головно
коммунисты. Страны, в  которых происходит  действие романов Беляева, хотя  и
носят конкретные географические названия, мало чем отличаются друг от друга,
разве что в США, как известно, линчуют негров.
     Банкир,  понятно, может  говорить  только так:  "...Биржевой  бюллетень
получен?  Как сегодня курс доллара?  Так... Так...  Хлопковые  акции? Идут в
гору?  Великолепно! Опротестуйте вот эти векселя банкирского дома "Тепфер  и
Ко". Я не могу делать дальнейших поблажек..." /"Властелин мира"/.
     Другой банкир  гордится тем,  что  он  прямой мошенник: " - Помните мои
"серебряные" рудники в Новой Зеландии или мою "австралийскую нефть"? Я нажил
на них  миллион, а  они  существовали  только в  воображении  акционеров..."
/"Прыжок в ничто"/.
     Наука: " - В наших университетах... можно работать только  по  шаблону.
Всякая революционная научная  мысль возбуждает  тревогу и  опасения. За вами
следят ассистенты, студенты,  лаборанты, доценты,  корреспонденты, ректор  и
даже представители церкви. Попробуйте при таких условиях революционизировать
науку!" /"Вечный хлеб"/.
     /Интересно,  понял  ли  написавший  эти строки,  что  они  без  всякого
шаржирования стали отражать положение в советских вузах через несколько лет,
только "церковь" надо заменить на "партию"/.
     Полиция, конечно, сплошь коррумпирована и срослась с уголовным миром: "
Во главе  каждой  банды  стоял  "староста", на обязанности  которого  лежало
распределять "работу", делить  добычу и  иметь сношения  /хорошо  сказано! -
В.Р./  с полицией...  Со  всех  доходов  полиция  получала довольно  высокий
процент." /"Человек, потерявший лицо"/.
     Словом,  можно  перебрать  все политические  и социальные  институты  -
картина будет столь же безрадостной.

     Кроме партийных  активистов, в США обнаружился еще один хороший человек
-  русский доктор Сорокин.  Сорокин мог творить чудеса с помощью эндокринных
препаратов,  но,  несмотря на то, что  он  бескорыстно  сделал  массу  добра
американцам,  власти,  которые,  как  известно, стремятся доставить простому
народу возможно больше неприятностей, высылают врача из страны.
     Сорокин избавил Тонио от уродства и превратил в обыкновенного  молодого
человека. Что должно произойти  дальше в бесчеловечной Америке,  ясно  всем,
даже  читателям, но оказывается неожиданностью для героя.  В нормальном виде
он оказался никому не нужным. Писатель разделяет возмущение своего  протеже,
а оно ведь не очень законно. Тонио желает царствовать на тех  же подмостках,
где вчера толпою правил урод. Но  какие  у него для этого основания, ведь он
ничем не отличается от миллионов молодых  людей. При таком повороте судьбы в
человеке, конечно, должен произойти душевный перелом, тогда новый Тонио стал
бы для нас интересен.  Но, как всегда  у  Беляева,  внешность  изменилась, а
внутренне каким он был, таким остался, автора опять-таки занимает не человек
в  затруднительной  ситуации,  а воздействие  порошков.  Поэтому  его  герой
начинает  совершать  нелепые  поступки,  которые  абсолютно не соответствуют
характеру порядочного парня, каким он  был представлен  в  начальных главах.
Например:  оскорбленный  неблагодарностью соотечественников  Тонио на  время
превращается в гангстера.  Разумеется, в  гангстера благородного,  в  Робина
Гуда, но все-таки в гангстера.
     Или вдруг  актер решает отомстить бывшим друзьям, подмешав им порошки в
угощение на званом ужине.  Предполагается, что советский читатель-пролетарий
будет  давиться  от  хохота,  представляя  себе  переживания  губернатора, у
которого почернела кожа и которого, естественно, стали шельмовать как негра.
Так им, расистам, и надо!
     А  вот понудить  женщину, которую Тонио любил,  вырасти до трехметровой
отметки  только за то,  что красавица  предпочла  ему  другого, это - как ни
посмотреть - поступок гадкий. Но мы уже могли убедиться, автора мало трогают
этические  тонкости.  Трехметровая   секс-бомба  -  смешно  до  коликов!  Не
беспокойтесь,   все   оканчивается  благополучно,   доктор   Сорокин  вернул
пострадавших в  исходное состояние,  а Тонио, довольный  результатами  своей
остроумной вендетты, отплывает вместе  с ним  в СССР. "И Тонио засмеялся так
заразительно весело, как никогда не смеялся уродец Престо".
     Не исключено, однако, что столь заразительный смех  самому Беляеву  все
же царапал душу. И он пишет второй вариант  романа - "Человек, нашедший свое
лицо"  /1940 г./. Его  первая  половина мало чем  отличается  от предыдущего
романа,  разве  что  исчез  бессеребреник  Сорокин,  а  его  место  заступил
меркантильный Цорн. Так же стремительно  Тонио решает изменить внешность, ни
секунды  не подумав о  последствиях  и палец  о  палец  не ударив,  чтобы их
предотвратить. После того как нового Тонио не захотели признать, он с тем же
упорством "отравляет" друзей на роскошном ужине. Но по воле автора обвинения
против  Тонио   снимаются,  а  сам  он  перерождается.   Сброшена   оболочка
эгоистичного миллионера, и появляется прогрессивный кинематографист, который
решает  бросить  вызов  Голливуду  и рассказать с  экрана  правду  о тяжелом
положении трудящихся. Несмотря на яростное сопротивление буржуазной Америки,
фильм о безработном и прачке имеет успех. Правда, Тонио разорен и оклеветан,
но не сломлен.
     Что ж, в новом воплощении Тонио более последователен, более логичен. Он
начинает   выглядеть  этаким  Чарли  Чаплином   -  заступником   "маленького
человека". Но опять-таки -  если бы  более убедительно была  донесена до нас
внутренняя, а не только внешняя перетряска его  организма! А то получается -
полежал  на  травке,   крикнул  "Эврика!"  и  с   бешеной  энергией  занялся
противостоянием капиталистам и  обывателям.  И если  бы автор  не только  по
советской прессе был  знаком с  американским кинематографом! О киноиндустрии
США написано много книг, в том числе художественных, и выдержать состязание,
предположим,  с  Фитцджеральдом Беляев,  конечно, не  в состоянии.  Но тогда
незачем  и  браться  за такую  тему.  Кому  не  ясно,  что  это роман  не  о
достижениях эндокринологии. Всем, кроме автора.

     В романе "Продавец воздуха"  /1929  г./  интригующее начало. Загадка на
загадке. Глобальная - над континентом изменилась "роза ветров", историческая
-  на севере  Сибири обнаружен пароход мертвецов, локальная  -  в  нехоженых
местах  Якутии  тонет  иностранец...  Но  вот  наступает разгадка,  и  сразу
очарование  тайны  исчезает.   Трудно  даже  сообразить,  в  чем  заключался
авторский  замысел:  желание  в  очередной раз уесть  буржуя  или  воплотить
технический проект  -  как одним  заводиком лишить целую планету  атмосферы.
Буржуй  сработан все по  тем же  плакатным  канонам.  У  этой особы одна, но
пламенная страсть - покончить с коммунизмом и прижать рабочих к ногтю. /В те
годы  считалось,   что   это   единая  задача/.  Подобно  империалистическим
заговорщикам   из  других  книг  м-р  Бейли  лишен  чувства  самосохранения.
Некоторые  из  его  коллег  рвались расколоть  луну,  погасить солнце,  этот
собирался высосать воздух.  Бяки-коммунисты,  разумеется, задохнутся, ну,  а
сам-то чем дышать будет? Навеки запрет себя в барокамере? Одного?
     Цели и методы действий Бейли выглядят на редкость неправдоподобными. Но
может ли,  должна  ли  вообще  идти  речь о  правдоподобии в фантастике?  Не
освобождена ли фантастика по своему определению от этой литературной подати?
К неудовольствию  иных авторов, нет,  не освобождена. И  в фантастике нельзя
нарушать  законы  здравого смысла,  если только такое нарушение  не входит в
спецзадачу автора. Выдумывается отправная идея, а вот ее воплощение  в жизнь
должно  быть  реальным  и  логичным.  Закончу начатую цитату Уэллса:  "Когда
писателю-фантасту удалось магическое  начало, у него остается  одна  забота:
все остальное должно  быть  человечным  и  реальным". Как и в реалистической
прозе  в  фантастике  существует  логика   характеров,  как  и  в  остальной
литературе   фантастику   должна  вести   логика   обстоятельств,  хотя  эти
обстоятельства   могут  быть  весьма  своеобразными  и   очень  далекими  от
"типических". Только тогда читатель поверит в авторскую фантазию, точно  так
же, как зритель в театре верит  в  реальность происходящего на сцене,  ни на
секунду  не  забывая,  что перед  ним  всего  лишь  подмостки.  Произвольное
нагромождение  обстоятельств - признак  авторской беспомощности. Мыслимо  ли
тайком  построить  в  чужой стране крупный  подземный  завод, даже если  эта
страна  -  советская Сибирь? Кстати, зачем  ему  понадобилась столь неуютная
местность?  А  откуда  Бейли  брал  энергию, потребную для крупномасштабного
производства?  Сомнительна  также   жизнеспособность  подземной  колонии,  в
которой  пятьсот  здоровых  мужиков вынуждены  долгое  время обходиться  без
женского  общества.  Бейли  готов  сражаться  со  всем  миром,  он  способен
отбросить воздушными вихрями эскадрилью бомбардировщиков  на сотни верст, он
может  испепелить огромную территорию, но не в  состоянии предусмотреть, что
взвод  саперов  беспрепятственно  проникает в  его подземное  убежище  через
тонкую стенку...

     Еще одного  претендента  на  мировое господство мы  обнаружим  в романе
"Властелин мира" /1929 г./. Здесь научно-техническая гипотеза выглядит более
изящной,  чем в "Продавце  воздуха".  Правда, ее уже застолбил В.Орловский в
"Машине ужаса" /1925 г./, в которой впервые  было выдвинуто  предположение о
возможности воздействия  мощным электромагнитным лучом на человеческий мозг.
Но  непосредственным  поводом для романа послужили  опыты  по  биологической
радиосвязи инженера Б.Б.Кажинского, который выведен в романе под  прозрачным
псевдонимом  -  Качинский.  Главный  носитель злого  начала  немец  Штирнер,
задумавший  покорить людей с  помощью радиоволн, воздействующих на  психику,
аналогичен  толстовскому Гарину. Но "Гиперболоид..." -  это  повествование о
психологии  властолюбивого  авантюриста,  а  Беляев  как  всегда  немощен  в
раскрытии внутреннего,  духовного  мира персонажей,  их чувства  проявляются
только  через  внешние  действия. Фигура  Штирнера  получилась  эклектичной,
бледной. Не очень понятно даже, к  чему он стремится. Неслыханных зверств не
совершает, указов  не издает, дани с покоренных не собирает, государственное
и  общественное  устройство  остается  неизменным.  Заставить  тысячи  людей
одновременно спеть песенку  "Мой  милый Августин, Августин, Августин..." или
побить  друг  другу физиономии - вот и исчерпан список его подвигов. Если не
считать  нескольких удачных финансовых афер, впрочем, их  влияние на мировую
экономику осталось непроясненным,  то  Штирнеру  и  покорить-то  не  удалось
никого, кроме нескольких человек из ближайшего окружения.
     Психологически неубедительным выглядит скоропостижное  решение Штирнера
"завязать",  по-христиански  отказавшись  от амбициозных  планов. Откровенно
беспомощен рождественский финал романа  - герои собираются в  райском уголке
на  берегу  тропического  океана и  сюсюкая  говорят  друг другу комплименты
насчет того,  какого  уровня  благоденствия удалось достичь во  всем  мире с
помощью аппаратов Штирнера-Качинского. Если встать на точку зрения тогдашней
критики,  то  такой  финал отдает  душком  аполитичности.  Классовый  мир  с
подозрительными иностранцами?  А  где же  революционные  действия угнетенных
масс?
     Если без шуток,  то  опять-таки нельзя не вздохнуть - какую возможность
давал  писателю этот сюжет  для  создания  впечатляющей модели невообразимой
опасности, которую таят в себе современные технические средства, позволяющие
манипулировать сознанием целых народов.

     В статьях о Беляеве можно найти немало  положительных откликов на роман
"Прыжок  в ничто" /1933 г./. Кто-то даже назвал его самым зрелым из творений
фантаста.  Мне  представляется  оно самым нескладным. Биографы Беляева много
внимания   уделяют   пустопорожнему   спору   между  автором   и   известным
популяризатором Я.И.Перельманом  - тот или  не  тот тип  ракетного двигателя
установил Беляев на своем корабле. С еще большими реверансами они  упоминают
о крошечном  предисловии К.Э.Циолковского, которому  Беляев послал роман  на
отзыв.  Это  тоже  одна  из  традиций,  заложенная Беляевым и  долгое  время
мешавшая  дышать фантастам, - их вынуждали стоять на цыпочках перед научными
и   техническими   специалистами.  В  последние  десятилетия  непререкаемыми
арбитрами в  фантастике стали космонавты. Допускаю, что  и  среди  них могут
отыскаться люди с хорошим литературным вкусом, но причем здесь профессия? Вы
когда-нибудь  встречали,  предположим,  романы  Ф.Абрамова  с  предисловиями
крестьян  северных  губерний? О  взглядах  Циолковского  на фантастику можно
судить  по  его  собственным  научно-популярным  очеркам -  "На  Луне", "Вне
Земли",  где   ученый   пытался  представить  себе,  как  будет   выглядеть,
предположим, человек в невесомости. Что ж, стуит посчитаться с его мнением о
разгоне  ракет, а вот отзыв о литературном  произведении  едва ли может быть
компетентным.  Правда,  нельзя не признать, что в те тяжелые  годы поддержка
знаменитого  ученого была для Беляева существенна.  Однако  даже  Константин
Эдуардович ощутил  несовершенство  романа.  Оценка-то более чем  сдержанная:
"...из всех известных  мне рассказов ...на тему межпланетных сообщений роман
А.Р.Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным. Конечно, возможно
лучшее, однако пока его нет". Ничего себе похвала.
     Честно   говоря,  я   не   понимаю  даже  его   утверждения  о   чем-то
"содержательном  и  научном"  в романе. Несуразица  на несуразице. Уже после
того, как межпланетный корабль  совершил  посадку  на  Венере,  руководитель
полета  Цандер задумчиво произносит: "Быть может,  правы те ученые,  которые
утверждают,   что   на   Венере   нет   кислорода"...   Повторяю:   к   сему
глубокомысленному  заключению  командир  корабля   пришел  после  завершения
полета.
     Кислород  на  Венере, разумеется,  оказался.  И кое-что иное. Например,
россыпи драгоценных  камней. Все в одном месте  -  алмазы, изумруды, топазы,
рубины, аметисты...  Не  месторождение,  а пещера  Аладдина. Надо совершенно
игнорировать геологию... Через несколько абзацев  автор стал называть алмазы
бриллиантами - видимо, их кто-то успел огранить.
     На той же Венере Ганс ориентируется по  компасу. Разумеется, земному...
А  может быть, есть нечто  научное в уродинах из дурной сказки  - шестирукой
помеси  кенгуру с  обезьяной,  сколопендре  толщиной  с  телеграфный  столб,
полуслоне-полуверблюде и т. п?
     Я  был бы непоследователен,  если  бы  считал,  что эти нелепицы  имеют
существенное значение. Очевидно,  что роман надо оценивать с других позиций.
Перед  нами  притча,  парафраз  библейского  сказания  о  ноевом  ковчеге  -
"представители"  гибнущего мира  капитализма бегут от революционного потопа.
Но и под этим углом зрения "Прыжок..." не выдерживает критики.
     Как и  всякий советский человек, Беляев знает точно: все капиталисты  -
тошнотворные акулы  и гиены.  Каиновой печатью отмечена и  компания, которая
подобралась  на  "Ковчеге".  Поэтому,  по  мнению автора,  вполне  оправдано
пренебрежительное, а зачастую и хамское отношение экипажа к пассажирам.  Но,
позвольте,  люди  наняли специалистов, заплатили им деньги.  Цандер,  Ганс и
прочие  взялись  за  работу добровольно, не  отказались  и  от оплаты своего
труда, а  потом бессовестно обманули и бросили беспомощных беглецов погибать
на Венере. Их поведение иначе  как подлым и бесчестным назвать нельзя. А вот
с точки зрения  классовой  морали оно  не только допустимо, но и, как видим,
приветствуется писателем, должно быть, искренне считающим себя гуманистом.
     Возвращаясь на Землю, Ганс поет от радости: в  самом  деле, как  тут не
радоваться  -  десяток  капиталистических  душ  загубили,  а  впереди  "ждут
товарищи, наша родина, наша  голубая звезда  -  лучшая среди звезд..." А вот
нас,   поумневших    с   годами,   обстоятельства   возвращения   заставляют
предположить,  что Ганса  и  его коллег  может ждать  на Земле  после победы
революции   товарищеская   встреча  иного  рода:  чрезвычайки  и  ревтройки,
концепция  усиления классовой борьбы в социалистическом обществе, концлагеря
и т.  д.  В глубине  души  молодой коммунист  все  это  уже несет.  И вполне
вероятно, что при возвращении он займет место не в кресле судей, а на скамье
подсудимых. Способствовал бегству классовых врагов с Земли? Способствовал. И
не помогут ему жалкие оправдания, что делал-де он это по заданию партии...
     Домыслы о дальнейшей судьбе героев "Прыжка..." могут показаться бредом.
Горе,  однако, в том,  что подобный  же бред  осуществлялся в  реальности, в
жизни, в судьбах миллионов гансов или иванов.
     Я  не подозреваю писателя  в злонамеренности и  тем более в жестокости;
возможно, он сам бы ужаснулся,  если  бы осознал, на чью мельницу льет воду.
Но осознать, что ему  приходится говорить с кляпом  во рту, он не  мог. Да и
другие - осознавали? Некоторые гордились персональным кляпом. Беляев верил в
святость   происходившего  и  даже  вступил  в  спор  с  Уэллсом,  отстаивая
"социалистические" ценности. Впрочем, Беляева можно обвинить в наивности, но
конъюнктурщиком  и приспособленцем он не  был. Вообще  вопрос об искренности
заблуждений,  о добровольности  надевания шор  на глаза  весьма  любопытен и
относится  как  к  области   нравственности,  так  и  к  области  социальной
психологии. И  я, человек старшего поколения, начавший читать Беляева еще до
Отечественной войны,  могу  обратить этот  вопрос  и к  самому себе.  Понять
побудительные мотивы писателей сталинской эпохи можно, но понять - не значит
оправдать.  В  духовном  опыте  людей  должно   оставаться  только  то,  что
способствует их нравственному прогрессу,  если изъясняться  высоким  штилем.
Вопрос  имеет и  практическую  сторону,  он  встает каждый  раз  при  отборе
произведений  для переиздания. И я не думаю, что такой роман,  как "Прыжок в
ничто" может быть полезен нашим молодым современникам,  тем, у которых и без
того  в  головах  полный  моральный кавардак. Однако, как  сказано  в  одной
эпиграмме, классика "только п-е-р-е-и-з-д-а-ю-т".

     "Последний  человек   из  Атлантиды"  /1926  г./  -  роман,  стоящий  в
творчестве  Беляева  особняком, хотя и в нем есть ненужный и нелепый пролог,
порожденный  все той же страстью покрепче уесть буржуя. Ненависть  Беляева к
этому  сословию  доходит до  того, что человека,  которого только что хватил
удар и разбил паралич, он  заставляет курить сигары. Точь  в точь по плакату
Маяковского.
     О  гибели  Атлантиды рассказано  достаточно связно.  Там, где  писателю
удается освободиться от идеологических пут и популяризаторского зуда, и язык
у  него  становится  более  живым.  История любви  молодого  и,  разумеется,
красивого аристократа к молодой и, разумеется, красивой рабыне и молодого и,
разумеется,  талантливого  раба  к молодой и,  разумеется,  красивой царевне
сделана  в духе  старинных  приключенческих  романов.  Но  для Беляева - это
спасительная ниточка.
     Однако  наступить  на  горло  собственной  песне  Беляев не  смог. Если
отбросить  восточную орнаменталистику - дворцы, статуи, мрамор, светильники,
рабыни - то остается жесткая схема, изложенная в учебниках по истмату. Схема
эта одинакова  для всех  рабовладельческих  государств,  что  для Атлантиды,
которая   погибла   одиннадцать    тысяч   лет   назад,   что   для   Греции
двух-трехтысячелетней  давности, что для империй инков или майя. Мыслимо ли,
например,  удержаться  и  не  врезать жрецам, если  все знают, что религия -
опиум для народа?
     И вот нам выдана с  поличным каста жадных и хитрых  священнослужителей,
которые сами,  понятно,  в богов и прочую лабуду  не верят, о чем откровенно
говорят между собой