модным ныне жаргоном, их ментальность?
     В отличие  от  малопонятной  обстановки, окружающей  героев  "Попытки к
бегству",  Стругацкие с такой пластичностью, с такими зримыми  подробностями
изобразили  несуществующую   феодальную   страну,   что   временами,  право,
забываешь,  что все это Страна Фантазия, что  не может быть планет абсолютно
похожих  на Землю. Ничуть не хуже мы понимаем и то,  как трудно Антону и его
товарищам смотреть на пытки и казни.  Далеко не у каждого  нервы оказывались
стальными.
     "...Десять лет  назад Стефан Орловский, он же дон Капада, командир роты
арбалетчиков  его  императорского  величества,  во  время  публичной   пытки
восемнадцати  эсторских  ведьм  приказал  своим солдатам  открыть  огонь  по
палачам, зарубил императорского судью и трех судебных приставов и был поднят
на  копья дворцовой охраной. Корчась в предсмертной муке, он кричал: "Вы  же
люди! Бейте их, бейте!" -  но мало кто его слышал за ревом толпы: "Огня! Еще
огня!.."
     "Трудно  быть богом"  назвали  авторы  свою  книгу. О, нет!  Богом быть
легко.  Бог может прилететь на  припрятанном  вертолете, чтобы спасти  вождя
крестьянского   восстания,  или,  заплатив  золотом  "дьявольской"  чистоты,
полученном в  походном  синтезаторе, выкупить  старого книгочея.  Бог мог бы
одним  движением руки  уничтожить любое  сборище  насильников.  Трудно  быть
человеком.
     Они  не  боги,  и в  негодующем мозгу Антона не раз  вспыхивают картины
торжествующего  мщения.  "...Мысль  о  том,  что  тысячи  ...  по-настоящему
благородных  людей  фатально  обречены,  вызывала  в груди ледяной  холод  и
ощущение собственной подлости.  Временами  это  ощущение  становилось  таким
острым, что  сознание помрачалось, и  Румата словно наяву видел спины  серой
сволочи,  озаряемые  лиловыми вспышками выстрелов, и  перекошенную  животным
ужасом физиономию  дона  Рэбы, и медленно обрушивающуюся внутрь себя Веселую
Башню..."
     Тут мы вплотную  подошли к главной идее книги, идее, которая поставлена
в ней с такой остротой, что сделала повесть Стругацких не только одним из их
лучших  произведений,  но,  может  быть,  и  всей мировой  фантастики нашего
столетия. Авторы цековских записок, которые не обошли и  этого произведения,
что, правда, случилось несколько позднее, не поняли, а может быть, и не были
в состоянии понять, что в повести затронут один из  кардинальнейших вопросов
существования  современного  человечества  -  возможно   ли,  приемлемо   ли
искусственное, насильственное ускорение исторического процесса?  Они деланно
возмущаются: да как же это -  могущественные земляне, стиснув зубы, лицезрят
пытки,  казни  - и не вмешиваются. В одном доносе  прямо так  и  предложено:
"Земное   оружие  могло   бы   предотвратить  страдания  несчастных  жителей
Арканара". Поверим на секунду  в  искренность  этого возмущения  и предложим
возмущенным  довести свою мысль  до конца, конкретно представить себе ход  и
результат  вмешательства  земных "богов".  Высаживаем, значит,  ограниченный
контингент гуманистов-карателей,  "‹угнем и мйчем"  проходимся по городам  и
весям Арканара,  палачей,  аристократов, солдат,  подручных -  к  стенке,  к
стенке, к стенке! А впрочем, не  слишком  ли я простодушен? С кем это я веду
полемику, пусть и  задним числом? Они же так и  поступали в  реальности, так
что моими вопросами  их с толка  не собьешь. Конечно, к стенке!  А еще лучше
предварительно  обработать площадь, где засели  боевики, несколькими залпами
из установок "Град".  Там, правда, высится дивный  старинный собор.  Чепуха.
Огонь!
     Не стану  напоминать, что мыслимые  варианты  вмешательства разобраны в
самом романе и что Стругацкие дали единственно  правильный  ответ -  спасать
разум планеты, ученых, книгочеев,  рукописи, поддерживать ростки просвещения
и  образования.  Ну,  постреляем мы угнетателей.  А  потом  -  что?  Мы  еще
недостаточно   нагляделись  на   "кухарок",  которые,  подобрав   передники,
энергично   взялись   управлять   государствами?   Нам   недостаточно  опыта
экспериментов над собственным народом?  Тогда вспомним Камбоджу, Афганистан,
Эфиопию, Мозамбик,  Кубу, Северную  Корею...  Правда, эти  примеры приобрели
убедительность  уже  после  появления  романа; нужны ли  еще  доказательства
прозорливости Стругацких?
     Что поделаешь? Сознание людей Арканара  не подготовлено к революционным
переменам. Даже самые передовые из них, вроде ученого Будаха, вызволенного к
тому  же   в  последнюю  минуту  из  рук  палача,  не  могут  отрешиться  от
представления, что существующий строй - лучший, единственно возможный строй.
Но не будем задирать нос перед Будахом. Ведь и наше "замечательное поколение
рабов", как метко сказал кто-то, долгое время было непоколебимо уверено, что
советский  строй воистину  наилучший.  Даже  в  шестидесятых  мы  еще  могли
степенно рассуждать,  как  нам, таким  передовым,  спасать  другие, отсталые
народы. А как их действительно спасать, хотя бы в фантастическом романе?
     Если не  годится  способ  перевоспитания посредством  "лиловых  вспышек
выстрелов" /американцы испробовали  его в Вьетнаме,  мы -  в Афганистане и в
Чечне/, то  неужели  у  людей будущего  с их фантастической мощью нет других
средств?  Средства  есть. И  о них  думает  Антон. "Массовая  гипноиндукция,
позитивная    реморализация,   гипноизлучатели   на    трех   экваториальных
спутниках..."  И  сам  себе  отвечает:  "Стоит  ли лишать  человечество  его
истории? Стоит ли подменять  одно человечество другим? Не будет ли это то же
самое, что  стереть это человечество с  лица  Земли и  создать на  его месте
новое?"
     Благодарение  Богу,  у  нас  /я  имею  в  виду  всю планету/  еще таких
возможностей  нет, а то бы мгновенно обнаружилась тьма радетелей за народное
счастье, которые захотели бы  переделать ближних и дальних соседей по своему
образу  и  подобию.  Но нет  и  гарантий,  что  "массовая  гипноиндукция" не
появится  в  будущем.  И если  появится, на  Земле станет жить еще страшнее:
фундаменталисты расшибутся  в  лепешку,  чтобы вколотить в  головы остальным
истины, представляющиеся им непререкаемыми.
     Уже  не  одно поколение  читателей сочувствует  нравственным страданиям
славного  парня  и  вместе  с  ним  всерьез   обсуждает,  что  надо  делать,
столкнувшись  с  дикостью,  с  варварством,  если  они покоятся  на  вековых
традициях, на  непоколебимой уверенности  участников исторических  мистерий,
что так оно и должно  быть в подлунном мире. Ведь  подобные контакты  не раз
происходили не в выдуманном Космосе, а у  нас, под боком.  Правда,  мы  чаще
переживали за судьбу индейцев, которые, между прочим, живут сейчас не так уж
плохо, что  не  снимает исторической  вины с незвано явившихся  на континент
европейских завоевателей. Да ведь и мы воевали с народами, чье право на свою
территорию неоспоримо.  И не то что кавказская  война генерала  Ермолова, но
даже куда более древнее взятие Казани Иваном Грозным, оказывается, не совсем
забыты  до сих  пор. Не  будем сейчас вспоминать  о  польском  восстании,  о
сталинских   аннексиях.   Впрочем,   почему   не   будем?  Будем.  Но   даже
многочисленные народы  Севера и  Дальнего  Востока,  которые  и  не  мыслили
сопротивляться Российскому государству,  тоже не по собственной воле шагнули
в ХХ век и сразу в сталинский социализм, даже не из феодализма - из родового
строя.  Стали  ли они  от  этого  счастливее?  Казалось  бы,  к  их  услугам
современная  медицина, пусть  всегда опаздывающая,  но все  же  современная,
создание  письменности,  возможность  образования в больших городах,  а они,
неблагодарные, начали активно спиваться. Вот выдержка из сегодняшней газеты:
"Здесь, как и во  времена Дерсу  Узала, живут удэгейцы.  Живут по немыслимым
для их легендарного предка законам. Бьют  некогда священных зверей: тигра  и
белогрудого /гималайского/ медведя, выращивают на огородных грядках коноплю,
приторговывают дарами  тайги..." Собственно, чем  их положение отличается от
положения  африканских  бушменов  или   пигмеев,  австралийских  аборигенов,
бразильских  лесных племен? Корректно ли, например,  считать  представителем
высшей   цивилизации  Министерство  нефтяной  промышленности,   явившееся  в
оленеводческую  тундру без  спроса, считая  ее своей  собственностью,  чтобы
выкачивать принадлежащие народам этих краев богатства и уничтожающее природу
на миллионах гектаров?
     Но это лишь одна частная грань; арканарская метафора Стругацких гораздо
шире. Только  раньше  было небезопасно высовываться за границы  поверхности.
Повесть и в  первом  чтении вызвала яростные  нападки. В 1966  году академик
Ю.П.Францев  в  "Известиях" набросился  на  братьев, придравшись к тому, что
они-де  показали  феодализм  недостаточно прогрессивным.  Академик вроде  бы
допускал существование  феномена фантастики, но  одновременно  был убежден в
том,  что  никакая  выдумка ни  на  йоту  не  должна отходить  от  скрижалей
"Краткого  курса".  "Картина  самого  феодализма  очень  напоминает  взгляды
просветителей  ХVIII  века, рисовавших средневековье как  царство совершенно
беспросветного  мрака. Как же  тогда обстоит дело  с  законом прогрессивного
развития общества?", - заступился академик за  обиженный братьями феодализм.
Академик  был  неправ.  В  черты  недоразвитого феодализма  авторы  вкрапили
развитые черты  гораздо  более поздней  эпохи. Штурмовые отряды, концлагеря,
гестапо, -  правда,  называются они  там  по-другому.  И  сами авторы, и  их
комментаторы,  неважно,  хваля  или  ругая повесть,  приписывали  эти  черты
фашизму. Но из какой действительности взята, допустим, Патриотическая школа,
в которой пытливых юношей учат обожать высшее руководство страны и применять
к  подозреваемым  допросы третьей степени? Нелишне привести  и такую цитату:
"Лейб-знахарь  Тата  вместе  с  другими пятью лейб-знахарями  оказался вдруг
отравителем, злоумышлявшим  по  наущению  герцога  Ируканского  против особы
короля, под пыткой признался во  всем и был повешен на Королевской площади".
Да,  перед  нами  не  совсем   классический  феодализм.  Или  это  не  закон
прогрессивного развития?..
     Антон-Румата и другие земные  соглядатаи  предстают в  книге носителями
некоторого  утопического  идеала,  благородного  и  романтического,  но мало
подходящего к  жизненным реалиям.  "Трудно быть богом" -  это  еще и роман о
крахе оторванных от действительности  учений. Дальше вызволения одиночек они
и шагу ступить не в  состоянии. Диспуты с ученым Будахом и мятежником Аратой
кончаются   поражением  землянина.  Антон,  спасший  жизнь  Арате,  вынужден
выслушивать   от   него  упреки:  "Вам   не  следовало  спускаться  с  неба.
Возвращайтесь к  себе. Вы  только  вредите нам". Перебрав возможные варианты
помощи,  Будах тоже, в сущности, выносит  миссии  Руматы  смертный приговор:
"Тогда,  господи, сотри нас с лица земли и создай более совершенными... или,
еще лучше, оставь нас и дай идти своей дорогой".
     Вывод  этот кажется жестоким. Бросить  на  произвол  судьбы, оставить в
руках палачей?..  Нет сомнений: со злом и насилием надо бороться. Все дело в
маленьком  слове - "как". А.Бритиков считал, например, что  решение лежит на
поверхности, а если Стругацкие и  допустили  просчеты, то только потому, что
плохо усвоили единственно верное  учение.  "Фантастика в "Трудно быть богом"
заостряет вполне реальную идею научной "перепланировки" истории. Она целиком
вытекает  из марксистско-ленинского учения  и  опирается  на  его  практику.
Писатели  как  бы  распространяют за пределы Земли  опыт народов  Советского
Союза  и  некоторых  других  стран  в  ускоренном  прохождении  исторической
лестницы, минуя  некоторые ступени", - писал он в  1970 году. Надо  же такое
сказануть! Увы, оказалось, что найти нужные решения гораздо сложнее, чем это
представлялось в недавнем прошлом.
     Вот  почему в  книге нет розового финала.  Не смог выполнить служебного
задания  посланец  Института  экспериментальной  истории.  Увидев  убитую по
приказанию дона Рэбы Киру, свою  любимую  девушку,  Антон взялся за меч.  От
столкновения утопии с жизнью пострадали обе стороны, как  это всегда бывает.
Проложив   кровавую  дорогу   до   дворца,  Антон  с   тяжелым   психическим
расстройством был насильно вывезен на Землю.
     У некоторых земных  утопистов нервы  оказывались  покрепче.  Оставались
лежать только трупы.
     Образы, созданные Стругацкими, становятся достоянием публицистов. К ним
обращаются, как к классикам. Так, О.Лацис в "Известиях", в статье, которая и
названа  "под Стругацких"  -  "Славно  быть  богом",  пишет: "Размышления  о
причинах... неудач  большевизма  заставляют  вспомнить  историко-философскую
фантазию    Стругацких   "Трудно   быть   богом".   Герой   романа   пытался
ненасильственным путем спрямить и  облегчить муки исторического  процесса на
другой  планете, в  выдуманном  обществе.  Ненасильственно  не получилось, а
насильственно  вмешиваться в историю  описанные  в  романе люди  будущего не
хотели. Большевики - хотели, их наследники хотят и сейчас"...

     Столкновение с иной цивилизацией происходит если не в каждой второй, то
уж,  наверно, в каждой пятой фантастической  книге. Но почему-то ни одна  из
них не вызвала такой реакции, как "Трудно быть богом" ни со стороны властей,
ни со стороны читателей. Конечно, прежде всего дело в таланте,  но поговорим
и об идеях. Возьмем для сравнения неплохой роман И.Давыдова "Я вернусь через
тысячу лет" /1967 г./.
     На далекую Риту отправляются отряды молодых людей, осваивать похожую на
Землю  планету, а заодно и помочь побыстрее цивилизоваться местным племенам.
Примерно  так  же  двигались  добровольцы строить  БАМ, менее всего  обращая
внимание на  то,  что эти  районы  были исконным  местом пребывания коренных
таежных народов.
     Нельзя сказать, что вопрос о праве на вмешательство  совсем не приходит
в  голову давыдовским "прогрессорам". Но решили они его не путем философских
бдений,   а   по-нашенски,  по-комсомольски   -  голосованием.  Естественно,
большинство  землян   высказалось  за   немедленную   помощь   отсталым,   а
следовательно, несчастным корешам по разуму.  Улетающие никогда не  вернутся
на Землю - путь до Риты слишком далек. Однако поскольку летят тысячи, тяготы
космической тюрьмы  значительно  смягчаются. Отобранных кандидатов тщательно
готовят, их  учат, например, валить  лес или стрелять - занятия давным-давно
никому не нужные  на Земле. Но  главное внимание - вполне правомерно - автор
уделяет моральным сторонам, которые с неизбежностью возникают в предложенной
ситуации.  Переселенцы  должны  навсегда  расстаться  с  родными  и  даже  с
любимыми, если те не выдержали  отбора.  Влюбленная в главного героя девушка
совершает подвиг самоотречения: она притворяется, что разлюбила парня, чтобы
тому было легче улететь без нее. А может, ему не надо было покидать ее?  Что
важнее? Я не уверен, что  они поломали  свои жизни от большого ума. Не  могу
согласиться с автором и еще кое с чем. Юношей и девушек смешивают в лагере в
равных количествах, и каждому предлагается выбрать себе половину - свободно,
но обязательно. Любишь, не любишь,  хочешь лететь - женись, чтобы  уменьшить
число  личных трагедий,  как  считают руководители  экспедиции.  Но  от этой
принудиловки количество  семейных  драм не уменьшается,  о чем можно было бы
догадаться  заранее.  А  если  кто-нибудь  гибнет,  что  неизбежно на чужой,
необжитой планете, оставшийся член семьи попадает  в безнадежное  положение.
/Вот  вам и еще  один вид  конфликта,  из  тех, что не  приходили  в  голову
Беляеву/.
     Однако  самое  существенное  начинается  тогда, когда  автор подходит к
взаимоотношениям  пришельцев  с  аборигенами.  Обитатели  планеты  встречают
землян неприкрытой враждой и при малейшей возможности убивают земных женщин.
С большим трудом удается выяснить причины их поведения, но признавать землян
друзьями коренные  жители  не желают ни  в какую. Понадобилось еще несколько
нелепых, ненужных смертей, чтобы прибывшие осознали серьезность положения. И
только тогда первые добровольцы, смертельно  рискуя,  пошли в "народ", чтобы
сжиться  с племенами и исподволь подружить  их  с посланцами Земли,  то есть
сделали то,  с чего  начинали герои Стругацких. Но в этом романе, написанном
независимо от Стругацких, вопрос о  праве землян  поселиться на Рите даже не
поднимался. Право подразумевалось само собой. Видимо, такая подход устраивал
всех, вот и не было споров...

     Следующая повесть Стругацких, вызвавшая градобойную критику, называлась
"Хищные  вещи века"  /1965  г./.  Название книги  родилось  из  строк Андрея
Вознесенского:

     О, хищные вещи века!
     На душу наложено вето...

     Уже  из  этого эпиграфа становится ясно, что речь здесь  идет о том,  к
чему  может привести положение,  когда  материальный  прогресс, материальное
благосостояние  обгоняет  духовное  развитие. Действие  повести происходит в
курортном  городе, сосредоточившим  в  себе  изобилие  моральных  уродств  и
нравственных извращений.  Болезнь, которой заражены  его жители, вызвана  не
бациллами  стяжательства. Правда,  из  повести  нельзя узнать, каким образом
удалось достичь такого  благополучия при полном моральном разложении. Трудно
ведь предположить, что  на работе местное  население ведет себя иначе, чем в
забегаловках, и старательно "вкалывает".  Но Стругацкие оставили эту загадку
за пределами повествования. Зато они красочно живописуют результаты, которые
возникли   на  почве  душевной   пустоты,   бессмысленности   существования.
Судорожные поиски, чем бы заполнить  пустоту,  при  отсутствии нравственного
компаса, приводят лишь к дальнейшему падению: алкоголь, наркотики,  разврат,
варварство...   Логический  конец  этой  тенденции  -   "слег",  комплексное
наркотическое средство, уводящее от реальной жизни в  мир грез и сновидений;
средство настолько сильное, что попавший под его власть человек уже не может
оторваться от сладостных переживаний и  обречен  не только на духовную, но и
на физическую смерть. /Читал, что нечто подобное уже существует/.
     Стругацких упрекали в сгущении красок, допрашивали: а где был остальной
мир, где были прогрессивные /подразумевалось:  социалистические/ государства
и  почему это ООН  вынуждена тайком  засылать  агентов  в упомянутую страну,
чтобы узнать о причинах необъяснимых и многочисленных смертей.

     Я  написал  рецензию, где  пытался  высмеять чудаков, которые  задавали
авторам  вопросы типа: наличествует ли в этом городе рабочий класс и  почему
он не занимается своей прямой  обязанностью - классовой борьбой?  Наш старый
знакомый  Францев  припечатывал:   "За   последнее  время  появились  романы
советских  писателей,  посвященные  будущему,  лишенному  четких  социальных
очертаний,  например,  капиталистическому  обществу,  в  котором совсем  нет
классовой борьбы, не видно его социальной основы".
     Рецензию  никто  не  напечатал,  хотя я  в  ней,  разумеется,  сваливал
изображаемые авторами пороки на проклятых капиталистов. Теперь я думаю, что,
может быть, так защищать Стругацких и не стоило. Они были не  обороняющейся,
а наступающей  стороной.  Но  это  сейчас с  удовлетворением понимаешь,  что
стрелы попали в цель, а тогда нам было тяжело и трудно.
     Фантастика   всего   лишь   воспользовалась   своими   правами,  создав
гротескную,  сгущенную модель /написал это слово и вздрогнул/  определенного
общественного явления. И, конечно же, модель Стругацких захватывает  гораздо
большие  масштабы,  чем  отдельно  взятый городок. И, конечно же, невозможно
себе  представить,  что  такой выдающийся  заповедник  пороков сохранился  в
окружении "хорошей" Земли.  Но ведь, наверно, не случайно Н.А.Бердяев назвал
ХХ  век  новым  средневековьем.  Гуманистическая мораль,  которой  гордились
мыслители минувших веков,  вдруг дала трещ