует, что  я согласен  с теми решениями,  которые
Кузьменко предложил,  как в первом, так и во втором из своих романов. Но все
ж