слишком  хорош,
слишком  благополучен   для  той  среды   обитания,  в   которой  приходится
действовать обоим героям.
     Среди  персонажей по  Лесу  шастают  некие  мертвяки, на самом деле это
роботы,  покорные  воле  хозяев  /хозяек,   как   впоследствии  выясняется/,
устроившие охоту за жителями Леса. Но мертвяками /вне стилистики Стругацких,
конечно же, - мертвыми  душами/ можно назвать  и остальных  действующих лиц,
они всего лишь куклы, энергично выполняющие заложенные в них  программы. Кем
заложены  эти программы - додуматься нетрудно, хотя точно назвать кукловодов
невозможно. Важно  лишь понимать,  что где-то  за сценой есть силы,  которым
дьяволиада на руку. Живых в сонмище мертвяков только двое - Кандид и  Перец.
Хотя,  нет,  пожалуй,  к живым,  точнее -  к полуживым,  можно  еще  отнести
аборигенов - лесовиков, диких, загнанных, преследуемых, уничтожаемых, но все
же  живых,  сохранивших человеческие чувства.  Так, они  выхаживают Кандида,
разбившегося до полусмерти при аварии вертолета.
     А с кем, собственно, им  приходится бороться? Надо сказать, что "Улитка
на склоне",  пожалуй,  труднейшая для  интерпретации  повесть  Стругацких...
Стругацких-то,  у  которых,  по  крайней мере, передний  план всегда выписан
ясными,  точными,  реалистическими  штрихами.  Однако  про   "Улитку..."  не
скажешь,  что  она  предназначена  массовой  аудитории  /на  которую  всегда
ориентировались Стругацкие/  и что любой  школьник может  с ходу одолеть  ее
страницы, хотя почти все  рецензенты,  видимо,  для  укрепления собственного
рейтинга, называют "Улитку..." лучшим произведением Стругацких.
     Пожалуй, нет такого критика, который в связи с "Улиткой..."  не поминал
бы  имя Франца Кафки.  Действительно, в эти годы  добралось до  России долго
замалчиваемое у  нас  творчество великого австрийского пессимиста,  который,
как  никто  другой,  чувствовал  обреченность и  беззащитность  человека  во
враждебном ему мире, и произведшее на нас сильное  впечатление. И, вероятно,
Стругацкие сочиняли  повесть,  действительно находясь  под его воздействием.
Мол,  и  мы  можем не  хуже!  Что  ж,  если выписать  из энциклопедии  имена
писателей, на которых Кафка оказал непосредственное влияние, а это - Т.Манн,
М.Фриш, Ф.Дюрренматт, Ж.-П.Сартр, А.Камю, Э.Ионеску, С.Беккет -  то  увидим,
что Стругацкие оказались в неплохой компании.
     Почему же Стругацких именно в этот период привлекли мрачные кафкианские
пассажи? Можно  отметить быструю идейную эволюцию братьев - от ослепительных
красок "Полдня" и  бодро  гарцующих  по межпланетным прериям  "Стажеров"  до
бессолнечных,  слякотных   пейзажей  "Гадких   лебедей"   и  бюрократических
инкубаторов "Улитки  на склоне". А прошло-то  всего пять лет, даже меньше. К
тому  же  главные  события,  покончившие  с   хрущевской  оттепелью,  только
начинались. Но чуткие  писатели, может быть,  одними из  первых  догадались,
куда подули  ветры.  И  тут  "подвернулся"  Кафка. Как говорится,  попал под
настроение. Неслучайно в  эти  годы  Стругацкие  создают  самый  "злой" блок
повестей - "Хищные вещи века", "Второе нашествие марсиан", "Гадкие  лебеди",
"Улитку на склоне", "Сказку о Тройке". Сказанное  не означает, что созданное
после 1965-68 годов будет носить компромиссный характер. Но на смену прямого
удара в переносицу придет осмысление и анализ.
     Однако кафкианские настроения,  если они  и  были,  проявились только в
одной  повести. Да и то... Произведения  Кафки  всегда  кончаются поражением
героя: никакого выхода из промозглого Замка он не видит, а в любом сочинении
Стругацких  /в  том  числе  и  в  "Улитке..."/  всегда  найдется  хоть  один
несдавшийся  человек.  Стилистики   модернистского  романа,  может  быть,  с
известным  скрипом наложившейся  на стилистику Стругацких, тоже  в  общем-то
хватило лишь на одну повесть. Все  это в  целом дало запутанную, оглушающую,
но, признаться, увлекательную закрутку - которую хочется разгадывать.
     Большинству   комментаторов   наиболее   доступными   оказались  сцены,
связанные  с  жестокосердными  лесбиянками,  "жрицами   партеногенеза",  как
назвали их  сами  авторы, а  вслед за ними стали  называть  и  критики.  Эти
женщины  отказались   от   всего  женственного,   за   исключением   функции
деторождения, которую они решили осуществлять самостоятельно, без  соучастия
мужчин. В  этом можно,  конечно,  увидеть модель  доведенного до логического
предела  феминизма  или  крайней ксенофобии,  при  которой предмет ненависти
подлежит  уничтожению, потому  что он предмет ненависти  -  мужчины,  негры,
евреи, гугеноты... Да, можно толковать эту  часть  "Улитки..." и так. Но мне
представляется,  что дело тут сложнее, и  амазонки должны рассматриваться не
сами по себе, а как необходимое дополнение к образу Леса.
     Лес  кажется  мне  самой  большой удачей  Стругацких  в  этой  повести.
По-моему,  "Улитка..."  -  единственное произведение  в мировой  фантастике,
которое  невозможно  привязать  к   какому-нибудь  определенному  пункту  во
Вселенной. Обычно все, что  происходит в книгах, имеет координаты: это может
быть  Земля  или  другая   планета,  параллельный  или  -   если  занесет  -
потусторонний  мир... А вот их Лес адреса  не имеет. Невозможно сказать,  на
Земле или не на Земле происходит действие. И сам Лес - не тайга, не джунгли,
не  сельва. Это  совсем  иная,  неподвластная  разуму стихия;  деревья  там,
например, умеют прыгать. Возможно, что Стругацкие  задумывали  Лес как образ
непознанной, недоступной человеку природы, хотя ему часто мнится,  что он ее
познал   и   покорил.   Результатом   заблуждения   служит  ее  повсеместное
искоренение.  Слово Искоренение  пишется  в  повести  с  большой  буквы,  им
обозначена  главная  задача Управления, в котором мается Перец. Искоренить и
залить асфальтом природное чудо, до того как  изучить и постараться понять -
разве  это  не  общая  тактика  человечества по отношению к  своей  планете?
Разница  с  книгой  в  том,  что у  Стругацких  Лес  активно  сопротивляется
вмешательству  чужаков  и  пока  что  более  или менее  успешно отражает  их
наскоки. И хотя в штате Управления есть ученые, биостанция, но не они играют
первую  скрипку.  У  нас  ведь  тоже  положены  соответствующие  должности в
учреждениях, занятых уничтожением природы. Каждый проект уничтожения - китов
или   заповедников  -   сопровождается   строго  обязательной  экологической
экспертизой.
     Казалось бы, лесные племена, живущие в единении с природой, должны если
и  не  благоденствовать,  то уж,  по крайней  мере,  не вымирать.  Они  и не
вымирали до тех пор, пока злыми  ветрами в Лес  не  были занесены чужеродные
веяния. В первобытном  Лесе не смогли  бы  зародиться  ни  Воры, ни рожающие
весталки, которые решили стать - с помощью  науки или колдовства - не только
единственными  хозяевами,  но   и   единственными  обитателями   этих  мест.
Стругацкие   не   объясняют,   откуда   взялись   они,   как   возникло   их
человеконенавистническое мировоззрение и техническая вооруженность, но ясно,
что  их породил  не  Лес,  не  Природа,  однако  неприступный  Лес  оказался
подходящим  местом  для  их  дислокации,  объектом  пресловутого  жизненного
пространства. И да простит  меня  еще раз  Рыбаков, но  если он и  здесь  не
рассмотрит намека на бессмысленное, безжалостное, направленное в собственную
грудь  уничтожения  крестьянства "как класса", то  мы  с  ним  действительно
читаем слово "модель" на разных языках.
     И Кандид,  решивший встать  на  защиту  преследуемых людей, это  тот же
Леонид  Горбовский, Антон-Румата, тот же Иван Жилин, те же Максим Каммерер и
Тойво Глумов, до которых  мы еще не добрались, - типичные герои  Стругацких,
которые не очень долго раздумывают,  если встречаются с несправедливостью, и
непременно вмешиваются. Кафка к таким героям отношения не имеет.
     Вторая  - "перцовая" -  прослойка романа кажется мне менее интересной и
менее удавшейся  авторам. Здесь раздаются,  может  быть,  не менее увесистые
антибюрократические   удары,   чем,  скажем,  в   "Сказке   о   Тройке",  но
зашифрованность  не  усиливает,  а ослабляет  их  силу.  Недаром  узнаваемые
персонажи  "Сказки  о Тройке" вызвали,  как мы  скоро увидим, стресс в среде
партийных  начальников. Конечно,  такое отношение могло  означать и то,  что
литературные сложности "Улитки" оказались не по уму-разуму партинструкторам,
но  в них  могли запутаться и читатели.  Эзопов язык  придуман не для  того,
чтобы его не понимали.
     Впрочем, оно, это  Управление, конечно, нужно в  повести, оно дополняет
картину наступления на девственный Лес,  отсюда идут токи, которые исподволь
разрушают могучий организм. Я  бы не удивился, если бы авторы  сочли  нужным
сообщить  нам,  что  амазонки  - это секта  одичавших сотрудниц Управления -
бывших  уполномоченных  по сплошной коллективизации,  скажем.  Главное,  что
удалось  Стругацким  в  изображении Управления - передача впечатления полной
бессмыслицы,   абсурда  деятельности  заведения.  Перец  хотя   и  про  себя
возмущается беспределом, который  творится вокруг, но  назвать  его активным
воителем затруднительно. И  даже  когда он  волею все той  же фантастической
гиперболы  становится  директором  Управления, он  и  не  пытается  закрыть,
распустить,   разогнать   кольями,  взорвать   вредное   и  ненавистное  ему
учреждение.  Хотя  бы мысленно. Как  Антон обрушивал в  воображении пыточную
башню. Как - если помните  - героиня  фильма  М.Антониони  "Забриски  пойнт"
разносила   в   куски,   раз,   другой,   третий,   ненавистную   ей   виллу
хозяина-любовника.
     Вот если бы - я возвращаюсь к мысли, которую навязываю авторам - Кандид
и Перец объединили усилия, то, может быть, от Управления полетели бы клочья.
Но,   как   выяснилось  гораздо  позднее,  хорошие  люди  в   нашей  стране,
объединяться  не умеют, зато замечательно умеют  проигрывать  в одиночку.  И
тогда подумаешь - а такие ли уж они хорошие?

     Ну, вот,  наконец, мы подошли к произведению, после публикации которого
Стругацкие окончательно впали в  немилость и уже не выпадали из нее до самой
перестройки.
     О бюрократизме и прежде говорили много, пресса добиралась, казалось бы,
до самых его печенок, что, правда, выжить ему не помешало. Однако трудно все
же  вспомнить произведение,  в  котором  это социальное зло  бичевалось бы с
такой хлесткостью,  как в  "Сказке о Тройке". От нее  можно перекинуть  мост
разве   что  к   "Бане"   Маяковского   с   ее   незабвенным   главначпупсом
Победоносиковым. Владимира Владимировича сейчас не принято жаловать. Но  это
не  значит,  что  все  написанное  Владимиром  Маяковским  надо выбросить  в
корзину. Он чувствовал, что  страну тянут не туда, куда он хотел бы шагать в
строю  с  рабочими Кузнецкстроя.  И неслучайно  сатирические образы в "Бане"
получились  гораздо  убедительнее  невыразительных  комсомолят,  а тем более
Феерической  женщины из будущего, так что сравнение  Стругацких с Маяковским
не должно их обижать. В том же ряду вспоминается еще и "Теркин на том свете"
Твардовского.   Кстати,   "Сказка   о   Тройке"   такое   же   "продолжение"
"Понедельника...",  как  и  "Теркин  на  том  свете" -  "большого"  "Василия
Теркина".
     Лавр Федотович Вунюков, председатель заглавной Тройки у  Стругацких, из
той  же  зоологической разновидности,  что  и  главначпупс,  но  это деятель
брежневской, новейшей формации. Он фундаментальнее  Победоносикова, он умеет
произносить умные, точнее, заумные, речи, и, пожалуй, он еще  непробиваемее.
/Впрочем,   Стругацкие  протягивают  более   многозначительную  связь:  Лавр
Федотович  курит папиросы "Герцеговина Флор", как известно, любимые папиросы
Сталина/. Перекликаются с  Маяковским и забавные  сокращения бюрократических
динозавров. Так,  Тройка  по  распределению  и  учету  необъяснимых  явлений
/естественно,  в  составе  четырех  человек/ носит  название ТПРУНЯ.  Сказка
именно об этой Тройке.
     Когда  мы   начинаем  знакомиться  с  методами   обращения  упомянутого
трибунала  с "представителями", которые имели несчастье  попасть в сферу его
влияния, то в первый момент возникает ощущение легкого жжения: надо-де знать
меру даже в сатире. А  на следующих страницах вдруг  понимаешь, что ты и сам
испытываешь подобные чувства гнева, растерянности и  бессилия, когда читаешь
иные газетные  корреспонденции,  а  уж  тем  более,  когда  сталкиваешься  с
хамством и  крючкотворством  лицом  к лицу.  Что  ж, мы  не  знаем множества
примеров, когда на годы, на десятилетия задерживались, тормозились, ложились
под сукно предложения, реформы, открытия, которые с очевидностью сулили всем
нам,  стране большие,  иногда  огромные выгоды? И только тем, что  их судьбу
кто-то доверил решать  тупоумным и  своекорыстным вунюковым, можно объяснить
нескончаемую  волокиту. Вунюковы, хлебовводовы,  фарфуркисы  и  им  подобные
говорят исключительно от имени народа /и, может быть, даже убеждены, что так
оно  и  есть/.  В  жизни  ТПРУНЯ может  притворяться  комиссией,  комитетом,
подкомитетом, бюро, думой - это несущественно. Право же, хочется воскликнуть
вслед за  Гоголем, хотя  классик имел  в виду  несколько другую конструкцию:
"Эх,  тройка, тройка, и кто тебя выдумал!" Этот  эпиграф  к повести появился
лишь в последних изданиях, но я знаю, что придуман он был изначально.
     Словом,  "Сказка  о  Тройке"  - произведение  злободневное  и настолько
откровенное,  что,  кажется, она  написана недавно.  А между тем,  она  была
написана в 1968 году и тогда же опубликована. В  новейшее время возникли еще
два  варианта "Тройки".  Лично мне больше  всего нравится  тот, который  был
опубликован в  журнале "Смена". В нем повесть стала композиционно проще, она
приблизилась  к  знаменитым  трем  единствам  -  действие по  большей  части
происходит в  одной  заседательской комнате. Отпало  затянутое и  не имеющее
отношения  к  главному  стержню  начало. В  его  сюжетных и  территориальных
нагромождениях было  немало веселых  находок,  но они  отвлекали от  тесного
контакта  с  ТПРУНЯ.  Новым  стал  и  финал.  В  старом  тексте  расправа  с
крючкотворами производилась  буквально с помощью deus ex machina; появлялись
нежданно-негаданно   всемогущие  маги-руководители  и  пинками   вышвыривали
тпруневскую компанию. Возможно,  в те годы авторы полагали, что с вунюковыми
и  выбегаллами  можно  покончить  только  тем  же  административно-командным
способом.  Впадаешь,   правда,  в  известную  задумчивость:  почему  бы  сию
плодотворную акцию не произвести немного ранее или вообще не допускать Лавра
Федотовича до руководящих постов? Финал повести в "Смене" мне представляется
более убедительным  и  более  современным.  Молодые  ребята  ни  на кого  не
полагаются в борьбе с бюрократической тлей. Они  придумывают остроумный ход,
основанный на тонком  знании бюрократической психологии  и взрывающий тройку
изнутри. Однако воля авторов - закон: в собрании сочинений они восстановили,
восполнив сокращения, старый текст.
     Со  "Сказкой  о  Тройке"  случилось редкостное  даже  по  тем  временам
событие: из-за ее публикации в 1968 году был закрыт альманах "Ангара", а его
руководители были  изгнаны с  волчьими  билетами,  настолько было разгневано
тогдашнее начальство, чьи действия, конечно, напоминали поступки персидского
царя, который приказал  высечь плетями море. Сейчас-то хорошо иронизировать,
а тогда входили в  силу  тяжелые для нашей общественной жизни  годы, которые
впоследствии  назовут периодом застоя.  Административное рвение простиралось
так  далеко,  что иногда  даже невозможно  понять, что, собственно, вызывало
неудовольствие, из-за  чего,  например, несколько  лет  не выходил  в прокат
"Андрей Рублев" А.Тарковского.
     Но  в  отношении "Сказки о Тройке"  недоумений,  пожалуй, возникнуть не
могло.  Она  била  не  в  бровь,  а  в  глаз, и единственное,  чему  следует
удивляться, так это тому, что нашлись  отважные люди,  которые осмелились ее
напечатать. Теперь мы понимаем, что в "Сказке..." Стругацкие нанесли удар по
самой системе. Но  в те годы, боюсь, даже  авторам  представлялось, что  они
сражаются только  с ее  извращениями. Они /и мы/  еще не знали,  что система
называется  административно-командной,   что  ее  необходимо  разрушить   до
основания,  дабы  в  нашей  стране  могло начаться какое-нибудь "затем", что
"мероприятие" это  окажется невероятно трудным  и что при жизни,  по крайней
мере, одного  из  авторов  оно  не завершится. Что  ж до  реакции  партийных
органов на публикацию "Сказки...", то она представляется мне, если можно так
выразиться, адекватной. Товарищи из иркутского обкома без труда распознали в
кривых зеркалах  собственные  отражения  и  всполошились.  Думаю,  редакторы
"Ангары" понимали, какие  оргвыводы будут сделаны в "инстанциях". И остается
только отдать должное их мужеству.
     Я уже говорил, что "Сказка о Тройке"  не прошла для  авторов  даром. На
долгие годы за Стругацкими закрепилась репутация неблагонадежных. Предвзятое
мнение всячески раздувалось и поддерживалось, и его не могли поколебать даже
международные успехи Стругацких. За  рубежом  в  них, кстати,  видели прежде
всего   советских  авторов.  Искусствоведы  в   штатском   не  стеснялись  в
выражениях.  "Две  фантастические  повести  "настрогали"  и братья  Борис  и
Аркадий  Стругацкие...   Если  в  первой  части  повести  братья  Стругацкие
"строгали" еще рубанком, то во второй, поплевав на  ладони, стали тесать еще
зазубренным топором" /И.Краснобрыжий, неизвестно кто, 1969 г./.
     Но  все же  времена уже были не  булгаковские - замолчать Стругацких не
удалось, подорвать  читательскую любовь к ним тоже. В  отличие  от Булгакова
авторам  удалось дожить  до  того  дня, когда  гонимая некогда повесть  была
напечатана -  в  молодежном  журнале  "Смена"  с полуторамиллионным тиражом.
/Тираж  "Ангары", между прочим, был всего 3000 экземпляров/. А вот дожить до
выхода  хотя  бы  первого тома собрания сочинений  у  себя на родине Аркадию
Стругацкому не довелось.
     Конечно,  умные люди  сделали бы  вид, что сказка написана вовсе не про
них,  и сперва бы  заявили, что КПСС  в целом и  Иркутский обком в частности
тоже против бюрократизма  и именно партия возглавляет эту  борьбу. /Могла ли
тогда партия чего-либо не возглавлять?/  Но умные - когда они и попадались в
идеологических отделах  - тщательно это  скрывали. Составители  докладной не
стали утруждать себя обходными маневрами. Нет, пару фраз в духе обязательной
демагогии  тех  лет  они все-таки написали /"записки"  сейчас опубликованы/:
"Авторы  придали  злу   самодовлеющий   характер,   отделили  недостатки  от
прогрессивных общественных сил, успешно /конечно же! - В.Р./  преодолевающих
их. В результате частное  и  преходящее зло приобрело всеобщность, вечность,
фатальную  неизбежность.  Повесть  стала  пасквилем".  А  дальше  пошло  без
церемоний:  "идейно  ущербная",   "антинародна  и  аполитична",  "глумятся",
"охаивание",  "Прячась   за  складки  пышной   мантии   фантастики,   авторы
представляют советский народ, утратившим коммунистические идеалы"... Если уж
говорить  серьезно,  то  самые  резкие  сатирические  выпады  в  "Тройке..."
рождены, разумеется, не шизофреническим стремлением "охаять"  и  "очернить",
словечками-кастетами, смастеренными в  тиши  парткабинетов для борьбы  нашей
родной партии с нашей /и ее/  родной интеллигенцией, а самыми положительными
намерениями, болью за родную страну.
     Я  думаю,  даже  знаю,  что иные  из  "докладных записок",  к  счастью,
составлялись  достаточно  формально,  как  обязательный  отклик на "сигналы"
"писательской  общественности", и благополучно укладывались под сукно. Но не
меньше  было  и  "указов  прямого  действия",  за  их  появлением  следовали
выговоры,  снятия  и исключения...  И те,  и  другие  служили,  с позволения
сказать,   правов