ример,  "Таинственный остров"  Ж.Верна. Но с  некоторых  пор  необитаемых
островов  стало  на  Земле  не  хватать:  туристы  затоптали.  С  появлением
космонавтики робинзоны обрели новые,  безграничные  возможности, высаживаясь
на отдаленных планетах или задраиваясь в аварийных ракетах.
     Своих  робинзонов  Михайлов  поселяет в  космическом  корабле, придумав
современные обоснования того,  почему "Кит"  не  может  вернуться на  Землю.
Незаметно для экипажа где-то в глубоком космосе их корабль переменил знак, и
теперь и  он, и его пассажиры представляют собой глыбу антивещества, которая
при   соприкосновении   с   веществом  породила  бы  аннигиляционный   взрыв
невообразимой силы. Превращение, к счастью, было вовремя замечено, и корабль
уходит  подальше  от  греха. На  самих  космонавтах перемена знака  никак не
сказывается,  они  здоровы,  у них  неограниченный  запас энергии и питания.
Практически они могут путешествовать по космосу вечно. Но ст‹ит ли? Не лучше
ли покончить со всем разом, если  уж нет возможности увидеть родную планету,
повидаться  с родными и  близкими? Разумеется,  предпринимаются попытки -  и
обдуманные, и  отчаянные  - избавиться от неожиданного проклятия. Не  совсем
убедительно лишь  то, что в  этих попытках космоплаватели больше надеются на
собственные  силы, чем  на  помощь  Земли,  а  в самый  нужный момент, когда
решение найдено,  но его невозможно осуществить, они гордо решили  вообще не
обращаться за помощью. Понятно, замысел автора состоял в том, чтобы отрезать
возможность  возвращения, посмотреть,  как  будут  вести себя  разные люди в
экстремальных    условиях.   Но   это   задача   уже   нефантастическая,   а
психологическая, поэтому так важно  следовать логике  характеров. Можно  ли,
например,  поверить, что член Совета Федерации,  то  есть  руководитель всех
объединенных  человечеств, не дав себе  труда разобраться в ситуации, решает
бежать с  корабля, подозревая остальных в нелепом заговоре, поведя себя, как
мальчишка, которого пришлось отлавливать магнитным сачком.
     Перед острейшим нравственным выбором  стоят герои Михайлова  и в романе
"Сторож  брату моему"  /1975 г./.  Они должны принять  решение  в положении,
кажущемся  безнадежном. Единственным  судьей  и советчиком  им может служить
только собственная совесть. От  правильности решения, которое  примет экипаж
звездолета зависит  - жить или не жить всему человечеству: обнаружилось, что
одна из звезд вот-вот взорвется  и  пронизывающее дыхание Сверхновой долетит
до Земли. У людей есть аппаратура, способная погасить беспокойное светило, и
все могло бы  кончиться мирно, если  бы земляне не обнаружили в окрестностях
звезды  обитаемой  планеты, где  живут  потомки  одной  из  первых  звездных
экспедиций,  о которых нынешние  обитатели  Земли  напрочь забыли  /во  что,
кстати, поверить трудно/. Ситуация осложняется:  новому человечеству  грозит
гибель в любом случае - взорвется звезда или потухнет. Теоретически возможна
эвакуация, но  нет гарантии, что она успеет закончиться до наступления  часа
"икс"...  Тогда погибнут все.  Что делать? Вправе ли они,  десантники,  ради
спасения огромного  человечества пожертвовать его маленькой  популяцией? Или
все же попытаться спасти братьев по крови, рискуя потерять все?
     В  действительности  положение  оказывается  еще  тяжелее:  "аборигены"
отнюдь  не жаждут,  чтобы  их спасали. Они  попросту не  верят  прилетевшим.
Вывозить  их  силой,  что  еще  удлинит  сроки,  еще  уменьшит  и  без  того
проблематичный шанс  уйти от  взрыва? У членов экипажа  на  этот счет разные
мнения,  и в осуществлении их миссии не все  получилось так хорошо и удачно,
но нет оснований сомневаться в авторском подходе:  не может быть благородных
целей,  ради   которых   "позволено"   употреблять  жестокие,  бесчеловечные
средства.
     Однако  автор  решил  еще более  усложнить роман, и тем самым,  как мне
кажется,  погубил  его. Речь  пойдет об  экипаже  корабля. Капитан  и пятеро
других членов  его команды -  это  не совсем обычные  люди.  Они вызваны  из
небытия, из прошлых веков, из разных моментов человеческой истории. На борту
звездолета собрались:  первобытный охотник, спартанец, монах,  индеец и даже
фашист, правда, захваченный по ошибке. Видимо,  автору захотелось свести  на
одном пятачке  столь несхожих представителей человечества, дабы  посмотреть,
что могут  принести разные эпохи  в  будущее,  и проверить поведение и устои
столь   экстравагантной  компании  на  ответственейшем  нравственном  тесте,
которого большинство из них, скажем вперед, не выдержало.
     Автору,  пишущему  притчу,   может   быть,  такой   экипаж  зачем-то  и
понадобился, но зачем  он  нужен  тем,  кто  отправлял  экспедицию,  неудача
которой  грозит Земле гибелью? Собраны  они якобы  потому, что люди будущего
так изнежились, что сами уже и не способны водить звездные корабли. Конечно,
выхваченным "машиной времени" в  момент  смерти варягам  вложили  в мозговые
извилины  новейшие сведения по электронике и  астронавигации, но в остальном
они  как  были, так и  остались "питекантропами", с привычками и суждениями,
зачастую жестокими, антигуманными даже с нашей точки зрения, не говоря уже о
людях   будущего.   И  таким-то   отчаянным  головорезам  земляне   доверили
могущественную технику и судьбу миллионов людей? Стоит ли удивляться: вместо
того,  чтобы спасать  планету,  "джентльмены  удачи" чуть-чуть  было  ее  не
угробили. Право же, у меня теплится надежда, что среди живших на Земле людей
можно было выбрать шесть более достойных кандидатур.
     Автор  не  может  "назначать" действующих  лиц произвольно,  а  то  они
возьмут и "удерут",  как  выразился  Пушкин,  с ним какую-нибудь  штуку.  Он
обязан считаться с заданным  им самим уровнем социального устройства, и если
уж  он  ввел такой экипаж, то  должен был как-то оправдать  его появление. В
противном случае  посылать  их спасать  человечество  он  не имел морального
права, и роман, интересный на многих страницах, как целое - развалился.
     Вторая  книга   о  капитане  Ульдемире  называется  "Тогда  придите,  и
рассудим"  /1983  г./  Капитан  мог  бы  получить  у  нас  пост  министра по
чрезвычайным ситуациям. Этому  профессиональному  спасателю планет  какие-то
локальные землетрясения пустяки, семечки. Он в прошлом романе  удержал целую
звезду от  взрыва и,  приведя, так сказать,  в христианское  состояние  свой
удивительный экипаж,  теперь под чужой личиной  направляется на  спасение от
ядерного  уничтожения  двух  враждующих  планет. Одна из  них, видимо,  была
когда-то социалистической /в лучшем смысле слова/,  но постепенно испоганила
землю ядовитой промышленностью, замусорила ее, а главное дала себя втянуть в
гонку    вооружений    и    шовинистический   угар,   направленный    против
капиталистической /в  худшем смысле/ соседки, а может быть, и  инспирировала
его. Такое случалось.
     Как  только  расстановка  сил становится ясной,  у читателя  немедленно
возникают  вопросы.  Кто те Мастер  и Фермер, которые посылают  Ульдемира на
задание,  говоря  языком  политических  детективов?  Какую  цивилизацию  они
представляют? Сверхцивилизация  непременно должна  хранить в своих  закромах
Сверхразум,  Сверхразум  столь  же  неразрывно  связан  со  Сверхморалью,  а
Сверхмораль непременно стремится к  Абсолюту.  Библейскими названиями  автор
как бы подталкивает  нас к этой  мысли. Фантастика  -  не  богословие, можно
попытаться  и  объяснить необъяснимое. Но мы остаемся в  неведении  - кто же
все-таки заботится о неразумных людишках?
     И  не  слишком ли  сложным способом благодетели  решили  добиться своих
целей? Разве при  их всемогуществе и всеинформированности они не мог  бы для
начала, например, поговорить "по душам" с теми сверхкомпьютерами, которым на
обеих планетах поручена подготовка и ведение войны. Правда, тогда бы не было
приключений, которые приходится  пережить  Ульдемиру  и его возлюбленной, но
приключения хороши тогда, когда их ставит перед  героем жизнь,  судьба, а не
тогда,  когда ему  их навязывают. Если  же читатель  считает,  что подобными
мудрствованиями задаваться не следует, а приключения хороши во всех случаях,
то  и я  больше  вопросов задавать  не  буду.  Напротив,  сделаю автору  два
серьезных комплимента и один не менее серьезный упрек.
     Обратив внимание  на  год  издания  книги, мы  поймем, какая  это  была
дерзкая штука - точно  и смело изобразить модель  переродившегося  общества,
изначально вдохновленного самыми высокими идеалами. Видимо, зациклившись  на
Стругацких, партийная  критика вокруг  больше ничего не видела  и не читала.
Можно   подметить  и  такую   характерную  деталь.  Вражда  между  планетами
непримиримая,  дипломатические отношения почти разорваны, на внешних орбитах
несут боевое дежурство ядерные  бомбоносцы,  от нападения каждую  удерживает
только  страх ответного удара.  При всем том между планетами идет оживленная
торговлишка, вплоть  до  того, что  на военных машинах стоят отдельные части
изготовленные  на заводах противника.  Ведь, как выяснилось в конце  концов,
враждовать-то им  было совершенно не из-за  чего.  Еще  раз подчеркиваю: эта
модель была сконструирована до начала перестройки.
     Другая очаровательная  находка автора - возникновение  дружбы, а  может
быть, даже и любви между двумя сверхкомпьютерами, которые  были созданы  для
войны. Один из них - Полководец  - стал считать себя мужчиной, а  Суперстарт
все стали  называть  Стратой,  и  машина  почувствовала себя женщиной. Не  в
первой  книге  компьютеры  оказываются разумнее,  человечнее  и  милосерднее
людей.  А  упрек?  Что  ж,  признаюсь, что из трех михайловских  романов мне
больше  всего нравится первый  - его действующие  лица стоят  перед  тяжелым
выбором.  Но  ответственность  они несут  лишь  за  себя.  Во  втором романе
ситуация  выбора усложняется  -  от  решения  экипажа  зависит существование
человечества. Хладнокровно и безошибочно решить эту задачу мешает, как я уже
говорил, перебор с  подбором /простите за каламбур/ ульдемировского экипажа.
В третьей же книге, может быть, речь уже идет о спасении всего мироздания, а
никакого здесь выбора никому делать не приходится, а потому и волноваться не
за кого.

     Более  сложный  случай  мы  имеем  в  произведениях  фантаста  старшего
поколения Георгия Гуревича. Он стремится сохранить верность подлинно научной
фантастике, его больше привлекает  изобретение научно-небывалых идей, нежели
исследование поведения  человека в необычных условиях. Он и вправду пытается
представить  себе  дальние  пути  развития  науки,  и  его  экстраполяции не
назовешь робкими.  Видно, что именно прогнозы увлекают  писателя, и зачастую
его сочинения приобретают вид конспектов,  нередко перемежаемых  формулами и
таблицами, автор и сам иногда обыгрывает все это, заявляя, что создает схему
романа, который, может быть, когда-нибудь будет написан, а может быть,  и не
будет.  Так, например,  происходит в рассказе  "Нелинейная  фантастика"/1978
г./.  Писатель создает в воображении институт фантастики -  Инфант, в задачи
которого  входит  проигрывать  различные  ситуации  для проверки.  Можно  ли
переделать  человеческий  организм,  можно  ли  изменить  лицо  планеты, что
случится,  если продлить жизнь  человека хотя  бы до  двухсот лет и на Земле
будут сосуществовать семь-восемь поколений, вместо нынешних трех?  В отличие
от  Альтова,  для  которого  литературная  деятельность  была, видимо,  лишь
эпизодом,  ярким, но  эпизодом,  вся  жизнь  Гуревича  отдана  НФ,  и  такой
многолетний труд не  может не вызывать уважения,  даже при несогласии  с его
исходными  позициями. /Я должен  оговориться:  вовсе не всякая многолетняя и
многотомная деятельность вызывает уважение; тут  надо принимать в расчет еще
и  духовные  потенции  автора,  среди  которых не последнее  место  занимает
совесть, и, разумеется, литературные возможности/.
     В характерной  для  Гуревича  манере написана, например,  "повесть в 12
биографиях"   "Делается  открытие"   /1978  г./.   Автор   излагает  историю
становления придуманной им науки о покорении  времени -  темперологии. Перед
нами, безусловно, научная фантастика; автора прежде всего интересует история
крупного открытия, а характеры, психология, сделавших его людей, - во вторую
очередь.
     Нужна   ли,  возможна  ли   такая  фантастика?   Повесть  Гуревича   ее
демонстрирует,  значит,  возможна...  И  если  перед  нами  произведение  не
вторичное,  то читается  оно не без  интереса.  Все же главным в  литературе
всегда будут  человековедческие задачи,  но  Гуревич  -  не  пустышка  и  не
новичок, никогда не слышавший об этом, он сам  теоретик фантастики, и спор с
ним нелегок.
     Чтобы  пояснить  свои  доводы,  я   хочу   обратиться  к  сравнению   с
научно-популярной   литературой.   В   мире   написано   большое  количество
научно-популярных  сочинений, люди  читают  их не без удовольствия и  не без
пользы. Но широкое  общественное  внимание  привлекают  только те  книги,  в
которых научные изыскания совместились  с нравственными, то есть  волнующими
не только умы, но и сердца.
     Кого  бы  могла взять за душу  книга, в  которой доказывалось  бы,  что
заселение  островов Тихого океана  происходило -  подумать  только!  - путем
миграций с Южно-Американского материка?
     Между  тем, книгу Т.Хейердала  "Экспедиция  на "Кон-Тики",  посвященной
доказательству  вышеупомянутой  и,  скажем  прямо, не  самой  наболевшей  на
сегодняшний день теории, читали миллионы людей, она вышла десятками изданий.
Героями  книги  восхищались, им  хотели подражать, им  завидовали. Но, может
быть, мы просто восхищаемся отважной шестеркой на утлом плоту, вступившей  в
единоборство с океаном? Тогда представим  себе, что  Хейердал и его товарищи
переплыли океан тем же способом, но ради спортивного  интереса. Наверно,  об
этом событии сообщили бы газеты в трех строках, и на следующий день о нем бы
все забыли. Океаны переплывали на веслах, на лодках, на яхтах в  одиночку...
Назовите, пожалуйста, хотя бы одного из отважных мореходов.
     Нечто   подобное   должно   происходить   и   в   фантастике.   Высоких
художественных  результатов в этом жанре можно  достичь  только в  синтезе -
оригинальная  фантастическая  гипотеза  должна  быть   намертво  завязана  с
нравственной основой.
     В  романе  "Темпоград"  /1980  г./   Гуревич  продолжает  тему  повести
"Делается  открытие".   Здесь  уже  идет  речь  о   практическом  применении
изменяемого времени. В Темпограде -  городе-лаборатории - время  течет в 360
раз быстрее,  чем на остальной Земле. Здесь  -  день, там - год. И если надо
что-то решить в порядке скорой помощи, Темпоград  незаменим. Скажем, планете
Той, где живут  дикие племена,  грозит гибель,  через  три месяца  ее солнце
должно  взорваться.  Три  месяца,  конечно,  слишком  короткий  срок,  чтобы
эвакуировать население,  даже если было  бы куда.  И  тогда за дело  берутся
ученые в Темпограде. В  спокойной обстановке, за  несколько  земных дней они
находят путь к спасению.
     Нетрудно заметить  сходство с романом Михайлова "Сторож  брату своему".
Нетрудно заметить и разницу. Гуревича  не интересуют экзотические экипажи  и
экстравагантные ситуации,  его герои решают сугубо техническую задачу, вроде
экспертов нынешнего Министерства  по  чрезвычайным ситуациям. Но  как  часто
бывает у  этого  автора, оставляя  в  стороне человеческую  сторону дела, он
незамедлительно попадается в нравственную ловушку.
     Отдельный  человек, залезший  под колпак  Темпограда, лично  ничего  не
выигрывает. За день отсутствия в обычном мире он  стареет на тот же прожитый
в Темпограде год. Поэтому непонятно, почему туда рвутся научные сотрудники с
энтузиазмом Павки  Корчагина. Ведь и  в обычной жизни они прожили бы столько
же  и  сделали то же  самое, но  чуть позже.  А  за  пребывание в Темпограде
приходится платить столь дорогой  ценой, что не может не  вызвать недоумений
этическая  сторона  эксперимента.  Даже  в  рядовом  случае,   когда  ученый
командируется в Темпоград всего на  три дня, он обречен три года маяться без
родных,  без прежних друзей,  без  травы,  без солнца. Крайняя необходимость
заставляет  идти на жертвы.  Но что же можно  сказать о фанатике  Январцеве,
который попадает в Темпоград юношей, а выходит пожилым человеком? Он предает
первую  любовь,  отправляет на  "материк" жену с ребенком,  он ни  слова  не
говорит  матери.  Каково  было  им всем  увидеть через земной  месяц  седого
старика? Ради чего? Ради "высокой" науки? Да пропади она трижды пропадом! Не
стуит она единственной улыбки любимой женщины. Технократы, которым чуждо все
человеческое, довели планету до ее нынешнего состояния. Почему же Январцевым
восхищаются его  коллеги? Да  потому, что автор забыл  об этике  и  пытается
высмеивать критиков, которым обязательно нужно видеть в людях людей.
     Никому,  конечно,  не запретишь  искать  свой  путь.  Но,  по-моему,  с
Гуревичем   произошло  то   же  самое,  что  и  с  Г.Альтовым,  А.Днепровым,
А.Полещуком...  Усвоенная  с  детских лет  беляевская парадигма,  казавшаяся
единственно правильной, помешала им  создать произведения, которые могли  бы
войти  в  "золотой  фонд",  ведь  как писатели они  несравненно  талантливее
Беляева.  Но,  к сожалению, вокруг тех произведений,  которые они писали, не
будут  возникать  читательские  дискуссии,  у  них   не  будет  ни  яростных
противников,  ни  фанатичных  сторонников, таких, какие возникали, допустим,
вокруг каждого произведения Стругацких.  Не станешь  же дискутировать о том,
можно или  нельзя замедлять течение  времени.  а  если  иногда  и  возникает
желание поспорить /в  следующей главе я  буду говорить про коллизию в романе
Гуревича "Мы - из Солнечной  системы"/, то автор как бы боится тронуть нарыв
скальпелем, при  малейшей возможности упрятываясь  в  привычную и безопасную
научно-техническую раковину.
     Попробую  в  доказательство  своей  позиции прибегнуть еще  и  к помощи
самого  Гуревича. В рассказе "А у нас на Земле" /1978 г./ землянин-космонавт
в результате  аварии  попадает на планету, где царит  развитой феодализм.  У
него нет  надежды вернуться  на родину, и он вынужден жить среди обывателей,
переполненных религиозными  и бытовыми  предрассудками. Его рассказы о Земле
сначала  слушали  с  восторгом, воспринимая  их  как забавные  сказки, но  в
какой-то   момент   землянин   становится   помехой  главному   жрецу.   Его
приговаривают  к  смертной  казни.  Цена  жизни  -  отречение.  И  должен он
всего-навсего  заявить  о том,  что  Земли с  ее  непривычными,  поражающими
воображение порядками не существует, что он ее  выдумал. Возникает ситуация,
которую по-разному решили Джордано Бруно и Галилео Галилей. Другими словами,
речь пошла не  о темпоральных преобразователях, а о человеческой  стойкости,
принципиальности, о смысле жизни, наконец. И эта истинно человеческая судьба
волнует,  несмотря  даже на  обыденность сюжетного  зачина,  волнует хотя бы
потому,  что  вы  не знаете:  а как бы  вы  решили  это  маленькое жизненное
осложнение,  попав в аналогичную ситуацию... Положим, у меня  нет  оснований
подозревать кого  бы  то ни  было в  недостатке  мужества: вы  бы,  конечно,
выбрали казнь, не отречение?..

     На  нескольких  примерах  я  пытался  доказать, что  самой существенной
задачей была - возродить в фантастике нравственные  начала. Слезинка ребенка
снова должна была восторжествовать над тайнами Млечного Пути. В "предыдущей"
советской фантастике слово "нравственность" вообще не  котировалось. Беляев,
как  мы видели, частенько  не склонен  был с ней  считаться. Другие шли  еще
дальше -  они с пеной у рта отрицали  так называемый "абстрактный" гуманизм,
оправдывая "конкретным" "гуманизмом" любые зверства..
     Так  что  среди  многих  задач,  которые  должна была ре